Через три года после Англии и Франция познала все неприятности, связанные с малолетством монарха. За Ла-Маншем такого не было с 1216 г., когда на престол взошел Генрих III; во Франции — с 1226 г., после воцарения Людовика Святого. Карл V, будучи слаб здоровьем, предвидел, что умрет раньше срока. Ордонанс от 1374 г. регламентировал порядок управления после его смерти, указывал, что совершеннолетним король будет считаться с тринадцати лет, наделял ограниченными регентскими функциями Людовика Анжуйского, опеку над королевскими детьми вверял другим братьям, но основную власть передавал в руки Большого совета из пятидесяти членов, сформированного из прелатов, высших сановников из числа главных функционеров ведомства двора или магистратов парламента, рыцарей, клириков и парижских горожан; двенадцать из них, имеющие опыт ведения государственных дел, должны были составить узкий исполнительный совет. Лишь столь серьезная ситуация заставила власть задуматься о составе и роли некоего постоянного совета. Напомним, что в те времена не было ничего более смутного, более неопределенного, чем понятие о королевском совете: суверен был свободен в выборе рекомендаций и помощников.

Ордонанс, как почти всегда происходило в подобных случаях, не был выполнен: едва Карл V умер, герцог Анжуйский как старший из дядьев объявил себя действительным регентом и мошеннически присвоил часть королевской казны; его братья герцоги Беррийский и Бургундский и его кузен Бурбон, шурин покойного короля, потребовали раздела власти. Соглашение между ними было заключено после помазания.

Герцог Анжуйский сохранял преимущественные права, но отказывался от титула регента; двое других дядьев по меньшей мере должны были заседать в постоянном совете из двенадцати членов, назначенном ими же, обеспечивая преемственность политики «принцев лилий». Эта договоренность и сама воплотилась в жизнь лишь отчасти. «Предписанный совет» начал функционировать поздно и просуществовал недолго — лишь с октября 1381 г. по январь 1383 г. Герцог Беррийский практически был отстранен от власти: его послали в качестве наместника грабить Лангедок вместо старшего брата. Потом настал черед удалиться герцогу Анжуйскому, целиком посвятившему себя подготовке к итальянскому походу: он поселился в Провансе, вел переговоры с авиньонским папой и наконец в 1382 г. отправился завоевывать Неаполитанское королевство. Фактически основную политическую линию определяли герцоги Бургундский и Бурбонский при помощи совета, откуда лишь частично были исключены приближенные покойного короля. Ведь если в первые дни царствования имели место громкие опалы, если прево Парижа Юг Обрио был приговорен к пожизненному заключению якобы за то, что покусился на привилегии университета, если Бюро де ла Ривьера, кардинала Амьенского и Жана ле Мерсье на время выслали, если Пьер д'Оржемон был вынужден уступить печати Милону де Дорману, епископу Бове, если благочестивого рыцаря Филиппа де Мезьера, «гувернера» юного короля, грубо отстранили, то эти частные опалы не помешали советникам Карла V сохранить вместе с ответственными постами и солидное влияние. Многие после нескольких месяцев изгнания вернулись за кулисы политики.

Новизна положения заключалась в том, что, ссылаясь на несовершеннолетие монарха, которое официально должно было очень скоро закончиться — в год смерти отца Карл VI был двенадцатилетним мальчиком и должен был начать править лично с 1381 г., — принцы крови и близкие родственники покойного короля потребовали себе львиную долю власти. Они всей душой желали монархии наибольшего процветания, будучи ее естественной опорой, но не отделяли его от своих личных интересов, от своих частных амбиций. Хотя все они — удельные князья, наделенные такой властью, что из-за нее слабеет власть короля, их доходов не хватало для утоления их ненасытного честолюбия. Особенно отчетливо это видно на примерах герцогов Анжуйского — кандидата на неаполитанский трон и Бургундского, рассчитывавшего унаследовать Фландрию. Все силы монархии будут поставлены на службу их личной политике, укрепляя тем самым их могущество и независимость. С каждым днем возрастала опасность, что король так и не выйдет из-под их опеки.

Правда, поначалу ситуация как будто не очень располагает к подобным опасениям. Но принцы не относились к людям, умеющим умерять свои амбиции сообразно возможностям страны. Герцог Анжуйский добился, чтобы Климент VII назначил его защитником интересов Авиньона в Италии и чтобы престарелая королева Джованна Неаполитанская признала его наследником; он быстро обеспечил себе власть над Провансом, ставшую единственным ощутимым результатом его химерических проектов; далее он принялся донимать парижский двор и авиньонскую курию требованиями денег, и наконец его внушительная французская армия вступила на землю Италии, предвосхитив за сто лет катастрофическую ошибку Карла VIII. Ему предстоит потерпеть поражение от Карла Дураццо, отстраненного от наследства племянника королевы Джованны, и погибнуть в Италии в 1384 г. Его жена Мария Бретонская, дочь Карла Блуаского, продолжит борьбу от имени юного Людовика II Анжуйского; но ее не допустят к управлению Францией.

Филипп Храбрый пока что не заглядывал так далеко. Ему не терпелось править во Фландрии, от чего недоверчивый тесть систематически его отстранял. Ведь, несмотря на свою политику согласия с Англией, Людовик Мальский вновь ощущал, что сукнодельческие города поднимаются против него. С 1380 г. недовольство Гента, его соперничество с Ипром — другим промышленным центром, накопившаяся ненависть к брюггским банкирам, которым покровительствует граф, грозили придать событиям дурной оборот. Когда весной 1381 г. в Генте вспыхнуло восстание, город выбрал себе вождем внука диктатора 1340 г. — Филиппа ван Артевельде, который сразу же воззвал о военной и экономической помощи к Англии. Людовик Мальский был вынужден обратиться к зятю; тот в свою очередь взбудоражил весь Королевский совет — мстить за него гентцам, союзникам англичан, надлежало всему Французскому королевству как таковому. Приняли решение об отправке экспедиционного корпуса, который Филипп желал видеть могучим и грозным.

Но могло ли королевство Валуа оплатить его? После смерти Карла V финансовые трудности усугубились. С отменой подымной подати население решило, что никаких «экстраординарных денег» с него брать больше не будут; сборщики продолжали взимать косвенные налоги, и они были непопулярны, потому что назойливы. Ввиду угрозы мятежей в ноябре 1380 г. пришлось отсрочить сбор всех податей и даже отказаться от требования недоимок. Лишенное средств, правительство дядьев обратилось к местным ассамблеям, которые поставили свои условия. В марте 1381 г. Штаты Лангедойля, повторив жест, сделанный в самые мрачные времена царствования Иоанна Доброго, согласились вотировать подымную подать на год только при условии, что ее сбор и использование будут контролировать они и что правительство издаст новый реформаторский ордонанс против королевских судей и нотариусов, против наделения особой юрисдикцией коннетабля, маршалов, камергеров двора. Обеднев, королевская власть утратила способность защищать своих чиновников от непопулярности. Но этих уступок было недостаточно. Бунт против ненавистных сборщиков поднялся везде: в Руане в феврале 1382 г. при попытке собрать дополнительную талью вспыхивает мятеж, известный под названием Harelle; в Париже 1 марта, в день, когда должны были начать сбор налога с продаж, согласие на который выбили у запуганной ассамблеи горожан, народ восстает, грабит Арсенал, захватывает свинцовые молоты, после чего восставшие принимаются преследовать агентов налоговой администрации и убивать их. С великим трудом несколько влиятельных горожан, как Жан де Маре, выступив посредниками между двором и «молотилами», добились, на условиях отмены налога, восстановления порядка. Примеру парижан последовали жители почти всех городов домена, особенно в Иль-де-Франсе. Лангедок, настроенный лихоимством герцога Беррийского отнюдь не на мирный лад, также подхватил эту заразу. Поднялся Безье и — что уже серьезней — деревня. Страну терроризировали банды «тюшенов».

Дело было накануне фламандской экспедиции; затаив в сердце ярость, дядья отложили ее и вступили в переговоры с мятежниками. Лестью и посулами они добились скудных субсидий, в Париже получили несколько тысяч франков, в Нормандии — несколько сот воинов. Остальное дал заем. С помощью этих подручных средств был экипирован королевский ост, который под эффективным командованием Филиппа Храброго разбил гентское ополчение на равнине Роозбеке в Приморской Фландрии 27 ноября 1382 г. Лишившись Филиппа ван Артевельде, убитого в сражении, Гент тем не менее продолжил борьбу, но был вынужден перейти к обороне и держался лишь надеждой на прибытие каких-нибудь английских частей, которых добивался его «адмирал» Франс Аккерман. Филиппу Храброму было достаточно дать фламандцам эту острастку, чтобы увериться: теперь он контролировал положение во Фландрии.

По возвращении победоносной экспедиции дядья сделали вид, что мятежи французских городов — то же, что и фламандский бунт. Если на подчинившихся гентских союзников налагались жестокие штрафы, то и города домена должны были понести примерное наказание. В Париже — за то, что хотел примирить порядок и мятеж, — был казнен Жан де Маре; должность купеческого прево и все муниципальные привилегии здесь были изъяты в пользу короны и отныне принадлежали прево Парижа — королевскому чиновнику. Огромные коллективные штрафы были наложены на Париж, Руан, Лан, Орлеан, Реймс. Лангедок, чтобы получить прощение, был обязан выплатить 800 000 франков штрафа. Кроме того, на все королевство скоро вновь наложили сборы за продажи, соль и вино по прежним нормам. Потом потребовали и подымную подать. О том, чтобы испрашивать согласия Штатов, речи больше не было. Налоги приобрели еще более постоянный характер, чем при Карле V, и к тому же стали непосильными. Но запуганная страна больше не осмеливалась выражать недовольство.

В отношении франко-английского конфликта, так и не прекратившегося из-за провала конгресса в Брюгге, дядья, как и советники Ричарда II и по тем же причинам, вели политику то робко-примирительную, то вяло-воинственную. Подчинение герцога Бретонского в апреле 1381 г. по второму договору в Геранде было успехом лишь наполовину: англичане, хозяйничающие в Бресте, не ушли из него. Дальше тоже время от времени говорили о мире и заключали краткие перемирия. Ведение переговоров поручалось второстепенным фигурам — со стороны Франции их вел Никола Дюбоск, епископ Байе; проходили они в течение нескольких недель в маленьком бурге Лелинген на границе Пикардии и Булонской области, ни к чему не привели и были отложены. Порой власти стремились форсировать военные действия, но, похоже, теперь это было связано лишь с положением дел во Фландрии, милой сердцу Филиппа Храброго. В 1383 г. именно французская армия двинулась на епископа Нориджского и гентские отряды, заставила их снять осаду с Ипра и заплатила англичанам. В следующем году именно французские гарнизоны после столь долгожданной смерти Людовика Мальского оккупировали Западную Фландрию, захватили порт Дамме и поставили Гент в условия суровой блокады, пока в декабре 1385 г. огромный город по миру в Турне не подчинился своему новому графу — герцогу Бургундскому. Похоже, именно тогда, удовлетворенный, что наложил руку на вожделенное с давних пор наследство, Филипп позволил правительству Карла VI вести более независимую, более специфически французскую политику. Он форсировал подготовку к массовому вторжению на Британский остров, для чего летом 1385 г., а потом зимой 1386-1387 гг. в нормандских портах, к великому ужасу подданных Ричарда II, в больших количествах сосредоточивались корабли, воины, боеприпасы, провизия. На это затратили колоссальные деньги. Можно было полагать, что война станет иной и будет теперь вестись на территории самого агрессора.

Толком не известно почему, но экспедиция была отменена. Может быть, авантюру сочли слишком рискованной, а силы недостаточными? Или Филипп, устроив эту дорогостоящую инсценировку лишь для устрашения Англии, удовлетворился возобновлением торговли шерстью между островом и Фландрией? Мы не знаем. Во всяком случае, в то время политика Франции служила лично герцогу Бургундскому, подкрепляя его притязания в Нидерландах. Едва став хозяином Фландрии, Филипп Храбрый положил глаз на герцогство Брабант, которое, аннексировав Лимбург и «земли за Маасом», почти целиком контролировало большой торговый путь, соединяющий устье Шельды с Кельном. У старой герцогини Иоанны не было детей от брака с герцогом Вацлавом Люксембургским. Значит, следовало оттеснить Люксембургов от наследования, оказать какие-нибудь услуги герцогине и заставить брабантцев, несмотря на их предубеждение против фламандцев, пойти под бургундскую опеку. Первый ход в этой игре, сделанный в 1385 г., позволил герцогу заручиться поддержкой Виттельсбахов, которые как графы Голландии, Зеландии и Эно могли исполнять роль арбитров в этой борьбе за Нидерланды. Сразу два брака соединили детей Филиппа с детьми Альберта Баварского. А чтобы крепче привязать французскую монархию к этой политике, племянницу Альберта Изабеллу Баварскую избрали в жены Карлу VI, и в июле 1385 г. состоялась свадьба. Филипп рассчитывал, что эта свежая и дородная немка, не ведающая изысканных нравов двора Валуа, подавляющая хрупкого мужа почти животной чувственностью и частыми беременностями, станет его послушным орудием. Та, что войдет в историю как «королева Изабо», пока не обнаружила своего истинного лица перед хитрым герцогом Бургундским.

Последняя интрига станет гибельной для правления дядьев или, скорее, власти Филиппа над Францией. Землям герцогини Брабантской за Маасом угрожал герцог Гелдернский, сын герцога Юлихского, чье государство страдало от посягательств брабантцев. Герцог, молодой глупец, проникся дружескими чувствами к Ричарду II и стал (за деньги) вассалом Англии. Ему пришла нелепая мысль бросить оскорбительный вызов Карлу VI. Филипп немедленно добился от королевского совета высылки карательной экспедиции, выгодной лишь одному ему. Королю было уже двадцать лет, и он мечтал о славе и сражениях. Но гелдернский поход 1388 г., проходивший через Арденны и долину Мааса, стал просто скучной военной прогулкой, испорченной осенними дождями.

На обратном пути, в Реймсе, 3 ноября произошел государственный переворот. Старейшина совета Пьер Эйселен де Монтегю, кардинал Ланский, заявил, что король уже не ребенок, и призвал его править. Карл поблагодарил дядьев, а те нагло потребовали возместить им расходы, понесенные на службе суверену. Они получили отставку и фактически были удалены из совета. Эта перемена стала результатом хорошо подготовленного заговора. Возможно, в нем была замешана и королева, которой наскучила бургундская опека. Но душою его был брат короля Людовик, герцог Туренский — позже герцог Орлеанский, — юный восемнадцатилетний красавец, добивавшийся места под солнцем. Если Карлу до сих пор недоставало воли, то у Людовика ее было на двоих; в прошлом году авиньонский папа договорился о его браке с Валентиной Висконти, дочерью богатого миланского сеньора, — ее приданое составляли графство Асти и солидные надежды на миланское наследство. Брат короля претендовал на первое место в королевстве, стремясь обойти дядьев, доселе не подпускавших его к власти и богатству. За ним стояла сплоченная группа бывших советников Карла V, отодвинутых после начала нового царствования на второстепенные роли и крайне раздраженных тем, что все доходы присваивают дядья и их фавориты. Далеко не все они были «людишками», «мармузетами», как их прозвали в насмешку. Среди них были прелаты, как Никола Дюбоск; военные, группировавшиеся вокруг коннетабля Оливье де Клиссона, адмирала Жана де Вьенна, виконта Мелёнского; это были также выходцы из мелкой знати, как Бюро де ла Ривьер, и наконец судейская мелкота, а также профессиональные финансисты, как Жан ле Мерсье и Жан де Монтагю, ставший «суперинтендантом финансов» в ведомстве двора.

Взяв под контроль совет и все значительные административные посты, «мармузеты» образовали сплоченную команду энтузиастов, которым Карл VI, уже слабый характером, позволил править по их разумению. Это не революционеры: их идеал — возврат к мудрому правлению в духе Карла V. Они не стремились ни к каким кардинальным реформам; великие ордонансы, которые они издали с февраля по май 1389 г., лишь воспроизводили законы, забытые за восемь лет, уточняли и совершенствовали организацию и принцип функционирования всех государственных служб. Прежде всего они хотели не допустить возврата к произволу, к самодурству принцев. В совет теперь должны были входить только двенадцать членов, которые клялись во взаимной дружбе, обещая совместно трудиться на благо королевства. Во избежание появления новых фаворитов основные функционеры центральной власти, бальи и сенешали отныне избирались советом, а парламент — пополнял путем кооптации. Финансовые органы, ставшие столь важными за последнюю четверть века, приобретали специализацию. Так, корпорация «генералов», ведающая всеми экстраординарными финансами, распалась на две группы — администраторов и судей, причем из последней образуется Палата эд (Cour des Aides). Точно так же в недрах казначейства возникает Курия Казны (Cour du Tresor) для решения спорных вопросов в сфере управления доменом. Наконец, следуя советам Николая Орезма, власти попытались возродить полноценную монету прежнего царствования, которую дядья бездумно обесценили.

Чтобы улучшить функционирование органов управления монархией, произвели чистку администрации. Ставленников принцев удалили из парламента, из Счетной палаты, из налоговой и монетной служб, из Казначейства, из Лесного ведомства. Главной жертвой стал канцлер Пьер де Жьяк, бывший слуга герцога Беррийского. Пять комиссаров-реформаторов получили задание проехать по провинциям, исправить ошибки, пресечь злоупотребления, отстранить недобросовестных чиновников, заменить их «добрыми людьми» и, наконец, расследовать мошеннические отчуждения земель домена. Поскольку эта работа оказалась медленной и сложной — признаки, что она велась, можно заметить даже в 1395 г., — решили сразу же дать наглядный урок. В конце 1389 г. «мармузеты» привезли короля в Лангедок, разоренный деятельностью герцогов Анжуйского и Беррийского в качестве наместников. Каждый житель области получил право изложить свои жалобы Королевскому совету. Герцог Беррийский был отстранен и заменен Гастоном Фебом, графом Фуа; один из самых ненавистных комиссаров, Бетизак, уроженец Безье, ведавший финансами Лангедока, был арестован. Поскольку его бухгалтерия была в порядке, его обвинили в принадлежности к альбигойцам и сожгли как еретика.

Наконец, «мармузеты» сочли нужным примириться с парижскими горожанами, лишенными с 1383 г. всех своих муниципальных свобод. Они, правда, не дали им ни эшевенских постов, ни судебных прав. Но права управления городом были отняты у парижского прево и переданы «хранителю должности купеческого прево». На этот новый пост Жан ле Мерсье поставил одного из своих племянников, Жана Жювенеля из Труа, фигуру пока второстепенную, но хорошего администратора.

Сколь бы ненавистным ни было правительство дядьев, власть «мармузетов» стала не более популярной. Общество мечтало о коренных реформах, желало облегчения налогового бремени, сокращения числа чиновников, прекращения административного произвола. А предлагали ему только борьбу со злоупотреблениями и упорядочение работы администрации. Главное, что в неприкосновенности оставалась тяготившая народ налоговая система. Будучи строгими администраторами, а подчас и озабоченные собственным состоянием, как де Клиссон, «мармузеты» нуждались в деньгах для короля и его брата. Людовик оказался алчным, постоянно требовал подарков, пенсионов и земельных владений; в июне 1392 г. он обменял свой апанаж Турень на герцогство Орлеанское, более доходное. С особым рвением он вовлекал короля в празднества и развлечения, пожиравшие ресурсы государства. Посвящение в рыцари в 1389 г. юных принцев Анжуйских стало поводом для блистательных и дорогостоящих увеселений. Вояж в Лангедок тоже превратился в череду празднеств; вместо того чтобы облегчить положение лангедокцев, он лишь отягчил его, потому что вследствие опустения казны пришлось повысить габель и провести некоторые манипуляции с монетами, чтобы покрыть расходы. Праздники — турниры, пиры, попойки, балы — продолжались и дальше, вплоть до знаменитого «бала пылающих» в январе 1393 г., повергшего двор в печаль. Имеется в виду трагический случай, когда группа придворных, переодетых дикими животными, скованных друг с другом цепями, вымазанных смолой и осыпанных клочьями пакли, случайно загорелась от факела и вспыхнула, как ужасный костер. Король лишь чудом избежал смерти.

Веселая жизнь во дворце Сен-Поль отнюдь не приучала молодого Карла VI сознавать свой долг и ответственность.

В двадцать четыре года это все еще большой ребенок, беспечный, слабовольный и изнеженный. Какой контраст с отцом, повзрослевшим до срока! Он правил или сражался, лишь понукаемый окружением. Уроки Филиппа де Мезьера, желавшего сделать из него хорошего администратора, хорошего рыцаря, хорошего христианина, вождя грядущих крестовых походов, не пошли впрок этому слабодушному юноше, о котором можно было сказать, что он останется «навсегда малолетним». Это был красивый белокурый молодой человек с не очень выразительным лицом, спортивный и воинственный, но его здоровье, уже обремененное дурной наследственностью, не могло долго выдерживать излишеств придворной жизни. Отдельные недомогания, нервные расстройства были «звонками», которым не придали значения. И летом 1392 г. внезапно разразилась катастрофа. Всесильный коннетабль Оливье де Клиссон только что избежал покушения, виновник которого Пьер де Краон бежал в Бретань. Герцога Иоанна IV, давно находившегося в ссоре с де Клиссонами, обвинили в том, что это якобы он вложил оружие в руку убийцы. Вопреки советам дядьев Карл VI проявил участие к коннетаблю и решил выступить в поход, чтобы сурово покарать бретонского вассала. Нужно ли в подробностях напоминать драматический инцидент, уже столько раз пересказанный? 5 августа конная армия медленно двигалась под палящим солнцем по равнине в окрестностях Манса. На опушке леса вдруг появился какой-то одержимый, которого подпустили к королю. Он схватил королевского коня за повод, выкрикнул что-то бессвязное и провозгласил, что короля предали. Карл был совершенно потрясен. Жара, слепящее солнце, отражающееся от доспехов, удар копья по шлему вызвали у него приступ буйного помешательства. Король бросился на свиту, желая всех перебить. С огромным трудом его усмирили. Подоспевшие герцоги Беррийский, Бурбонский и Бургундский остановили армию. Ярость у больного сменилась оцепенением. Он не шевелился, никого не узнавал, бормотал что-то невнятное. Его отвезли обратно в столицу и отправили на отдых в Крей. Благодаря покою и мягкому климату его состояние быстро улучшилось. В сентябре он уже казался выздоровевшим. Но это была лишь передышка. В следующем году он пережил новый приступ, продлившийся уже долгие недели, и снова пришел в себя. Понемногу рецидивы стали возникать все чаще и становились все дольше, а периоды просветления — все короче. Чтобы его вылечить, делали все: приглашали врачей и шарлатанов, испробовали все лекарства, обвиняли колдунов, народ усердно молился (существовали опасения, что на него навели порчу или он одержим злым духом), устраивались паломничества. Ничто не помогало. Теперь во главе великой французской монархии стоял безумный король, игрушка любых интриг, жалкая марионетка, от имени которой можно было удовлетворять самые ненасытные аппетиты, а всего печальней было то, что ему предстояло прожить еще тридцать лет.

Уже во время приступа безумия 1392 г. дядья короля воспользовались случаем, чтобы удовлетворить свою месть и положить конец четырехлетней опале — пусть позолоченной, но наносившей ущерб как их мошне, так и их самолюбию. Команда, стоявшая у власти, была вынуждена уступить свое место. Бюро де ла Ривьер и Жан ле Мерсье, обвиненные в том, что не раз оказывали сопротивление герцогу Бургундскому, были посажены в крепость, осуждены, но потом помилованы; Жан де Монтагю бежал в Авиньон, рыцарь Бег де Виллен — в Кастилию, потом же, когда гроза миновала, они вернулись. Коннетабль, ставший козлом отпущения для разъяренных принцев и возбужденного народа, укрылся в своем бретонском замке Жосселен. С ним обошлись еще более сурово. Против него устроили процесс; он потерял должность коннетабля, был изгнан как «лживый и злой изменник» и обязан выплатить крупный штраф. Остальные «мармузеты» остались на своих местах и могли до конца века дальше оказывать благотворное влияние на разные административные механизмы. Но отныне им приходилось удовлетворять амбиции дядьев, что прежде они делали лишь в отношении брата короля. Монархия катилась к распаду и хаосу.