Глава 15

В Лондоне долго не верили, что Россия начнет войну, но когда стало ясно, что Петербург решение принял, то еще до оглашения манифеста, 19 апреля 1877 года, министр иностранных дел Англии лорд Дерби отправил ноту Горчакову. В ней говорилось, что русский император «отделился от европейского соглашения» и что последствия такого поступка будут весьма непредсказуемыми. Как всегда — Россия виновата во всем уже потому, что она Россия. Горчаков просто не стал отвечать на депешу. Тогда лорд Дерби вручил русскому послу в Лондоне ноту, где говорилось о том, что если военные действия перекинутся на некоторые страны, то Англия перестанет занимать нейтральную позицию и вступит в войну России с Турцией. Понятно, на чьей стороне. Места в ноте были перечислены — половина географической карты. Суэцкий канал, Египет, Константинополь, Босфор, Дарданеллы и Персидский залив.

Горчаков в ответ написал (есть немало историков, которые пишут, что он просто струсил, а англичане блефовали, воевать им было некем и нечем), что Российская империя признает Суэцкий канал важным для всемирной торговли и понимает, что там есть английские интересы и что войны там не будет. И на Персидский залив русское правительство не претендует. В итоге военное ведомство даже отдало приказ отозвать русские эскадры из Атлантики, из Средиземного моря и с Балтики. А их присутствие могло серьезно изменить ход войны. Удары по турецким морским коммуникациям неизбежно подорвали бы тыл противника. Но воевать пришлось на суше. Существует мнение, что Петербург мог легко наплевать на все крики из Лондона. И ничего не произошло бы. Все равно англичане не влезли бы в войну. Однако события 1878 года, когда русско-британская война все же чуть не началась, показывают обратное. Так что в Российской империи имели основания опасаться войны на два фронта, к чему страна была не готова.

О Русско-турецкой войне 1877–1878 годов написаны сотни книг, опубликованы десятки мемуаров. И пожалуй, нет смысла тут подробно разбирать ход кампании. Поэтому лишь вкратце напомним, как она протекала. В ночь с 14 на 15 июня 1877 года русская армия форсировала Дунай и вошла в Северную Болгарию, громя гарнизоны и разрозненные отряды противника. В очередной раз в истории русско-турецких отношений все заканчивалось типично: русские начинали лупить армию Османской империи, руководители которой до войны обещали уничтожить этих русских гяуров буквально одним полком. Русских солдат болгары встречали как освободителей. Люди плакали от счастья, понимая, что все закончилось: не надо больше бояться этнических чисток, карателей, что жизни их детей больше ничто не угрожает. Болгары видели, что их шли освобождать такие же православные славяне. Другое дело, что болгарская политика потом не была наполнена благодарностью к России. В двух мировых войнах Болгария сражалась против России, политика Болгарии сегодня тоже, скажем так, не слишком русофильская. Но это политика и политики. А обычные люди, болгары, и сегодня помнят, кто и какой ценой спас их от турецкого гнета. И гениальный Федор Достоевский писал, что, конечно, «братские» народы нас же первыми и предадут, но нет у России другого цивилизационного пути, нет другого выбора, кроме как встать на защиту славян и христианства. И война эта не столько за Болгарию и Сербию. Она за Россию.

«Оставить славянскую идею и отбросить без разрешения задачу о судьбах восточного христианства значит, все равно что сломать и вдребезги разбить всю Россию, а на место ее выдумать что-нибудь новое, но только уже совсем не Россию. Идею эту не видят и не признают теперь разве уж самые слепые из русских европейцев, да вместе с ними, и к стыду их, биржевики. Биржевиками я называю здесь условно всех вообще теперешних русских, которым, кроме своего кармана, нет никакой в России заботы, а потому взирающих на Россию единственно с точки зрения интересов своего кармана. Они кричат теперь хором о торговом застое, о биржевом кризисе, о падении рубля. Но если б эти биржевики наши были настолько дальновидны, чтоб понимать кое-что вне своей сферы, то они бы и сами догадались, что если б Россия не начала теперешнюю войну, то было бы им же хуже. Чтоб были “дела”, даже биржевые, надо, чтоб нация жила в самом деле, то есть настоящею живою жизнию и исполняя свое естественное назначение, а не была бы гальванизированным трупом в руках биржевиков. Если б мы не начали теперешней войны после всех цинических и обидных нам вызовов врагов наших и если б мы не помогли истязуемым мученикам, то сами же себя стали бы презирать. А самопрезрение, нравственное падение и за ним цинизм — мешают даже “делам”. Нации живут великим чувством и великою, всех единящею и все освещающею мыслью, соединением с народом, наконец, когда народ невольно признает верхних людей с ним заодно, из чего рождается национальная сила — вот чем живут нации, а не одной лишь биржевой спекуляцией и заботой о цене рубля. Чем богаче духовно нация, тем она и матерьяльно богаче…».

Еще раз внимательно прочтите этот отрывок. Он, правда, про Россию 19 века? Или это все по-прежнему про нас, про современных людей? И возмущенные операцией в Сирии и поддержкой Донбасса биржевики, и самопрезрение. Русский историк и публицист Константин Аполлонович Скальковский (на самом деле, он был, прежде всего, блестящим горным инженером) очень точно выразил суть войны против Турции в статье, посвященной Горчакову.

«Существует мнение, что войны 1853–1856 годов и 1876–1877 годов были делом прихоти. Русские будто бы взяли да и пошли бить бедного турку. Так толковать мировые события невозможно. Эти две войны, тяжелые для нас — потому, что мы наделали кучу ошибок по части дипломатии, финансов, генерального штаба, интендантства и так далее, оказались, как всегда, не готовыми к войне и в выборе лиц руководились фавором и протекцией — в сущности были неизбежны и необходимы. Это лишь два звена в той цепи войн, которая началась еще с Куликовской битвы и окончится лишь тогда, когда славянская рать в том или в другом виде приведет Россию к открытым морям. Люди с узкими воззрениями смеются, что у нас есть интересы в Сирии, и в Малой Азии, и в Афганистане, и в Индии, и в Китае. Но почему же не кажется им странным поведение англичан, которые свои интересы отыскивают и преследуют и в Южной Африке, и на разных островах Австралии и в Бирме, хотя никакого отношения эти места собственно к границам Великобритании не имеют. Между тем теперь, не держа в руках прямо или косвенно Дарданелл, мы всю южную границу Россию оставляем без защитною от внезапного нападения».

И снова — это будто про нас. Люди с узкими воззрениями снова смеются. И снова клеймят Россию.

Карта Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Наступление в 1877 году первое время шло удачно и стремительно. Хотя армия к войне с материально-технической точки зрения была очень плохо подготовлена. В составе русской армии воевали и подразделения болгарского ополчения, состоявшего из шести батальонов. Русские войска продвигались на юг, чтобы в кратчайшие сроки занять горные проходы через Балканы и выйти на оперативные просторы в Южную Болгарию. Особенно важно было занять Шипкинский перевал, откуда шла кратчайшая дорога на Адрианополь. И сначала это удалось — десятитысячный отряд под командованием генерала Иосифа Владимировича Гурко после двухдневных ожесточенных боев перешел хребет, вышел на южную сторону и овладел древней болгарской столицей городом Тырново. Турецкие войска в панике отходили. Но 7 июля турецкий отряд под командованием Осман-паши, переброшенный от сербской границы, после марш-броска занял крепость Плевну в Северной Болгарии. Из-за угрозы флангового удара движение русских войск через Балканы было приостановлено, а попытки выбить османов из Плевны успехом не увенчались. Началась осада Плевны, а турки перешли в наступление по всему фронту, чтобы выбить русских из Южной Болгарии.

В августе начались кровопролитные бои за Шипку — город, прикрывающий южный вход в Шипкинский перевал. Турки наступали при пятикратном превосходстве, русские солдаты отбивали по 10–14 атак в день. Но в итоге Шипкинский проход остался в руках русских. Руководил героической обороной генерал Федор Радецкий. Под Плевной русская армия несла тяжелые потери. Прибывший туда герой Севастополя генерал-инженер Эдуард Иванович Тотлебен пришел к выводу, что крепость не взять и выход один — полная блокада крепости.

Пришла осень, потом зима, Плевна оставалась в руках турок, русские держали Шипку. Но какой ценой! До 400 человек в день получали обморожения. С сентября по декабрь 1877 года на Шипке от болезней и обморожений умерли 9,5 тысячи человек.

В конце ноября у турецкого корпуса в Плевне закончилось продовольствие. Командующий Осман-паша приказал прорываться, но столкнулся с жестким сопротивлением русских. 28 ноября 1877 года Плевна была взята. У русских в плену оказались 43 тысячи турецких солдат. Это был перелом. И русское командование приказало, чтобы не терять оперативной инициативы, идти через Балканы, в снег и стужу, в холод, по опасным перевалам, не дожидаясь весны. Потому что турки и рассчитывали на то, что русские этого не сделают.

13 декабря главные силы русской армии во главе с генералом Иосифом Гурко вышли через перевал Чурьяк в поход на Софию. Шел то дождь, то снег, оттепель сменялась морозом, потом снова оттепелью, мела метель, а потом все снова замерзало. В некоторые дни температура падала до минус 25 ^оС. Солдаты тащили пушки на руках, лошадей вели так, чтобы они не переломали ноги. Турки не ожидали от русских такого ужасного коварства. После 8-дневного перехода отряд Гурко спустился в Софийскую долину, повернул на запад и 19 декабря выбил в упорном бою турок с Ташкесенской укрепленной позиции. 23 декабря 1877 года русские войска освободили Софию и двинулись на Филиппополь, ныне это город Пловдив.

Тем временем войска Южной группы войск генерала Федора Федоровича Радецкого, именно под его командованием сражался на той войне генерал Михаил Скобелев, перешли Балканы в таком же отчаянном марше через обледенелые хребты, над глубокими пропастями, и с ходу ударили в тыл укрепленного турецкого лагеря в районе Шейново, откуда турки блокировали Шипку. Как раз Скобелев (который вовсе не командовал всей группировкой войск, как заблуждаются многие, прочтя сомнительные по качеству и фактуре исторические детективы) тут применил тактику, весьма не характерную для того времени. Тем более с учетом его личного боевого опыта, когда в Азии русские солдаты шли в наступление колоннами или в каре, ощетинившись штыками. А на войне против турок, у которых была хорошая артиллерия и мощное стрелковое вооружение, по его приказу солдаты атаковали цепями и быстрыми перебежками. В результате боев у Шипки и Шейново 27–28 декабря 1877 года была разбита и капитулировала 30-тысячная турецкая группировка.

Вообще вторая половина войны — это торжество русского духа и русского оружия. Русская армия воевала отчаянно. В бою под Филиппополем отряд графа Шувалова перешел вброд реку Марицу в 8-градусный мороз и, закрепившись на берегу, провел затяжной позиционный бой. А в это время остальные силы также вброд переходили реку. Отступавшую турецкую армию просто безжалостно добивали. Лейб-гвардии Литовский полк в ночной атаке ворвался в ряды отходивших военных и вырубил пехотную бригаду, захватив 23 орудия. А утром 7 января полторы турецкие дивизии у Караджалара атаковал Донской полк генерала Грекова.

Пока турок добивали у Филиппополя, группировка Радецкого тоже не теряла времени. Скобелев отправил свою конницу в глубокий рейд на Адрианополь. Это были три полка 1-й кавалерийской дивизии под командованием генерала Струкова. 2 января драгуны захватили железнодорожный узел Семенли. Турецкая армия оказалась отрезанной от коммуникаций. Струков шел по тылам противника, захватывал склады продовольствия и вооружения. 8 января мощная крепость Адрианополь была захвачена без боя. Хотя в крепости было 70 исправных орудий, защищать ее было некому. Турки просто разбежались. Вскоре обе русские группировки соединились и двинулись в сторону Константинополя.

Война шла и в Закавказье, где группировкой командовал Михаил Тариэлович Лорис-Меликов. Русские войска отбили у турок крепости Баязет, Ардаган, нанесли серьезный удар турецкой армии и 6 ноября 1877 года взяли крепость Карс. Позднее русская армия овладела Батумом и блокировала Эрзерум. А дальше, после русских побед на Балканах и успехов на Кавказе, разгром турецкой армии стал очевиден для всех. Зимний переход русской армии через Балканы сильно повлиял на моральное состояние турок. То есть они просто не поверили, когда русские свалились им на голову, когда их никто не ждал. Воевать с таким коварным и суровым противником, поняли турецкие полководцы, им не так нравится, как резать мирных болгар. Турецкое правительство попросило Лондон о мирном посредничестве, но Россия отказалась — какие тут нам посредники? Мы и сами справляемся.

Хотя вопрос «что делать с проливами и Константинополем» для русского командования и правительства империи оставался открытым. Как часто бывает в России, стратегический план действий отсутствовал. Сначала победим, а там разберемся. И генералы с дипломатами видели ситуацию совершенно по-разному. Еще в конце декабря 1877 года командующий русской армией на Балканах Великий князь Николай Николаевич, брат царя, получил от турецкого военного министра Реуф-паши телеграмму. Турки хотели узнать — на каких условиях может быть заключено перемирие. На что Николай Николаевич ответил, что он тут ни при чем и все решает император.

2 января 1878 года уже он сам, то есть Александр II, получил телеграмму от султана Абдул Гамида II. Тот сообщал, что он глубоко скорбит об обстоятельствах, вызвавших войну, и теперь он назначил представителя для переговоров и очень надеется, что русский император прикажет прекратить военные действия. На что Александр II ответил — он не менее султана желает мира, но пока Турция не примет предварительных условий, ничего не получится.

Но переговоров требовали и британские дипломаты. А еще они требовали русских гарантий, что военные действия не затронут берега проливов. Александр II пишет брату:

8 января 1878 года послы все же приехали к Великому князю Николаю Николаевичу, и он огласил им предварительные условия мира. Выглядели они так:

Болгария в пределах болгарской национальности и никак не меньших против тех, что были намечены константинопольской Конференцией, составит автономное княжество, платящее дань султану, но пользующееся христианским народным правлением, народной милицией, с выводом из ее пределов турецких войск.

Черногория, Румыния и Сербия признаются не зависимыми от Турции и получают за счет нее земельное приращение.

Боснии и Герцеговине даруется автономное управление с достаточными гарантиями, при ближайшем участии в определении их соседней с ними Австро-Венгрии.

Такие же преобразования вводятся во всех прочих подвластных Турции областях с христианским населением.

Турция отдает России участок Бессарабии, крепости Ардаган, Карс, Баязет и Батум с их округами. Ну и платит денежную контрибуцию. Узнав условия, послы сказали, что это «конец Турции». На следующий день они дали ответ, что готовы принять часть условий, и то с оговорками. Николай Николаевич пояснил им, что сейчас у Турции не та ситуация, чтобы торговаться, и что Россия продолжит войну, даже если турки примут все условия, пока Александр лично не прикажет боевые действия остановить.

Он отправил царю телеграмму, где написал:

«…Ввиду быстро совершающихся событий, неожиданно скорого движения наших войск, возможного в эту же минуту занятия нами Адрианополя и неоднократно высказанного тобою желания о безостановочном движении вперед наших войск, испрашиваю, как мне поступить в случае подхода моего к Царьграду, что легко может случиться при панике, которою объято турецкое население от Адрианополя до Стамбула включительно, а также что делать в следующих случаях: 1) Если английский или другие флоты вступят в Босфор? 2) Если будет иностранный десант в Константинополе? 3) Если там будут беспорядки, резня христиан и просьба о помощи к нам? 4) Как отнестись к Галлиполи (Галлиполийский полуостров, на проливе Дарданеллы. — Прим. авт.), с англичанами и без англичан?».

Русские генералы, да и командующий, были уверены, что не стоит долго ждать ответа от турок и надо идти на Константинополь, а если получится, то и занимать его.

Военный министр Дмитрий Милютин писал в дневнике, что известие о срыве переговоров с турками и возможном взятии древней столицы Византии царя обрадовало, он даже сказал: «Если суждено, то пусть водружают крест на Св. Софии!»

12 января император отправил брату телеграмму:

Ввиду твоего приближения к Царьграду, я признал нужным отменить прежнее распоряжение о съезде уполномоченных в Одессе, а вместо того приказал генерал-адъютанту графу Н. П. Игнатьеву немедленно отправиться в Адрианополь для ведения совместно с Нелидовым предварительных переговоров о мире в главной квартире».

В тот же день граф Игнатьев выехал из Петербурга. А русские войска в это время стояли уже совсем рядом с Константинополем, и султан приказал своим дипломатам немедленно принять все русские условия. Он отправил телеграмму еще и Александру II, а тот приказал брату «ускорить заключение перемирия, дабы отвратить нарекания. Приближение к Константинополю не должно отнюдь входить в наши виды, коль скоро Порта приняла наши условия». 19 января 1878 года предварительные условия мира были подписаны, хотя по воспоминаниям турецкий дипломат Намык-паша долго не мог решиться подписать протокол, который он считал смертным приговором Османской империи.

А в Лондоне на все происходящее смотрели с ужасом. Русские занимали стратегические позиции на Балканах. «Если русские возьмут Константинополь, королева будет так оскорблена, что, наверное, сразу отречется от престола». Это королева Виктория писала премьеру Дизраэли. Принцу Уэльскому она заявляла: «Я не думаю, что обойдется без схватки с… этими отвратительными русскими… что состоятся какие-либо соглашения или что мы когда-либо станем друзьями! Они будут всегда нас ненавидеть, а мы никогда не сможем им доверять». Надо было что-то делать, как-то не позволить русским выиграть войну. Как-то поучаствовать в разделе османского наследства. Для англичан покорение Константинополя русской воле и русский контроль, хотя и косвенный, над проливами и Балканами, были равносильны смерти империи. Это означало, что дальше британское владычество вообще на всем Востоке будет зависеть уже полностью от российской доброй воли. Британская империя по сути своей, особенно после Сипайского восстания, была карточным домиком. Хоть и очень прочным на вид. Имперские власти удерживали только ключевые пункты на побережьях и в различных провинциях. Но фактически Индия была конгломератом полузависимых княжеств, которая держалась на системе непрямого управления. И в такой ситуации любое нарушение связей между колонией и метрополией могло быть гибельно.

11 января 1878 года британский кабинет министров принял решение отправить флот в Дарданеллы. Лорд Дерби заявил русскому послу Шувалову, что это делается (внимание!) для обеспечения безопасности проживающих в Константинополе англичан, а то вдруг турки начнут погромы. А Дизраэли призвал все великие державы последовать примеру Англии и тоже послать флоты в проливы.

Понятно, что в английскую версию никто не поверил. И всем было ясно, что отправка эскадры сразу же после заключения перемирия между Россией и Турцией нарушает все международные договоры и обязательства самой Англии. 29 января Александр продиктовал телеграмму главнокомандующему:

Но Горчаков и Милютин уговорили царя изменить текст, и в итоге была отправлена другая телеграмма, где было уточнено — занять Константинополь русскими войсками можно, только если англичане попытаются высадить десант.

О телеграмме стало тут же известно — позицию царя озвучил МИД, и в Лондоне поднялась новая волна паники. Глава английского Форин-офиса лорд Дерби запросил Горчакова, зачем Россия хочет захватить Константинополь. Горчаков ответил, что по той же самой причине, по какой британское руководство отправляет эскадру. Но русское правительство считает своим долгом покровительствовать не только своим подданным в Царьграде, но и всем христианам вообще. А еще Горчаков напомнил англичанам, что их эскадра хочет войти в проливы без разрешения Османской империи, и поэтому нечего Лондону грозить русским войной: «Пусть британское правительство поступает, как ему угодно. История, а быть может, и современники изрекут свой приговор этому полному отсутствию логики и этому презрению ко всеобщему миру».

Но Лондон решил идти до конца, и англичане заявили, что английская эскадра войдет в Босфор и Дарданеллы, даже если для этого придется применить силу. 31 января 1878 года Александр II телеграфировал турецкому султану:

Все последующие недели шла дипломатическая переписка, бумажная война — султан умолял англичан не вводить эскадру и не ссорить его с русскими, русских он умолял не вводить войска в Константинополь. Лондон отвечал, что беспокоится о безопасности христиан, а Петербург отвечал, что если англичане хоть одного человека высадят на берег, Константинополь падет. Султан оказался в сложном положении, его страна могла превратиться в театр военных действий, причем ему пришлось бы выбирать, на чьей стороне — России или Англии — быть. Постоять в сторонке не вышло бы.

Русские дипломаты уговаривали султана вместе выступить против англичан и дать разрешение на занятие Константинополя. Но он такого разрешения не дал, и перемирие позволило туркам укрепить группировку на подступах к столице. А британская эскадра находилась в пятидесяти милях в заливе Мраморного моря. Русская армия, по договоренности с турками, заняла местечко Сан-Стефано, чтобы контролировать подходы к столице.

А тем временем произошло следующее: увидев, что Россия завязла в дипломатической возне, и, видимо, не без консультаций с Лондоном, 23 января 1878 года австрийский министр иностранных дел Андраши предложил Горчакову собрать в Вене конференцию по Балканам. И сам тут же разослал приглашения правительствам всех великих держав. Горчаков написал ему в телеграмме:

«Россия несла одна всю тяжесть войны, и дорого обошлись ей победы, которые сломили упорство турок и вынудили их подчиниться воле Европы. Она имела бы преимущественное право пригласить уполномоченных прочих держав собраться в Петербурге, но русский двор не руководится в данном случае побуждениями честолюбия или тщеславия. Он предпочитает созвать конференцию в каком-либо городе, не принадлежащем ни одной из великих держав, с тем, чтобы приняли в ней участие сами первенствующие министры, руководящие политикою своих государств».

Бисмарк выразил готовность содействовать в проведении конференции. А тем временем 19 февраля 1878 года в Сан-Стефано был подписан мирный договор между Россией и Турцией. Предварительный. Он совершенно менял европейскую карту и расстановку сил. У Турции оставались Константинополь, Адрианополь, Солунь, Эпир, Фессалия, Албания, Босния и Герцеговина. Вся Болгария становилась княжеством, со своей милицией и народным самоуправлением. Турецкие войска должны были покинуть Болгарию. Русские войска оставались там на два года. Турция признавала независимость Черногории, Румынии и Сербии. Контрибуция России состояла из земельных уступок и выплаты 310 миллионов рублей. Великий князь Николай Николаевич писал в телеграмме брату:

Казалось, что это победа. Но вот именно казалось. Англия категорически отвергла саму возможность признания договора в таком виде. И на Берлинский конгресс — а Бисмарк предложил провести его именно там — согласилась ехать только при условии того, что там Сан-Стефанские соглашения будут подробно обсуждены. Австро-Венгрия тоже возмутилась договором. Она ведь хотела половину Балкан получить себе.

Россия стала готовиться к войне с Австро-Венгрией, но в первую очередь с Англией. Царь писал брату в телеграмме:

Военная элита России в тот момент почти не сомневалась, что война начнется в ближайшие несколько месяцев. Русско-британская война, и еще неизвестно, на чью сторону встанут Турция и Австрия. Что скажет Германия? На самом деле, если бы политическое руководство действовало решительнее и жестче, то многих проблем можно было бы избежать. Стоило, вероятно, не рассуждать, а с ходу занять Константинополь, и уже потом оттуда вести переговоры с Лондоном. Но, повторюсь, стратегическое долгосрочное планирование и тщательный анализ — это слабое место российской политики. 18 марта 1878 года Александр телеграфирует Николаю Николаевичу:

Но война не началась. Потому что Бисмарк все же собрал в Берлине международный конгресс, и России ничего не оставалось, как согласиться на пересмотр Сан-Стефанского договора, потому что воевать с Англией уже было бессмысленно. В отличие от русских, у англичан с планированием всегда все было отлично. Как и с умением интриговать. Пока русский царь с братом обсуждал, добивать Турцию или нет и с кем она вступит в союз в случае англо-русской войны, 23 мая Англия подписала секретный договор с Турцией об оборонительном союзе, так называемую Кипрскую конвенцию. Великобритания получила право на оккупацию Кипра, право контролировать проведение турецким правительством реформ в Малой Азии. Но взамен Лондон обязался «силой оружия» сохранить границы в Азии, если Россия потребует их исправления вне пределов, определенных в Сан-Стефано. Заодно англичане заключили соглашение с Австрией, которое определило общую линию поведения на конгрессе в Берлине.

Русскому правительству не оставалось ничего, кроме как согласиться на пересмотр Сан-Стефанского договора. После долгих консультаций, после долгих переговоров в разных составах 1 июля был подписан Берлинский трактат. Болгария была разделена на три части: вассальное княжество от Дуная до Балкан с центром в Софии, автономную провинцию Турции Восточную Румелию и Македонию, которую просто вернули туркам. Фракия и Албания тоже остались за Турцией. Турция обязалась провести реформу местного самоуправления в некоторых христианских регионах. Была признана независимость Черногории, Сербии и Румынского княжества. Австро-Венгрия добилась права на оккупацию Боснии и Герцеговины. Россия отказывалась от Баязета и Алашкертской долины. Ей остались только Карс и Батуми, который должен был стать порто-франко (портом с режимом свободной торговли). Русские войска должны были покинуть Болгарию через 9 месяцев. Русскую победу растащили по кускам, и они достались европейским стервятникам. И вовсе не в силу коварства англичан. А в силу неумения планировать и нерешительности высшего руководства Российской империи.

Но нельзя сказать, что так уж совсем ничего не делалось. Попытка переломить ход событий была. Все же Большая Игра чему-то научила русских чиновников и военных. И пока шли переговоры с турками, пока готовился конгресс в Берлине, к Туркестане и Афганистане разворачивалась шпионская интрига и шла подготовка в удару по британским владениям в Азии.

Это была совместная инициатива генерала Кауфмана и Милютина. В тот момент, кода английская эскадра разворачивалась в Мраморном море, в Петербурге на Особом совещании у императора Александра II обсуждали вопрос: не следует ли одновременно с подготовкой к противостоянию с Англией на сцене европейского театра военных действий предпринять меры военного характера на среднеазиатских границах империи. И мысль была логичная — раз англичане так боятся русского похода в Индию и постоянно пугают всех русской военной угрозой своей самой богатой колонии, то не стоит ли на самом деле нанести там удар. Обсуждали эту тему долго, но в итоге совещание пришло к выводу, что «предпринимать большое военное движение к стороне Индии с целью решительно поколебать английское владычество в этой стране в настоящее время было бы неудобно и нежелательно, с одной стороны, потому что большинство военных сил империи необходимо иметь в готовности для других, еще более настоятельных потребностей, обусловленных настоящим политическим положением дел в Европе, а с другой — потому что оно повело бы к такому напряжению военных и финансовых средств государства, которое после принесенных громадных жертв только что оконченной победоносной войны было бы крайне тяжело для народа».

Но при этом совсем от плана не отказались. Просто было решено не воевать с Англией в Азии, а создать видимость угрозы, предпринять «некоторые военные меры, служащие как для военного обеспечения спокойствия в наших среднеазиатских областях и предохранения их от внешнего покушения, так и для того, чтобы военными приготовлениями нашими и высылкой отрядов к известным пунктам сделать такое впечатление на Англию, чтобы она могла опасаться за спокойствие своих владений в Индии и тем парализовать военные силы ее в этой стране».

План действий был выработан к 8 апреля 1878 года, и Милютин представил царю Доклад по Главному штабу о мерах, принимаемых на среднеазиатских границах на случай разрыва с Англией. 10 апреля император одобрил план военных, и в Туркестане началось движение войск. И важно понимать — в столице и правда полагали, что туркестанская операция будет только демонстрацией силы. Но можно говорить с уверенностью почти стопроцентной, что Константин Петрович фон Кауфман все воспринимал всерьез, как реальный марш на Индию, как реальная война против англичан. Во всяком случае, все его действия в тот период показывают это. Вероятно, он полагал, что по сложившейся уже схеме он сначала введет войска в Афганистан или атакует английские части, а потом доложит в столицу, найдя своим действиям достойное объяснение. И это было не только мнение Кауфмана. Его сподвижник и ученик Михаил Скобелев составил набросок проекта похода на Индию еще в 1877 году, до отъезда на войну. Это было частное письмо Скобелева.

Город Коканд, без 10 м. 1 ч. Утра».

Был и другой проект Скобелева, который более широко известен, он работал над ним в Болгарии. И это проект с детальной проработкой похода, с расписанными маршрутами, количеством необходимых сил и средств. Скобелев был уверен, что рано или поздно Российская империя неизбежно столкнется с Англией. И надо быть к этому готовыми.

В значительной степени действия и предложения Кауфмана в 1878 году были схожи с тем, что предлагал Скобелев. Вероятно, они не раз говорили на эту тему, идея была близка обоим генералам. В январе 1879 года Кауфман представил Милютину «Общий очерк положения дел в 1878 году на границах Туркестанского военного округа и в азиатских владениях с ним сопредельных», где он подробно описал, какие действия были им предприняты для создания давления на Англию. И сами судите, насколько это похоже на письмо Скобелева.

Хотя в первой половине мая был получен ответ на письмо, посланное еще в сентябре 1877 года к эмиру Афганскому с обыкновенным приветствием для поддержания добрых между нами отношений, но ответ этот весьма любезный не заключал никакого намека на отношение эмира к англичанам несмотря на то, что в январе месяце вновь было отправлено другое письмо к Шир-Али хану уже с вопросом об этом. Шир-Али хан, получивши январское письмо, ответил только на сентябрьское. Такая медлительность в переписке была обычным приемом эмира Афганского, он иначе не отвечал на послание, как только по получении нового. Поэтому, чтобы выяснить отношение к нам Афганистана, при предполагавшемся движении вперед генерал-майор Столетов по приезде в Ташкент был отправлен в Кабул, и ему поручено было поставить категорически вопрос кабульскому эмиру о том, какие ему удобно будет установить отношения к нам, и выставить все выгоды доброй дружбы к нам и союза».

Генерал Столетов Николай Григорьевич

Генерал Николай Григорьевич Столетов считается одним из видных участников Большой Игры. Выпускник физико-математического факультета Московского университета, он не планировал становиться военным. Но когда началась Крымская война, он уехал добровольцем воевать в Севастополь. Инкерманское сражение, бой на Черной речке, оборона 4-го бастиона. Жизнь бывшего студента радикально изменилась. Он закончил Николаевскую военную академию, а дальше война на Кавказе, Туркестанские походы (помните Красноводский десант Столетова?), война 1877–1878 годов, где как раз Столетов командовал болгарским ополчением. И вот именно его отправили с миссией в Кабул, к эмиру Шер Али-хану, с предложением о военном союзе и дружбе против англичан. На самом деле есть немало косвенных доказательств того, что будущий поход на Индию Кауфман воспринимал всерьез. В отчете для Милютина есть такие строки:

«В числе мер, долженствовавших быть принятыми в крае на случай войны с Англиею, входило отправление эмиссаров в Афганистан и северную часть Индии. Что касается посылки эмиссаров в Индию, то в крае не было таких людей, на которых можно было бы возложить какие-либо серьезные политические поручения с шансами на успех. Командующий войсками округа надеялся, о чем было доложено г. военному министру в рапорте за № 4073, что таких людей мог нам указать Шир-Али хан при установлении его дружественных отношений к нам или же такие люди сами бы явились, когда увидели бы наше появление на Аму-дарье».

То есть Кауфман полагал — и не без оснований, — что движение русских войск спровоцирует брожения в самой Индии и приведет к восстаниям против англичан. Вот он, «хирург с Севера», пришел вырезать «опухоль». Но в целом стоит признать — стратегического плана действий в Азии у русских по традиции не было. Действовали наобум, по принципу — война план покажет. Хотя важно понимать, что Столетова в Кабул отправлял даже не Кауфман. И не Милютин. Лично Александр II. Евгений Константинович Андреевский, боевой товарищ Столетова по турецкой войне, а позже флигель-адъютант Его Величества, в книге воспоминаний очень подробно описал миссию в Кабул.

“После того государь меня трижды перекрестил, поцеловал и отпустил”, — нередко вспоминал Н. Г. Столетов».

На месте, в Ташкенте, Николай Григорьевич получил от Кауфмана куда более четкие указания.

Встречать Столетова на афганскую границу приехало специальное посольство эмира Шер Али, он выслал конвой для сопровождения русской делегации, прислал лошадей, верблюдов, несколько экипажей и лично для Столетова слона. На нем русский дипломат и ехал до самой столицы. Ехали они почти двенадцать дней, и у Столетова была возможность посмотреть страну, в каждом городе посольство торжественно встречали, и после пышных приветствий у русских интересовались — все ли в порядке, не надо ли кого наказать за недостаточное почтение или неоказание услуги. А если кто-то «дерзнул на это, оказался бы изменником, злейшим врагом Афганистана и его эмира». На подъезде к Кабулу начались еще более пышные встречи. На главной дороге Столетова ждали министры и высшие сановники, по пути стоял почетный караул, а разместили посольство в небольшом дворце эмира. Это все произошло 18 июня, в тот же день к вечеру генерал Столетов был торжественно со всей миссией принят Шер Али. На другой день в дворцовой мечети торжественно молились о здравии русского императора и о благополучии его державы. Из воспоминаний Столетова:

— Вы поймете, — говорил Шир-Али: — в какой степени я должен быть бесконечно благодарен царю Александру, внявшему моим домогательствам и протянувшему мне руку; ведь для этого он должен был по-христиански подавить в себе все чувства злобы и ненависти, отбросить мысль о мести, а затем сердечно, чисто простить мне мои грехи, преступленья и заблуждения».

Но в итоге оказалось, что рука дружбы русского царя была только обманом. Русские предали Шер Али. И очень скоро. Еще раз посмотрим на расстановку сил — в Европе обострение из-за Турции, готовится Берлинский конгресс, русские войска в Туркестане выдвигаются к границе, а Столетов приезжает в Кабул. И ведет переговоры. А результатом была конвенция между Россией и Афганистаном, в первой статье которой говорилось: «Российское императорское правительство считает государство Шер Али-хана, эмира Афганистана, государством независимым и желает, как с другими независимыми государствами, иметь с ним дружественные отношения, по старой дружбе». А в последней статье содержались такие слова: «Друг государства Шер Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться другом императорского Российского правительства, и враг государства Шер Али-хана, эмира Афганистана, должен считаться врагом Российского правительства, равно и наоборот».

А в это время на Берлинском конгрессе Россия сдавала одну позицию за другой. Русскую победу разбирали на кусочки. Перетрусивший Горчаков уговаривал царя все подписать, что и было сделано. Александр II тоже боялся новой войны, он боялся злить англичан и действовал нерешительно. Русский царь боялся плохих последствий. В том числе и потому, что — вынужден еще раз проговорить это — стратегическим планированием и анализом ситуации никто не занимался. Кауфман получил приказ отозвать русскую группировку от границы и вернуть части к местам постоянной дислокации. Он был разъярен, но приказ выполнил. Тягаться с англичанами в Азии русское руководство не сочло возможным. А в Кабул была отправлена депеша с приказом Столетову вернуться в Ташкент, оставив большую часть миссии в Афганистане. Из воспоминаний Столетова:

Мне жаль было покидать этого человека; я к нему привык и успел привязаться; кроме того, что видна была какая-то беспомощность, угнетавшая его, он показался мне до крайности симпатичным и чистым; если же когда-нибудь во мне прорывалось какое-либо сомнение, что все же рядом с этим в нем есть лукавство, неискренность и хитрость, свойственные восточному человеку, то невольно и единственно лишь из-за того, что, как бы то ни было, восточным человеком он по рождению был и оставался. Но вообще ни в чем он не дал мне повода видеть в нем резко обозначившимися какие бы то ни было качества восточных людей».

Конечно, английская разведка донесла вице-королю Индии Эдуарду Литтону о визите Столетова в Кабул. И конечно, в Калькутте и в Лондоне были взбешены и напуганы происходящим. Повторялась ситуация сорокалетней давности. Глядя из дня сегодняшнего и имея перед глазами полную картину происходившего тогда в Азии, можно уверенно говорить — если бы не трусость и предательство высшего руководства Российской империи, можно было бы без особых проблем получить поддержку Шер Али и его одобрение даже на размещение русского гарнизона в Кабуле или других городах Афганистана. Отвечать англичанам было бы нечем. Русско-афганский союз коренным образом изменил бы ситуацию в регионе. Но что теперь мечтать о несбывшемся.

Тогда в августе 1878 года Литтон потребовал от эмира Шер Али принять английское посольство генерала Невилла Чемберлена. В ответ эмир заявил, что в Афганистане траур по случаю смерти наследного принца Абдулладжана, принять англичан он никак не может, и продолжил общаться с русской миссией. Но еще за год до этого, 22 июня 1877 года, Бенджамин Дизраэли, получивший титул лорда Биконсфилда, писал королеве Виктории:

И собственно тогда же, за год до миссии Столетова, лорд Литтон предложил статс-секретарю по делам Индии три способа решения афганской проблемы:

«1. Обеспечить посредством страха или надежды такой союз с нынешним эмиром, который эффективно и навсегда устранит русское влияние из Афганистана. 2. Если это не удастся, следует быстро и публично лишить нынешнего эмира всякой поддержки, разгромить Афганское государство… и на место его теперешнего правителя посадить властителя, более дружественно настроенного к нашим интересам и более зависящего от нашей поддержки. 3. Захватить и удержать такую часть афганской территории, какая в случае провала обеих изложенных выше мер предосторожности будет совершенно необходима для постоянного сохранения нашей северо-западной границы».

Так что вопрос — быть войне или нет — был решен давно. Она должна была начаться после провала Пешаварских переговоров. Не началась только из-за кризиса на Балканах. Летом — осенью 1878 года просто у англичан возник железный повод. Весной 1878 года Литтон писал в Лондон о том, как видит будущее Афганистана:

«Пока продолжается мир, мы не можем пользоваться мечом, а наша дипломатия несостоятельна. Поэтому объявление войны явилось бы случаем, который может никогда не повториться, если мы его упустим… Я убежден, что политика создания в Афганистане сильного и независимого государства, над которым мы не можем осуществлять никакого контроля, является ошибкой. Если вследствие войны или смерти нынешнего эмира, которая, конечно, явится сигналом для конфликта между соперничающими кандидатами на престол, мы будем иметь возможность (а она может внезапно возникнуть в любую минуту) разделить или сломать кабульскую державу, я искренне надеюсь, что мы не упустим такую возможность».

Так что когда английские историки пытаются убедить кого-либо в том, что именно миссия Столетова подтолкнула Лондон к решению о начале новой войны в Афганистане, — это, конечно, полная ерунда.

Чтобы обострить ситуацию, лорд Литтон связался по телеграфу с Лондоном и, получив одобрение, приказал отправить миссию в Кабул, причем если ее не будут пускать — применять силу. Генерал сэр Невилл Чемберлен, старый пограничник, с эскортом в 250 солдат из Корпуса разведчиков отправился ко входу в Хайберское ущелье. На ближайшем афганском укреплении Али-Масджид афганский офицер Файз Мухаммед-хан отказался пропустить англичан без прямого приказа из Кабула. Файз Мухаммед-хан заявил, что получил приказ в случае необходимости стрелять по нарушителям границы. Но раз он давно знает офицеров и Чемберлена в том числе, то они могут просто спокойно уйти.

Это был отличный повод начать войну с Афганистаном, к которой британцы и так уже готовились давно. Лорд Литтон стал убеждать кабинет министров не тратить времени впустую и объявить войну немедленно. Но в Лондоне решили действовать более гибко и для начала предъявили эмиру ультиматум: если до конца дня 20 ноября он не извинится в полной мере за отказ от приема британской миссии, будет война. Ко времени истечения срока ультиматума ответа от Шер Али получено не было. На следующий день английские войска начали наступление на Кабул с трех направлений. Вторая Англо-афганская война началась. Через десять дней эмир все же прислал письмо с извинениями, но приглашения делегации в нем так и не было. Литтон был настроен наказать афганского правителя так, чтобы впредь никто не пытался вести с англичанами двойную игру. А заодно показать Санкт-Петербургу, что тут зона британских интересов. И ничьих больше.

В середине ноября английские войска вторглись на афганскую территорию и, не встретив организованного сопротивления афганцев, начали быстрое продвижение в глубь страны. В первых числах декабря войска генерала Стюарта заняли Кандагар, генерал Робертс овладел Пейвар-Котальским и Шутугарданским перевалами, а Браун — Джелалабадом. Эмир обратился за помощью к Кауфману. Он не знал, что через три дня после возвращения Столетова в Ташкент генерал Кауфман, выслушав отчет о поездке, отправил его в Петербург, а также в столицу ушло послание министру Милютину, где Кауфман просил «передвинуть в округ не менее двух пехотных дивизий и четыре казачьих полка, начать передвижение нынешней же зимой». Константин Петрович писал, что иного выхода у России нет, что «уклониться от этого проекта — значит отдать Афганистан не только английскому влиянию, но, может быть, и полному подчинению… Все это покажет Афганистану и Индии английскую силу и могущество и наше сравнительное бессилие. Мы сами себе закроем в этом случае среднеазиатский театр действий при разрыве с Англией, а этот театр действий, по моему убеждению, для нанесения решительного удара Англии возможен только при условии союза с Афганистаном. Едва ли мы можем быть опасны для Англии, иначе как при условии мирного пути от реки Амударьи до границ Индии. При этом условии среднеазиатский театр действий приобретает важность первостепенную. Обеспечить себе возможность действовать на этом театре нам необходимо ввиду будущего окончательного решения восточного вопроса».

Особое совещание в Петербурге инициативу рассмотрело и решило Кауфману отказать. Милютин написал ему:

«Совещание пришло к заключению, что нам никак не следует прямо идти на войну с Англией из-за настоящего столкновения ее с Афганистаном… На основании всего вышеизложенного государем императором благоугодно было повелеть дать туркестанскому генерал-губернатору приказание, чтобы он посоветовал эмиру во избежание несвоевременной войны идти на примирение».

Но Кауфман не сдавался и убеждал начальство, что нужно поддержать Шер Али:

«У Шер Али-хана есть свои шансы на успех… Мы могли бы отсюда рискнуть поддержать его с меньшими средствами, чем те, которые исчислены были мною в записке, представленной по этому вопросу с генералом Столетовым… Позволю себе думать, что все существующие и могущие еще быть затруднения в делах наших в Европе идут от Англии, и все они разрешались здесь. Будь мы вовремя сильны в Средней Азии, мы могли бы достигнуть и на Балканском полуострове, и в Малой Азии всего, что нам нужно…».

В ответе Милютин написал, что с Кауфманом все согласны, все понимают — он прав. Так и надо бы поступить, но «тем не менее государь император не изменил твердого своего намерения поддерживать европейский мир до последней крайности и не допустит, чтобы повод к решительному разрыву с Англией был поднят с нашей стороны. Столкновение с этой державой в Азии было бы сигналом общей и упорной войны при обстоятельствах и обстановке крайне для нас невыгодных».

А английская армия шла к Кабулу, почти не встречая сопротивления. Афганские войска в беспорядке отступали. От русских помощи не было, эмир понял, что его предали. Тогда Шер Али-хан сначала решил дать решительное сражение на подступах к столице. Но глава русской миссии генерал Разгонов убедил эмира не делать этого, потому что англичане могут обойти Кабул с запада и отрезать ему пути отступления в Афганский Туркестан. Он посоветовал эмиру бежать из столицы и уже с севера страны готовить контрнаступление или вести партизанскую войну.

13 декабря эмир выехал из Кабула, назначив правителем в столице своего сына Якуб-хана, который до этого находился в тюрьме. Вслед за ним город покинула и русская военная миссия. В феврале 1879 года Шер Али-хан умер в городе Балхе, где находилась его временная ставка.

Эмиром был провозглашен Якуб-хан, перед которым стоял непростой выбор: возглавить войну против англичан либо пойти с ними на соглашение. Он выбрал последнее, потому что давно был связан с английской агентурой. Да и потому что сил и средств воевать у него не было. Ему никто не подчинялся. Племенные вожди эмиром его не считали.

Соглашение о мире было подписано эмиром в селении Гандамак, там, где за сорок лет до этого остатки кабульского гарнизона сражались до последнего патрона и пошли в последнюю яростную атаку на афганцев. К негодованию англичан, на подписание соглашения Якуб-хан и его главнокомандующий прибыли одетыми в российские мундиры. Гандамакский трактат превращал Афганистан в английского вассала. Внешняя политика должна была согласовываться с Калькуттой, только с разрешения Англии Афганистан имел право вступать в переговоры с другими странами. В Кабуле размещалось английское посольство, английские офицеры имели право в любой момент посещать любой пункт афганской границы. Рынки Афганистана открывались для английской торговли. Под контроль англичан переходили несколько приграничных округов, Хайберский и Мичнийский перевалы. Кабул оказался менее чем в 100 километрах от ближайшего британского гарнизона. Лондон и Калькутта поздравляли друг друга с победой, с тем, как им удалось обставить «этих русских», особенно царя Александра, к которому они испытывали личную глубокую неприязнь.

Послом в Кабул был отправлен Луи Каваньяри, сын одного из наполеоновских генералов, прекрасный офицер-пограничник, один из командиров Корпуса разведчиков, то есть, по сути, офицер спецназа, хорошо знавший Азию и местные нравы. Перед отъездом в Афганистан ему дали рыцарское звание. Впрочем, немало чиновников в Индии сомневались, что все уже закончилось. Слишком легко эмир согласился подписать договор с англичанами. А первая война тоже поначалу казалась легкой прогулкой. Бывший вице-король сэр Джон Лоуренс, узнав о назначении Каваньяри, мрачно заметил: «Всех их перебьют».

Миссия в Кабул состояла из 75 бойцов Корпуса разведчиков под командованием лейтенанта Уолтера Гамильтона, а штат Каваньяри состоял из двух европейцев, секретаря и врача. В Кабул они прибыли 24 июля 1879 года. По традиции Каваньяри провезли по столице верхом на слоне. Не знаю наверняка, но это могло показаться ему мрачным предзнаменованием, ведь так возили и Виткевича, и Бернса. Советские исследователи обычно писали, что английская миссия вела себя вызывающе и дерзко, чем провоцировала гнев племенных вождей. В действительности Каваньяри не так уж много успел сделать. Он встречался с эмиром и проводил, как сказали бы сейчас, «политические консультации». И правда, Каваньяри вел себя как подобает победителю, он ведь приехал в страну, подписавшую унизительный для себя договор. Но дело скорее было не в этом, а в том, что общая ситуация в стране была критическая, эмиру на улицах открыто кричали, что он продал Афганистан «за одну арабскую лошадь». Он не влиял ни на армию, ни на племенных вождей, а раздражение подписанный договор вызвал огромное.

Духовные лидеры на пятничных проповедях начали призывать народ к священной войне. И 6 августа 1879 года в Кабуле начались массовые выступления солдат и горожан. Советские исследователи называли это «массовой демонстрацией против британских колониалистов». Толпа несколько часов митинговала, афганские солдаты «шли по городу с обнаженными саблями и возбужденно высказывались об эмире и его английских гостях…». Солдаты, обозленные трехмесячной задержкой жалованья, решили, что во всем виноваты англичане. Афганские чиновники советовали Каваньяри и его людям не покидать стен миссии.

3 сентября 1879 года Каваньяри отправил Литтону телеграмму о том, что в Афганистане «все в порядке». Это сообщение не успело дойти до Индии, а связь с афганской столицей прервалась. В городе началось восстание. С криками «Убьем посла, а за ним и эмира!» отряды солдат и горожан двинулись к зданию британской миссии. Англичане открыли огонь. Первым выстрелил Каваньяри. Афганские солдаты стали стрелять в ответ. Якуб-хан пытался уговорить озверевшую толпу прекратить нападение. Он послал военного министра Дауд-хана, но того избили и прогнали. Луи Каваньяри возглавил атаку, чтобы отогнать нападавших, и был убит. Афганцы подвезли две пушки и открыли огонь, но лейтенант Гамильтон тут же совершил вылазку и отбил пушки. Вскоре был смертельно ранен врач миссии. В течение нескольких часов лейтенант Гамильтон и оставшиеся в живых разведчики вели бой, хотя к тому времени уже горела половина миссии. Афганцы прорвались внутрь, и Гамильтон погиб в рукопашной схватке. В живых оставались чуть больше десяти сипаев из Корпуса разведчиков. Афганцы предложили им сдаться, потому что готовы пощадить их, раз они не англичане. Сипаи пошли в атаку. Погибли все до одного. Потом будет установлено, что в течение двенадцатичасового боя сипаи из Корпуса разведчиков смогли уничтожить около 600 человек. В официальном отчете говорилось:

Это весьма показательная история, особенно для тех отечественных ура-патриотов, которые любят рассказывать нелепые байки про не умеющих воевать «пиндосов» и «тупых англичан». В их военной истории, конечно, куда меньше ратных подвигов, чем в истории России. По объективным причинам. Но подвиги были. И бой отряда Корпуса разведчиков тому пример.

Корпус разведчиков — это особое подразделение, о котором стоит рассказать отдельно. Его создателем считается британский резидент в Лахоре сэр Генри Монтгомери Лоуренс. Он был как раз «индийским британцем» — родился на острове Цейлон, с 17 лет находился на военной службе в полку бенгальской артиллерии, участвовал в Первой англо-бирманской войне, потом служил налоговым инспектором, дальше его приметила Ост-Индская компания, его взяли в политический отдел и сделали британским резидентом в Афганистане и Непале. И вот во время работы в приграничных территориях он подумал — а почему бы не сформировать подразделение из воинственных пуштунов. Создавать его поручили лейтенанту Гарри Барнетту Ламсдену, который, как и Лоуренс, был «местным» англичанином. Родился на борту корабля Британской Ост-Индской компании, отец полковник, и детство прошло в Бенгалии, в военном городке. В 1838 году Ламсден начал службу в 59-м Бенгальском полку туземной пехоты, участвовал в Первой англо-афганской войне, в двух англо-сикхских войнах. В 1846 году он стал помощником Лоуренса и 14 декабря того же года официально возглавил сформированное им подразделение — Корпус разведчиков.

Задачи у Корпуса были широкие — сбор разведывательных данных о ситуации в пограничных территориях для британского военного командования, охрана границ Северо-Западной Индии. Сейчас это территория Пакистана, так называемая Северо-Западная пограничная провинция. Формирование Корпуса разведчиков началось неподалеку от старинного города Пешавара. По задумке Ламсдена в Корпусе разведчиков изначально были и пехотные, и кавалерийские части. Поначалу в нем было две пехотные роты и кавалерийский взвод. Но в 1848 году началась Вторая англо-сикхская война (англичане решили окончательно забрать себе наследство Ранджит Сингха), и Корпус увеличили до трех пехотных рот и трех кавалерийских взводов.

Корпус разведчиков сыграл в той войне очень важную роль. Ламсдена и его бойцов вызвали в Лахор еще в начале 1848 года и поставили задачу сбора информации о подготовке восстания. Затем Корпус участвовал в нескольких сражениях, в том числе осаде города Мултана — оплота сикхов. И между прочим, именно Ламсден впервые в истории британской армии на территории Индостана ввел для своих подчиненных форму цвета хаки.

После войны, в 1851 году, Корпус разведчиков включили в состав формируемых Пенджабских иррегулярных сил. Там служили мусульмане, сикхи, индусы, и командовали ими британские офицеры. Когда началось Сипайское восстание, Корпус был расквартирован в приграничном городе Мардане. Получив приказ выдвинуться к Дели, 13 мая 1857 года бойцы Корпуса отправились в путь и за 26 дней добрались до Дели. Это был беспрецедентный переход, к тому же бойцы Корпуса с ходу вступили в бой, принимая активное участие в штурме, демонстрируя высокую выучку, бесстрашие и боевую слаженность. К концу боевых действий в Дели отряд потерял больше половины личного состава — 350 человек из 600.

В 1857 году подразделение получило название Корпус разведчиков Пенджабских иррегулярных сил, через семь лет его переименовали в Корпус разведчиков Пенджабских пограничных войск. А в 1876 году по распоряжению королевы Виктории подразделение стало называться Королевы Отдельный Корпус разведчиков Пенджабских пограничных войск. Шефом Корпуса разведчиков стал принц Уэльский. После героического боя в Кабуле на месте постоянной дислокации Корпуса, в Мардане, был создан мемориал памяти. В последующей войне в Афганистане Корпус принимал самое активное участие. В 1901 году подразделение было выведено из Пенджабских пограничных войск, а стало просто Королевы Виктории Отдельным Корпусом разведчиков. Позже его переименовали в отдельный полк, который стал основой пограничных войск Пакистана. Вот, кстати, мало кто знает, что стихотворение Киплинга «Баллада о Востоке и Западе», которое начинается так часто цитируемой строкой «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут», по одной из версий посвящено как раз Корпусу разведчиков. Там есть строчка, которая прямо указывает на это, на английском она звучит так:

А в русском переводе она выглядит так:

Так вот в английской версии «troop of the Guides» — это почти точное название Корпуса разведчиков. В реальности он назывался «Corps of Guides». А все остальное про него, про сына полковника Гарри Ламсдена. И суть стихотворения в том, что герой, сын полковника, где-то на Северо-Западных границах усмиряет местные племена. Точнее находит способ подружиться с конокрадом, а его сын становится бойцом отряда разведчиков.

И снова приходится констатировать — как же жаль, что у нас не было своего «русского Киплинга», своего певца Большой Игры.

После разгрома миссии в Кабуле уже через несколько часов Калькутта распорядилась начать карательную операцию. Генерал Фредерик Робертс выдвинулся с войсками в сторону Кабула. Якуб-хан прислал ему письмо с предложением самому наказать мятежников. На что англичанин ответил:

Якуб-хан тогда лично приехал в английский лагерь. Снова пытался уговаривать, но его не стали особенно слушать. И вообще на Робертса эмир не произвел впечатления.

Можно себе представить, как мне было неприятно присутствие в нашем лагере Якуб-хана, который мог сообщить кабульским властям самые точные сведения о нашей численности и движениях. А что он был уверен в нашем поражении, то об этом можно было судить по тому, что его в начале не только дружественное, но даже низкопоклонное обращение со мною сделалось, по мере приближения к Кабулу, вызывающим и надменным».

В начале октября Робертс все же дошел до Кабула и почти сразу же посетил место, где погибли Каваньяри и бойцы Корпуса разведчиков.

«Стены дома, в котором оно помещалось, истыканные пулями, свидетельствовали об энергичном нападении и о продолжительной обороне. На полу были кровавые пятна, а в пепле очага были найдены груды человеческих костей. Можно себе представить, что испытали мои солдаты при виде этого, и как трудно было сдержать проявление их чувств ненависти и вражды против виновников злодейского покушения».

Генерал приказал начать поиск останков английских офицеров, а заодно ему предстояло решить судьбу Якуб-хана. Понять — тот специально бездействовал или организовал нападение на миссию. 12 октября сам эмир пришел к генералу и определил свою судьбу. Робертс в своей книге «Сорок один год в Индии. От субалтерна до главнокомандующего» так описывает этот эпизод:

28 октября 1879 года был обнародован манифест об отречении шаха от престола, и через несколько дней он и главные его министры были отправлены в Индию, афганский престол остался вакантным, и генерал Робертс временно принял на себя высшее управление военными и политическими делами в Афганистане. До отречения он успел немало пообщаться с Якубом по поводу взаимоотношений Шер Али и русских, и генерал пришел к выводу, что англичане успели в самый последний момент остановить русский удар по Индии, или, как минимум, русскую провокацию. И вообще, влияние России в регионе было возмутительно велико.

Естественно, Робертс перевешал всех, кого считал причастными к расправе над английской миссией. Причем на многих повешенных просто донесли — англичане щедро платили за информацию об участниках нападения. Положим, вину городского старшины Кабула, который тащил через весь город голову Каваньяри, доказывать сильно не надо было. Но насчет вины остальных казненных сомнения были даже у английских офицеров. Вообще, ничего такого уж особенного Робертс не сделал. Кауфман ведь так же сурово наказывал бунтовщиков в Самарканде. И англичанин не сделал того, что ему предлагал лорд Литтон — а тот считал необходимым сжечь Кабул дотла.

Но война этим не закончилась. Племенное ополчение афганцев стало продвигаться к Кабулу с трех сторон — севера, юга и запада. В нескольких районах были совершены нападения на английские подразделения, Робертс приказал было контратаковать афганцев, но понял, что недооценил их численность. В окрестностях Кабула английские отряды были разбиты. Тогда он стянул силы в столицу и стал готовиться к отражению атаки. Британский гарнизон численностью в 6500 человек располагался на окраине Кабула в Ширпурском укрепленном лагере. Афганцев собралось около 100 тысяч. Но англичане были отлично подготовлены, вооружены новейшими винтовками и двумя пулеметами Гатлинга, у них были полевые и горные пушки, а у афганцев никакой артиллерии не было вовсе. От шпионов Робертс точно знал, когда афганцы собираются напасть. В ночь на 23 декабря весь британский гарнизон не спал и ждал атаки. Афганцы пошли на лагерь за час до рассвета. Бой шел четыре часа, когда некоторые вожди поняли, что надежды на победу потеряны, и стали отступать. За ними бросилась конница Робертса, безжалостно рубя убегающих. Афганцы потеряли 3000 человек, британцы только 5.

Но и это была не победа. Потому что, пока англичане стояли лагерем, ожидая решительного сражения, восставшие грабили Кабул и убивали лояльных англичанам сановников и вождей. Так что опираться Робертсу было особенно не на кого. Но помощь пришла с неожиданной стороны.

Вторая англо-афганская война

Дело в том, что в изгнании в Самарканде под русским покровительством жил принц Абдуррахман, внук Дост Мохаммеда, племянник Шер Али. Он бежал после того, как дядя захватил трон, который должен был достаться ему. Это про него писал Столетов, что «Абдуррахман готовится отплатить нам самою черной неблагодарностью». Его долго держали под жестким контролем, не позволяя ехать в Афганистан, чтобы не усиливать раскол в обществе на фоне вторжения. Но учитывая меняющуюся ситуацию, русские власти решили рискнуть и дали санкцию на отъезд Абдуррахман-хана, рассчитывая, что он утвердится в Южном Туркестане, или, если смотреть с нынешней точки зрения, — Северном Афганистане.

В начале 1880 года Абдуррахман-хан переправился через Амударью и прибыл в Южный Туркестан. У него тут были серьезные связи, много сторонников, и он довольно быстро смог поставить регион под свой контроль. Но против англичан он никаких действий не предпринимал. А в Лондоне и Калькутте решили, что можно воспользоваться случаем. Военный атташе России в Лондоне писал Милютину, что правительство возлагало большие надежды «на возможность возвести на престол в Кабуле Абдуррахман-хана».

И несмотря на то, что Абдуррахман казался русским политическим проектом, англичане просчитали все правильно. Он не был пророссийским, не был пробританским, он был афганским лидером. С достаточной харизмой, с достаточным образованием и пониманием международной обстановки. Англичане знали, что он не станет им доверять на сто процентов, но еще меньше он готов доверять русским. Начались переговоры, и соглашение было достигнуто. Англичане покидали Кабул, забирали гарнизон, представителем короны в столице оставался политический агент из индийских мусульман. Абдур Рахман обязался не поддерживать никаких отношений с любой иностранной державой, кроме Британии. А Британия обязалась не вмешиваться в дела на всей его территории. Абдуррахман-хану пришлось признать некоторые статьи Гандамакского договора относительно территориальных уступок, и 22 июля 1880 года он был публично объявлен эмиром.

Но как часто бывает в Афганистане, на деле он был пока еще относительным правителем, потому что далеко не все территории признали его власть. Такому повороту событий предшествовало одно обстоятельство: в Британии сменилось правительство. Бенджамин Дизраэли и его партия тори потерпели полный политический разгром. К власти после шести лет пребывания в оппозиции вернулись либералы Гладстона. Лорд Литтон был отставлен с поста вице-короля Индии с уничижительными формулировками. Афганская война стала переломным этапом во внутриполитической жизни Англии. И не то чтобы Гладстон не верил в русскую угрозу Индии. Но он был уверен, что Дизраэли сам спровоцировал русских на активные действия в Кабуле.

Почти сразу после того, как Абдуррахман был объявлен эмиром, в Герате началось восстание. Аюб Хан, двоюродный брат Абдуррахмана, был страшно обижен тем, что трон достался не ему. И он объявил войну неверным англичанам, их пособнику — брату и призвал изгнать британцев из страны. Аюб Хан собрал восьмитысячную армию и двинулся к Кандагару, по дороге получая подкрепления. Почему он двинулся на Кандагар, а не на Кабул? А дело в том, что, пока длилась оккупация Афганистана, английское правительство превратило Кандагар в квазигосударство, поставило во главе лояльного сардара, который оказался в полной зависимости от Калькутты. Его права ограничивались возможностью иметь собственный совет и чеканить монету. Английское казначейство выделило специальные средства для организации армии нового «кандагарского государства», британские офицеры занимались обучением солдат. Кандагар был нужен англичанам как запасной вариант — этакий плацдарм для атаки на Кабул, если новый эмир вдруг начнет вести себя слишком независимо. Кроме того, присутствие в Кандагаре позволяло держать под контролем торговые пути. Аюб Хан рассуждал примерно так же — это плацдарм для атаки на Кабул.

Когда известие о походе достигло Кандагара, туда на помощь небольшому британскому гарнизону был выслан отряд в 2500 человек под командованием бригадного генерала Джорджа Берроуза. Точной информации о силах Аюб Хана не было, англичане даже не знали, что у него есть современная артиллерия. Решающий бой произошел у небольшой деревни Майванд, чуть к западу от Кандагара. Генерал Берроуз решил атаковать, не поняв даже, что численность войска Аюб Хана превышает 20 тысяч человек. Когда генерал понял, что ошибся, было уже поздно. Аюб Хан оказался толковым военачальником, во всяком случае он занял до боя господствующие высоты, разместив там артиллерию, причем его артиллеристы были так хорошо обучены, что потом англичане говорили, будто за Аюба воюют русские наемники.

Битва при Майванде длилась несколько часов, часто переходя в рукопашные схватки. Из 2446 англичан были убиты и ранены 1109 (среди них 29 офицеров), а 338 человек — пленено афганцами. Многие из читателей, тех, что постарше, конечно, помнят советский фильм «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» режиссера Игоря Масленникова. И помнят, каким там был доктор Джон Ватсон. Немного наивный, глуповатый, но самоотверженный и честный. А каким его видели первые читатели Конан Дойля? Что они сразу понимали про доктора? Вот как сам герой книги рассказывает о себе в произведении «Этюд в багровых тонах»:

То есть для англичанина, читавшего эти строки в 1887 году, когда «Этюд» был опубликован, Джон Ватсон — это не милый растяпа. Это ветеран «локального конфликта», колониальной войны. Не самый удачливый, не добившийся ни славы, ни медалей, но все же человек, выживший в аду Майвандского разгрома. Не Рэмбо, конечно, не герой голливудского боевика, но человек с определенным набором навыков, знаний, с особым мироощущением. Человек, на глазах которого гибли товарищи, который, вероятно, рубился с афганцами в рукопашной схватке. И понимая это, на доктора и сам смотришь совершенно иначе: в паре Холмс/Ватсон — один аналитик, мыслитель, а второй боец, но при этом человек, не лишенный наблюдательности, которому можно поручить и важные задания, связанные с подбором информации, как, например, в деле о смерти сэра Баскервиля. Это удивительно увлекательное занятие — изучать портрет героя или реального человека на фоне эпохи.

После разгрома англичан при Майванде Аюб Хан решил захватить Кандагар. Гарнизон стал готовиться к осаде, и чтобы избежать удара с тыла, британцы просто выгнали из города всех мужчин-афганцев. В Индию послали телеграмму: «Полное поражение и разгром сил генерала Берроуза. Большие потери среди офицеров и рядовых».

Вскоре мрачное известие достигло Кабула. Английские части как раз в это время начинали передислокацию в Индию, и конечно, тут же было решено их туда не отправлять, а послать десятитысячную группировку во главе с Робертсом под Кандагар. Расстояние 510 километров английские подразделения — пехота, конница, артиллерия, полевой госпиталь, обоз — прошли за 20 дней. Это был невероятный марш, и перепуганный Аюб Хан позиции возле Кандагара оставил и даже отправил Робертсу письмо о том, что вообще произошло недоразумение, а он готов с англичанами дружить. Но Робертс, конечно, ему не поверил, слушать не стал, он был суровый и серьезный вояка. Группировка прямо с ходу вступила в бой с афганцами, и перелом в сражении наступил после свирепой атаки 72-го шотландского полка и 2-го полка гуркхских стрелков. Аюб Хан бежал в Герат. В итоге он вообще покинул Афганистан, перебравшись в 1888 году в Британскую Индию, где ему назначили пенсию от правительства Великобритании.

После двух сражений, где Робертс убедительно разгромил превосходящие силы афганцев, престиж Британии в Азии был восстановлен. На кабульском троне сидел сильный и вполне лояльный англичанам эмир, власть которого была подкреплена победами английского оружия. Афганистан все же стал почти тем, чем его хотели сделать в Калькутте целых 20 лет, — буферным государством, защищающим границу Индии. А это было по-прежнему актуально, потому что, пока англичане разбирались в афганском вопросе, русские продолжили экспансию в Центральной Азии, все больше приближая свои границы к зонам английского влияния.

В 1876 году туркмены-текинцы попытались было перейти в подданство Персии. Русские дипломаты предупредили шахских чиновников, что Петербург этому будет не рад. В 1877 году был совершен поход на текинцев, но русский отряд скоро отступил из-за нехватки продовольствия. Туркмены восприняли это как победу — русские же ушли. Но для военного и политического руководства стало ясно — в сложившейся ситуации, особенно на фоне событий в Афганистане, России придется сдвигать границу еще дальше на юг, потому что огромные пространства от Каспия до Амударьи не могут долго быть ничьими. Они станут или русскими, или английскими. Или, как вариант, афганскими, что фактически означает косвенный контроль англичан над регионом.

21 января 1879 года Особое совещание в составе командующего Кавказским военным округом Великого князя Михаила Николаевича, военного министра Милютина, нового главы МИД Николая Гирса (после провала Берлинской конференции Горчаков ушел в отставку) принимает решение о походе на район Геок-Тепе.

Для похода собрали отряд в 7000 пехотинцев, 2900 кавалеристов при 34 орудиях. Начальником экспедиции был назначен генерал Николай Ломакин, опытный военный, участник Хивинского похода. Ломакин сильно торопился выдвинуться в Геок-Тепе и тщательной подготовкой пренебрег. Хотя он, судя по документам, отдавал себе отчет в том, что противник его будет серьезный. И считалось, что подготовился он неплохо. И силы неприятеля оценил, и отряд серьезный собрал, и резерв подготовил.

В реальности все пошло немного не по-написанному. Войска не заготовили достаточно провианта и фуража, не была проведена разведка позиций противника, и самое главное, штурм крепости 28 августа 1879 года решили организовать, что называется, «в лоб». Артиллерия была разбросана по всему периметру стен, штурмовые лестницы русские не заготовили, а туркмены, как и ожидалось, показали себя храбрыми бойцами и при первой же возможности пошли в контратаку. Потери русских войск были очень большими для Туркестанского театра военных действий: 188 убитых и 276 раненых. Туркмены захватили более 600 новейших винтовок Бердана. Ломакин пытался рапортовать начальству, что ничего страшного не произошло, что противник сломлен и психологически подавлен, а в войсках, наоборот, царит боевое настроение. Когда в столице узнали подробности провального штурма, то Ломакина, конечно, отстранили от командования. Милютин писал в дневнике:

Другое дело, что англичане были не очень уж счастливее. Затяжная афганская война вряд ли их очень уж радовала. Но так или иначе смириться с поражением от туркмен Российская империя не могла. Во всяком случае группировка «силовиков» в правительстве — Милютин, Гирс и генерал Николай Обручев, начальник Главного штаба, убеждали коллег, что «всякий шаг назад в Азии был бы гибельным». Милютин высказывался более определенно по поводу туркменских земель:

«Без занятия этой позиции Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно означают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение».

В итоге Александр II подписал указ о новой экспедиции 1 марта 1880 года. Командующего для этой миссии император выбрал лично, и это был Михаил Скобелев. Сыграло свою роль и его участие в войне с турками, и знание Азии. Скобелев участвовал в подготовке плана похода лично, прочел все донесения Ломакина, собрал все доступные сведения об Ахал-Текинском оазисе, изучил опыт действий английских войск в Афганистане. В указе об экспедиции Александр II писал:

К экспедиции Скобелев готовится тщательно. Заказывает опреснители для соленой воды. Узнав, что англичане во время войны в Афганистане использовали солнечный телеграф — гелиограф, заказывает себе такие же для связи между подразделениями. Как писали в военных книгах той поры, «гелиограф есть оптический прибор, с помощью которого небольшими наклонениями зеркала на горизонтальной оси производят сверкания в условной последовательности, чем изображают знаки и буквы азбуки. Средняя дальность гелиографирования нашими аппаратами — до 25 верст».

На каждую тысячу солдат он берет 10–12 орудий. Каждый солдат имел по две пары сапог, заготовили зимние вещи, а именно 25 тысяч полушубков, 10 тысяч вязаных фуфаек, теплые сапоги, рукавицы из верблюжьей шерсти. Военные грузы для экспедиции везли на берег Михайловского залива на Каспии, оттуда в аул Бами, расположенный в 120 километрах от Геок-Тепе. Аул был точкой сбора русского отряда, и к ноябрю 1880 года там собрали больше 100 пудов провианта, 20 тысяч пудов овса, 2 миллиона патронов, тройной комплект зарядов и снарядов. Сам аул Бами превратили в укрепленный военный лагерь. И чтобы солдаты без дела не теряли боевого навыка, Скобелев требовал постоянно заниматься стрельбой и тактической подготовкой. Для офицеров он написал специальную инструкцию, вот краткие выдержки из нее:

1 июля 1880 года Скобелев проводит разведку боем. Лично ведет отряд на подступы к крепости. 344 пехотинца, 311 казаков и орудия. Операция продолжалась неделю, по итогам Скобелев пришел к выводу, что нужна еще более тщательная подготовка, что штурма с ходу не получится, что надо вести полномасштабную осаду и придется производить минные работы для подрыва стен. Все лето и осень шло пополнение запасов. Одновременно с этим русский гарнизон в Бами отбивал нападения текинцев. Завоз снаряжения Скобелев снова контролирует лично. Он ездит по всей линии снабжения, даже несколько раз переплывает Каспий, чтобы понять, как там, на Кавказской стороне, все налажено.

13 ноября 1880 года Скобелев издает приказ, суровый и мотивирующий:

26 ноября началось выдвижение отряда к Геок-Тепе, в 22 километрах от которого был создан опорный пункт Самурское. Связь между пунктами осуществляется по закупленным гелиографам. Участник похода генерал Александр Верещагин, брат художника, описывал их применение:

«Не прошло двух суток, как Петрусевич приводил в Самурское транспорт, у нас распространяется слух, что он убит под Геок-Тепе. Я бегу на гелиографную станцию, которая помещалась на передней стенке калы и переговаривалась с отрядом, и прошу запросить начальника гелиографов, капитана Максимовича, насколько слух справедлив. Через четверть часа получаю ответ от Максимовича: “Генерал Петрусевич убит и похоронен”».

Скобелев провел тщательную разведку, выяснив максимум возможного о войсках противника: состав, настрой, слаженность. Стоит сказать, что генерал и сам проводил как-то разведывательные мероприятия. После заключения перемирия с турками в 1878 году он, переодевшись в гражданскую одежду, ходил по улицам Стамбула, изучал, записывал, готовился к возможному штурму.

По Геок-Тепе он заставил всех высших провести разведку боем со своими подразделениями, чтобы изучить в боевых условиях местность и тактику туркмен. При этом о штурме речь не идет, русские строят редуты, укрепляют позиции батарей, роют траншеи. К 28 декабря вырыты две параллели, то есть осадные траншеи, ведущие к городской стене. И в ту же ночь текинцы атаковали русские укрепления. Всю ночь русская артиллерия работала по крепости, нагоняя ужас на защитников. Потери в ходе ночной атаки составили 5 офицеров и 91 рядового. Головы убитых текинцы унесли с собой в крепость. В ответ Скобелев передвигает лагерь на 500 метров ближе к стенам крепости. Военный историк, генерал Александр Гейнс описывал действия генерала после атаки:

«Генерал Скобелев, прибывший с резервами, тотчас же начал обходить траншеи, везде с ласковой улыбкой, составлявшей его характерную физиономическую черту в бою, благодарил солдат за молодецкое дело, за отбитие неприятеля; при этом мы имели случай видеть, какое поразительное влияние он имеет на войска: везде, где он проходил, солдаты веселели и даже местами пошучивали».

Ночью 30 декабря туркмены снова атаковали русских. 53 погибших, захваченное горное орудие, боеприпасы, и еще текинцы взяли в плен русского бомбардира-наводчика Агафона Никитина. Они хотели заставить его вставлять в гранаты запальные трубки. Но не смогли. Он был из семьи старообрядцев, крепкий духом и верой человек. Ему отрубили пальцы на ногах и на руках, отрезали уши, вырезали кожу со спины, но он не предал товарищей и не стал стрелять по ним.

Скобелев приказал ускорить работы по продвижению к стенам крепости, потому что ночные атаки, конечно, ослабили боевой дух русских солдат и офицеров. Надо было срочно переходить к решительным, но осознанным действиям.

К 5 января 1881 года до стен оставалось около 100 метров, и Скобелев потребовал начать рыть минную галерею — подкоп под стену. Он пишет приказ: «Все мнения, клонящиеся к отсрочке осады, я отвергаю, и все действия, которые могут отклонить приближение штурма, я не допускаю. Вперед, вперед, вперед! С нами Бог. Никакой литературы, в бой!.. Осада ни в коем случае не будет снята; штурмы будут повторяться до последней крайности. Отступления же из-под Геок-Тепе ни в коем случае не будет».

Солдат и офицеров генерал воодушевляет личным примером. Он каждую ночь в окопах, по его приказу артиллерия пускает ракеты, чтобы освещать местность, а солдаты подсказывают, что лучше бы им не в окопах сидеть, ждать нападения, а отойти чуть назад и оттуда стрелять по текинцам, когда они перелезают бруствер. В ночь на 5 января разведка доложила о том, что туркмены готовят вылазку. Около 12 тысяч человек пошли под прикрытием темноты на русские траншеи, но солдаты, стоя в 30–50 метрах за ними, просто расстреливали атакующих из ружей и пушек. Очевидец, уже упомянутый мной военный инженер генерал Алексей Маслов, так писал об этом:

«“Ро-та, пли! Ро-та, пли!”; остервенелый крик текинцев, напоминающий вой зверей, и торжественный марш Ширванского полка, играющий где-то и как-то оригинально звучащий среди всей этой дьявольской кутерьмы».

Войска Скобелева потеряли 11 человек убитыми, туркменские потери исчислялись сотнями. Больше ночных атак не было. А тем временем саперы рыли галерею. Все тот же Маслов красочно описал, как это выглядело:

В галерее темно, и только в конце тускло светятся постоянно горящие свечи. Вдоль галереи сидят, с небольшими промежутками, рабочие, которые передают друг другу мешки с землей. Впереди раздаются глухие удары мотыги и поскребывание лопаты; здесь работают минеры. Жара и духота страшные; на лицо садится пар от дыхания и подземная сырость; свечи оплывают и горят тускло, и совсем бы потухли, если бы не приток свежего воздуха из вентиляционного рукава. С работающих пот льет градом, но отдыхать некогда».

В ночь с 7 на 8 января крепость подвергли массированному обстрелу. Пушки пробили брешь, текинцы ее заделали под огнем. 10 января Скобелев проводит репетицию штурма — боевое слаживание частей перед решающей атакой. Саперы заложили и подорвали заряды около стен, орудия открыли стрельбу по стенам, и одну из пробоин специальная, как тогда было положено по осадной науке, брешь-батарея держала открытой больше суток.

В полночь на 12 января была дана команда к штурму. Во главе двух штурмовых колонн были поставлены известные в войсках офицеры — полковники Куропаткин и Козелков, отвлекающий маневр был поручен колонне подполковника Гайдарова. Большой резерв оставался в распоряжении самого Скобелева. В семь часов утра началась артподготовка, в 10 часов 30 минут были завершены минные работы, и подрыв стены назначили на 11 часов 20 минут. Все подразделения отвели подальше от головных траншей, чтобы не перебило осколками разрушаемой стены. Очевидец событий, генерал Уральского казачьего войска Александр Лазаревич Гуляев, участник, пожалуй, всех главных Туркестанских походов, описывал это так:

«По нашей траншее то и дело сновали взад и вперед саперные и инженерные офицеры. Скоро они протянули провод и сказали нам, что все готово для взрыва. В 11 часов нам было приказано очистить траншеи и идти скорее назад к Охотничей кале. Сотня была поставлена в самой кале, у гальванического аппарата. Инженерные офицеры Рутковский и Маслов смотрели на часы, “Ну, казачки, сказал Маслов стоявшей сотне, вот через 40 секунд взорвем стену”. Настало томительное ожидание… Полагали, что будет страшно оглушительный гром. Но вот, среди артиллерийской канонады, раздался особенный какой то подземный глухой удар, земля под ногами заколебалась, и громадные глыбы стены поднялись к небу. Некоторые видели в этой земляной массе взлетевших людей…

Кругом загремело “ура”. Мы побежали занимать опять головные траншеи, которые после взрыва были не узнаваемы».

Многих солдат штурмового отряда засыпало осколками, кого-то контузило. Но все пошли в атаку. Инженерный офицер Маслов, упомянутый Гуляевым, тот самый генерал и писатель, рассказывал о штурме так:

«Кучка удальцов, текинцев, теснясь во внутреннем рву, бросились очертя голову отбивать обвал, и между обеими сторонами завязалась перестрелка в упор и рубка шашками… В это время охотники Воропанова уже взобрались за правый парапет и, то перестреливаясь, то схватываясь холодным оружием, наступали по стене. На позиции музыка играла марш и стройно, с барабанным боем подступали резервы… В толпе солдат и офицеров, теснившихся на вершине и по скату обвала, раздалось громкое, бешеное “Ура!”, сверкали штыки и сабли, в облаке дыма и пыли развевалось ширванское знамя (то есть знамя Ширванского батальона. — Прим. авт.). Раздавались крики “Туров сюда подавай! Орудие, орудие сюда!” — и саперы с лихорадочной быстротой, бросая в толпу землей, расчищали лопатами въезд и площадку для орудия. Поднесли туры и мешки. Артиллеристы, перетащив на руках горные пушки через высокую плотину, тянули их к обвалу.

Скобелев сам едва не бросился в бой, его удержали. Но, собственно, бой был не очень долгим, закончили его за два часа, и еще несколько часов военные проводили зачистку крепости. Солдаты вели себя жестко и даже жестоко, стараясь отомстить за зверски убитых товарищей. Назначенный комендантом крепости генерал Верещагин писал в мемуарах:

Навстречу им, тихонько пробираясь между опрокинутыми кибитками, разоренными землянками, разбросанной домашней рухлядью и хламом, тянется длинная вереница кубанских казаков. У каждого из них в руках по ребенку, а у некоторых и по два. Малютки, в крошечных тюбетейках на головах, в страхе жмутся к своим суровым охранителям».

Вслед за бежавшими из крепости текинцами Скобелев послал казаков и драгун. Они гнали туркмен больше 15 километров и рубили всех, кто не успевал скрыться. Женщин и детей вернули в крепость. По данным Скобелева, погибли около восьми тысяч текинцев из примерно 30 тысяч, находившихся в крепости. Через три дня по приказу командующего отряд генерала Куропаткина выдвинулся в сторону Ашхабада и других кишлаков оазиса, имея задачу привести туркмен к покорности русской власти. Вместо двух лет, предусмотренных первоначальным планом, экспедицию против текинцев провели за 9 месяцев. Территория Российской империи увеличилась на 30 тысяч квадратных километров. Маленькая деталь — в этом походе, в осаде Геок-Тепе, принимали участие и сестры милосердия. Среди них была и одна юная графиня. Фамилию она носила Милютина. Да, это была дочь военного министра империи. Она ухаживала за ранеными и больными наравне с прочими медсестрами. Вот примерно так и формируется элита страны. Точнее должна формироваться. В понимании, что такое настоящая жизнь и что такое служение Отечеству.

Впрочем, покорение туркмен этим не закончилось. Хотя население Ахалтекинского оазиса смирилось, присягнуло русскому царю, к Александру II отправилась делегация текинцев. А Скобелев, хоть и громил их нещадно, был восхищен их мужеством и отвагой. Он говорил: «Текинцы такие молодцы, что свести несколько сотен такой кавалерии под Вену — не последнее дело».

В 1882 году начальником Закаспийской области был назначен генерал-лейтенант Александр Виссарионович Комаров, участник Туркестанских походов. Он, конечно, не мог не обратить внимания на туркменский город Мерв, который все еще находился вне зоны русского влияния. Туда на переговоры был отправлен Максуд Алиханов-Аварский. После дуэли тот, напомню, был разжалован и находился в звании штабс-ротмистра. Он посетил Мерв первый раз тайно, под видом купца, в 1882 году, в течение нескольких недель он вел там работу со старейшинами, племенными лидерами, вождями, общался, собирал информацию. В конце 1883 года Алиханов вновь отправился в Мерв, но уже как русский офицер, что было неожиданностью для многих тамошних туркмен, они ведь помнили его как обычного торговца. Но на этот раз он прямо объяснил им, что привез предложение от русского царя и им стоит его выслушать. Причем он ясно дал понять — русские власти знают, что здесь бывают англичане, что они обещают покровительство и поддержку туркменам. Но лучше им быть вместе с Россией. Приведу подробный рассказ самого Алиханова о том, как это было:

В Лондоне и Калькутте были возмущены поведением русских. Новость о том, что Мерв теперь русский, ну или лояльный России, британскому послу сообщил Николай Гирс, как бы между прочим. Посол не нашелся даже что ответить. Другое дело, что возмущение англичан выглядело как-то странно, учитывая, что за год до этого, в 1883-м, эмир Абдуррахман-хан с их помощью занял Пендинский оазис на реке Муртабе, то есть подвинул свои посты ближе к русским границам, а упомянутый Алихановым агент побывал в Мерве и пытался агитировать туркмен против России. И если в Лондоне полагали, что Петербург этого не заметит, то ошиблись. Российская империя на вызов ответила. Хотели? Ну вот вам. #МервНаш.