Понятно, что весть об избрании Филиппа баронами и пэрами Франции не вызвала радости при лондонском дворе. Для надменной Изабеллы и ее любовника Мортимера Филипп был, как его позже прозовут фламандцы, «королем-подкидышем», узурпатором престола, по праву причитавшегося юному Эдуарду III. Совет в столице Плантагенетов отказался признать свершившийся факт и решил заявить о правах своего государя. Но последнему недоставало сил, чтобы с легким сердцем идти на вооруженный конфликт. Поэтому он был вынужден избрать выжидательную политику, которая позволила «узурпатору» беспрепятственно утвердиться. Лондон рассчитывал, что смена династии вызовет во Франции несогласие и волнения. Надо было их дождаться, а тогда уж попробовать воспользоваться ими. Английские чиновники в Гиени получили приказ следить за эволюцией общественного мнения, по возможности возбуждать его против нового короля и быть готовыми вмешаться в случае малейших проявлений недовольства. Но ничего так и не произошло. Более чем за два месяца пребывания у власти Филипп не обнаружил никого, кто усомнился бы в его правах на престол. Он мог совершенно безнаказанно принести в жертву удовлетворенному общественному мнению несколько особо ненавистных финансовых чиновников — такие процессы стали как бы обязательным атрибутом начала каждого нового царствования — и созвать всех вассалов на свое помазание. Эта церемония, состоявшаяся 29 мая 1328 г. в Реймсе, показала всю спокойную мощь его власти. Принести ему оммаж прибыли все владельцы фьефов, больших и малых. Отстраненные от наследования короны дочери последних Капетингов получили только скудные компенсации. Самой опасной была Жанна, дочь Людовика X и жена его кузена Филиппа д'Эврё, после смерти отца выдвинувшая претензии на Наварру и Шампань — наследство жены Филиппа Красивого, земли, где возможность наследования по женской линии установилась прочно. Первым оттеснил свою племянницу от престола Филипп V в соответствии с соглашением, которое в 1318 г. заключил с опекуном юной принцессы, герцогом Эдом IV Бургундским; он удерживал все наследство в обмен на обещание 15 000 ливров ренты с графств Ангулем, Мортен и Кутанс и выплату 50 000 ливров наличными. Карл IV, вопреки оговоренному в этом соглашении, поступил так же; намного позже, в последние месяцы царствования, он пообещал дополнительную компенсацию в 20 000 ливров. Филипп VI, хотя не имел на это наследство никаких прав, основную его часть присвоил. Сразу после своего помазания он оставил Жанне и ее мужу королевство Наварру, где более чем на век утвердится эта младшая ветвь королевского дома Франции, но взял себе Шампань и Бри взамен за уступку графств Ангулем и Мортен, хоть и обладавших меньшей ценностью. Дочери Филиппа V могли рассчитывать на то, что со смертью матери получат графство Бургундское. Наследница Карла IV, как и вдова последнего, юная Жанна д'Эврё — которой предстояло в статусе вдовы прожить еще почти полвека, — получили иллюзорные компенсации, еще менее существенные. Никто не выразил протеста против этих сделок, выгодных для французской короны.

Более того, начало царствования было отмечено громким военным успехом. Несколько лет назад крупный фьеф Фландрия, к которому последние Капетинги были столь суровы в своей политике, снова забурлил. Конечно, верность графа на сей раз была вне подозрений. Ги де Дампьерр и Роберт Бетюнский уже почувствовали на собственной шкуре, что значит бунтовать против слишком сильного сюзерена. Но фламандское население, особенно во фламандскоязычных и промышленных провинциях Севера и Запада, разозленное тяжелыми военными налогами, которые оно было обязано платить королю, а также ощущавшее угрозу процветанию своих ремесел, вновь поднялось сразу и против монаршей власти, и против графа, союзника короля. Принявшее опасные масштабы восстание в сельских местностях, начавшееся в 1322 г., было, несомненно, вызвано раздражением мелких суконных центров против драконовской регламентации, которой их связывали крупные города. Скоро к движению примкнули и городские ремесленники, весьма косо смотревшие на новое усиление патрициев. Филипп по призыву своего вассала решил пойти покарать бунтовщиков и заодно отомстить за обиду, которую в 1302 г. нанесли французам отряды коммун, разгромившие французское рыцарство при Куртре. Последнему из «остов» Фландрии предстояло прославиться больше всех и достойно увенчать политику, неуклонно проводившуюся более тридцати лет. В июле 1328 г. на поле битвы под Касселем, битвы, ставшей достойным ответом на ту, в которой потерпели поражение «золотые шпоры», натиск вассалов Филиппа VI сломил сопротивление фламандских ремесленников, и тех сурово принудили подчиниться.

Что мог сделать слабый Эдуард III против короля, дебютировавшего под столь счастливой звездой? Сразу же после помазания в Реймсе в Париж прибыли два английских епископа, чтобы заявить советникам суверена Валуа о правах своего повелителя на французскую корону и выразить протест против узурпации, совершенной Филиппом. Протест «дипломатическими средствами», как мы бы сказали сейчас. И мы знаем, чего он стоит, когда не опирается на силу. Его никто не принимает всерьез. Но, вернувшись из фландрского похода, Филипп почувствовал, что у него хватает сил, чтобы в свою очередь начать действовать. Из всех вассалов один герцог Гиенский до сих пор не спешил приносить ему оммажа. Нужно было его к этому принудить. Пьер Роже, аббат Фекана (позже ставший папой под именем Климента VI), был послан в Лондон с миссией строго предупредить строптивого вассала. В лице английского короля он встретил противника, попавшего в затруднительное положение, — слишком слабого, чтобы дать решительный отказ, рискуя нарваться на войну, и в то же время мало склонного уступать ультиматуму: это было бы равносильно безнадежному отказу от прав, которых он не может защитить с оружием в руках. Изабелла, столь же мало стесненная в речах, как и в поведении, якобы дерзко ответила послу, что ее сын никогда не принесет оммажа Валуа, потому что Эдуард — сын короля, а Филипп — всего лишь сын графа. Другие советники Плантагенета предпочитали давать ответы более неопределенные и уклончивые. Тогда Филипп VI решил принять энергичные меры. Верный традиции последних Капетингов, он через новое посольство передал королю Англии, что если тот пренебрежет принесением вассальной присяги и не ответит на второй вызов, он будет наказан за неявку «при помощи силы и закона». Угроза конфискации фьефа была ясной и отчетливой. Эдуард уступил. 14 апреля 1329 г. он написал французскому королю:

«Мой светлейший государь и сеньор, каковому я желаю всех успехов и всех благ: должен довести до сведения Вашего Величества, что издавна имел желание нанести Вам визит во Францию, дабы исполнить свой долг как подобает; но вследствие препон и затруднений, каковые осаждают меня в моем королевстве, о чем Вам должно быть ведомо, я до сего дня не мог исполнить оный замысел, давно задуманный. Как только явится такая возможность, с Божьей помощью я прибуду лично принести Вам оммаж, коим обязан».

Оставалось лишь выполнить это обещание. Меньше чем через два месяца, в начале июня, на хорах Амьенского собора, среди турниров и празднеств, куда собрался цвет французского рыцарства и несколько суверенов, состоялась церемония оммажа. Правда, формула присяги, на которой в конечном счете остановились советники обоих королей, была несколько расплывчатой. Великий камергер Франции, обращаясь к коронованному вассалу, спросил: «Сир, становитесь ли вы человеком короля Франции за герцогство Гиень и все до него принадлежащее, признавая, что держите оное от него как герцог Гиенский и пэр Франции, сообразно тому, что вы и ваши предки, короли Англии и герцоги Гиенские, делали за то же герцогство для его предшественников, королей Франции?» Молодой английский король ответил «voire», что значит «да», и вложил свои руки в руки Филиппа. Оммаж был принесен — первая победа дипломатии Валуа.

Правда, остальные причины англо-французских распрей остались нетронутыми; но, с точки зрения Франции, они больше не представляли серьезной опасности, будучи вновь низведены до уровня феодальной ссоры. Территориальные конфликты: где проходят точные границы Аквитанского герцогства, которые по недавнему договору 1327 г. было обещано восстановить прощеному вассалу? Торговые конфликты: как возмещать купцам обоих королевств убытки, понесенные из-за карательных мер после начала войны в 1324 г.? Наконец, финансовые конфликты: как рассчитывать и назначать репарации, предусмотренные последними договорами? В Амьене сюзерен и вассал обязались незамедлительно созвать совещания экспертов, чтобы урегулировать эти больные вопросы по всем спорным пунктам. Опять-таки верный капетингской политике, наследие которой он принял, новый французский король представлял себе мир между обоими королевствами только как укрепление тесных семейных связей между династиями. Он предполагал, что после устранения материальных проблем можно было бы заключить сразу два брака: один соединит брата Эдуарда с дочерью Филиппа, а второй — старшего сына последнего с сестрой короля Англии. Итак, полвека спустя словно ничего не изменилось по сравнению с отношениями Капетингов и Плантагенетов: оммаж, принесенный без энтузиазма и по двусмысленной формуле; бесконечные распри по поводу границ герцогства, а сверху нависает постоянная угроза конфискации; брачные соглашения ради укрепления семейных связей между двумя царствующими фамилиями — все было в наличии.

На переговорах, которые вскоре начались, по сравнению с предшествующими годами прогресса почти не было. Англичане требовали возвращения аквитанских замков и территорий, незаконно занятых французскими гарнизонами, и полной амнистии для гасконской знати, сохранившей в последнем конфликте верность своему герцогу. Люди французского короля в свою очередь добивались выплаты 50 000 ливров компенсации, обещанной Эдуардом III в 1327 г., и рельефа в 60 000 марок, которого требовали еще в 1325 г., а также сноса замков тех изгнанников, которых Карл IV не простил. Тем не менее 8 мая 1330 г. соглашение в Венсеннском замке, ратифицированное обеими сторонами, предусмотрело создание смешанных комиссий по расследованию, которые по всем спорным пунктам изучат тексты, опросят свидетелей и примут окончательное решение. Все это еще оставалось в рамках традиции.

Ситуация изменилась, когда новая инициатива французских юристов привела к внезапному повышению напряженности. Они вдруг заметили, что в принятом год назад оммаже формулировка недостаточно четкая. Но она была повторением, или почти повторением, причем даже дословным, текста присяги, которую приносили Генрих III в 1259 г., Эдуард I в 1274 г., Эдуард II в 1304, в 1308, в 1320 гг. и его сын в 1325 г. Английские короли пользовались ее двусмысленностью, чтобы иметь право считать, что связаны с сюзереном аквитанского фьефа только «простым» оммажем, обязательством довольно расплывчатого типа, не включающим никаких четких обязательств со стороны вассала. А другие крупные вассалы короны, особенно пэры Франции, напротив, были обязаны «тесным» оммажем, когда «верный» обязывался защищать своего сеньора «прежде всякого другого человека» и «от всех живущих и умирающих людей», а сверх того считал необходимым служить в осте за свой счет. Мало того, что это, видимо, вызвало предварительные дискуссии — 28 июля 1330 г.

Плантагенет был вызван на суд короля, чтобы уточнить формулировки своего оммажа и признать, что он имеет характер «тесного». Чего, собственно, хотели добиться советники Филиппа VI, выдвинув это неуместное требование? Может быть, выиграв первый тур в трудной борьбе на амьенской церемонии и почувствовав, что молодой герцог Гиенский не в состоянии эффективно противодействовать их юридическим доводам, наполненным угрозами, они надеялись, спровоцировав новый отказ раздраженного противника, произвести третью конфискацию аквитанского фьефа? Нам они не открыли своих намерений. Но такого не исключали англичане, которых эти махинации окончательно озлобили против въедливого и коварного сюзерена.

Равно как и в 1329 г., Эдуард был не в силах противостоять притязаниям Валуа. На его острове близились новые политические потрясения. Молодой суверен, которому уже исполнилось двадцать, находил опеку со стороны матери обременительной и тяжкой. Вызывающее возвышение Роджера Мортимера, три года бесславного правления восстановили баронов против клики, находящейся у власти. Недовольные подготовили заговор, во главе которого встал король. В ноябре 1330 г. Мортимер был арестован и казнен, а Изабелла выслана в удаленный замок. Но, будучи полностью поглощен подготовкой этого переворота и установлением своей личной власти, Эдуард был не в состоянии явиться по вызову чиновников Валуа. Сославшись на его отсутствие, они могли осуществить самые коварные судебные процедуры. Он опасался худшего для своих континентальных владений. Его инструкции своим чиновникам в Гиени рекомендовали оказать отчаянное сопротивление, если вдруг король Франции захочет захватить герцогство вооруженной силой; но если он удовлетворится отправкой приставов и сержантов для исполнения приговоров своего суда, надо постараться не спровоцировать ни малейшего инцидента, «кротко терпеть, не говорить зря, не вступать в долгие споры и не оказывать сопротивления, чтобы козни века сего миновали нас».

Покорность аквитанских чиновников, смиренная позиция английских послов, явившихся отстаивать дело своего господина, и особенно посредничество папы Иоанна XXII, ходатайствовавшего за короля Эдуарда, в конце концов смягчили недоверчивого сюзерена. Если раньше Филипп и имел намерение снова конфисковать Аквитанию, он не стал настаивать на осуществлении этого плана. Он удовлетворился заключенным в Париже 9 марта 1331 г. соглашением, освобождавшим английского короля от принесения нового оммажа, но взамен на письменное обязательство, которое бы давало противной стороне право считать, что амьенская церемония означает «тесный» оммаж. Через несколько недель, в апреле, в Пон-Сен-Максане произошла тайная встреча Эдуарда и Филиппа — последняя до развязывания вооруженного конфликта. Они еще раз выразили общее желание покончить с извечными аквитанскими проблемами, устранить разногласия, связанные с территориальными границами, с изгнанниками, с репарациями.

Таким образом, дипломатии Валуа, использовавшей все приемы последних Капетингов и прошедшей все пути, проторенные последними, не понадобилось и трех лет, чтобы добиться самой значительной дипломатической победы над гасконским вассалом. Казалось, амьенский оммаж и последующее заявление, приравнивавшее его к «тесному», навсегда исключили для Плантагенетов династические притязания. Потерпев поражение на всех стадиях этой упорной борьбы, Эдуард очутился в более униженном положении по отношению к сюзерену, чем когда-либо. Аквитания оставалась урезанной из-за частичной оккупации, ослабленной оттого, что французский монарх еще сильнее поработил ее герцога; угроза, два поколения нависающая над ней, стала еще отчетливей. Решительно царствование Валуа начиналось удачно.