74
Этой ночью Джиму не спалось, несколько раз он вскакивал с кровати и выхватывал из-под подушки пистолет – в дальнем углу возле двери ему мерещился чей-то силуэт, пристально смотревший на Джима и гипнотизировавший его взглядом.
Дважды Джим зажигал свет, ходил выпить воды, но наваждение не покидало его, так что приход Федора, игравшего роль местного будильника, он воспринял как освобождение от затянувшегося кошмара.
– Утро уже, – сказал Федор.
– Да, я понял.
Джим сел и растер руками лицо.
– Иди завтракать, нам нужно ехать.
– Куда?
– Там узнаешь.
Джим пожал плечами: нужно – значит, нужно, ему не впервой играть в загадки.
– А Тони?
– Он уже на кухне, говорит, не спалось сегодня.
– Хорошо, сейчас приду.
Наскоро умывшись, Джим постоял перед зеркалом, стараясь, как учил Инструктор, увидеть себя всего разом. Конечно, для этого больше годилось зеркало, где человек мог видеть себя в полный рост, но за неимением такового Джим смотрел в половинное и пытался «собраться».
Темные круги под глазами, несколько легких порезов на скулах. Джим смотрел на свое отражение и не узнавал себя, это был совсем другой человек.
На просторной кухне сидел Тони и поедал какую-то клейкую кашу. Старые синяки с его лица еще не сошли, а он уже заработал несколько новых. Его нос и губы распухли.
– Что так смотришь? Плохо выгляжу?
– Да нет, – пожал плечами Джим, садясь к тарелке с остывшей кашей.
– Я не выспался, все кошмары какие-то мучили. А ты как?
– Тоже не очень. Перенервничал. Не знаешь, куда нас повезут?
– Нет, все хранят таинственное молчание, но оружие приказано взять.
– Что это за каша? – Джим с сомнением поковырял ложкой студенистую массу.
– Овсянка.
– Вчера то же самое называли перловкой.
– Перед рассветом наблюдал, как возле забора во дворе что-то откапывали…
– Ну я же ем! – Джим ударил по столу ложкой.
– А еще видел, как приехал Готлиб. Харя у него была довольная.
В кухне появился Федор.
– Пора.
– Уже идем. – Джим поднялся, так и не притронувшись к еде. – Оружие брать?
– Да, возьми.
Они спустились во двор в тот момент, когда Тапильский и Билли закидывали в багажник второй машины большой пластиковый мешок.
– А где Моран? – спросил Джим у Федора.
– Они с Готлибом уже уехали.
– Мы поедем за ними?
– Да.
За рулем джипа оказался его бессменный водитель – Стас. Он выглядел столь же невозмутимым, что и накануне. Рядом с ним сел Федор, Джим и Тони – сзади. Остальные разместились во второй машине.
На этот раз ехали по незнакомому маршруту. Немного попетляв, машины свернули на запад, к городской окраине. Потянулись промышленные зоны, бетонные узлы, складские ангары. Дорога становилась все хуже, скоро позади остался даже разбитый асфальт, и автомобили запрыгали по колдобинам грунтовой дороги.
Ехали минут сорок, миновали лес, заросшие жесткой травой холмы и наконец выкатились в небольшую долину. Вдалеке виднелось озеро, а слева возле рощи стоял уже знакомый Джиму и Тони серый микроавтобус – в нем привозили к кинотеатру Джозефа.
Когда подъехали ближе, Джим узнал Морана, чуть дальше, глядя на озеро, стоял Готлиб, рядом с ним трое сотрудников из дома-тюрьмы, где содержали почетного пленника – майора Вагнера.
Джип остановился, Джим и Тони вышли на воздух – дышалось здесь хорошо.
– Это все от озера! – вместо приветствия сообщил Моран. – Сколько бываю здесь, не перестаю удивляться, как свежо и хорошо на его берегах.
– Что мы здесь делаем, сэр? – спросил Джим. Ему не нравилось это представление для двух человек.
– Я хочу поблагодарить вас за отличного пленника, он оказался на редкость разговорчивым.
– Она… заговорила? – спросил Джим, слегка удивившись.
– Она говорила и не могла остановиться, он сдавала всех, кого знала и о ком хоть раз слышала. Полиция, мэрия, налоговые службы – везде, где имелись люди Тильзера, с которыми она контактировала, все они теперь у нас в архиве. Она даже рассказала, как убила нашего сотрудника Леера.
– Она объяснила, зачем это сделала?
– Да. Он оказался крепким парнем и не поддался на ее чары. Поняв, что он ее раскусил, она свернула ему шею. Потом принялась за Джозефа, этот был ей по зубам, он рассказал про меня, про нашу организацию, к счастью, он не так много знал, да вдобавок помешался от любви, так что больше наговорил всякой дребедени, чем реальных фактов. Например, сказал, что у меня есть колбасный завод. К сожалению, ваша девочка была всего лишь орудием, пусть и непревзойденным по своей эффективности. Исполнителем высокого класса. Никаких стратегических сведений ей не сообщали, только отдельные тактические вопросы, без которых невозможно было участие в операциях. За свою карьеру она уничтожила четыреста тридцать два человека, у нее отличная память, всех их она помнила по именам, полная исповедь теперь лежит в архивах отдельным файлом.
– А что с Джозефом? – перебил Морана Тони.
– Он умер.
– Они успели убить его?
– Ничуть не бывало, он умер от истощения. Во время взрыва в зале его всего лишь поцарапало кусками штукатурки, он жил еще какое-то время, бредил, пока его везли на «Скорой помощи», но в больнице во время первичного осмотра умер.
– Подумать только, – покачал головой Джим, невольно примеряя эту ситуацию на себя.
– Нет, не думаю, что с вами могло случиться подобное, – угадал его мысли Моран. – Вы ведь были под присмотром ваших товарищей, вы питались, а наш дурачок отказывался от еды. Чему же тут удивляться?
– Что еще она сказала? – спросил Джим, полагая, что дикарка могла говорить о нем.
– Она сказала, что их руководство знает о готовящейся с нашей стороны большой операции и решило во что бы то ни стало выяснить подробности. Времени у них было мало, поэтому решили применить простое и действенное оружие – Эмми.
«Джеки», – мысленно поправил Морана Джим.
– Но поскольку информационный канал не налаживался, последовал приказ – всех, кто подозревался в сотрудничестве с отделением «Р», попросту уничтожать. Действие тупое, но не лишенное смысла. Если выбить из нашей организации десяток-другой опорных фигур, тыловая поддержка операции окажется под вопросом.
– Что в итоге, сэр? – спросил Тони, заметив, что Готлиб и остальные смотрят в их сторону.
– А в итоге вот что. После откровений этой воительницы мы, испытывая к ней даже что-то вроде благодарности, отправили ее в камеру, а спустя сорок минут мне доложили, что она совокупляется с охранником второго контура. Охранник первого со спущенными штанами и свернутой шеей валялся в ее камере.
Джим и Тони переглянулись.
– Да, и тогда нам с мистером Готлибом стало ясно, что мы не можем ее контролировать и, несмотря на всю ее ценность, оставлять эту «пятую колонну» в собственном тылу накануне операции просто не имеем права…
Моран театрально взмахнул рукой, и на сцене показалась Джеки.
Ее руки были скованы наручниками, однако платье и прическа оказались в порядке. Джеки встряхнула головой и взором победительницы обвела войско противника.
Джим улыбнулся. Это была прежняя Джеки, сильная, очаровательная и не знающая поражений.
– Прошу вас, мисс, – громко произнес Готлиб и покосился на Джима.
– Пойдемте, час пробил, – напомнил Моран.
Джим и Тони двинулись к невидимому рубежу, где пока стоял только Готлиб, остальные находились чуть дальше. Тапильский разинув рот смотрел на просвечивающий сквозь прозрачное платье силуэт.
– Можете идти, мисс, вы свободны, – сказал Готлиб, жестом благодетеля указывая на ведущую к озеру тропинку.
Джеки сделала книксен, посмотрела на Джима и весело ему подмигнула, а затем легкой, раскованной походкой пошла вперед, словно на ее руках не было наручников.
– Ну, мистер-супермен, прошу – ваш выстрел.
– А почему я? – спросил Джим и посмотрел на Морана, ища у него поддержки.
– Вы должны показать свою твердость, Симмонс, почему же не проверить ее сейчас? Давайте, пора…
Джим машинально вынул пистолет, передернул затвор.
– Ну, что же вы?
– Буду стрелять на тридцать метров, – сказал он, чувствуя, как деревенеет язык и холодеют ладони.
Ветер развевал блестящие волосы Джеки, на ее шее болтались бусы из сушеных плодов. Набедренная повязка делала ее неотразимой, а вдалеке виднелись бетонные колпаки Двадцать Четвертой базы.
Джим улыбнулся – все повторялось.
– Тридцать метров, Симмонс, стреляйте! – крикнул над ухом Готлиб.
– Я? – Джим посмотрел на оскалившегося старшего офицера. Его приказ следовало выполнять, а впереди по тропинке продолжала удаляться беззаботная Джеки. – Прощай, – прошептал Джим и поднял пистолет.
Справа щелкнул выстрел, Джеки ничком повалилась вперед.
– Отличный выстрел, Тайлер, – сказал Моран. – Только почему стреляли вы?
– Честно говоря, сэр, я давно мечтал это сделать – еще с Ниланда.
Готлиб топнул ногой, но спорить с Тони не решился. Вместо этого он наорал на Тапильского и Генриха, которые якобы считают ворон, а дело стоит.
Те сейчас же подхватили лопаты и поспешили к озеру, волоча по земле черный пластиковый мешок.
– Сейчас мы этой суке подкинем дружка, положим так, чтобы и в яме своего ремесла не забывала! – сказал Тапильский и захихикал. На его беду, это услышал Джим. Схватив Тапильского за грудки, Джим притянул его к потемневшему, сделавшемуся страшным лицу и севшим голосом произнес:
– Я вырву тебе глаза, мразь, если ты еще хоть словом, хоть жестом оскорбишь эту девушку. Она и мертвая стоит дороже сотни таких, как ты…
– Э… сэр, отпустите его, он неверно выразился, – попросил Генрих. – Обещаю вам, что мы положим их в разные могилы, а леди мы прикроем… вот его курткой.
Генрих потрепал за полу одежды онемевшего от ужаса Тапильского.
Джим очнулся и отпустил недоумка, Генрих сейчас же подхватил его и потащил прочь.
– Но моя куртка совсем новая…
– Заткнись, Тедди, иначе эти доберманы разорвут тебя, как кролика, – негромко сказал Генрих.
«Ну вот, нас уже начинают бояться, – с горечью подумал Джим. – Теперь мы с Тони – «эти доберманы».
Когда-то в школе он мечтал о том, чтобы его все боялись, теперь же ему сделалось стыдно.
– Спасибо за выстрел, дружище, – сказал он Тони.
– Не за что, мы же напарники…
Они направились к джипу, но их задержал Моран.
– Это еще не все, Симмонс, – сказал он, протягивая Джиму свернутый вчетверо листок.
– Что это?
– Найдено после обыска камеры, где находилась эта леди.
Тони прибавил шагу и пошел вперед, Джим остановился и развернул листок бумаги.
«Охранник дал мне ручку, и я решила написать тебе прощальное письмо. Я бы не взялась за это, если бы смогла выйти отсюда, но выхода нет, я это знаю точно, потому и пишу тебе – единственному человеку, которого знаю и помню. Да, появись такая возможность, я бы убила тебя, Джим, как убивала сотни других, но близость смерти заставляет меня забыть о своей темной стороне и повернуться к тебе светлой. Да, есть у меня и такая, только появляется она лишь дважды – сразу после рождения и перед самой смертью. Кто знает, не попади я в руки инструкторов Тильзера и останься в лесах Междуречья как обычная девушка племени мали, наверное, наша встреча могла бы развиться во что-то иное, возможно, хорошее. Теперь же я помню лишь какие-то обрывки из свиданий с тобой. Помнишь, как ты принял моего связного за соглядатая совета старейшин марципанов и погнался за ним? Ты бежал, придерживая штаны одной рукой, и стрелял из автомата другой, я должна была беспокоиться о связном, но едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, так смешно ты тогда выглядел.
Но довольно воспоминаний. Этот придурок охранник уже с вожделением смотрит на меня, я неудобно сижу, и он заглядывает мне под платье. Сейчас я соблазню его и убью, потом примусь за следующего. Нет, я знаю, что отсюда мне не уйти, но я привыкла использовать все шансы до последнего. На этом прощай, твоя Джеки».
Не поднимая головы, Джим свернул записку и разорвал ее на десятки мелких клочков, затем подбросил и наблюдал за тем, как ветер несет их над землей.
– Что там было? – спросил Тони, когда напарник вернулся к джипу.
– Да так, всякая глупость, – нехотя ответил Джим. – Наверно, она сошла с ума.