Глава 7

Русско-турецкая война 1828–1829 годов, итоги которой так обеспокоили Лондон, как ни странно, начиналась с его молчаливого одобрения и обещания нейтралитета, что и было сделано. Британия не могла не воспользоваться таким удобным случаем: ослабить одного геополитического противника с помощью другого, которого, если что, можно чуть притормозить с помощью экономических рычагов (а Англия, конечно, была промышленно и экономически более развитой, нежели Россия), — это очень по-британски. Англичане и до того, поддерживая греческое освободительное движение, потихоньку выдавливали турок с Южных Балкан, чтобы самим занять там контролирующие позиции. А конфликт, точнее, очередной конфликт, между Петербургом и Стамбулом назревал давно, с начала 20-х годов. Потому что турецкие интересы на Кавказе, несомненно, противоречили русским.

Формальным же поводом для начала военных действий послужило несоблюдение Турцией Аккерманской конвенции, заключенной в 1826 году. Еще в 1812 году между странами был заключен Бухарестский мирный договор. И он вроде как существовал и вроде как выполнялся, и Россия, которая вела войну и в Европе, и на Кавказе против Персии, не слишком требовала его выполнения от Стамбула. А потом, в 1826 году, Николай I решил все же потребовать от турок более последовательного поведения и предъявил им требования в ультимативной форме.

Турки подумали и 25 сентября 1826 года в городе Аккермане (сейчас это Белгород-Днестровский) подписали конвенцию, в которой признавали переход под контроль России городов Сухума, Редут-кале и Анакрии. Также Турция обязалась в короткие сроки сделать выплаты по всем исковым требованиям русских подданных, предоставить им право беспрепятственной торговли на всей территории Турции, а русским торговым судам дать право свободного плавания в турецких водах и по Дунаю. Была гарантирована автономия Дунайских княжеств и Сербии, а господари Молдавии и Валахии должны были назначаться из местных бояр и только по согласованию с Россией.

Это был, конечно, успех, впрочем, турки с самого начала выполнять ничего не собирались. По восточной традиции они полагали, что подписанные документы вовсе не являются обязательными к исполнению, а возможно, они рассчитывали, что документы можно будет «потерять», как обычно и поступали в Средней Азии. И в декабре 1827 года султан Махмуд II объявил об одностороннем аннулировании Аккерманской конвенции. В Петербурге сочли, что это вполне достаточный повод, чтобы начать войну. 7 мая 1828 года русская армия начала наступление по двум направлениям — через Балканы и на Кавказе. Австрия открыто оказывала туркам материальную помощь. Франция, Пруссия и Британия заняли нейтральную позицию.

Несмотря на численное превосходство турецких войск, наступавшие в меньшинстве русские одерживали одну победу за другой. Особенно успешно действовал Отдельный Кавказский корпус Ивана Паскевича — 23 июня 1828 года был взят Карс, через месяц Ахалкалаки, в августе Ахалцихе, были взяты Поти и Баязет. Закаленные в боях с Персией ветераны побеждали вопреки тому, что против 20 тысяч русских сражались 100 тысяч турок, то есть, пятикратно превосходя, турки все равно отступали. Исход войны в Азии был решен после взятия Паскевичем города Эрзурума в 1829 году. Это был ключевой пункт, открывавший дорогу в Сирию, на средиземноморское побережье Турции и на Стамбул.

На европейской территории армия генерала-фельдмаршала Ивана Дибича, разгромив в битве при Кулевче основные турецкие силы, опять же будучи в меньшинстве, прошла маршем через нынешнюю Болгарию, громя по дороге турецкие отряды и гарнизоны, и вышла в долину реки Марицы. Дальше русские взяли Адрианополь, и для армии Дибича тоже открылся путь на столицу. Одновременно с этим русский флот громил турок на Черном и Средиземном морях, и в какой-то момент вообще возникла угроза того, что корабли с Андреевским флагом блокируют проливы Босфор и Дарданеллы. Русские конные отряды находились в 40 километрах от Стамбула. И тут султан Махмуд II понял, что воевать с русскими ему больше не нравится. Во всяком случае пока.

14 сентября 1829 года в Адрианополе был подписан мирный договор. Османская империя, пережив позор и разгром армии, страх захвата столицы, согласилась сделать то, что могла выполнить и так, без войны. Только теперь русские попросили чуть больше. Османская империя отдавала России весь черноморский берег от устья реки Кубань до пристани Святого Николая (это возле нынешнего Поти). Граница между двумя государствами устанавливалась по реке Прут до ее впадения в Дунай, к России отходили острова в дельте Дуная. Турция признала присоединение к России областей Закавказья и Туркманчайский мирный договор с Персией, предоставила российским судам право свободно проходить через Босфор и Дарданеллы.

Правда, есть один момент — русская армия могла спокойно добить Османскую империю, раз и навсегда устранив угрозу с Востока. Но помешали англичане. Через дипломатов они принялись убеждать русское правительство, что делать этого нельзя, что если Османская империя рухнет, а Россия оккупирует Константинополь и установит свой контроль над проливами, то европейским государствам придется вступить в схватку за дележку наследства султанов. И придется по-новому перекраивать карту Балкан, Ближнего Востока и Малой Азии. А это означает общеевропейскую войну, в которую будет втянута и Россия. В Петербурге тоже понимали, что проще оставить догнивать слабеющую империю, но взять с нее огромную контрибуцию, тем более что Британия и Франция намекали, что в случае отказа русских они отправят в проливы свои флоты. Более того, через несколько лет Россия вообще спасла Османскую империю, казалось бы, от неминуемого развала, но об этом чуть позже.

А сама война 1828–1929 годов, конечно, заслуживает куда больше нескольких абзацев в книге. В ней было немало подвигов и героических эпизодов. Один только отчаянный бой 20-пушечного брига «Меркурий» под командованием капитана Александра Казарского против двух турецких кораблей — 110-пушечного «Селимие» и 74-пушечного «Реал-бея», за которыми шла вся турецкая эскадра, стоит того, чтобы снимать про это фильмы и писать отдельные книги. Русский бриг из боя вышел победителем, оторвался от преследователей, нанеся их парусному вооружению такие повреждения, что те просто не могли двинуться с места.

По итогам Русско-турецкой войны в победителях оказалась не только Россия. Англия тоже получила желаемый контроль над Грецией и островами в Средиземном море. И сразу после подписания мирного договора в Лондоне задумались над тем, как теперь ослабить Россию. В 1829 году свет увидела книга полковника Джорджа де Ласи Эванса под названием «Осуществимость вторжения в Британскую Индию». Вышла она удивительно вовремя, словно автор выполнял чей-то политический заказ на формирование общественного мнения в нужном формате. На основе изучения трудов Поттинджера, Киннейра, Муравьева и Муркрофта полковник доказывал, что, во-первых, русские вполне могут ударить по Индии, во-вторых, главная цель вовсе не забрать колонию полностью, а ослабить в ней британское влияние. А это именно то, чего так опасались топ-менеджеры Ост-Индской компании. Эванс считал, что Россия, если она решит двинуть армию на Индию, то отправит ее азиатским, а не персидским маршрутом: через Хиву на Кабул к Хайберскому перевалу. Он пояснял, что захват Хивы не станет проблемой даже с учетом того, что армии придется пересекать пустыню Каракум. В конце концов британские и французские солдаты успешно преодолевали пустыни в Египте и Сирии. Книга Эванса произвела глубокое впечатление на политическую элиту как в Лондоне, так и в Калькутте. Мысли, высказанные в ней, конечно, уже были не новыми, «второй свежести», но последние события: действия России на Кавказе и Балканах, активность русских купцов в Бухаре, разгром персидской армии, визит персидского посольства ко двору русского царя в 1829 году — придавали словам полковника актуальность и особый вес.

Одним их тех, кто особо впечатлился книгой Эванса, был член кабинета герцога Веллингтона, Эдвард Лоу, 1-й граф Элленборо, который возглавлял контрольный совет по Индии. Он и так был озадачен действиями русских на Востоке, а тут еще авторитетный специалист по региону подтверждал его опасения. Элленборо разослал экземпляры книги представителю Ост-Индской компании в Тегеране сэру Джону Киннейру и сэру Джону Малкольму, который к этому времени стал губернатором Бомбея. Элленборо даже стал продвигать идею предъявить Санкт-Петербургу ультиматум о том, что новое вторжение в Персию будет рассматриваться как враждебный Британии акт. Министры это предложение не приняли, а сам герцог Веллингтон, как человек, повоевавший в Индии немало лет и знавший состояние дел в колонии и особенности азиатского театра военных действий, и вовсе был убежден, что русскую армию можно разбить задолго до того, как она достигнет Инда.

Другое дело, что вскоре выяснилось, что, несмотря на вроде бы развитую сеть разведчиков и агентуры, о которой отчитывался Политический департамент Ост-Индской компании, современных карт и описаний путей подхода к индийским колониям с севера и запада, по сути, нет. Последние были сделаны еще чуть ли не Кристи и Поттинджером, какие-то сведения можно было найти у Муркрофта, и все, дальше пустота. Лорд Элленборо взялся за дело всерьез: была поставлена задача собирать всю возможную информацию. Про русский флот на Каспийском море, про объемы торговли русских с Центральной Азией, про маршруты русских караванов, их размеры, как часто ходят, откуда что везут. Получать информацию из Оренбурга у англичан не было возможности — там отсутствовали торговые представители Британии, не работал консул. В начале 19 века англичане было попытались устроить в Оренбурге центр сбора развединформации под прикрытием миссионерского пункта, организованного там Британским и иностранным библейским обществом. Но миссию довольно быстро закрыли по приказу генерал-губернатора.

Элленборо видел, что русские при этом научились эффективно собирать информацию в Азии, и он не хотел отставать ни в чем. По его приказу десятки офицеров индийской армии, топографов в сопровождении вооруженных отрядов отправились в Афганистан, Северную Индию, Центральную Азию. Они составляли новые карты дорог, наносили туда перевалы и пустыни, реки, смотрели, где может пройти конница, а где артиллерия, политические советники ехали в племена афганского пограничья и старались завести дружбу с вождями. Они искали малейшие признаки русского присутствия или подготовки русского вторжения, старались обнаружить признаки работы русских разведчиков или агентов. И любую информацию, которая казалась подозрительной, они отправляли в Калькутту, оттуда она уходила в Лондон.

С этим временем связано появление в истории Большой Игры человека, который, как говорят, и придумал этот термин — Большая Игра. Популяризировал это словосочетание Редьярд Киплинг, а вот автором его был лейтенант Артур Конолли из шестого полка легкой бенгальской кавалерии.

Артур Конолли

Он был одним из первых и одним из лучших полевых агентов лорда Элленборо. Его биография вполне типична для многих британских да и русских разведчиков того времени: в подростковом возрасте уже на службе, в погонах, на войне, к 25 годам они уже состоявшиеся офицеры, ветераны сражений и настоящие патриоты своей страны, не важно, Англии или России. На самом деле, трудно переоценить заслуги этих бесстрашных мальчишек — русских и англичан — как исследователей малоизвестной в те времена Азии. Можно обсуждать их разведывательную деятельность и даже осуждать ее. Но не восхищаться этими людьми просто невозможно. Ведь это была все же не только война разведок. Это было соперничество равных, и причем соперничество уважительное. Хотя зачастую и жесткое.

Артур Конолли остался сиротой в 12 лет, его родители умерли один за другим, и у шестерых братьев Конолли выбора особенно и не было. Они все пошли на военную службу, и из шестерых братьев трое, включая его самого, погибли в Южной Азии, на службе Ост-Индской компании. Он окончил школу в Регби, добрался до Индии и в 16 лет поступил в Бенгальский конный полк легкой кавалерии корнетом. Его дальнейшая карьера показала, что он был человеком исключительной храбрости и настоящим товарищем. Кроме того, он был человеком глубоко религиозным, искренне верил, как и многие в то время, в особую миссию христианства, в задачу христиан нести цивилизацию народам Азии и Африки, возможно находящимся на других ступенях общественного развития. И многие офицеры или управленцы Ост-Индской компании всерьез полагали, что индийцы должны быть благодарны англичанам за то, что те их колонизировали. И стоит заметить, что на самом деле британцы в Индии отменили многие варварские обычаи. Например, они пытались запретить сжигать вдов вместе с умершими мужьями. Но даже в этом случае англичане поначалу не рисковали полностью запрещать обычаи. Газета «Московский телеграф» сообщала читателям следующее:

«Известен ужасный обычай Индиянок, Брамайской веры; оне должны сжигаться с мужьями, если их переживут; бесчестие и посрамление падает на ту женщину, которая откажется от сей ужасной жертвы и никакие убеждения, никакие средства не могут остановить страшного обряда. Англичане решились наконец препятствовать этому силою. Из одиннадцати, десять сожжений успевают они остановить, и за всем тем, в 1823 г., в Бенгале сожглось 575 женщин, в том числе 109 более 60 лет, 226 от 40 до 60, 208 от 20 до 40 и 32 менее 20 лет. В Калькутте сожглось в 1819 г. — 650, в 1820–597, в 1821 [92] — 654, в 1822–583, в 1823–575. Величайшая пошлина не останавливает Индийцов: оне продают последнее для получения дозволения. Решительно остановить Индийцов не смеют, ибо опасаются, что это возмутит их, а от предосторожностей правительства они употребляют всякие ухищрения».

Надо сказать, что англичанам даже правление русских в Средней Азии — хоть они и были политическими конкурентами — казалось полезным для общественного блага и справедливого мироустройства. Основанное на принципах христианства британское правление представлялось высшим благом, дарованным варварским народам. Основанное на тех же христианских принципах русское правление тоже казалось вполне логичным и нужным. Даже в 1860-е годы, когда противостояние между империями в Азии было крайне обострено, когда русские войска брали один город за другим, английская пресса оценивала этот процесс скорее положительно. При этом надо понимать, что уже в те годы пресса не была вещью в себе, за каждой влиятельной газетой стояли определенные политические и финансовые группы. Правление русских, при условии, что оно остается достаточно далеко от индийских границ, было предпочтительнее правления мусульманских тиранов.

Михаил Африканович Терентьев — русский генерал, востоковед, историк и лингвист, участник военных кампаний в Средней Азии — приводил в своем фундаментальном труде «Россия и Англия в Средней Азии» такую выдержку из газеты «Таймс», сопровожденную язвительными замечаниями генерала (хочу заметить, что труд Терентьева вообще обязательно стоит прочесть всем, кто интересуется подробной историей русско-британской политической борьбы в регионе):

Страна и население только выиграют от замены теперешнего бесправия русским духом порядка, как он ни механичен, как ни рутинен. А что проиграет от этого Англия? В далеком будущем ей грозят возможностью нажить себе соперника за владычество в Ост-Индии… Но прежде чем борьба за Ост-Индию сделается возможною, Россия должна будет покорить себе не только Хиву в Бухару, но и Авганистан, а этого в один день не сделаешь. Пока же завоевания России выгодны для торговых интересов Англии. Зависть русских фабрикантов не может наложить такого гнета на английскую торговлю, как анархия или грабежи азиатских деспотов».

И Артур Конолли в целом симпатизировал русским. Он понимал желание Санкт-Петербурга освободить своих подданных из рабства в азиатских ханствах, полагал справедливой защиту христиан русскими на Кавказе. Но он был патриотом Англии, офицером и разведчиком. В 1829 года Конолли выехал из Лондона в Москву, а оттуда на Кавказ. Официально считалось, что он едет назад к местам службы, в Индию. Реально же он должен был по заданию руководства оценить русскую военную мощь в регионе и понять, насколько высоки шансы русских пройти к берегам Инда. Несмотря на то, что отношения с Англией становились все хуже и хуже, а британские офицеры были инструкторами в армии вражеской Персии, в Тифлисе Конолли тепло встретили русские офицеры и даже снабдили казацким эскортом для проезда по самым опасным участкам пути до персидской границы, потому что в регионе шла война с черкесами, особенно усилившаяся после того, как из региона вытеснили турок — традиционных союзников черкесов. Конолли оценивал все, что видел в русской армии: офицеров и солдат, их вооружение, выучку, мотивацию и моральные качества. Все, что он увидел, его впечатлило, он был удивлен закалкой русских солдат, которые зимой спали в открытом поле, не имея даже палаток. Будучи сам офицером кавалерии, он был поражен ловкостью драгун русского полка, которые захватили вражескую крепость, подскакав таким стремительным галопом, что турки не успели закрыть ворота.

Пока он путешествовал по русским владениям, проблем у офицера не было. Он ехал официально. Но вся дальнейшая часть путешествия была задачей опасной и отчаянной. Конолли собирался добраться до Хивы через пустыню Каракум. И тут ему приходилось всерьез задумываться о маскировке и легенде. Он писал:

«Как бы хорошо европеец ни владел местным языком, путешествуя среди азиатов, ему чрезвычайно трудно избежать разоблачения. Его выговор, манера сидеть, ходить или скакать верхом… сильно отличаются от привычек азиатов. Чем больше он пытается как можно точнее все это имитировать, тем больше становится вероятность привлечь к себе нежелательное внимание».

Конолли полагал, что для него было бы лучше всего вообще не маскироваться под местного жителя, а представиться врачом, предпочтительно французом или итальянцем. «Такие путники там иногда встречались и не вызывали недоверия… Лишь немногие станут вас расспрашивать… Самые простые медицинские средства и лекарства позволяли излечить большую часть их болезней, а тому, кому ваше искусство не помогало, вы всегда могли сказать, что такая у него «нуссеб», т. е. судьба, ничего тут не поделаешь».

Но вот у самого Артура Конолли не было медицинских инструментов и лекарств, чтобы подтверждать легенду путешествующего врача. И он решил ехать в Хиву из города Астрабад под видом базарного торговца шелковыми тканями, платками, мехами. Наняв проводника, слуг и верблюдов, он отправился в Хиву. Главной опасностью были отряды туркменских работорговцев, которые обычно совершали налеты на караваны на рассвете, когда путники, еще полусонные после долгого ночного перехода, останавливались для молитвы. Пожилых и тех, кто пытался сопротивляться, убивали на месте, сильных и красивых брали в плен, чтобы продать на рынках рабов в Хиве и Бухаре. Конолли повезло — его по дороге только ограбили, хотя и убить тоже собирались, во всяком случае, четверо разбойников попытались убедить караванщиков, что Конолли вовсе не торговец из Индии, а русский шпион, который везет золото для подкупа вождей кочевых племен. Его не убили лишь потому, что сначала не нашли золота, а потом побоялись вмешательства друзей из Персии. И как вспоминал разведчик, как раз слухи о том, что его уже разыскивают персидские знакомые, повлияли на решение разбойников отпустить его. На самом деле скорее всего речь шла о том, что вмешались английская агентура в Персии и резиденты Политического отдела Компании. Но понятно, что разведчик Конолли не мог написать об этом в книге и потому использовал слово «друзья».

В конце концов, лишившись товаров и денег, он благополучно вернулся в Астрабад, счастливый тем, что выжил. Кроме того, он все же выяснил, что влияние русских на восточном побережье Каспия отсутствует. Тогда упорный лейтенант решил поехать в город Мешхед, расположенный на границе Персии с Афганистаном. Оттуда офицер отправился в афганский Герат, в котором со времен поездки Кристи не было британских офицеров. Он добрался до Герата в сентябре 1830 года. Там в это время правил Камран Шах, его даже в Центральной Азии, где нравы были, скажем так, не очень мягкими, считали крайне жестоким правителем. Англичанин тайно провел в городе три недели, выдавая себя за мусульманского ученого, а на самом деле изучая, как и его предшественники, городские укрепления, а также возможности для обеспечения продуктами армии потенциального захватчика. Как Конолли смог обмануть тайную полицию шаха, неизвестно. Но факт остается фактом — разведчика не разоблачили.

Из Герата Конолли отправился в Кандагар, куда он пришел с группой мусульманских паломников, — это была дополнительная защита, разбойники старались все же не часто грабить людей, отправляющихся в хадж. В Кандагаре офицер тяжело заболел, едва не умер, и тут еще среди местных жителей прошел слух, что он английский шпион. Ему пришлось спасаться бегством, и через три недели он достиг берегов Инда. Невероятное путешествие было завершено. Артур Конолли смог собрать действительно важные сведения, большая часть которых легла на стол начальникам в виде конфиденциальных отчетов. Но какие-то записи он использовал для написания книги «Путешествие в Северную Индию сухопутным путем из Британии через Россию, Персию и Афганистан», она была опубликована в 1834 году.

Конолли так же, как и его предшественники, пришел к очевидному в общем-то выводу о том, что армия вторжения сможет пройти только двумя путями: или через Герат и Афганистан, или через Среднюю Азию и Афганистан. И если русские решат атаковать Индию, то пойдут из Оренбурга, а не вдоль восточного берега Каспия. Конолли полагал, что Герат мог бы стать русской базой в регионе, и потому никак нельзя было допустить его захвата. Но лейтенант сделал вывод, который до него мало кому казался очевидным: Афганистан может стать препятствием для любого захватчика. Он писал: «Афганцы мало что выиграли бы, если бы русские вошли в их страну, зато им было много чего опасаться. Если афганцы, как нация, решат сопротивляться захватчикам, трудности похода легко смогут стать непреодолимыми». Они будут сражаться храбро, непрерывно атакуя русские колонны на горных маршрутах, и смогут наносить удары по линиям снабжения войск. Удивительно, но так и случилось, правда, полторы сотни лет спустя, во время советско-афганской войны. Так происходит и сейчас, только уже с американцами и англичанами. Афганцы теперь на тех же горных дорогах атакуют их конвои и грузовики. Конолли советовал особо сосредоточиться на внутренней политике в Афганистане и не дать русским посадить на трон в Кабуле своего ставленника, а случись такое, следовало организовать его свержение.

Разведчик советовал своим начальникам оказать помощь хозяину Герата Камран Шаху, потому что таким образом можно было решить сразу две проблемы — удержать Герат, не дать взять его под контроль ни персам, ни русским и посадить на афганский трон условно «своего» человека. Конолли писал: «Если в борьбе с персами он (Камран Шах. — Прим. авт.) останется один, то только вопросом времени станет захват Герата их превосходящими силами, и дорога в Индию будет открыта для русских».

Все умозаключения Конолли совпали с подозрениями лорда Элленборо, который все больше и больше уверялся в том, что русские намерены вывести свою армию для удара на Индию. По мере того как Персия все больше оказывалась под русским влиянием — а шах там порой не принимал решения, не посоветовавшись с Симоничем, — истерика в Лондоне и Калькутте постепенно нарастала. Элленборо полагал, что русские войска в Персии находятся не для того, чтобы охранять русских купцов, что это уже готовится путь вторжения. И он писал в докладах, что надо сделать все, чтобы выкинуть русских из Азии и Персии, в первую очередь политическими и экономическими методами.

Самое интересное, что никаких серьезных планов вторжения в Индию у русского Генштаба не было. То есть, конечно, все русские генералы и политики понимали, что индийские колонии — это ахиллесова пята Британской империи. И страх, вызванный планами Наполеона, тоже все хорошо помнили. Но вот в Петербурге даже не помышляли об Индии вовсе. На тот момент не существовало даже серьезных, детально проработанных планов похода, скажем, на Бухару или Хиву, где тысячи русских людей находились в рабстве. Вся российская военная политика в отношении Азии носила характер исключительно оборонительный, и явных поползновений подчинить себе Азию силой Российская империя не предпринимала. Во всяком случае, до 1840 года, но к этому мы еще вернемся. У России не было ни сил, не денег воевать на два фронта, а на Кавказе как раз шла настоящая война, в которой успех одерживали то русские войска, то воинственные горцы. Но именно там англичане развернули новый фронт шпионской войны, ударить по русским тылам чужими руками, чтобы не дать России закрепиться в Азии. Очень по-британски.

О том, была ли русская экспансия на Северный Кавказ справедливой, была ли это война, имевшая в основе задачи обороны границ государства, или это была война захватническая и едва ли не колониальная, — споры ведутся постоянно. Скорее всего тут есть место и тому, и другому мнению. Проникновение русского влияния на Кавказ началось еще в эпоху Ивана Грозного, и последующие века одни племена сами шли в русское подданство, другие были намерены воевать с чужаками до победного, и не последнюю роль играло то, что многие кавказские народы находились в тесной связи с Османской империей, причем связи были не только религиозными, но и экономическими. Но разбирать сейчас, в этой книге, всю историю войны на Кавказе нет смысла, да и задача не та. Важнее понять, какую роль в этом сыграли англичане.

Итак, несмотря на поражение в войне с Россией в 1829 году, Османская империя не собиралась терять свое влияние на Северном Кавказе, и, конечно, турецкая элита мечтала о реванше. А русские тем временем приступили к покорению Абхазии и более решительной борьбе с черкесами, населявшими западную часть Северного Кавказа, война с которыми началась еще за десять лет до этого. Словом, «черкесами» тогда называли все народы, говорящие на адыгских языках абхазо-адыгской языковой группы, это собственно черкесы, адыгейцы, кабардинцы, шапсуги, абхазы, и иногда к ним же относили и убыхов. Иван Паскевич в докладе Николаю I указал, что горцы нападают на линейные поселения и крепости, проникают вглубь и грабят колонистов и переселенцев и пытались штурмовать Сухум. «По сим причинам, — писал Паскевич, — опасное соседство их потребовало наконец более прочного покорения».

В октябре 1829 года план был утвержден, военную экспедицию назначили на июль 1830 года. Но всем было понятно, что никакая операция не будет возможна, если не блокировать морскую контрабанду. 30 апреля 1830 года начальник Морского штаба генерал-адъютант Александр Сергеевич Меншиков отдал распоряжение адмиралу Алексею Самойловичу Грейгу, сыну того самого адмирала Грейга, героя эпохи Екатерины II, отправить корабли для блокирования восточного побережья Черного моря. 5 мая глава МИД канцлер Нессельроде известил об этом русского посланника в Турции. Тот должен был объяснить султану, что блокада не направлена против торговли или против Турции в целом, что она касается только контрабандистов, которые из турецких портов перевозят горцам порох, свинец и оружие. А это началось почти сразу после того, как Турция подписала мирный договор. Финансировали эти операции, впрочем, не только и не столько турки, сколько англичане.

Для усиления морской группировки в Сухуми были отправлены три 20-пушечных брига и 8-пушечный люгер. Уже 25 мая они задержали у берегов Абхазии британский торговый корабль «Адольфо», на его борту нашли 6 бочек с порохом. Еще через день русские корабли, угрожая оружием, выгнали шесть турецких судов из бухты Суджук-кале, у них не было разрешения на пребывание там. Контроль морской границы империи начал приносить ощутимые результаты. В декабре 1830-го возле берегов Абхазии задержали и арестовали 6 турецких судов, которые везли порох, оружие и свинец. Весной 1832-го был издан приказ не просто о задержании, но и о конфискации судов, причаливших к берегу в запрещенных для торговли районах. Исключение составляли случаи, когда суда были вынуждены спасаться от бури. В марте 1832 года Николай I утвердил инструкцию морских пограничников (хотя их еще не называли так):

«Для сохранения Российских владений от внесения заразы и воспрепятствования подвоза военных припасов горским народам военные крейсеры будут допускать к черноморскому восточному берегу иностранные коммерческие суда только к двум пунктам — Анап и Редут-Кале, в коих есть карантин и таможни, к прочим же местам сего берега приближение оным запрещается».

Надо заметить, что английское правительство право России не то что на блокаду, а вообще на территории Северного Кавказа признавать не собиралось. Русского флота англичане не боялись, что было отчасти справедливо: ремонтной базы на Черном море у России практически не было, сухие доки начали строить лишь в 1836 году. Но тем не менее, еще в 1835-м русские корабли захватили или уничтожили почти 50 судов контрабандистов. А с 1836 года русские патрули начали курсировать в западной части Черного моря круглый год — поначалу они уходили на зиму в порты, — и туркам стало еще грустнее.

Но, конечно, все корабли захватить не удавалось. И на одном из таких проскочивших кораблей в Черкесию прибыл молодой англичанин. Точнее, шотландец. Звали его Дэвид Уркварт, ему было на тот момент 28 лет. Он родился в городке Кромарти, даже сейчас это считается глухой провинцией, насчитывающей чуть больше 700 жителей. Уркварт учился в нескольких школах во Франции, Швейцарии и Испании. В 1821 году он вернулся в Британию, поступил в колледж Сейнт-Джон, но не доучился, потому что мать разорилась — она была вдовой — и учиться ему стало не на что. В 1827 году он отправился добровольцем в Грецию, воевать на стороне восставших против турецкого владычества греков. Со стороны Османской империи это была крайне жестокая война — одна только Хиосская резня чего стоит. Тогда турки вырезали и продали в рабство все 120-тысячное население острова. Еще раз — все население острова. Это не фигура речи. Выжили 1800 человек. Но на отношение Уркварта к туркам это не повлияло. В 1831 году он попал в Константинополь в составе английской дипломатической миссии, которая должна была установить границы между Грецией и Турцией. Молодой человек общался там с советником султана Махмуда II, и чем больше он общался, тем больше проникался турецкими идеями, взглядами, культурой. Он стал считать турок храбрыми и благородными людьми. Насколько искренним он был — это большой вопрос. Также остается загадкой, действительно ли он был романтиком или же являлся профессиональным разведчиком. А тут как раз произошли события, которые убедили Уркварта в том, что Турция и правда стала почти вассалом Петербурга и вот-вот русские получат в свои руки путь на Индию.

После того как Греция обрела независимость в 1830 году, многие поняли, что Османская империя ослабела и можно с ее мнением не считаться. Франция тут же оккупировала Алжир, а в 1831 году самый могущественный вассал империи Мухаммед Али Египетский заявил, что более не желает быть вассалом, что теперь он совсем независимый правитель. Началась Турецко-египетская война. Сын Мухаммеда Али, его звали Ибрагим-паша, стал во главе армии, которая вторглась в Сирию. Он взял несколько городов и крепостей на территории современного Израиля и Сирии, потом разбил войско Осман-паши, правителя Алеппо, заняв Дамаск, потом снова разбил турок возле нынешнего Хомса. После покорения Сирии Ибрагим-паша возле города Конья разбил превосходящие силы турецкой армии, хотя соотношение сил было 15 тысяч против 56 тысяч, и, по сути, закончил завоевание Малой Азии. Его флот подходил к Босфору, сам он стоял в шести днях пути от Константинополя.

И вот в этот момент помощь пришла с неожиданной стороны: от русских. Николай I послал на помощь Османской империи войска. Ими командовал Николай Муравьев — тот самый офицер, что когда-то совершил путешествие в Хиву. Теперь он был уже генералом, заслуженным ветераном войны с Персией и Турцией, участником штурмов крепостей, усмирителем польского восстания 1831 года. Адмирал Лазарев привел из Севастополя 4 линейных корабля и 5 фрегатов, на берег был высажен русский десант — несколько казачьих сотен и два пехотных полка с артиллерией. Ибрагим-паша захватил Смирну, но дальше не пошел. Он понимал, что такое русские войска, тем более что недавно закончились две войны, которые это наглядно показали, и он знал, кто такой генерал Муравьев. Переговоры с ним провел чрезвычайный посол и главнокомандующий сухопутными и морскими силами граф Алексей Орлов, который убедил Ибрагим-пашу не накалять обстановку, прислушаться к голосу разума и спокойно уйти назад в Египет. Ибрагим-паша подписал с Махмудом II мир, а с Российской империей был заключен Ункяр-Искелесийский договор. Россия и Турция договорились о военном союзе, если одна из стран подвергается нападению, и секретная статья договора требовала закрытия Босфора для кораблей любых стран кроме России. В Лондоне это сочли прямой угрозой своему положению в Средиземном море. И быстро нашли человека, который выполнил бы особую миссию по сдерживанию русских.

А Турция хоть и подписала Ункяр-Искелесийский мирный договор, но смиряться с потерей влияния на Кавказе все равно не собиралась. И пусть Россия считалась теперь вроде бы союзником, пусть хотя бы на бумаге, но это не мешало османам усилить помощь воюющим горцам. Более того, именно с 1833 года поток контрабанды, судя по отчетам российского морского ведомства, только усилился. Это, видимо, была такая благодарность русским за спасение империи. Хотя понятно, что Николай I спасал не турок и не их больное, слабое, гниющее изнутри государство. Он спасал свою страну, подарив России относительное спокойствие. Он понимал, как и за несколько лет до этого, что лучше один слабый и в целом понятный враг, чем десяток-другой воюющих государств в южном подбрюшье России, при том что каждое из этих новых государств может легко попасть в орбиту влияния Франции или Британии. А так, малыми усилиями, только лишь погрозив пальцем и пообещав использовать армию, Россия получила свободный проход через проливы и условно союзное государство. Правда, никто в Петербурге иллюзий не испытывал, и все понимали, что это за союзничек.

В принципе, эта ситуация многое объясняет, если спроецировать ее на современную нам политику. Скажем, на ситуацию на Украине. Целая страна, даже с русофобским правительством, все равно лучше, чем три-четыре маленькие Украины, в каждой из которых будет своя маленькая, русофобская и очень злая хунта.

А тогда, в 1833 году, как уже говорилось, значительную роль в финансировании горского сопротивления играла Англия и лично Дэвид Уркварт. В 1834 году он познакомился с вождями черкесов во время их пребывания в Константинополе. А потом и состоялась та самая тайная поездка на Кавказ. Он посетил горные крепости и села, участвовал в советах вождей сопротивления, он даже, как гласит одна из версий, придумал им флаг — три скрещенных стрелы и звезды над ними по числу народов и племен. Сейчас, в несколько измененном виде, это флаг Республики Адыгея. Вероятно, Уркварт симпатизировал горцам еще и потому, что был шотландцем по национальности. Черкесы тоже были горцами, тоже боролись за независимость, которую шотландцы отстоять не смогли. Английский разведчик учил горцев воевать против русских, они даже попросили его остаться в горах и возглавить их отряды. Уркварт отказался, пояснив, что будет лучше, если он вернется домой и добьется поддержки черкесов на государственном уровне. Он и правда был убежден, что выбить русских с Кавказа — это жизненно важная задача для Англии, потому что Кавказ станет плацдармом для русской атаки на Индию.

Дэвид Уркварт

Уркварт, несомненно, читал и Вильсона, Киннейра и прочих аналитиков. И на самом деле, вернувшись в Лондон, Уркварт принялся писать статьи и репортажи о храбрых горцах, сдобренные лютой русофобией. Он опубликовал книгу «Британия и Россия», где снова предупреждал — русские строят коварные планы в отношении Азии и Ближнего Востока. «Вся Оттоманская империя немедленно перейдет от нас к ней (к России. — Прим. авт.), к тому времени она станет нашим явным врагом. Вооруженные силы, оружие, границы, крепости, сокровища и флот Турции, сейчас призванные действовать против России, станут действовать против нас — вымуштрованные, объединенные и направляемые ею. Поглотив Турцию, Россия затем поработит Персию. Персы, народ многочисленный, терпеливый и воинственный, будут Россией обучены и направлены без каких-либо проблем и больших затрат».

Россия, писал Уркварт, только ждет, точнее, «выбирает свой момент… она не может просчитаться и упустить такой момент, как этот. На этом сосредоточены весь ее ум, энергия и ресурсы. Она начнет свое наступление только тогда, когда будет полностью уверена в успехе… Если Персия является заставой Индии, то еще в большей мере ею является Черкесия, которая защищает Афганистан и которая наравне с Персией защищает и Индию». И многие в Лондоне прислушивались к Уркварту — проливы и правда оказались под контролем русских, слабая Османская империя боялась любого окрика из Петербурга, хотя и продолжала по-мелкому гадить русским на Кавказе. Русофобия в Лондоне была модной. И Уркварт в этом смысле был тоже модным и своевременным. В итоге именно его назначили на пост первого секретаря британского посольства в Константинополе. И тут он развернулся во всю силу и мощь.

В 1835 году с его ведома на восточный берег Черного моря был заброшен капитан Лайоне с поручением возбудить горское население против России. 17 мая 1835 года в девяти милях от Геленджика была задержана русским бригом «Кастер» английская шхуна «Lord Charles Spencer». По прибытии в Геленджик шхуна подверглась осмотру и затем была освобождена, поскольку на ней не оказалось оружия и военных припасов, предназначенных для горцев. Но освобожденная шхуна, как писали в отчетах русские военные, на обратном пути «высматривала тамошние укрепления» и для этого «намеренно держалась ближе к берегам для высматривания».

Дальше Уркварт попытался организовать уже настоящую провокацию, чтобы втянуть Россию или в войну, или хотя бы в дипломатический конфликт. К берегам Кавказа была отправлена шхуна «Виксен». На борту находился контрабандный груз, и шла она прямо в район Суджук-кале, это ныне Новороссийск. Расчет был простой — если плавание пройдет удачно, это будет доказательством того, что Россия де-факто не контролирует Черноморское побережье Кавказа. В случае задержания шхуны Уркварт собирался устроить международный скандал: опять эти злобные русские ловят свободных людей ни за что ни про что и предъявляют им какие попало гнусные обвинения. Лютует кровавый режим.

Арендовавший шхуну агент Джон Белл получил четкие инструкции — идти в тот район, где встреча с русскими крейсерами практически неминуема. Более того, Уркварт пообещал ему, что если русские его задержат, то России тут же будет объявлена война. В итоге 12 ноября 1836 года шхуна «Виксен» была в глубине бухты Суджук-кале, в том месте побережья, где не было ни русской таможни, ни карантина. 12–13 ноября шхуна стояла на рейде и экипаж уже начал перевозку груза на берег горцам. По словам бежавшего из черкесского плена русского солдата, всего было переправлено 4 трехфунтовых и 4 шестифунтовых орудия, 200 бочонков пороха по 4 пуда и значительное количество холодного и огнестрельного оружия.

Экипаж шхуны успел уже выгрузить порох, пушки, оружие, а черкесы увезли все это в горы. Командир брига русского флота «Аякс» капитан-лейтенант Николай Павлович Вульф получил приказ задержать и привести в бухту Геленджика подозрительную шхуну, а «в случае малейшего с ее стороны сопротивления употребить силу оружия». 14 ноября бриг задержал «Виксен» в бухте Суджук-кале. Джон Белл поначалу отказывался подчиняться русским — дескать, Британия не признает ни вашей блокады, ни ваших прав на этот район Черного моря. Когда капитан Вульф пообещал просто расстрелять шхуну в упор вместе со всем экипажем, англичане поняли, что русские не шутят, и, подняв паруса, последовали за «Аяксом» в Геленджик. Так как судно было захвачено стоящим на якоре во время разгрузки, оно было признано контрабандным, его изъяли. О скандале быстро узнали в Европе, французский консул в Одессе писал своему начальству, что это умышленная акция англичан:

Ночью порыв северо-западного ветра разделил оба судна, и в Феодосию прибыл один “Аякс”. Г-н Белль оттуда отправил письмо сюда своему консулу с заявлением своего протеста и с просьбой покровительства. До сих пор неизвестно о прибытии туда захваченного судна. Вот факт, а вот вызванные им предположения: некоторые лица даже из высших кругов общества предполагают, что захваченное у берегов Черкесии судно было умышленно туда направлено лордом Понсонби (посол Британии в Константинополе. — Прим. авт.), а следовательно и английским правительством, с целью решительно и остро поставить вопрос о блокаде и пересмотреть его. Верить этому дает повод выбранное англичанином место побережья для выгрузки своих товаров, потому что как раз между Суджук-кале и Геленджиком находились военные суда, ускользнуть от которых не было никакой возможности».

Но вот интересно, что этого не скрывали и сами англичане. То есть они открыто писали: да, вот отправили мы к берегам Черкесии наше судно, потому что считаем, что имеем на это право. Звучит несколько странно. Но тем не менее. Вот выдержка из газеты Journal de St. Petersbourg от 31 декабря 1836 года:

Что касается экипажа, то, несмотря на то, что он навлек на себя за нарушение санитарных законов, установленных во всех европейских странах, самое строгое наказание, его величество император соблаговолил принять во внимание смягчающие их вину обстоятельства, на основании которых можно считать, что капитан Чайльдс с самого начала не знал о замысле и вся ответственность за него и стыд падает только на арматоров, пытавшихся привести его в исполнение. Вследствие этого император отдал приказ прекратить дальнейшее следствие, возбужденное против капитана Чайльдса, освободить его, так же как его экипаж. Более того, узнав из расспросов адмиралтейств о том, что эти лица дошли до полного обнищания, его величество предписал новороссийскому генерал-губернатору графу Воронцову снабдить их деньгами, нужными им для возвращения в Константинополь».

Буквально в это же время глава русского МИД граф Нессельроде пишет русскому послу в Лондоне графу Поццо-ди-Борго депешу такого содержания:

Мы убеждены, что министерство, ознакомившись со всеми документами, которые мы ему только что представили, будет иметь полную возможность свести на нет этот протест, объявив, что если бы какое-нибудь судно под русским флагом приблизилось к берегам Ирландии или Индии с такими же намерениями, какие были у арматоров “Виксена”, то с ним британское правительство поступило бы так же, как русские власти поступили с “Виксеном”».

Если кому-то кажется, что провокации в отношении России придумали вчера и что русским дипломатам только сейчас, в 21 веке, приходится сталкиваться с двойными стандартами, то вот вся эта история с «Виксеном» лишнее подтверждение тому, что ничего нового в отношениях нашей страны с Западом нет. И за последние двести лет ничего не менялось. Даже вот эта попытка апеллировать к голосу разума британских парламентариев — «а если бы у берегов Ирландии или Индии» — очень напоминает то, как мы сегодня пытаемся говорить с Западом. Но как тогда, так и сейчас слышать и слушать Россию не хотят.

Вот характерная депеша русского посла в Константинополе Аполлинария Петровича Бутенева вице-канцлеру Нессельроде, написанная в январе 1837 года:

Не желая вскрывать здесь того, как подобные происки мало согласуются с достоинством великой державы и с общественными функциями ее агентов, я вынужден признать, что политика Англии и Турции не пренебрегает такими средствами для того, чтобы вредить нашему влиянию и нарушить установившееся ныне согласие с Портой. Но я полагаю, что могу с уверенностью прибавить, что, теперь по крайней мере, эта злонамеренность проявляет себя осторожнее, она не так очевидна, потому что, с одной стороны, турки, судя по некоторым фактам, не воспринимают так легко, как раньше, направленные против России инсинуации, а с другой стороны, английская политика сама старается парализовать то зло, которое она хотела бы нам причинить, необдуманно теряя расположение Порты ничем не обоснованными сплетнями, высокомерным неуместным тоном, оскорбляющими происками и бесплодными угрозами».

А тем временем в английской прессе раздувался скандал — в газетах выходили статьи о том, что Англии следует предпринять энергичные действия на Черном море и в Черкесии. В одной из статей автор писал, что горцы, если они получат сотню английских пушек, будут совершать набеги на Тифлис, Ганджу, Георгиевск и что это для них станет «обычным делом». А результатом будет разгром русской армии на Кавказе. Английская пресса также сообщала, что на Кавказ брошены многочисленные корпуса русских войск, что их потери превышают 1 миллион человек, что Британия должна поддержать создание государства «Черкесия».

Кавказские оборонительные линии. Черкесия

Сто пятьдесят лет спустя, в 90-е годы 20 века, те же газеты будут писать о том, что Англии надо поддержать создание на Кавказе государства Ичкерия с Джохаром Дудаевым во главе и свободолюбивые чеченцы имеют право воевать с кошмарной имперской Россией. А Евросоюз обещал ввести санкции против России, если она не прекратит немедленно войну на Кавказе. Тогда же, в 1837 году, в английском парламенте консерваторы заявляли, что Россия не имеет права владеть Кавказом, а свобода торговли в Черном море должна быть обеспечена через присутствие британского военного флота в регионе. Многие и правда всерьез полагали, что дело не в политике, не в желании вытеснить русских с Кавказа, а в торговых интересах Британии. О том, какая была обстановка в Британии, можно судить по этому письму русского посла в Лондоне Поццо-ди-Борго канцлеру Нессельроде от февраля 1837 года.

«Сегодня утром в газетах появились корреспонденции г-на Уркарта — константинопольского любимого агента короля и лорда Пальмерстона (глава МИД Великобритании. — Прим. авт.). Посылаю Вам “Times” и “Morning Chronicle”, в них помещены два письма, написанные, хотя в разных выражениях, но в одном духе. Их главная цель возбудить общественное мнение против нас и уколоть тщеславие и самолюбие нации и правительства. Они направлены против лорда Понсонби (британский посол в Турции. — Прим. авт.), который удалил от себя этого негодяя (Уркарта), и против лорда Дюрэма, хотя последний в них не назван. Какие раздоры и какой скандал в английском посольстве в Константинополе! Интриган низкого пошиба послан для контроля над послом, при котором он состоит, а также и над английским представителем в Петербурге! Прочтите эти письма в вышеупомянутых журналах, и вы будете удивлены. Они появились в печати не без злого умысла, в них порицаются осторожность и бдительность, проявленные при этих событиях, которые изображены так превратно и так подло, что они неизбежно произведут очень дурное впечатление и ими воспользуются, как средством и как аргументами все те, которые хотят нарушить мир».

Русско-британские отношения, конечно же, резко охладели. Пальмерстон категорически отказался принять русские объяснения, он, как и парламентарии, заявлял, что у России нет никаких прав на Кавказ. Действия русских властей в британской прессе назывались грубым произволом, попранием норм, и снова и снова призывали к войне.

Николай I, надо отдать ему должное, реагировал на британскую истерику с железной выдержкой, хотя говорят, что на сообщения из Лондона о реакции Пальмерстона император заметил: «Это война! Страшная война!» Но на донесении посла о разговоре с Пальмерстоном император лично сделал пометку с требованием передать британскому послу, что «…я ни в чем не изменю моего образа действия; что останусь хладнокровным, что я буду защищать наши права во что бы то ни стало». Он приказал привести в состояние повышенной боевой готовности армию и флот, непосредственно Черноморской группировке поставили задачу перебросить русский десант на Босфор и атаковать Константинополь в течение суток после получения распоряжения. И как по мановению волшебной палочки, в Лондоне вдруг стали затихать разговоры о военном вмешательстве в русские дела на Кавказе. Нет, конечно, истерика разом не прекратилась, но градус заявлений сильно упал, как, впрочем, происходит каждый раз, когда Запад видит русскую решимость воевать. Одно дело — дразнить русского медведя и даже пугать, другое дело — вывести его из себя окончательно. Эту разницу в Лондоне понимали уже тогда. Но вот провокации на Черном море не прекратились. Джон Белл, а это был, безусловно, человек отчаянный и дерзкий, настоящий авантюрист, в апреле 1837-го отправился в Трапезунд, где нанял турецкую фелюгу и купил груз пороха на сумму в 5 тысяч пиастров, чтобы летом плыть в Черкесию. О чем тут же узнала русская разведка.

Извещая ваше сиятельство о таковом распоряжении его высокопревосходительства, сообщенном мне в предписании его от 20 прошлого мая с № 61, покорнейше прошу вас именем барона Григория Владимировича (Розен) иметь строгое с вашей стороны наблюдение, чтобы упомянутые иностранцы в случае тайного прохода их через границу не скрывались где-либо в Грузии. Генерал-лейтенант Брайко».

Перехватить английских агентов не удалось, их на самом деле на Кавказ прибыло сразу двое. Первый — это собственно Джон Белл, второй — Джеймс Лонгворт — дипломат и журналист, он тоже был участником авантюры со шхуной «Виксен». Это именно он писал статью в газету «Morning Chronicle», на которую потом ссылались русские газеты и дипломаты, в ней были, в частности, такие слова: «Шхуна “Виксен”… отплыла из Константинополя с инструкцией прорвать… блокаду, установленную Россией у берегов Черкесии… Груз судна состоит главным образом из пороха — статьи, запрещенной русским тарифом, но именно поэтому и тем более это высоко оценивается с точки зрения решительного характера экспедиции, т. к. это дает возможность испытать законность блокады… Прошло лишь 2 года с тех пор, как мистер Давид Уркварт, в то время еще пионер этого дела, стремившийся использовать все средства, которые бы могли способствовать его успеху, пренебрегая всеми трудностями и подвергая себя серьезному риску, проник внутрь интересующей его страны. С тех пор он убежден, что эффективное сопротивление России нужно оказывать именно здесь».

О том, что они оба делали на Кавказе, можно узнать из их собственных воспоминаний. В 1840 году Белл опубликовал свои дневники под названием «Journal of residence in Russia during the years 1837, 1838 and 1839 by James Stanislas Bell» (Дневник путешествия в Россию в 1837, 1838 и 1839 годах), а Лонгворт в том же году издал два тома своих мемуаров под названием «A year among the Circassiens» (Год среди черкесов). Вот что интересно — по Джону Беллу, он провел три года в России, хотя и у черкесов. Где логика, если Лондон не признавал прав России на Кавказ? Белл рассказал, что его поездка к черкесам была подготовлена по инициативе главы МИД Пальмерстона, что английский дипломатический аппарат всячески помогал осуществлению этой авантюры, что лично английский посол в Константинополе лорд Понсонби вел переговоры с князем Сефер-беем — представителем старшин двенадцати кавказских племен.

Ну а уже на самом Кавказе Белл и Лонгворт проводили следующие, как сказали бы сейчас, диверсионно-разведывательные мероприятия. Они курировали контрабандный ввоз огнестрельного оружия на Кавказ, везли его на турецких судах. Они занимались подкупом вождей или старшин племен натухайцев и шапсугов. Они от имени британского правительства обещали, что Англия намерена защитить независимость черкесов и даже будет воевать против России, чтобы помочь им. Короче говоря, они финансировали войну, нагло врали горцам и использовали их как орудие английской внешней политики.

По воспоминаниям обоих шпионов, особую важность для них представляла задача распространения среди черкесов принятия так называемого «национального обета». Это было особое изобретение Уркварта, он запустил его в оборот в 1834 году. Тогда он впервые подбросил горским лидерам идею о том, что им стоит объединиться с другими горцами под властью одного лидера «и под общим знаменем». Так и родился обет, этакая клятва вечной вражды и войны против русских, а также против «изменников» и «предателей», то есть тех горцев, которые либо принимали мир, предлагавшийся русскими властями, либо вступали с русскими в торговые отношения. Англичане создали систему жесточайшего террора на основе этого сочиненного ими же обета: нарушители клятвы подлежали смертной казни, имущество их делилось между палачами, а дети казненных продавались в рабство во избежание того, чтобы из них не вырастали мстители в родной стране. Это вам ничего не напоминает? Не напоминает той системы отношений, которая вдруг, словно ниоткуда, появилась в постдудаевской Чечне в 1996 году? Не напоминает нынешнюю систему формирования бандподполья в Дагестане, где все люди делятся самими бандитами на «истинных мусульман» и «мунафиков» (то есть вероотступников)? Так вот все это придумали англичане.

Впервые церемония принятия «обета» состоялась в августе 1834 года. И, как писал Белл, происходила она «не без кровопролития». Потом Уркварт уехал, горцы всю эту британскую пафосную человеконенавистническую ересь подзабыли, но когда британцы вернулись, то с ними вернулся и «обет». В дневнике Белла есть замечание о том, что «распространение этого важнейшего мероприятия — введения национального обета, дает мне особенное удовлетворение, так как это — наше, английское достижение».

В 1837 году в Черкесию под именем Надир-Бея прибыл британский агент Найт, он приехал в форме королевского эдинбургского стрелка, собрал горцев, чтобы раздать им оружие, и заодно заставил их дать придуманную Урквартом клятву, при этом было решено собрать по подписке фонд для выдачи наград за доносы на виновных в сношениях с русскими. Еще горцев учили методам партизанской войны, объясняли тактику ведения боевых действий европейскими армиями. Белл писал: «Я верю, что отчасти эти советы содействовали героическим успехам, начавшимся перед моим отъездом. Полагаю, что я не обязан оправдываться в своем вмешательстве в военные дела чужой страны, хотя оно и не входит в сферу деятельности английского купца».

Еще английские разведчики помогали писать горцам послания русским генералам, которые то и дело изумлялись, откуда черкесы вдруг стали настолько хорошо разбираться в европейской политике. Белл не раз подчеркивал в своих дневниках, что в Черкесии он самоотверженно защищал Турцию, Персию и Индию, а сами черкесы «сражаются за наше дело». Черкесы же — отважные, искренние и несколько наивные — думали, что сражаются за свою независимость с помощью хороших друзей, англичан.

Русская разведка и контрразведка пыталась пресечь деятельность англичан, во всяком случае информацию о том, чем англичане занимаются и сколько их на Кавказе, русские военные имели довольно точную.

Я объявил посланным, что без разрешения вашего высокопревосходительства не могу прекратить приказанных мне действий, и они просили, чтобы уведомить их о получении ответа вашего по этому предмету. Генерал-лейтенант Вельяминов».

Бороться с английским влиянием русским военным было непросто. Но тем не менее сведения о делах и делишках британских эмиссаров русская военная разведка получала регулярно. На Кавказе у русских были лояльные им князья, старейшины, была и завербованная агентура, кто мог бы за деньги как-то оказывать содействие, формировать горское «общественное мнение». Но вот имен этих людей история не сохранила, в отличие от имен агентов и разведчиков в Средней Азии. Хотя, может быть, конечно, где-то в секретном военном архиве на пыльной полке лежат данные на тех героев, которые порой ценой жизни добывали столь нужные для Петербурга сведения. А они точно были. Ведь были точные аналитические отчеты о происходящем в горах. Например, такие, где содержатся подробные установочные данные на шпионов, их пособников и подготовлены оперативные материалы об их деятельности.

Я на днях ожидаю подробные и достоверные известия о последующих действиях англичан в конце зимы. Уже до меня дошли некоторые сведения, заслуживающие внимания».

В этом отчете многое интересно. Но меня лично особенно поразила одна строчка: «Для тайного убийства достаточно одного человека, но и предложить таковую меру постыдно». Русские офицеры все понимают про врага. Это те офицеры, которые воевали еще с Персией. И знали, кто вооружал и учил персидскую армию. Это те офицеры, чьи товарищи ежедневно гибнут в боях с горцами, наученными англичанами. Это те офицеры, которые понимают, что англичане ведут себя подло, равно как и турки. И они все равно считают постыдным нанять агента из горцев для убийства английских шпионов. Это и есть то самое, что обычно принято называть «честь русского офицера». Он видит подлость, но сам даже думать не готов о том, чтобы опуститься до этого уровня.

Была отдельная агентура и у российского МИД. Получал же посол в Константинополе Бутенев откуда-то весьма точные и подробные сведения. И в одном из писем он упоминает некоего агента, посланного следить за «происками черкесов». Вот что он писал в 1837 году. Попробуйте внимательно и обстоятельно вчитаться и сравните — это похоже на то, что происходило в Стамбуле, скажем, году в 1999-м или 2002-м, в разгар Второй Чеченской войны? И если похоже, то насколько.

Агент, которым миссия пользовалась для наблюдения за происками черкесов, представил также отчет о своем путешествии на Кавказ в 1836 г. Он перечисляет места, которые он посетил; к сожалению, топографические и статистические замечания слишком поверхностны для того, чтобы докладывать о них».

Заметьте, русский посол пишет о Крыме как о предмете притязаний англичан. Это за 16 лет до Крымской войны. И за 177 лет до Русской весны в Крыму 2014 года, когда американцы и англичане тоже имели свои виды на Крым. Бутенев, кстати, упоминает в письме о работорговле, которую вели черкесы. Это и правда был своего рода народный промысел. Не только у них, но тем не менее. Знали это и англичане, считали диким и омерзительным. И у большинства политиков в Лондоне иллюзий по поводу того, как устроена жизнь горцев, не было. Но тем не менее, англичане не слишком обращали внимание на это. Черкесы были нужны как таран против России.

Арминий Вамбери, венгерский востоковед, путешественник, полиглот, блестящий ученый, вероятно ставший одним из прототипов профессора Ван Хельсинга в книге «Дракула» Брэма Стокера, прожил в Стамбуле более 20 лет в середине 19 века. Потом путешествовал по Азии. Что интересно, только в 2005 году англичане рассекретили документы, свидетельствующие о том, что он работал на британскую разведку. Так вот в своей книге о жизни в Османской империи он описывает, как происходила черкесская торговля рабами:

«Из числа появляющихся на рынке невольников и невольниц пятая часть остается для надежных перекупщиков. Зверски выглядывающий черкес, в своей чудовищной, высокой меховой шапке, с усеянной патронами грудью, вечно нося с собой порох и свинец, тихо скользит по передней в изорванной одежде и сафьяновых кавказских сапогах, таща за собой двух измученных голодом и холодом малюток. Они помещаются перед занавесом, за которым находится хозяйка дома вместе с некоторыми знатоками дела, бросающими на товар пытливые взоры. Начинается торг, дети дрожат от стужи и истощения, стуча зубами, они поглядывают то на бессердечного отца (хозяина дома. — Прим. авт.), то на стоящих за перегородкой хозяек дома. Бедняги, они не знают, к кому обратиться им в этот критический момент, к тому ли, кто привел их как товар, или к той, кто присвоит их как покупку. Я часто бывал свидетелем подобных сцен, и они всегда глубоко потрясали меня. После продолжительных, ведущихся тихим голосом переговоров, сделка заключается. Жестокий, гнусный черкес, которого в Европе произвели в героя свободы, схватывает блестящее золото. Вот он уже спустился по одной лестнице, как вдруг поспешно вбегает назад и с шумом требует отдать ему платье проданного ребенка, которое, по его словам, не входило в счет товара. Завязываются новые переговоры, наконец ему бросают лохмотья каттуна или изношенного холста, облекавшие его ребенка. Они не стоят самого дрянного недоуздка на европейской лошади, но и эти лохмотья он жадно подбирает и удаляется с ними. Вот образцовый экземпляр народа, для которого в Европе несколько лет тому назад собирали пожертвования sub titulo: “мученикам за свободу”. Поистине, грубая ирония!».

Про сбор средств борцам за свободу звучит особенно прекрасно. Мы же нечто похожее совсем недавно слышали, не правда ли? Помнится, британские актеры и политики водили по Лондону Ахмета Закаева и показывали его как того самого «борца» против русской агрессии. Несмотря на все усилия англичан на дипломатическом фронте, на их активную русофобскую пропаганду, на деятельность диверсантов (а как их еще назвать?) на Кавказе, уже к весне 1837 года стало ясно, что военная тревога миновала. Британцы не нашли себе союзника для войны с Россией. Турция на эту роль не годилась, французы и австро-венгры дистанцировались от этого конфликта, потому что, судя по дипломатической переписке, не были уверены, что русские не правы в своих действиях. Тут еще усиливались англо-французские противоречия в Северной Африке и Испании. Князь Меттерних, канцлер Габсбургской монархии, заявил, «что право на стороне России и что Англии менее, чем какой-либо другой стране, подобает не признавать права, являющиеся неизбежным следствием блокады, потому что она сама часто на эти права ссылалась». Николай I тоже понимал, что англичане «сдулись». Он писал Ивану Паскевичу, после того как посетил учения флота, который оказался не так уж не готов к войне: «Про дело “Виксена” ни слуху, ни духу и, кажется, поставим на своем без драки; но покуда у меня все готово. На днях был в Кронштадте, где из всех батарей производилась практическая стрельба; всего в огне было 304 орудия; и прелестнее картины и утешительнее по достигнутой цели видеть нельзя; точный ад, и я оглох; менее чем в 20 минут все щиты, в половину менее длины корабля, были совершенно сбиты».

В результате англичане долго думали, как выйти из ситуации, сохранив лицо, и в официальном ответе правительства и либеральной партии на запрос консерваторов в британском парламенте сообщалось, что Россия по Константинопольской конвенции 1783 года признала Черкесию частью Османской империи. Этого никто и никогда не оспаривал, а потому, если эта территория была передана под власть Российской империи согласно статье 4 Адрианопольского договора, то это кажется законным.

Тут, правда, правительство поспешило оговориться, что оно отрицает принадлежность Черкесии России, фактически это не так, но юридически да, власть Петербурга распространяется на Анапу, Поти и Суджук-кале, где и схватили шхуну «Виксен». То есть за такими вот хитрыми формулировками спрятали свой политический провал. Хотя финансирование горцев англичане не прекратили. И агенты к ним продолжали ездить, и оружие возили, и во время Крымской войны, и даже после нее, еще в 1857 году, на Кавказе, против русских войск на стороне горцев воевали отряды, составленные из польских эмигрантов. Надо объяснять, кто их собрал, как, на чьи деньги их вооружали и готовили? И снова спрошу — никому не напоминает, как украинские националисты воевали в Чечне в 1990-е?

И конечно, война в Черкесии была долгой и жестокой. Причем с обеих сторон. И тысячи черкесов после поражения были вынуждены бежать, покинуть родину и осесть в Османской империи — на территории нынешней Турции, Иордании, Сирии. Но вот когда ответственность за те события пытаются возложить исключительно на Россию, это, конечно, чистое вранье. Без вмешательства англичан русские куда быстрее договорились бы с черкесами, и на самом деле, к этому все и шло. Но англичанам нужен был щит против мнимой русской агрессии против Индии. Им стали смелые, но наивные горцы. Это писала совершенно определенно газета «Эдинбург Ревю»: «Когда черкесы будут побеждены, Кавказ будет открыт и Персия окажется предоставленной милости Санкт-Петербурга… В результате мы увидим, как границы России одним махом придвинутся на 1200 миль к нашим индийским границам». Это им английские газеты предлагали не только поставить пушки, но и послать артиллеристов, чтобы храбрые черкесы наконец смогли победить русских «негодяев».

Ну и тогда в 1837 году Уркварт был отозван из Турции. Провокация провалилась, а его покровитель, король Вильгельм IV, в том же 1837 году умер. Но Уркварт не успокоился. Потому что он понял причину своего провала. Дело было в русских шпионах, купленных Петербургом англичанах. И первым в работе на русских он заподозрил лорда Генри Джона Темпла Пальмерстона, главу Форин-офиса, британского МИД, и еще одного автора неудачной провокации с «Виксеном». Нашлись даже русофобы среди политиков и членов парламента, которые согласились, что да, подозрительный этот наш глава внешнеполитического ведомства. Пальмерстон предатель, если говорить проще. К отставке это, конечно, не привело, более того, лорд потом стал еще и премьер-министром.

А вот дальнейшая жизнь Уркварта складывалась интересно. Он стал членом парламента, заметной политической фигурой, он создавал комитеты по всей стране, чтобы влиять на внешнюю политику Англии, он пропагандировал турецкие бани, например, в Лондоне на Джермин-стрит их построили под его руководством. А еще он искал и, что важнее, все время находил русских шпионов. Он считал таковыми не только Пальмерстона, но и французского политика Франсуа Гизо, Лайоша Кошута — венгерского политика и журналиста, который стал премьер-министром в период Венгерской революции 1848–1849 годов. Еще как-то подозрительно себя вел Джузеппе Маццини, писатель, философ, один из ярких представителей итальянского движения за национальное освобождение. Еще явным русским шпионом был русский анархист Михаил Бакунин. В общем, Уркварт вел себя как нынешний американский сенатор Маккейн. И даже не жаловавший русскую власть Александр Герцен, слегка русофоб и человек, который многое сделал для разрушения своей родины, был шокирован Урквартом. В книге «Былое и думы» он писал:

А Большая Игра в том же 1837 году с новой силой начала раскручиваться в Средней Азии, где в битве за Кабул сошлись два великих разведчика и дипломата. Александр Бернс и Ян Виткевич.