Арника Крайнева
Сиггурат
– …Днем они как бы летят к холмам. Говорят, что над шельфом некоторых пустынных морей – вереницы полыхающих над Марсом созвездий можно различить даже днем, – вел свой неспешный рассказ пришелец, облаченный в длиннополую дорожную накидку-гальбу с просторным капюшоном. Одеяние это призвано было защитить его не только от порывистого марсианского ветра, но и от палящих солнечных лучей – и особенно, когда он брел по полю авиадрома.
Однако здесь – у самого входа в спусковые шахты археологов-палеотропов – противолучевая накидка придавала ему сходство с неким странствующим волхвом. Тем самым, который при случае – никогда не гнушался спрашивать о грядущем и настоящем у незапамятного прошлого: без устали отыскивая в давно минувшем вековечную быль.
Копры палеотропической станции, вырубленные над шахтами прямо в скалах, изнутри снабжены были симметричными дельтаподобными окнами – за которыми открывался вид на взлетное поле. И вот теперь пришлый волхв стоял у одного из этих окон и упирался одной рукой о край покатого проема, отделанного грубым кованым металлом. Словно бы пребывая в каком-то размышлении – продолжать ли ему дальше свой путь на шельф или нет… В то время, пока его трехкрылая гаэдра – небольшой поисковый шаттл – одиноко ждала аглютеновой дозаправки.
– И вовсе это никакие не россказни… – отмахнулся он от нестройного ропота людей со станции; в силу своего призвания – просто обязанных всегда оставаться закоренелыми реалистами. – Даже днем в Секторе мертвых морей – над некоторыми заповедными долинами Элинорского шельфа можно разглядеть далекие звезды. Но, понятное дело, лишь тогда, когда экспедиторские суденышки, покидая какую-нибудь затененную скалистую расщелину, поднимаются на определенную высоту. Достаточную, чтобы миновать кромку пылевых облаков – тех, что растянулись по всему небу шельфа наподобие нескончаемых пепельно-мглистых заводей.
…И сквозь них, сквозь эти заводи – как на мелководье, как будто бы угадывается издали совсем другой, пологий и манящий, песчаный берег. Берег, которого давно нет… Берег – каким его увидели люди из прошлого… И затаенный в той обособленной стороне, где расплескалось, должно быть, само седое время. Но – почти такой же по всем своим признакам, как и вся выжженная солнцем земля этого авиапорта. Которая издревле была тут сродни всем этим опаленным холмам и вздыбленным горам…
И, продолжая их верховья – такими выглядят там, на шельфе, небеса. А больше эти потрясающие переливы темного золота – сравнить, наверное, было бы и не с чем.
Спрашиваете, откуда мне это стало известно?..
Эстелла мне об этом поведала, вот что… Та самая Эстелла Рутковская, что вместе с экспедицией Становского-Киммерстоуна возвратилась оттуда живой…
Ведь кроме Эстеллы – о марсианских звездах, что сверкают над Аквиладским морем и над Элинорским низинным шельфом, – никто, помнится, в путевых дневниках первых поселенцев так ничего примечательного и не писал…
О том, что мерцают-де эти звезды в небесах, где нет и намека на привычную людям синеву. И что их мерцание нелегко бывает потом забыть. Потому что оно, по некоторым своим свойствам – как светящийся напиток бессмертия, остается с изведавшими его паломниками, соискателями, навсегда. И ты как будто бы возвращаешься к нему потом в мыслеобразах снова и снова… Отыскивая его в потемках станции, как угольки нетленных протоэнергий – в еще теплой золе твоего недавнего восприятия.
Словом, когда-то, в далеком 2199-м, Марс именно таким вот чужим берегом людям и явился. Пустынным был и неприкаянным. И терзаем был всеми ветрами, которые только могла обрушить на бесстрашных покорителей Кидонийских долин эта покинутая планета.
Это лишь теперь, по прошествии трехсот лет, тут появились в кратерах первые настоящие моря – и над ними протянулись города-мегалиты, защищенные от бурь эктомгеомами…
И ведь правду Эстелла тогда сказала: темное золото долин тут было, и над этими долинами звезды блуждали, как бы пробираясь сквозь стратосферу. И замирая на небольшой высоте – за бортом их тауранового шаттла… Мы это все былое величие уже отчасти утратили – неугомонно преобразовывая Марс по своему разумению… А то есть… Почему тауранового? А потому что ход его был на трансуране, наверное… Было когда-то такое псевдостатичное дейтронейтринное топливо: трансактивный уран. Для межпланетных перелетов – и сейчас бы сгодилось…
Но суть наших теперешних поисков – совсем не в этом.
А в том, чтобы суметь понять, как все тогда начиналось…
После того, как Эстелла Рутковская, двадцатилетний ксенолог-теоретик, отправилась за своими блуждающими звездами на шельф. Понадеявшись за ними угнаться в таурановом шаттле, предназначенном для полетов на спутники и в скопища астероидов, – из числа сверхбыстрых деймодиоскур промосерии «Схимеон».
За тем необычным дневным свечением звезд над Элинорским шельфом – порой заметным даже сквозь гущу пылевых облаков – Эстелла тогда подозревала смещение во времени… А вовсе не одно лишь присутствие в желтой воздушной пыли – ультракристалликов льда и прочих мерцающих примесей, присущих ветрам этой долины. Так, как ее в этом уверяли сейтофизики.
А Владимир Становский, как это следует из ее записей, все упрашивал ее накануне спуститься в том же шаттле на дно Гесперийского каньона, где нашли надсланцевые пещерные озера. Из глубины этого каньона – такое же явление, как дневной свет звезд, или «блуждающие звезды», – тоже не раз бывало замечено. Такие звезды даже назвали эстуариями… И тем, кому довелось их наблюдать, приходилось испытывать настоящий восторг от этой невиданной марсианской темперы.
Но одно дело – каньон; или же любая другая, какая угодно пропасть; а другое дело – весь шельф… Вся долина, над которой за каждым пологим увалом рельефа – обрывается горизонт. И, словно бы с природной террасы, открываются небеса – с мерцающими в пылевом солнечном свете эстуариями…
А, так вы хотите знать, чем они отличаются от обычных звезд?
А вы представьте себе искрящуюся кадильницу, которая то появляется, то пропадает на ветру – когда костлявая кадит ею окрест; повторяя свое присутствие в небесах сотни и тысячи раз…
Вот это и будет темпоральное смещение, замеченное прежними завсегдатаями шельфа в пылевых облаках.
Так что какой уж тут Гесперийский каньон… Когда среди первопоселенцев, и без того в своих топонимических и поисковых гипотезах не чуждавшихся древнейшей мифологии, – начинает бытовать такая легенда. Хотя кто еще их видел – эти эстуарии во временных разломах; и когда они впервые были замечены – о том достоверных сведений не сохранилось… Болотные огни – вот с чем еще можно было бы сравнить, пожалуй, эти блуждающие звезды. И вот этим-то малоизученным явлением и занялась Эстелла. А вместе с ней – двое астронавтов-старожилов со станции в Митрийских предгорьях: Влад Становский, археолог; и Дэн Киммерстоун, экзогеолог.
…Изломанные по своим вершинам и оплавленные на склонах Риберийские скалы протянулись вдоль Элинорской долины единой извилистой грядой. И оползали вниз, прямо на шельф, уступами причудливых зиккуратов: достигая земель Элинора протоками остывшей лавы, и суровыми бороздами разломов и каменистых распадков. И кое-где в этих бороздах, где-то на самом их дне, мелькали аметистовые озерца. Но с высоты трудно было узнать, что это было такое. Остатки ли замерзшего ледника – или сейтовые, то есть болотные, наплывы застывшего вулканического кварца, который просочился из-под земли.
Небеса были почти ясными – настолько, что от скал на протоки лавовых рек протянулись осторожные рассветные тени. А скопления малоприметных пылевых облаков над долиной к утру почти развеялись: в точности так, как это безоглядно сулила успокоенная безветренная ночь. И ничто теперь не мешало троим бесстрашным людям, которые выбрались со станции в шаттле, вдоволь наслаждаться прогулочным полетом… И любоваться скалами внизу, в мягких солнечных лучах; и выискивать над их переменчивым ликом блуждающие огни. И спускаться к заиндевевшим естественным заводям; все еще утопавшим в легкой дымке ультракристаллической гелиотропии.
И, как всегда, мужчины-изыскатели были доброжелательно благодушны – и искушаемы множеством сопутствующих догадок. Относительно того, например, что бы еще такого необычного можно было отыскать в Элинорской долине, кроме малоизученных террамагнитных бурь…
И только одна Эстелла искренне радовалась этой недолгой вылазке в неизведанное, на которую так неосторожно обрекла и саму себя, и своих сотоварищей.
Радовалась, потому что эти сотоварищи вели ее теперь, словно ангелы бездны, навстречу каким-то небывалым свершениям…
Необычайно важным для всех, кто оставался на Митрийской станции…
И это почти торжествующее шествие в иные времена – казалось, уже невозможно было остановить.
Но, как бы ни было велико воодушевление смельчаков – а к шельфу их небольшой шаттл-диоскура подбирался словно бы украдкой. И явно безо всякой спешки и суеты: так, словно бы схлынувшие волны временных возмущений все еще могли как-нибудь себя обнаружить над ступенчатыми увалами Элинорских просторов. И осенить суденышко мерцающей метеоритной россыпью стратосферного дождя; и захватить его в плен; и затянуть его в череду марсианских рассветов и закатов, повторяющих себя бесконечно…
Так что в какое-то мгновение – после того, как Эстелла это осознала, – она вдруг перестала ликовать при каждом стремительном снижении шаттла к какому-нибудь очередному разлому; и сделалась серьезной и задумчивой. И лишь с затаенной в дыхании дрожью выпрямилась в своем адаптере – оттеняя его спинку своими роскошными, цвета самих этих скал, густыми волосами. А ее безупречное и обычно очень живое лицо стало отчего-то как будто бы выточенным из камня и обескровленным.
Так, значит, все же волнение? Инстинктивная обреченность?
Или же отголоски тщательно скрытой тревоги?..
Но она ни за что не призналась бы себе в этом даже сейчас!
Просто Владу необходимо было провести избирательное ландшафтное сканирование ледяной болотистой топи; которая предположительно была здесь такой же, как и на подступах к горе Теброн. Чтобы Влад мог достоверно оправдать перед «митрийцами» цель разведвылета… Вот и все! А Дэннису, уж коли он взялся за управление вместо Влада, – не нужно было мешать пустыми разговорами во время его небезопасных маневров над разломами.
Да и потом, любое тщательно скрытое волнение – и даже волнение первооткрывателей – издавна почиталось среди сообщества экзогеологов на станции недопустимым пережитком. И поэтому Эстелла никак не хотела признаваться себе в том, что что-то уже успело пойти не так. Не в повторяющих себя алгоритмах навигационных систем – а как будто бы в относительном времени ее мировосприятия… Навалившись на нее из ниоткуда каким-то безотчетным предчувствием чего-то всесокрушающего и неотвратимого.
И тогда, словно бы в поисках ответов, она мельком взглянула на Влада. Но Становский, как всегда, оставался безучастным и к тому, как она едва слышно произнесла его имя; и к быстрому прикосновению ее руки к своей руке. Волевой и невозмутимый – он был много старше ее; и потому думал, наверное, лишь о задании. Или, вернее, о том, что должен был как можно скорее доставить ее невредимой обратно на станцию. И еще он понимал, что это ему предстояло собрать для нее те самые результаты темпоральных флуктуаций, за которыми они все и явились сюда, на шельф… Или, точнее, раздобыть их ради нее – хоть бы даже из-под земли. Так что он лишь глядел теперь на парящий в воздухе плоский фантом трехмерной интраграммы Хрибса – которая в точности повторяла рельеф ледника за бортом, – и не говорил ничего.
А Дэн, ловко орудуя штурвалом, и вовсе любовался каким-то ископаемым минералом, который венчал у этого самого штурвала его центр. Моложавый, сухощавый и беловолосый – во всем, что бы он ни делал, он был чем-то похож на песчаную подвижную ящерицу. Но в том был виноват не он, а нещадное марсианское солнце – которое не проявляло милосердия к людям со станции, эти солнечные лучи отважно вкушавшими… Людей такое солнце делало смуглыми – но зато возвращало им вторую молодость, и годы перед ним отступали. Хотя, правда, пока это малоизученное воздействие было заметным лишь на экзогеологах – которые во время прогулок в вездеходах или шаттлах намеренно отказывались от защитных скамандеров.
Примерно так же, как это было и сейчас… Для того чтобы жить Марсом; дышать им и разглядывать его красоты; и по мере сил странствовать по его безлюдью. Пока – по безлюдью… И находить на его дорогах, все еще едва обозначенных, – извечное продолжение дорог Земли.
«Экзогеологи – это и есть самые настоящие марсианские сталкеры… За нами не пропадешь», – внезапно вспомнились Эстелле слова кого-то из «митрийцев», прозвучавшие над ней с порога – сразу же по ее прибытии на станцию. И было это то ли напутственное заклинание, а то ли пророческое приветствие.
И вот теперь, похоже, она оказалась этим сталкером сама – хотя и не знала, что это случится с ней так быстро…
А случилось это действительно нежданно-негаданно: в то самое мгновение, когда привычные ориентиры Риберийских скал вдруг потеряли за обзорными цитразолитово-волоконными «окнами» шаттла свою устойчивость.
Их изломы вдруг тревожно всколыхнулись и ринулись куда-то далеко вниз, словно бы увлекая за собой желтовато-дымчатые облака. А над ними, над этими облаками… И на интраграмме у Становского тоже… Мглистое небо в той стороне, где должна была быть Элинорская долина, вдруг странно просветлело – как в самый ясный и солнечный земной день. И стало каким-то невыразимо глубоким: каким оно бывает лишь тогда, когда утро еще лишь едва теплится над каким-нибудь исполинским каньоном. И там, в этом мареве – и отраженное на интраграмме сразу в нескольких инвариантах, – людям наконец и явилось то, за чем они прибыли в долину.
– Ретроградное свечение… – произнес Становский, изумленно отслеживая на интраграмме показатели высот, и вправду, совсем небольшие. – Темпоральное смещение дня и ночи…
– Эстуарии! – воскликнул пораженный Дэн; втайне обрадовавшись, должно быть, тому, что со сканирующих маячков их шаттла ретрансляция велась прямо в метасеть. – Я узнаю лептонейтринный Сирион… И Денеб!
– Пытаюсь выровнять шаттл… Пытаюсь выровнять шаттл… – вместо доверительного одобрения в словах Эстеллы вдруг услышал он отчетливо тембрированные реплики бортовой виртуальной геады. – Утечка топлива в двигателях… Дестабилизация энергосберегающих систем… Нарушена сверхпроводимость твердотопливных элементов…
– Она хочет сказать тебе, Дэн, что у нас за спинами полыхает «сирионское пламя»… Снижайся! – коротко приказал ему Становский.
«Сирионское пламя»… Так говорят, когда горят трансурановые энергореакторы… – сразу спохватилась Эстелла. И, повинуясь тревожному предчувствию, оглянулась в ту сторону, где за цитразолитовыми «оконцами»-гальвапентерами видна была часть трехуровневого крыла. Обычно край крыла мягко светился сквозь прозрачное цитраволокно «оконца», но сейчас… Сейчас оттуда попросту вырывались языки пламени. И, возможно, это-то и позволило шаттлу вдруг непредсказуемо набрать высоту.
– Снижаюсь прямо на ледник. В ледяную крошку озера. Туда, где очень-очень холодно… – немедленно отозвался Дэн.
Но не успел еще он довершить сказанного, как шаттл утратил энергостабильность – и произвольно завертелся в воздушных потоках, которые стали уносить его к ступенчатым увалам и пропастям Элинорской долины.
И интраграмма вслед за этим с шипением погасла; словно опущенное в воду раскаленное добела железо, такой был звук… Как бы давая тем самым понять, что управление шаттлом теперь возможно было лишь в тех режимах, которые существовали во всех обычных экспедиторских фоветтах.
– Да оставь же ты ее, эту геаду… Переходи на внесистемное энергоснабжение! И на ручное управление! – приказал Становский Дэну.
– Слушаюсь, кэптейн… – съязвил Дэн, тотчас буквально навалившись на штурвал, чтобы остановить вращение.
Так, как будто бы в представлении Эстеллы – экзогеологи, вроде Дэна, должны были казаться куда более сведущими людьми, чем археологи, одним из которых и был Становский.
Но, как бы там ни было, а Дэну все же удалось выровнять шаттл и направить его обратно к Риберийским скалам; хотя и ясно было, что помешать его вынужденному снижению было уже невозможно.
«Хорошо еще, что страховочные ремни успели сработать вовремя», – подумала Эстелла. Вошли в пазы, как влитые… А иначе она бы наверняка вывалилась из громоздкого сиденья-адаптера, даже не успев опомниться: после того, как скорость полета шаттла сделалась невысокой. И, после этой небольшой встряски, она вновь услышала беспечный голос Дэна:
– Кстати, док, геады в шаттле нет… Геада осталась на станции; а здесь, на борту – только одна из ее псевдокопий… Была. Прости, но это было все, что мне удалось выпросить нам в сопровождение. Людей много, а геада – одна; и для поисковых работ она всем бывает нужна…
«Геады нет, – с горечью подумала Эстелла. И значит – сейчас, в Риберийских скалах, они остались совершенно одни…»
А впрочем, обстановка на борту вопреки всему оставалась спокойной.
И пока Дэн пытался оправдываться, угрюмый Становский лишь пристально вглядывался туда, где завывала на одной из шкал геомагнитная роза ветров. Та, в которой шквальные потоки солнечного ветра преобразовывались в нестройные ультразвуковые импульсы, и в лигатурно-энтропическое потрескивание.
– Солнечные вихри… Вспышка на солнце, от которой атмосфера нас пока не защищает. Вот почему все утро было так ясно, – наконец сказал Влад.
И – из «кэптейна» и «дока» сразу сделался обычным, рядовым пилотом случайного экипажа и равноправным соучастником поисковой миссии.
– А еще буря сожгла нам псевдокопию геады, – заметил Дэн. – А без нее вся оснастка почти мертва. Осталось только ручное управление. И сигнал на метасеть все время пропадает… И со станцией связи нет.
– Ничего не понимаю, – сознался ему Влад. – Помнится, этот шаттл-деймодиоскура потому и назвался деймодиоскурой, что ему присуще выдерживать солнечные гипервсплески. А эстуарии, кажется, снова куда-то пропали…
И пока он это говорил – шаттл, ведомый Дэном, продолжал неумолимо скатываться вниз по нисходящей глиссаде, почти не маневрируя. Пока, следуя по наугад просчитанной траектории, на внесистемном расходе энергии не совершил последнего пологого захода прямо в ледяную крошку какого-то озерца. И замер на многоколесных шасси, в точности повторявших все неровности посадочного рельефа.
– Ну, вот и все, – вздохнул Влад, отстегивая ремни. – Самая пора нам теперь настала немного пройтись. Осмотрим повреждения снаружи – чтобы определить, какая часть крыльев уцелела, и безопасен ли шаттл… А потом пойдем искать какого-нибудь убежища. Да, и не забудьте одеться в скамандеры, – напомнил он своим сотоварищам. – Снаружи ведь все еще нет ни настоящего воздуха, ни тепла. Хотя, может быть, всего этого тут и будет когда-нибудь вдоволь – лет эдак через триста.
И он был прав. В некоторых марсианских подземельях – даже по тем временам – уже существовали и безмятежные, оттаявшие от ледников лагуны и заводи; и пригодный для людей воздух. Полностью восстановленный из ледника в некоторых изолированных подземных пустотах и хорошо прогретый. Но вне всего этого на поверхности пока никак нельзя было обойтись без защитных скамандеров, которые, к счастью, были на удивление легким и удобным походным снаряжением. Или, точнее, обычной верхней одеждой всех поисковиков, предназначенной для свободных прогулок по просторам Марса.
…Комплекты скамандеров, как это и было предусмотрено в каждом шаттле экспедиторов, обнаружились строго на своих местах: по обратную сторону спинок сидений-адаптеров. Но, как оказалось, кроме них Дэн не взял с собой в путь больше ничего: ни припасов; ни переговорного устройства для связи со станцией – стрейт-скайбера; ни оружия – чтобы выстрелами в скалы подать знак о своем местопребывании. Да и зачем? – все успокаивала себя Эстелла. Их и без того через сутки все равно бы нашли: по отраженному от марсианских лун сигналу лэндконтаминатора. Но необходимо было выйти наружу, для того чтобы убедиться, что поврежденный шаттл больше не полыхал, как раньше, изнутри всех своих турбин. И что пребывание в нем до прибытия тральщиков, спасательных кораблей было безопасным; настолько, что другого убежища искать бы не пришлось.
Ну а в ином случае – экипажу действительно пришлось бы рассчитывать разве что на милость судьбы. Поскольку смеси дыхательного конденсата в их кислородных масках едва ли хватило бы на несколько часов. И тогда бы им ничего больше не осталось, кроме как рисковать своими жизнями в скалах; или же вернуться в энергонестабильный шаттл.
Но об этом, последнем их выборе, Эстелла старалась пока не думать. И просто сделала то, что сказал Влад. Вот она натянула на себя, поверх своих полетных одежд, легкий комбинезон из блестящих светонейтрализующих тканей – с яркими опознавательными полосками своей станции – раз… Затем нырнула в объемистые мягкие ботинки – два; увенчала себя, словно тиарой, и покрыла лицо прозрачной маской с небольшими баллонами кислородной смеси – три…
А затем, в довершение всего этого, набросила на себя верхний термосберегающий плащ, чтобы защититься от песка и ветра. И – все. Хотя, наверное, в ясную и спокойную погоду можно было обойтись и без него.
И точно так же теперь стали выглядеть и Становский с Дэном.
…А потом, следуя друг за другом по небольшому трапу, они спустились наружу.
Однако Становский первым ступил на ледник. Или, точнее, в покрывавший дно распадка соарс: в многослойный ледяной наст, который весь мелко раскрошился от постоянного выветривания.
Но соарс весь смерзся – и под ним, похоже, не было никаких обвалов или скрытых овражков. Да и потом, если бы плотность соарса не была достаточно велика – то как бы тогда на нем устоял шаттл? А значит, от этого пустынного распадка в Риберийских скалах – пока нечего было ожидать подвоха…
– Где-то здесь, недалеко, почти над самым шельфом, есть Риберийская стоянка археологов, – сказал Становский, тщательно протаптывая соарс. И, обернувшись, издали взглянул на Эстеллу; и во взгляде его, как показалось ей тогда, она различила разом тревогу, ожесточенность и сожаление. – Но я не уверен, что смогу нас всех туда вывести… Да и не знаю, хватит ли у нас кислорода на такой путь…
Но она, вместо того чтобы согласиться с ним или же опровергнуть все то, что он сказал, вдруг произнесла:
– Если и с нашей станцией связи нет – значит, наверное, у них тоже могут быть повреждены маяки…
И снова, стоя чуть в отдалении, указала своим сотоварищам на шаттл.
Который теперь из-за крушения было почти не узнать.
Всего несколько часов тому назад, покидая авиадром, он был почти неотличим от цвета вулканических скал. Но следы пламени в соплах-турбинах, дочерна опалившие оба его трехступенчатых крыла, оставили на его нанохромном покрытии устрашающие темные росчерки и продольные отметины. А это означало только одно: что все его энергопроводящие системы – по какой-то непонятной причине – дочиста выгорели изнутри. Хотя и трудно было представить, как такое вообще могло стать возможным.
Неповрежденной оставалась только та его часть, где находились люди. Но лишь потому, наверное, что вверху, над кабиной, обшивку сменял архитраж: сплошная система «окошек»-гальвапентеров из прозрачного цитраволокна и небольших связующих перекрытий, дававшая превосходный обзор. Во всем же остальном – шаттл больше ничем не подтверждал своего единственного предназначения: летать…
– Очаг возгорания – аспериада, – серьезно сказал Становский, также рассматривая шаттл на фоне одинаковых скал. – То есть все началось где-то в его хвостовых амортизаторах – там сливаются вместе два донных крыла. И лишь затем «сирионское пламя» распространилось на двигатели и турбины, что и привело к отключению энергореакторов.
– Да уж… – согласился с ним Дэн. – Марсопроходцами мы все оказались – каких еще поискать… А в скалах нам пока и вовсе делать нечего. Так что рано или поздно, но нам все же придется вернуться в шаттл. Как только убедимся, что на холоде пламя полностью угасло…
«И проведем несколько часов на пронизывающем ветру – тайком обвиняя друг друга в том, что шаттл потерян, – уловила продолжение его слов Эстелла. – И потом, если с необратимой тепловой реакцией в двигателях все обойдется – еще не меньше суток мы будем скрываться в этом же тлеющем шаттле. После того как к закату дня холод станет совсем уж нестерпимым…»
И, в поисках выхода, она взглянула наверх: на кромки словно бы зарубцевавшихся скал – таких, какими они выглядели в направлении шельфа. И с тоской подумала о том, что будет, когда пропавшую деймодиоскуру наконец найдут. И с помощью спасательных тральщиков доставят обратно на станцию. Там, на станции, сразу установят, кто, не имея жестко отмеренного годами полетного опыта, уговорил Становского выбраться на шельф. И даже хуже того – в Сектор мертвых морей: в район не утихавших неделями низинных пылевых бурь. И тогда все упоминания об эстуариях развеются, как ветхое предание. Вместе с сомнительной метазаписью, сделанной в последние минуты перед крушением. И пропадут навеки в этих нескончаемых бурях; и навсегда изгладятся из памяти людской. Да и вообще: мало ли среди экзогеологов бытует всяких поверий? На станции ведь все равно решат, что такие поверья – в любом случае, не стоят загубленного шаттла.
А вот Дэну – не о чем было беспокоиться…
Дэна Становский точно не станет ни о чем выспрашивать, и постарается оградить его от всех нападок: потому, что считает его своим другом.
Надо, пока не поздно, хотя бы сейчас постараться отыскать в действиях Дэна что-нибудь такое, что вывело бы его из тени, – шепнул Эстелле какой-то вкрадчивый голосок. – Ведь это же ему доверили шаттл; а всю дорогу он вел себя так, как будто заведомо знал намного больше, чем было известно даже Становскому… А что, если это он ошибся с управлением и привел в действие несовместимые энергорежимы? Ведь управлять таурановым шаттлом не так-то легко – не то, что авиагрейдером, крушащим скалы, или грузовой экспедиторской фоветтой. А он был еще относительно молод – всего только тридцать пять…
И внезапно Эстелла заприметила за ним нечто такое, что раньше от ее внимания почему-то ускользало.
На правом порукавье его противопылевого плаща, надетого поверх скамандера, тщательно закреплена была небольшая укладочная рамфа: изящная, мягко блестящая и плоская. Вещица, в сущности, самая обычная: пригодная и для лучевых мини-буров, и для того чтобы прятать в нее собранные образцы – обломки метеоритов, кусочки лавы, случайные камешки…
Но что она сейчас могла в себе скрывать? Стрейт-скайбер? Райтскринер? Или же что-то другое? – сразу насторожилась Эстелла. Покуда Влад Становский, давно уже привыкший ко всевозможным неожиданным штуковинам в экипировке своих сотоварищей, экзогеологов, попросту не придавал всему этому никакого значения.
– Что это у тебя с собой? – спросила она у Дэна, медленно подступая к нему и как бы уклоняясь от пылевого ветра.
Но Дэн, вопреки ее ожиданиям, отпираться не стал – и в тот же миг незаметным ловким движением расстегнул рамфу. И выволок наружу весь свой скарб – едва его удерживая в обеих ладонях, затянутых в краги.
Скарбом же этим оказался походный ножичек, нужный для отделения окаменелостей от мягких пород; и еще какое-то устройство, напоминавшее мини-бур – но обладавшее стволом плоским и широким. И как будто бы сплющенным сверху и снизу.
– Что это? – тотчас спросила у него Эстелла.
– А, ты об этом?.. Это сиг-гарджетс прототипа «сиггурат»… С ним я всегда неразлучен.
– Еще одно почти бесполезное сейчас, высокотехнологичное устройство-излучатель, – вздохнула Эстелла. Со станцией связи нет; и двигатели шаттла выгорели почти дотла… А Дэн, как будто ничего не случилось, объясняет ей сейчас предназначение какой-то технодиковины – словно бы в напутствие ее последним дням на Марсе.
А впрочем, что такое сиг-гарджетсы – она и так, кажется, знала неплохо. Это были лучевые буры-штрекеры, позволявшие геологам вручную прокладывать в оплавленной марсианской скальной породе обходные туннели. Чтобы избежать взрывов на труднопроходимых участках…
– Думаешь, что мы все-таки не сможем сохранить шаттл? – понимающе спросила она у Дэна. – И с помощью этой штуковины надеешься выдолбить для нас в скале укрытие? Чтобы там, выжигая лед, мы смогли дышать?
– Если другого выхода для нас не останется – то так мы и сделаем, – ответил Дэн.
– А разве есть другой выход? – вмешался Владимир Становский.
– Прототип «сиггурат» – это симулятор-гарджетс гиперквантовых уравнений телеметрии, – произнес Дэн, ничуть не растерявшись. – Симулятор реальности, иными словами…
И сразу же принялся обрисовывать перед изумленным Становским и Эстеллой перспективы использования такого типа гиперчастотных излучателей на Марсе.
Наводишь, мол, гарджетс-сиггурат на пустынные земли опаленного солнцем горизонта – и на их месте восстает цветущая долина. А за ней так и влечет к себе вдали переменчивая лазурь мелкого моря – снова льнущего к берегам давно уж опустевшего шельфа…
Но только вначале появится как бы мерцающая дверь. Исходная ретроградная симуляция, где время реструктурируется особыми сиг-частицами, проходящими сквозь субсинуарные информационные протополя. Эти частицы всегда направлены в прошлое; и с увеличением интенсивности их потока увеличивается вероятность временной инверсивности. Словно бы время само по себе сворачивается в изометрическую спираль. В которой одни ее витки, настигая другие, неизменно предопределяют инверсивную – то есть инвариантную – будущность.
Или, иначе, это значило, что если когда-то на Элинорском шельфе было море – то оно снова там будет. За порогом субсинуарной двери. И, понятное дело – лишь для тех, кто в нее вошел…
Важно было только правильно ввести первичные данные телеметрии. Но геаде с Митрийской станции, сколько бы ни испытывал раньше это устройство Дэн – это всегда удавалось…
И каждый раз он убеждался: кто умел с этой штуковиной обращаться, тот владел и самой реальностью. Реальностью, понятной людям – а не реальностью, понятной лишь Марсу. И такой соискатель всегда знал, где находится инвариантный выход из нескончаемых лабиринтов здешних предгорий; и из распадков-ловушек возле плосковерхих уступчатых холмов…
– Значит, с помощью этого твоего сиг-гарджетса – прототипа «сиггурат» – можно было бы заново реструктурировать даже поврежденные статичные объекты? – сразу же спросил Влад. – Поскольку возвращаться на шельф к морю, где уже сотни миллионов лет никто не бывал, нам сейчас ни к чему…
– Хочешь, чтобы я реструктурировал во времени наш шаттл-деймодиоскуру?.. Преобразовал наш «Схимеон»? – мгновенно уловил смысл его просьбы Дэн.
– Да, – сказал ему Становский. – Тогда бы мы заглянули в его двигатели и установили бы, что в них пошло не так. А по возвращении из субтемпоральной реальности смогли бы точно определить, сможем ли мы безопасно взлететь или нет. И по какой причине произошел критический выброс протонуклеарных энергий в таурановых ускорителях…
И все равно сиг-телеметрия ни за что не восстановит поврежденных объектов, и никогда не вернет их из прошлого… – хотела было усомниться в затее Становского Эстелла. Субсинуарность прошлого – это ведь далеко не всегда благостное мелководье. Иногда это безвозвратно поверженные во вселенские бездны – островки людского бытия. И подлинная необратимость череды случайных событий, ставших роковыми… Да и поиск первопричин крушения шаттла с помощью сиг-телеметрии – задача не из легких. Поскольку даже у Становского, наверное, не было сейчас никакой уверенности в том, что сиг-телеметрия действительно что-то выявит…
Но в те навсегда канувшие в прошлое мгновения, когда Эстелла так подумала, она уже знала, что отправится в субсинуарность следом за Становским и Дэном. Ведь прошло всего несколько часов, как их полет завершился… – снова беспечно шепнул ей какой-то рисковый голосок, искушавший ее весь путь. Всего несколько часов минуло с тех пор, как этот шаттл был полностью безопасен и мягко лучился против солнца своим нанохромным покрытием: цвета марсианских пустынь…
А кроме того, разве смогла бы она остаться тут в одиночестве посреди устеленного ледяным соарсом распадка?
Когда Дэн и Влад безо всякого страха пройдут сквозь эту заклятую дверь измененного времени – и направятся прямиком к реструктурированному шаттлу?..
Нет – она бы, наверное, так не смогла. А иначе не отправилась бы на Марс изучать внутрискальные окаменелости древнейших реликтовых водорослей. Тех, что достались ксенологам в наследие от давно себя изживших марсианских временных вех или же палеоэпох…
И поэтому она уже знала, что вне этих вех она не останется. Она вернется в шаттл и попытается установить оттуда, из субсинуарной реальности, связь со станцией. И отправит в метасеть все записи о сегодняшней экспедиции на шельф; причем доверит их геаде вместе с содержимым своих путевых дневников…
Пока Дэн и Влад будут разбираться с ускорителями; поочередно направляя во все их техузлы излучение гарджетса-сиггурата.
– А может, все-таки останешься здесь и подстрахуешь нас? – вдруг спросил у нее Дэн.
– Нет, ни за что. Так просто вам от меня не избавиться, – упрямо ответила Эстелла скорее Становскому, чем ему.
Но Становский уже держал сиг-гарджетс Дэна наведенным на шаттл. В той манере, в которой, стоя в вездеходе, держат в руках лучевое оружие – когда необходимо раздробить случайный камень, заградивший тысячелетнюю объездную тропу.
А потом последовал выстрел – или, точнее, направленное синуарное воздействие… Разряд которого, вместо того чтобы сотрясти истлевший остов шаттла, изогнулся прямо перед Становским причудливой подвижной энергосигнатурой.
Но сигнатура эта вскоре распалась; и на ее месте появилось нечто, напоминавшее светящийся дверной проем. И в нем, в этом проеме, стоял теперь их шаттл. Неизменный и опаленный; и в точности такой же, каким он был до этого. Однако многократно отображенный в протополях инвариантной временной суггестии – словно бы в основании множества подсвечников из старого серебра.
Но самое удивительное было не в этом. А в том, что вне этого проема – в реальности – шаттла почему-то больше не было!..
– Первично реструктурирован. Но дверей должно быть три. И необходимо сделать три выстрела – один за другим. Нас же трое! – мигом догадался Дэн. – Для того чтобы реструктурированное время смогло запомнить каждого…
И только после того, как Становский дважды повторил свое воздействие на заданный объект, – обратимая событийная изометрия ему покорилась. И чернота сошла с поверхности шаттла словно бы сама собой; отображения пропали; и марсианская деймодиоскура «Схимеон» вновь обрела свой прежний облик. Правда, напоследок, опасно полыхнув из турбин в крыльях «сирионским огнем».
А издали вдруг стало заметно, как на аспериаде шаттла – в хвостовой его части, которая упиралась прямо в землю, – выступила внизу, от холода, густая сиреневая изморозь. И еще один дверной проем засветился на этом фоне, указывая людям через распадок обратный путь; а немного дальше – почти у самого трапа – еще один.
– Ты когда-нибудь ходил туда? – спросил Становский у Дэна, кивнув ему в сторону проема.
– Не-ет… Только глядел через него на море… На настоящее море. И на настоящую траву вдоль объездной тропы… – уже без прежней увлеченности ответил ему Дэн.
– Что-то не верится мне, чтобы с морем тут, на Марсе, все было так просто, – заметил Становский. – Что до меня, так я бы для начала постарался восстановить неразрешимую фрагментарность наших земных древнеарамейских свитков или направил бы сиг-излучатель на здешнюю реликтовую водоросль…
– Думаю, мы все равно никогда не поймем, на что способна синуарность – если только не станем искать все ответы в инвариантном прошлом. Сможем найти в них на Марсе море – и оно, возможно, снова будет тут как тут, – попытался объяснить ему Дэн. – Ну а свитки, быть может, давно уже ждут нашего возвращения. Для того, чтобы быть нами разгаданными – и снова привести нас на Марс…
– Значит, будем разгадывать, – тотчас принял брошенный ему вызов Становский. – Хотя с двигателями все посложнее будет… С тем, чтобы дотянуть на них хотя бы до станции…
«Надо же – в прошлом», – подумала Эстелла. И первой побрела обратно к шаттлу – казалось, вот-вот готовому снова взлететь над Риберийскими скалами, и над Элинорским шельфом. И двое ее сотоварищей – все еще увлеченные разговором – побрели за ней.
…Та запись, что на триста лет затерялась в протополях метасетевых эманаций, сохранила почти все. И как Становский занялся поврежденными двигателями, пренебрегая таурановым излучением; и как Эстелла – ради того, чтобы восстановить маневренность, – заменила собой бортовую геаду.
– На этой записи остался даже их взлет, – довершил пришлый волхв свой рассказ; отчего-то избегая того, чтобы сбросить с себя капюшон противопылевой накидки и в открытую взглянуть на собравшихся.
Дневники, отчетность Эстеллы, зарево Сириона над шельфом – все это осталось неповрежденным. Все, кроме людей, переживших это крушение. Которых, по их прибытии на станцию, сразу же отправили на Землю. Доживать в безопасности отпущенный им век…
Но в самих этих дневниках, принадлежавших Эстелле Рутковской, – на деле так и осталось гораздо больше вопросов, чем ответов. То есть за триста лет этого всего так никто и не объяснил… Например, почему на Элинорском шельфе происходило смещение дня и ночи? Или же почему на Марсе стала возможна оборотная синуарность – взлет реструктурированного шаттла – в то время, как на Земле осуществить такого никому бы не удалось?..
– Ответов не было, потому что никто больше не терпел крушения по тем же причинам, что и экспедиция Становского-Киммерстоуна, – сказал кто-то из археологов. – Не стали больше на Земле ради этих призрачных целей рисковать людьми, вот и все. А значит, никто и не задумывался особо над тем, что же такое сиггурат – то есть реальный объект, взлетающий над планетарной поверхностью при оборотной синуарности…
И собравшиеся тотчас поприветствовали говорившего легким шумом, должным выражать одобрение.
Кому, мол, могла бы стать нужна эта самая оборотная синуарность, если ради нее люди подвергались бы настолько неоправданному риску?.. Поскольку вряд ли это был тот случай, когда поиск достоверных ответов был бы оправдан будущими свершениями…
То были, если верить трехсотлетней бортовой записи, какие-то особенные, экстремальные обстоятельства. И хорошо еще, что экспедиторам, изведавшим на себе такое, удалось добраться до Митрийской станции живыми.
– Тут добровольцы были бы нужны, – добавил еще кто-то из глубины помещения спускового дромона. – И хоть сколько-нибудь оправданные, правдоподобные версии… Которые снова привели бы поисковиков на Элинорский шельф. За данными об эстуариях… И снова – чтобы некому было людей от такого вылета оберегать…
Но внезапно в дромоне наступило непривычное затишье; потому что каждому, кто здесь находился, вдруг стало ясно – один из этих добровольцев стоял сейчас перед ними. Не ведавший никаких сомнений в том, что он задумал; и наверняка уже для себя наметивший немало таких версий.
А сейчас он, этот волхв, вот-вот должен был возвратиться в свою гаэдру и сгинуть в ней где-то над бескрайними просторами шельфа.
Неисчислимая вереница прожитых на Марсе лет давала ему право отправиться туда, где любая защищенность извне станет уже невозможной… И лишь случайно ему довелось поведать тем людям, что встретились ему на пути, всю свою предысторию – в обмен на небольшой запас аглютенового топлива.
И чтобы речь его напоследок зазвучала убедительней, он сказал:
– Есть у меня одна догадка. Марсианские межвременные трассы – вот что это могло быть такое. Остатки межвременных архаических трасс для марсианских шаттлов-сиггуратов. Возведенных настолько давно, что и сама Земля уже ничего похожего не припомнит. Авиапорт у них там был, что ли… И мне необходимо будет собрать об этом как можно больше сведений. Чтобы выведать у прошлого хотя бы что-нибудь достоверное – для следующих поисковых экспедиций…
И в подтверждение своих слов – волхв поднял кверху руку и быстро разжал ладонь.
И в ладони его, с намотанной на пальцы искрящейся веригой, призывно блеснул опознавательный дейтролитовый кулон – своего рода условная метка абсолютного допуска. Та самая, что давала ему право следовать на Марсе туда, куда ему будет угодно. Во все затаенные и неизведанные здешние уголки…
– Дэн, это я… – вдруг содрогнулся воздух дромона от его последних слов. – И теперь вы знаете, почему я снова должен там быть…
