Книга: Тайные боги Земли
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10

Глава 9

Электропоезд «Нелюбинск-Москва» неспешно вкатил под решетчатый дебаркадер одного из столичных железнодорожных вокзалов. Едва двери вагонов распахнулись, оттуда вывалила человеческая толпа и, подобно шумному горному потоку, устремилась к подземным переходам, через которые можно попасть либо на привокзальную площадь, либо в уютные недра знаменитого Московского метрополитена.
Лица идущих людей были отрешенно-равнодушными. Подавляющее большинство пассажиров этой утренней электрички приехали на работу. Кто-то собирался прошвырнуться по столичным рынкам и магазинам в поисках более дешевого и по возможности качественного товара. Лишь единицы прибыли в Москву, чтобы завоевать ее, подняться над всей этой серой народной массой, сделать так, чтобы о нем узнали сначала в этом городе, потом и во всей стране, а если уж очень повезет и за ее пределами. И все это для того, чтобы потом, проклиная эту самую славу, прятаться за широкими спинами телохранителей и фейс-контролеров престижных тусовочных заведений.
Что касается моей скромной персоны, столь амбициозных задач, как покорение Москвы, России и прочего Мира, я не ставил, поскольку, как человек сугубо практичный, прекрасно понимал, какими последствиями может быть чревата пресловутая слава мирская. Мои планы были довольно скромными: обосноваться в многомиллионном мегаполисе, обзавестись доходным дельцем и жить себе поживать, как говорится: добра наживать. Поскольку какой-либо определенной цели в данный момент у меня не было, я не торопился покинуть провонявший табачным дымом и человеческим потом вагон пригородной электрички и до поры до времени оставался на своем месте, дожидаясь, когда схлынет людской поток.
Через четверть часа основная масса народа была успешно проглочена и утилизирована темными зевами подземных переходов. А еще через десять минут я стоял на привокзальной площади и наконец-то получил возможность вдохнуть полной грудью воздух столицы, изрядно загаженный, между прочим, выхлопными газами и разного рода привокзальными запахами.
Пристроившись в сторонке около мусорной урны, я закурил, стараясь унять дрожь в руках. Вообще-то Москва для меня никогда не была родным городом. По настоянию моей благоверной, все заработанные потом и кровью чеки, а также компенсационные выплаты за ранение, были потрачены на покупку московской кооперативной квартиры – уж очень Людочка жаждала сомнительных столичных благ. Прожил я здесь после ранения всего четыре года, да и те в основном по госпиталям да реабилитационным центрам, а когда меня по-тихому выдворили с моей законной жилплощади, и вовсе по подвалам и теплотрассам скитался – извечным прибежищам лиц без определенного места жительства. Казалось бы, сплошь негатив и разочарование, к тому же семнадцать лет здесь не был, а вот нате вам: ручонки затряслись, сердечко ёкнуло, в голове затуманилось.
Затянувшись горьким дымом, почувствовал себя намного увереннее. Огляделся. Москву я помнил еще времен Гавриила Попова. Это был грязный, неухоженный город – точь-в-точь ее вечно облаченный в неряшливый свитер градоначальник. Теперь, к своему глубокому удовлетворению, я не обнаружил на привокзальной площади зловонных куч мусора, обширных грязных луж и смелых до самоотверженности крыс, снующих повсюду. Вместо разбитого асфальта аккуратная брусчатка, на тротуарах ни одного лотошника с пирогами, шмотками и прочим товаром. Вот только цыган здесь по-прежнему в достаточном количестве. Одна с младенцем на руках вознамерилась подвалить ко мне, по всей видимости, с каким-нибудь заманчивым предложением, но, взглянув в мои честные глаза, тут же развернулась на сто восемьдесят градусов и заторопилась прочь, будто за ней гналась здоровенная свора собак.
Докурив папиросу до бумажной гильзы, отправил оную в урну. Сладко потянувшись, посмотрел на серое неприятное небо, осыпающее столицу самого большого государства белоснежной крупой, весьма колючей, к общему сведению. Почему-то именно сегодня, когда я все-таки решил распрощаться с Нелюбинском, в чью-то светлую голову там, в Небесной канцелярии, пришла мысль обставить это событие соответствующим образом – типа сама природа плачет и так далее. Впрочем, осадки на дорожку, если не ошибаюсь, принято считать доброй приметой. Поднял воротник своего кожаного плаща и, зябко поежившись, направился к гостеприимно распахнутым дверям метрополитена.
Для начала сгонял на Площадь Трех вокзалов, насколько мне было известно, именно там можно было без особых проблем и за умеренную плату снять жилье на любой срок проживания. Мне даже не пришлось выходить на улицу – в одном из подземных переходов я заметил одинокую женщину пенсионного возраста с соответствующей табличкой на груди. Подошел, просканировал сознание – вроде бы все чисто. Зовут Мария Сергеевна Сидякина. Временно проживает на квартире разведенной дочери, и пока та стремительно несется вверх по карьерной лестнице, а заодно подыскивает свое очередное счастье, старушка занимается воспитанием малолетнего внука. Свою квартиру сдает постояльцам из сугубо практических соображений: «Почему бы деньжат не подзаработать, коль имеется такая возможность?»
Я подошел. Мы разговорились. За пару минут без какого-либо магического вмешательства мне удалось расположить к себе женщину настолько, что она безоговорочно согласилась предоставить свою однокомнатную квартиру в полное мое распоряжение аж на целый месяц. Я тут же выразил готовность выплатить аванс и оправиться на смотрины жилой площади. Поскольку нужной суммы в рублях у меня не оказалось, пенсионерка согласилась принять квартплату в иностранной валюте по курсу. Перед тем как спрятать в свой ридикюль выданные мной американские банкноты, Мария Сергеевна подвергла каждую бумажку тщательнейшему анализу, даже посветила на них специальным фонариком.
– Всяко бывает, – удовлетворенно улыбнувшись, ответила пенсионерка на мой невысказанный вопрос, убрала деньги в сумочку и, подхватив меня под локоток, потащила в метро.
Квартира размещалась на третьем этаже кирпичного девятиэтажного дома, расположенного в десяти минутах ходьбы от метро Юго-Западная. Хоть и не самый центр, но и не какой-нибудь перепаханный тяжелой техникой район новой застройки. Мария Сергеевна поначалу пожелала переписать данные моего паспорта, но потом вдруг (не без моей, разумеется, подачи) беззаботно махнула рукой, мол, ни к чему все эти бюрократические формальности. Наскоро ввела меня в курс дела, вручила ключ и быстро умчалась забирать «своего ненаглядного Павлика», оставленного на время у одной хорошей знакомой. При этом обошлось без всяких там ханжеских: «Женщин не водить», «Водку не пить», «Музыку на всю катушку не врубать». Постоялец – мужчина степенный, сам все прекрасно понимает.
Оставшись наедине с самим собой, я расположился поудобнее в мягком кресле да призадумался. Вообще-то определенный план действий у меня в голове уже имелся, но сегодня отчего-то не очень хотелось приступать к его реализации. Квартиру снял аж на целый месяц, так чего же суетиться, чай не конармейская тачанка, чтоб с налету да развороту по цепи врага густой. Деньги у меня пока имеются – довольно крупная сумма. Должно хватить на реализацию моего плана. А коль не хватит, сгоняю в ближайший покерный клуб, с моими-то возможностями впору сразу в чемпионы записаться. Или зайду в какой-нибудь банк и попрошу у хозяина беспроцентный кредит в бессрочное пользование на благотворительной основе, авось, не откажет. Могу встать на Рублевском шоссе с дудкой и пудрить мозги проезжающим мимо олигархам, чтобы те остановились послушать и наградили соответствующим образом непризнанного гения. Короче говоря, в столице существует бесчисленное множество разнообразнейших способов вполне легального обогащения, ибо Москва, фигурально выражаясь, – огромная труба, по которой ежеминутно, ежесекундно движется могучий денежный поток, и главная задача всякого разумного индивида проделать в этой трубе достаточно широкое отверстие и присосаться к нему, да так, чтобы никакими силами невозможно было отодрать. По большому счету, я не был исключением из правил, но в отличие от многих, вовсе не жаждал шальных денег, а хотел их честно заработать, чтобы и с законом, и с собственной совестью оставаться в полной гармонии. А еще я хотел, чтобы на всей Земле наступило Всеобщее Счастье, но это уже в компетенции Господа Бога, которого, как мне внушали с самого детства, в природе не существует.
А не сгонять ли мне в Медведково? Там моя, точнее, теперь уже и не моя, а купленная на мои кровные, квартирка. Делать все равно нечего, не сидеть же и пялиться в «ящик». Посмотрю, что и как. Вспомню, как под детским грибочком собутыльничал с корешами – точно такими же бомжами. Поди, из них и в живых-то никого не осталось. Подивившись столь странному своему желанию, я оторвал зад от мягкого кресла и направился к выходу…
До своего бывшего жилища добрался часа за полтора. Сначала заглянул в одну приличную харчевню, расположенную неподалеку от моего временного пристанища. Отобедав, тормознул мотор. Назвал адрес и прильнул лбом к боковому стеклу, дивясь изменениям, произошедшим со столицей за минувшие годы.
– Впервые в Москве? – спросил водитель, судя по характерной внешности и легкому акценту, выходец с Кавказа.
– Да нет… жил здесь семнадцать лет назад, за это время ни разу сюда не приезжал.
– Понятно… семнадцать лет, – сочувственно зацокал языком таксист и покосился в мою сторону своими темными глазами.
– Да нет, брат, и вовсе я не оттуда, откуда ты подумал. – Широко заулыбался я. – Сроков не мотал. Был, типа, в длительной командировке.
– Ну, это совсем другое дело, земляк! – радостно покачал головой кавказец.
Потом мы долго и нудно продирались через пробки. Вот бы никогда не подумал в годы своей молодости, что на широких московских улицах когда-нибудь появятся заторы таких масштабов. Мой эмоциональный водитель излишне рьяно реагировал на хитроумные обходные маневры некоторых своих коллег по рулевой баранке и, опустив стекло, от всей души костерил лихачей.
Наконец выкрашенный в желтый цвет «Форд Фокус» остановился на пересечении улиц Молодцова и Полярной. Я расплатился и вышел из такси, пожав на прощание руку экспансивному водителю. Отсюда до моего бывшего дома было не меньше двух километров, но я специально решил прогуляться пешочком, растрястись немного после утомительной езды, а заодно посмотреть, как тут все изменилось за семнадцать лет моего отсутствия.
Кирпичную пятиэтажку, некогда элитный кооперативный дом, я нашел не сразу. Сначала немного поплутал среди новеньких высоток. И не мудрено – район Медведково преобразился самым кардинальным образом. Практически все панельные хрущевки были снесены, а вместо них построили красивые современные здания. Я, было, подумал, что и мой дом постигла незавидная участь пятиэтажек, но, в конце концов, мои опасения оказались напрасными, и оказался в до боли знакомом московском дворике.
За то время, пока я находился в пути, погода разгулялась. Противная снежная крупа перестала осыпать Москву. Плотная слоистая облачность постепенно рассосалась. Ласковое весеннее солнышко тут же разогнало печаль-тоску, вызванную недавним зимним рецидивом, и, как результат, праздный люд повылазил из своих душных жилищ на свежий воздух. На детской площадке топтались несколько старушек с малолетними внуками, а может быть, правнуками. У одного из подъездов что-то бурно обсуждала стайка молодых людей. В дальнем углу двора, неподалеку от мусорных баков, распивала спиртные напитки группа лиц маргинальной наружности.
При виде местных бомжей я откровенно умилился – все как встарь, как будто и не уезжал никуда. Сам когда-то вот так же в теплой компании запивал спирт «Рояль» недорогим портвешком, а потом, изрядно загрузившись, шел отдыхать, в зависимости от сезона года, либо в бывший свой подъезд под лестницу, либо в подвал на теплые трубы. А всё свойственная человеку слабохарактерность. Ну, вернулся с войны ущербным калекой, ну, отнеслись к тебе чиновники не так, как по твоему разумению ты того заслуживаешь. Зачем же сразу за бутылку хвататься и горе спиртом заливать? Как результат, остался и без квартиры, и без документов, и без своих честно заработанных наград. А в каком виде я выглядел в глазах соседей? Конечно, люди сочувствовали инвалиду, даже помогали, чем могли. Но я-то прекрасно понимал, что своим внешним обликом и антиобщественным поведением никому особой радости не приношу. Именно по этой причине, однажды протрезвев, я отправился прочь с этого двора, куда глаза глядят…
– Же пёр дю шьен… Тю нэ вьендра па сэ суар…. – донеслось неожиданно до моего слуха. – Коммон сава? Ту ва бьен…
Повернув голову, я увидел своего бывшего соседа Василия Макаровича Головина. Мужчина сидел на лавочке, подставив морщинистое лицо ласковым лучам весеннего солнца, и, немилосердно грассируя, изрекал:
– Сэ тре бьен, мон женераль… Пуркуа па?.. Кель ор аве ву?..
– Здоров будь, Василий! – громко поздоровался я.
Мужчина открыл глаза и, щурясь от яркого солнечного света, недовольно посмотрел на незнакомца, отважившегося прервать самым наглым образом его лингвистические экзерсисы.
– Кому Василий, а кому Василий Макарович, понимашь. Проходи, вьюнош, не засть солнышко!..
– Макарыч, – показушно возмутился я, – сколько лет не виделись, а ты старого кореша взашей, получается! Вспомни-ка, как мы с тобой в восемьдесят восьмом мебель друг другу помогали затаскивать, а потом всю ночь бухали – обмывали, значит, новоселье.
На что Василий Макарович приставил ладонь ко лбу, чтобы солнышко не мешало рассмотреть визитера, и долго-долго вглядывался в мое лицо.
– Не, паря, не припоминаю что-то тебя. Физия твоя, понимашь, мне определенно знакомая, но никак не могу вспомнить, где я ее видел. К тому же, сдается мне, что в восемьдесят восьмом годе ты еще под стол пешком ходил. Так что, мил человек, иди-ка ты своей дорогой, понимашь, и не приставай к занятым людям.
Узнаю хоть и постаревшего, но по-прежнему неукротимого автослесаря-правдолюба, неоднократно пострадавшего от происков «воров-начальничков» еще в годы Советской власти. Василий Головин на шестнадцать лет старше меня, получается, теперь вполне пенсионного возраста. Был он невысок, но кряжист, и в свои шестьдесят с лишком вовсе не выглядел стариком. Познакомился я с ним в далеком восемьдесят восьмом, еще до моего ранения, во время переезда в только что приобретенную кооперативную квартиру. Потом подружились: рыбалка, водка, шашлыки и все такое прочее. Когда со мной случилось несчастье, лишь Василий Макарович хоть и жалел меня, но не сюсюкал, как прочие соседи: «Ой, какой несчастный! Как же ему плохо!», а всячески стимулировал, чтобы я всеми силами отстаивал свои попранные права: «Ты, Андрюха, понимашь, дураком будешь, если этой лярве квартиру уступишь, – напутствовал он. – Отправляйся в милицию, в собес, в военкомат, наконец. Ты герой, понимашь, орденоносец, и закон на твоей стороне. К тому же квартира на твои кровные приобретена…» – и так далее в том же духе. Но у меня тогда не было ни сил, ни желания что-либо отстаивать в этой жизни.
– Ну как же, Макарыч, как же ты меня можешь не помнить?! Андрей я Шатун – сосед твой бывший.
– Эко ты, паря, завернул! – ехидно ощерился позолоченными фиксами бывший мой сосед. – Андрюха Шатун, понимашь, вот уже годков как пятнадцать сгинул. Пил безбожно, теперь, поди, отмаялся. Царство ему небесное…
– Да ты посмотри на меня, Василий, это же я, бывший капитан Шатун!
– А что мне тебя разглядывать?! – громко заорал Василий Макарович, заставив взлететь стайку сизарей, суетившихся неподалеку от лавки. – Ты вон какой бугай, понимашь, Андрюха, к твоему сведению, был инвалид – половина человека, как он сам себя называл. Хотя, – заметил он, поменяв гнев на милость, – похож ты на него здорово. Может, ты ему, понимашь, брат или еще какая родня?..
Упорство пенсионера и его категорическое нежелание признать во мне блудного соседа поначалу меня сильно удивило, но я быстро сообразил, что в теперешнем своем обличье вряд ли могу претендовать даже на свой истинный возраст, не говоря уже обо всем прочем. Прямо на ходу я придумал красивую «легенду» и, присев на скамью рядом с недоверчивым Макарычем, тут же принялся ее излагать, густо перемежая правду самым невероятнейшим вымыслом:
– Хочешь верь, Макарыч, хочешь не верь, но это все-таки я – твой бывший сосед Андрюха Шатун. И вовсе-то я не умер тогда, а уехал из Москвы, чтобы не мозолить глаза соседям и своей благоверной. Какое-то время скитался по разным городам, потом осел в одном городишке сверхсекретном. Там на меня обратили внимание ученые и предложили поучаствовать в медицинском эксперименте. Короче, о таких вещах как «стволовые клетки», надеюсь, ты слышал?
– Дык, кто ж об них не слыхал, – понимающе закивал головой Василий Макарович, – об этом сейчас, понимашь, каждый божий день по телику талдычат. И еще…
– Ну так вот, Василий, – пришлось мне перехватить инициативу у излишне продвинутого в вопросах медицины соседа, – стараниями этих самых ученых у меня вновь выросли утраченные конечности, а также глаз. Даже шрамы повсеместно рассосались. Помолодел, как видишь, это – как мне объяснили доктора – побочный результат. Было очень больно, скажу тебе, особенно, когда кости ломали и вновь сращивали, – на меня неожиданно накатило вдохновение, и я продолжал самозабвенно врать: – А еще пункцию из позвоночника брали каждую неделю. Неприятная, скажу тебе, процедура, и кромсали мое истерзанное тело нещадно, чтоб до этих самых стволовых клеток добраться. Короче, повезло мне, Макарыч, – один я из сотни подопытных выжил…
Я прикусил язык, сообразив, что слегка перегнул палку, навесив на ученых вину за никогда не существовавших «жертв чудовищных экспериментов».
Вопреки моим опасениям, Макарыч не обратил никакого внимания на последнюю оброненную мной фразу. По всей видимости, он сразу и безоговорочно поверил моей незатейливой выдумке и теперь в оба своих подслеповатых глаза пялился на восставшего из мертвых бывшего алкаша-инвалида. Наконец откровенное удивление на его лице сменила столь же неподдельная радость.
– Ну, ты даешь, понимашь, а я-то смотрю, понимашь, ну вылитый Шатун! Неужто, наша медицина эдаких высот достигла? Эвон по телику все про америкосов да япошек, понимашь, мол, какие умные, а тут…
Макарыча буквально распирало от гордости за свою великую Родину. Он вскочил с лавки и беспокойно забегал взад-вперед. Истощив запас восторженных эпитетов в адрес отечественной науки, а также, изрядно подустав от эмоционального всплеска, он вновь вернулся на свое место и потребовал от меня полного отчета с конкретными координатами, а также именами.
– Не, Макрыч, я подписку давал.
Святое для уха каждого бывшего советского человека слово «подписка» произвело магическое действие, и излишне любознательный сосед тут же пошел на попятную.
– Коль нельзя, значит нельзя, мы также не без понятия, чай, сами на Даманском служили. – В приснопамятные времена советско-китайского конфликта шестьдесят девятого года Макарыч служил на тамошней погранзаставе, о чем упоминал при каждом удобном случае. У него даже по этому случаю медаль имелась «За отвагу» и грамота от командования Дальневосточного Военного Округа. Вышеозначенные регалии частенько помогали склочному правдолюбу выходить победителем из самых серьезных схваток с вышестоящим начальством.
– В таком случае, Макарыч, давай что ль обнимемся? – предложил я.
Сосед не возражал, и мы с ним крепко, по-мужски, обнялись и пожали друг другу руки.
– Слышь, Андрюха, – засуетился Василий Макарович, – а давай ко мне. Посидим, понимашь, чайку попьем, а то вон, – он указал рукой на трех стоящих неподалеку старушек, откровенно пялившихся на нашу парочку, – вылупили зенки, театр им тут, понимашь, балаганный.
– Ты вообще-то как насчет этого дела? – поинтересовался я, легонько щелкнув себя по горлу.
– Вообще-то, понимашь, врачи запретили, говорят: «Будешь пить и курить, долго не проживешь». А ты сам посуди, Андрюха, на кой мне такая жизня, коль нельзя ни выпить, ни покурить? – С этими словами он залез в карман своей куртки и достал оттуда пачку «Честерфильда» и протянул мне. – Угощайся, старшой сынуля у меня теперь в крутых бизнесменах, отстегивает бате на хороший табачок. Говорит: «Если не можешь бросить, кури заграничные». Так я скажу тебе, паря: дерьмо эти заграничные. Помнишь, в конце восьмидесятых табачок в дефиците оказался? Так я тогда самосад на даче выращивал – вот это был, понимашь, горлодер – чистый цимес, как говаривал один мой знакомый – Абрам Зигмундович.
– Спасибо, Василий, у меня свои, – отказался я от угощения и, вытащив из кармана пачку «Беломорканала», в свою очередь, предложил приятелю.
– Не, Андрей, от таких я давно отвык, – улыбнулся Макарыч, – кашель, понимашь, ажно легкие выворачивает наизнанку. Эти тоже не подарок, но полегче нашенских будут – не так душат, потому как «лайт».
Молча выкурили: он – свою английскую сигарету, я – беломорину. Легким щелчком отправив окурок в недолгий полет к ближайшей урне, я дружески хлопнул приятеля по плечу.
– Ты, Василий, пока поднимайся к себе, а я в магазин сгоняю, что-нибудь к столу прикуплю. Кстати, Алевтина Константиновна, надеюсь, жива, здорова и не откажется пропустить рюмашку-другую, как в старые добрые времена.
– Ты это, не парься насчет Альки. Уехала на неделю к Натахе – если помнишь, младшая моя. Родила дочка, понимашь, второго внука, вот мы и помогаем по очереди. Так что обойдемся без торта и сладкого вина.
– Э… Макарыч! Да ты у нас, смотрю, уже дед со стажем. Поздравляю от всей души!
– Дык не моя заслуга, – засмущался откровенно довольный Макарыч.
– Ладно, потом поболтаем про твоих внуков. Побежал я. Короче, жди.
– Слушаюсь, вотр екселенсе, – отчеканил Макарыч.
– Чего это ты вдруг на старости лет решил по-французски выучиться?
– Это все внучка моя. Сама учится во французской спецшколе, понимашь, ну и нас с Алевтиной потихоньку приобщает. Говорит, дескать, каждый культурный индивид обязан владеть французским языком. Специально приезжает по субботам, понимашь, проверить домашнее задание и загрузить деда с бабкой на следующую неделю. Короче, скоро я и Алька будем свободно чесать на языке Вольтера и Мольера.
– А… понятно. Я уж было подумал, что ты на старости лет заговариваться начал…
Минут через сорок, отягощенный объемистыми пакетами с выпивкой и закусью, я давил на кнопку дверного звонка квартиры своего приятеля. Дверь оказалась не запертой, о чем громогласно известил сам хозяин.
Василий находился на кухне. Он вертелся у газовой плиты и со знанием дела помешивал шкворчащую на сковороде картошку. На кухонном столе возвышалась трехлитровая банка маринованных огурцов.
– Алевтина закатывала, – кивнув головой в сторону банки, похвастался Василий Макарович, – мастерица она у меня, понимашь, насчет всяких там заготовок. Я ей говорю: «Побереги себя, старуха. Кому нынче нужны твои огурцы и помидоры, коль их в магазине пруд пруди?», а она мне на это: «Ничего-то ты, дед, не понимаешь. У нас все на перегное и без яду, а на прилавках – сплошь химия. Пока я жива, мои внуки будут питаться здоровой пищей». Кремень, понимашь, а не баба. Но с понятием.
Пока Макарыч расписывал достоинства своей супруги, я выкладывал на стол содержимое принесенного мной пакета. Мелочиться не стал, зная неугомонный характер приятеля, из выпивки купил бутылку хорошего коньяка, пару пузырей родной водяры, для комплекта литровый вискарь и полдюжины банок пива, настоящего чешского, на тот случай если Василий Макарович наутро очень возжелают похмелиться. Для закуси приобрел пару банок красной икры, дорогой сырокопченой колбаски, сыру и еще много чего по мелочи.
– Ну ты даешь, Андрюха! – искренне изумился Василий. – Не многовато ли будет?
– Так запас… он, как говорится, кое-где не лишний, к тому же, лучше иметь под рукой пузырь, чем лихорадочно метаться по темноте в поисках дежурной точки.
– Вообще-то верно. В таком случае, накатывай для разгону, пока картофан, понимашь, жарится.
– С чего начнем, Василий?
– А давай-ка коньячку тяпнем, – махнул рукой хозяин…
Пол-литровая емкость с коньяком опустела аккурат к тому моменту, когда окончательно «дозрела» на сковороде картошка. За это время Макарыч успел поведать мне про всех знакомых мне соседей и о моей бывшей жене. Как оказалось, Людмила лет пятнадцать назад вышла замуж за какого-то «богатенького», но «плешивого и рябого – не чета мне» мужичка. Квартиру продали «чебурекам». С тех пор о ней ни слуху ни духу. По большому счету я обрадовался, что моя бывшая здесь больше не живет – даже помыслить не могу, что бы я сделал с этой стервой при встрече. Хотя, пораскинув мозгами, решил, что, не придумай Людмила коварный план моего выселения, вполне вероятно, я давно бы лежал на каком-нибудь столичном кладбище, а может быть, мой прах покоился в районном колумбарии. Короче говоря, к тому моменту, как закончился коньяк, я отпустил все грехи бывшей своей второй половине и мысленно пожелал ей тихого семейного счастья с рябым да плешивым.
Опрокинув последнюю рюмку солнечного напитка, Макарыч смачно крякнул, закусил долькой лимона и посмотрел на меня слегка осоловелыми глазами.
– Знаешь, Андрюха, почему советскому человеку всегда внушали, что коньяк пахнет клопами?
– Почему же?
– А все для того, понимашь, чтобы больше пили водку. Коньяку мало, и для его изготовления нужен виноград, а для производства водяры опилок на каждой пилораме немерено. Вот они сволочи и понапридумывали насчет клопов, мол, побрезгует пролетарий – нам больше достанется.
Поскольку Макарыч не собирался довести до сведения единственного своего слушателя и собутыльника, кто такие эти загадочные «они», пришлось мне задать ему соответствующий вопрос:
– И кто же, по-твоему, были эти злодеи?
– Ну как, кто? – не без превосходства посмотрел на меня хозяин. – Конечно же, партократы – олигархи советские. Запустили утку про клопов, понимашь, вот трудящийся человек вместо благородного напитка травил себя всякой гадостью. А в результате резекция желчного пузыря. – Он осторожно коснулся своего правого бока. – Знаешь, как больно было, когда пузырь закупорило – ни вздохнуть, ни охнуть. К тому же, два дня перед операцией, понимашь, весь желтый, как китаец, ходил.
– Зато сейчас на прилавках разнообразие сортов и этикеток, – ехидно заметил я. – А внутри все одно и то же, хоть за сто рублей, хоть за тыщу. А куда деваться? Выпить-то хочется.
– Прав ты, Андрюха, – в знак согласия Макарыч «свернул голову» вискарику и разлил напиток по стопарям. – Иногда мне кажется, что над всеми нами, русскими, проводят какой-то эксперимент. Сотворят, понимашь, какую пакость и наблюдают – выживем мы или загнемся. Смотрят, выжил русский человек, значит, нужно что-нибудь погнобливее выкумарить. Вот теперь черных на нас напустили. Идешь по улице, а вокруг одни они, ажно не по себе становится. Раньше на весь мой родной Крюков из всех иностранцев был один китаец. Ты не поверишь, но звали его Хуэй. Ну, народ немного переиначил – для удобства пользования удалил одну букву. Впрочем, китаец не обижался. Ездил себе на лошадке, всякую старую одежду и дырявые самовары у местного населения скупал, точнее, осуществлял натуральный обмен: за тряпье и цветмет расплачивался отрезами ситца, карамельными петушками, хлопушками и пугачами. Теперь брат мне пишет, не стало проходу от всяких таджиков, азербайджанцев и прочих инородцев. А что в Москве творится! Прут, будто у нас тут повсюду медом намазано. При Советской власти такого не было.
– Ага, при Советской власти всё больше мы к ним ездили: Нурекскую ГЭС возводили, Ташкент после землетрясения отстраивали, Карабогазгол от Каспия плотиной отделяли и, вообще, учили уму-разуму. Вон даже до Афгана добрались. А теперь они всех русских либо перерезали, как баранов, либо домой отправили, а сами-то ничего не умеют, ни в чем не смыслят, вот и приперлись на наши головы от своей разрухи да голодухи. По мне вообще-то приехали и пусть себе живут, но так ведь не бывает. Рано или поздно их станет столько же, сколько нас, а потом еще больше, и тогда мы будем вынуждены либо устроить им то, что они устроили в своей Фергане в конце восьмидесятых, а потом и по всей Средней Азии, либо жить по их законам. Представь, мусульманское население Смоленской, Калужской или Рязанской области потребует отделения от прочей России… Бред?.. Абсурд?.. Сербы также так считали, когда с распростертыми объятиями принимали беженцев-албанцев, а получили Независимую республику Косово. Конечно, все произойдет незаметно, исподволь, в течение не одного десятилетия и не одного поколения. А вот когда их станет много, и продажные чиновники позволят им построить на православной земле свои мечети, пиши – пропало. Философия незатейливая и умещается в нескольких словах: земля, на которой стоит мой храм, принадлежит моему богу, а значит – мне. И появится на карте Санкт-Петербургский эмират, Московский халифат, Великая Рязанская Джамахирия, Сибирский каганат. Как тебе такой вариант развития истории?
– Да ну тебя, Шатун! Горазд ты мирных людей пугать. Давай-ка лучше по граммульке оприходуем за светлое, понимашь, будущее.
– Не возражаю.
Мы подняли бокалы, чокнулись, дружно опрокинули золотистый вискарь, затем так же дружно взялись за вилки.
– А знаешь, что я тебе скажу, Андрюха? – схрумкав очередной маринованный огурец, заявил Василий Макарович. – Все это нашествие проистекает от нашей лени… Не… не… ты погодь, не перебивай! Если помнишь, в тридцать второй квартире одинокая пожилая женщина жила. Ни родни у ней, понимашь, ни друзей, жила себе старушка-одуванчик, перебивалась на скромную пенсию. И вдруг приспичило ей, понимашь, пожить по-человечески. Заключила договор с какой-то фирмой, мол, те ее до самой смерти опекать будут и обеспечивать всем необходимым, а за это, после ее ухода из жизни квартира достанется этим фирмачам. Ну, и что ты думаешь? Нашли ее однажды мертвой в собственной квартире, вроде бы как отравилась таблетками. Приезжала милиция, понимашь, разбиралась. Всё списали на несчастный случай, мол, бабуля старая, переборщила с дозой, а то, что вся физия у нее разбита была, это, понимашь, «упала с кровати». Квартирку потом, как водится, продали «наследнички», мать их… Ну так вот… к чему я все это… Видишь ли, Андрей, мы как эта пожилая женщина, неспособны существовать на мизерную пенсию, а красиво пожить хочется так, чтобы за нами и дерьмо убрали, и пожрать повкуснее подали да прям в кроватку… Вот и понаехали всякие, охочие до нашей «квартиры», понимашь. А что? Не так что ли? Высунь нос из окна и посмотри. Кто на стройках за гроши горбатит? Кто в наших дворах мусор убирает? Кто на такси народ развозит? Кто асфальт укладывает?.. А что же мы сами? Сидим по офисам, якобы чего-то делаем, а на самом деле штаны протираем, понимашь. Вот я у своего старшего спрашиваю: «В чем, Серега, заключается польза для государства от твоего, понимашь, бизнеса?» А он, знаешь, что мне на это отвечает?
– Ну и что же? – с интересом спросил я.
– А то, что движение денежных потоков, понимашь, регулирует. Они не только ничего не производят, они даже ничего не продают, окромя каких-то ценных бумаг. Короче, торгуют воздухом и из этого воздуха за день такие бабки делают, что мне, трудящемуся человеку, за всю жизнь не заработать. Брокеры, мать их!.. А дерьмо за ними убирают таджики, и дорожку, чтобы им мягко ходилось, мостят те же таджики, и детей их учат они же, и лечат нас теперь также таджики! А всё потому, что наши хозяйва, понимашь, не желают за честный труд платить честные деньги своему народу. Вот учителя и врачи подаются в брокеры да менеджеры, а на их место приходят полуграмотные таджики и прочие инородцы с купленными дипломами… Вот я, к примеру, мужик еще крепкий и вполне мог бы гайки крутить в каком-нибудь гараже или автосервисе, но там уже все занято – кругом черные, а русскому человеку: «Извините, рабочих местов нету». А почему?.. Да потому, как знают, что за пять тыщь в месяц я не стану горбатиться на доброго дяденьку. Это хорошо, что у меня Серега такой предприимчивый – родителей обеспечивает и младшим помогает, а попробуй-ка на нашу пенсию прожить! Вот то-то и оно, понимашь. А все из-за того, что сами мы по большей своей массе – хамы и быдло. Потому нас постоянно лицом в дерьмо не только у себя, но и в заграницах особенно не привечают…
– Вот здесь Макарыч я с тобой полностью солидарен, – поддержал я не на шутку разбушевавшегося ветерана. – По окончании училища, как тебе известно, я полгода служил в ГСВГ. Если ты когда-нибудь бывал в Германии, наверняка видел растущие вдоль дороги фруктовые деревья: ну там яблони, сливы, груши, абрикосы всякие. Казалось бы, подходи, рви себе на здоровье, сколько душе угодно, немцы в этом плане народ не жадный. Нет, наши бравые бойцы подгонят к дереву грузовик, подадут задом и бортом по стволу, чтобы, значит, урожай сразу в кузов. А в Афгане что творили! Хозяйничали хуже, чем у себя дома: баранов воровали, девкам под чадру заглядывали, в недружественных кишлаках мародерствовали по полной. А теперь, что выкамаривает за рубежами наш брат россиянин? Вроде бы живет себе человек в каком-нибудь Урюпинске, с соседями ладит, ни с кем из сослуживцев не ссорится, даже на улице не матерится. Но стоит ему попасть в какое-нибудь цивилизованное место, дорваться до халявной жратвы и выпивки, так в нем сразу великоросс просыпается. Откуда чего берется? Иначе говоря, хамство так и прет, как будто весь мир занял у него деньги и не желает возвращать…
Неожиданно у меня перед глазами начала сгущаться кровавая пелена. Окружающие предметы в мгновение ока заволокло клубящееся красное облако. Но не успел я толком испугаться, как в голове вновь прояснилось, мутная пелена спала, и я почувствовал необыкновенную ясность, как будто и не пил вовсе. Разговаривать о политике как-то вдруг расхотелось. Я вспомнил, что на дворе уже стемнело, а мне еще добираться до съемной квартиры через всю Москву. Наполнив рюмки, я предложил собутыльнику:
– Давай, Макарыч, по последней. Засиделся я у тебя, пора и честь знать.
На что бывший сосед покачал укоризненно головой и обиженным тоном произнес:
– Ты что, Шатун, совсем сбрендил?! Да за кого ты держишь Василия Макаровича Головина?! Да что бы я в такую темень, понимашь, выпроводил за порог своего друга?! Неужели ты думаешь, что в моей трехкомнатной квартире не найдется, где гостю переночевать?! Не, Андрюха, никуда я тебя на ночь глядя не отпущу! Вот выспишься хорошенько, а по утряне отчалишь по своим делам. И не спорь со мной! Лучше давай-ка еще по маленькой.
Зная неукротимый хозяйский норов, я особенно не сопротивлялся. Поломался, конечно, для порядка, но, в конце концов, все-таки позволил себя убедить остаться на ночь.
Наши посиделки затянулись за полночь. А куда торопиться? Макарыч – заслуженный пенсионер, я – пока что безработный с неопределенным статусом. Мой бывший сосед поведал мне о своем житье-бытье, о детях, внуках, как водится, пожаловался на современную молодежь, непредсказуемую погоду и свое изрядно расшатанное здоровье.
Мне прямо по ходу пришлось придумывать «историю» моей жизни. Впрочем, особенно не изгалялся, работал, де, в одной государственной конторе бухгалтером. Короче все эти годы прожил скучно, но вполне обеспеченно.
– Женат, поди, и детишки есть? – поинтересовался хозяин.
– Не, Макарыч, не сподобился второй раз – одной лярвы хватило, чтобы охоту к семейной жизни отбить навсегда.
– Полно тебе, Андрюха, ты мужик еще о-го-го, поди, бабы прохода не дают. Так что у тебя все впереди. Встретишь еще свою кралю-зазнобу, деток нарожаете. Негоже, чтобы опосля такого красавца на Земле не осталось многочисленного потомства.
– Спасибо, Макарыч, за заботу, – ухмыльнулся саркастически я, поднимая рюмку. – Давай лучше за твоих выпьем. Значит, Серега в люди выбился?.. Молодец парнишка, он из всех твоих чад еще тогда самым шустрым был. Так что, Василий, чтоб у них все было хорошо, и чтобы внуки твои не болели, а вам с Алевтиной желаю дождаться правнуков и праправнуков.
– Эко хватил, – покачал головой ветеран, после чего лихо опрокинул обжигающую жидкость в свое луженое нутро и самозабвенно крякнул…
После того, как мы допили бутылку виски, неугомонный Макарыч возжелал, было, продолжения застолья. Но я не поддержал это заманчивое предложение, поскольку хозяин и без того еле-еле лыко вязал. А если бы хватил вдогон еще и водочки, что с ним было бы на следующее утро? Покопавшись у изрядно захмелевшего пенсионера в голове, я выяснил, где находится свежее постельное белье, после этого отвел слабо сопротивляющегося выпивоху в его спальню. Затем прибрался на кухне: вытер стол, помыл посуду, выбросил в ведро пустые бутылки.
После чего проследовал в гостиную. Пьяным я себя не чувствовал, хотя было выпито изрядно. В старомодном шифоньере обнаружил постельные принадлежности. Одеяло и подушку извлек из бельевого отсека дивана. Постелил себе на разобранном диване, затем минут пятнадцать постоял под душем. Хорошенько обсохнув, с чистой совестью завалился спать. Думал, сразу отрублюсь, но не смог. Ужасно раздражали посторонние шумы: скрипы половиц в соседних квартирах, негромкий звук включенного опять-таки кем-то из соседей телевизора, шум автомобилей за окнами. Особенно раздражал богатырский храп Василия Макаровича. А все оттого, что за долгие годы жизни в своей берлоге я привык засыпать в полной тишине.
Повертевшись с полчасика, понял, что мне необходимо чем-нибудь занять себя. Считать ворон – занятие непродуктивное, поэтому я решил заняться пошатнувшимся здоровьем хозяина, хотя бы для того, чтобы избавить его от невыносимого храпа. Без какого-либо труда скользнул в астрал, затем направил частичку своего сознания к лежащему в соседней комнате Макарычу. Беглого взгляда мне хватило для того, чтобы составить полный список его заболеваний. Ничего особенного – обычный старческий набор, связанный с общим износом организма. Еще через пять минут мне удалось подтянуть мышцы мягкого нёба ветерана и тем самым навсегда избавить его от противного и даже опасного для здоровья храпа. Потом я занялся общей астральной терапией порядком потрепанного вместилища неугомонного духа своего приятеля. Мне хватило ума не запустить весь комплекс оздоровительных процессов одновременно, поскольку неизвестно, как отреагирует психика пожилого человека, если завтра утром он проснется не заслуженным пенсионером, а полным сил тридцатилетним шалопаем. Я протестировал и подготовил к запуску регенеративные механизмы, запрограммировав их на поэтапное включение таким образом, чтобы омоложение моего приятеля произошло примерно за полгода. Представляю, как начнут охать и ахать родственники Макарыча после того, как мужик прямо на глазах начнет превращаться в добра молодца. Придется через недельку сюда еще разок заглянуть, чтобы заняться Алевтиной Константиновной – негоже мужу молодеть в одиночку – от переизбытка гормонов могут в голову всякие нехорошие мысли прийти, а крайним окажется Шатун.
Убедившись в том, что, выражаясь языком высокой политики, «процесс пошел», я вышел из астрального погружения. А через минуту провалился в волшебный светлый мир ночного видения, подаренного мне безгранично щедрым Морфеем.
Назад: Глава 8
Дальше: Глава 10