Туман как будто благодарил осень за возможность своего очередного утреннего воскрешения, придавая загадочность и ту самую тоску, за которую ее любят поэты. Большая белая собака казалась порождением серо-белой дымки, ее силуэт то появлялся из полупрозрачного воздуха, то растворялся вновь, порождая иллюзию ее существования. За множеством крошечных капель в виде невнятного розового пятна прятался вечный клен. Бородач, будто не дождавшись знаковой встречи, предстоящей ему и Фролову через семь лет, сидел и курил трубку. Правда теперь он находился лицом к клену и, судя по всему, являлся хозяином белого акбаша.

Андрей подошел и сел рядом.

– Может, дашь мне затянуться. А то постоянно куришь ее при наших встречах.

– Я обещал хозяину, что не буду этого делать, – бородач улыбнулся, и одарил своего собеседника одновременно веселым и в то_ же время осуждающим взглядом, все говорило о том, что Азейрас уже подключился к медиуму.

– Как тебе устранение Михалькевич?

– Очень грубо! Прямо топорная работа. И я объясню почему. Твоя разводка породила множество побочных эффектов, которых не должно было быть, и которые ты не планировал, а потом уже и не контролировал. Что еще раз доказывает, что любое грубое физическое вмешательство в этот мир приводит к нарушению равновесия и вызывает цепные реакции. Ты взял физический предмет и просто перенес его из одного места в другое. Скажи, а что тебе мешало то же самое сделать с головой Михалькевич? Взял бы оторвал ее и положил в другом месте.

– О каких побочных эффектах ты сейчас говоришь? Деньги вернулись к владельцу, убийцу ребенка растерзали дважды: сначала дагестанская группировка, потом банда астральных неупокоенных младенцев, среди которых был ее сын.

– Ты знаешь, что Базарганов позавчера застрелил дилера, распространяющего покупаемый у дагестанцев героин? Потому что был уверен, что это он организовал кражу.

– Отлично, помимо детоубийцы мы слили еще и наркобарыгу.

– Законодательство не всегда соответствует закону космоса. За распространение наркотиков дают гораздо более суровые сроки, нежели за убийство собственного новорожденного ребенка. Но давайте будем откровенны, – видно Азейрас словил кураж оратора и начал обращаться к несуществующей массовой аудитории, – у человека, решившего попробовать наркотик, практически всегда есть возможность выбора, а у новорожденного, предотвратить свою смерть, возможности нет. Если его решили убить, то его шансы на спасение ровны нулю. Дилер должен был жить. Я не уверен, но скорее всего его сигнал даже не потух.

– Почему-то меня все ровно не мучает совесть.

– Зеттатеррон всегда боялся залезть вовнутрь своим… – Азейрас долго подбирал слово и надо сказать, выбрал не самый удачный вариант, – …оппонентам. Для него ведь добро и зло – это качественные, а не количественные признаки. Есть сигнал – живи. Нет – исчезни в вечности. Конечно, все это связано с массовостью, с возможностью видеть то, чего не видят другие, с Великим даром, – и это ни в коем случае не сарказм, – отделять зерна от плевел. Но есть и другая сторона, которую Зеттатеррон не любил афишировать. Ведь понять – наполовину простить. А понимать и тем более прощать – в его планах никогда не было. И именно сейчас, Зеттатеррон, тебе предстоит научиться это делать. Потому что если человек стоит у края пропасти, его нужно просто ткнуть пальцем, а не рубить ему голову. А чтобы ткнуть, нужно понять, чем он живет, почему он так живет и где у него тонко, чтобы именно там и порвалось.

– Хорошо, я понял. Обойдемся без перемещения предметов во времени и пространстве. Надеюсь, по сообщению информации никаких ограничений нет?

– Ну, слово… это конечно оружие, но в первую очередь это мысль, облеченная в одежду звуковой волны, а мысль – это уже не физический мир. Это то, за что здесь не судят и чего запретить не могут. Это и есть одно из твоих оружий. Впрочем, у нас мало времени. Собака гуляет обычно около получаса. Поэтому определимся со вторым кандидатом на ликвидацию…

В тумане показались три черных точки. Это были глаза и нос акбаша. Он проявлялся как рисунок на фотобумаге, опущенной в проявитель, и, виляя хвостом, стал подходить к лавочке.

«Его зовут Алексей Пригодин. Сорок семь лет. Заслуженный учитель России. Уже больше двадцати лет он преподает физкультуру в восьмой школе, ныне – престижном лицее Тартарска. За это время он изломал ни одну детскую душу, ибо Пригодин – педофил со стажем. Педофил хитер. Он женат, у него две дочки, с которыми он вполне счастливо живет в своей двухкомнатной квартире, потому что педофил предпочитает мальчиков. В лицее учится много сыновей богатых и влиятельных родителей. Они тоже табу для Пригодина. Помимо них, учатся дети из бедных и неблагополучных семей. Попадают в учреждение по географическому принципу прикрепленности. Вот они-то и являются основным контингентом педофила. Как правило, богатые сверстники относятся к ним с пренебрежением, обижают, унижают. Пригодин выбирает такого мальчика и приглашает его в шахматный кружок. Там есть и другие дети, но учитель смотрит на успехи кандидата. Если все идет хорошо, внушает парню, что нужно заниматься дополнительно, чтобы стать чемпионом. Если плохо – опять-таки нужны лишние занятия. В общем, педофил подводит все к ситуации, чтобы остаться наедине со своей жертвой. Если учесть, что Пригодин выбирает мальчиков, растущих без отца, или с отцом, который унижает, или даже бьет, то не удивительно, что через месяц другой ребенок готов на все ради обожающего его учителя …»

– Хватит! – не выдержал Андрей. – Я все понял.

– Наша встреча состоялась утром, поэтому у тебя практически лишний день на устранение педофила. Сделай все красиво, а не как с детоубийцей. Смерть дилера не есть хорошо. Еще пару таких цепных реакций и сделка не раскодируется…

Андрей встал и пошел, без каких-либо слов прощаний. Он все еще не мог понять, почему нельзя взять и переместить физический предмет из одного места в другое? Например, яйца педофила? Или его голову? А лучше и то и другое.

Вода лилась прозрачной теплой струей. Наполняла ладошки и рассыпалась сотнями бусинок от удара о лицо. Андрей поднял голову и посмотрел в зеркало. Овальное худое лицо, чуть-чуть оттопыренные уши, пустые серые глаза… Андрей там отражался только потому, что собрать точную копию живого человека было возможным лишь по сохранившемуся от последнего воплощения астральному лекалу. Больше ничего от Андрея Владимировича Фролова в этом сверхсуществе уже не осталось. С момента его выброса в земной мир прошло тринадцать суток, и с каждым новым днем все больше нарастали тоска, одиночество и понимание, что таким полубогам здесь не место. Ведь все те слабости, от которых люди мечтают избавиться тысячелетиями, и обеспечивают те маленькие радости, которые доступны в этом мире. Даже струи воды не приносили ту капельку удовольствия, на которую можно было рассчитывать раньше. Ведь сверхсуществу не нужно было ни мыться, ни умываться, потому что оно не потело, не пачкалось, его кожа не отслаивалась. Процедура была ни то чтобы неприятна, никакая. Как будто уже вымывшийся человек вдруг решил еще раз умыться. И так было во всем…

Алкоголь не пьянил, есть не хотелось, в сон не клонило. Все что съедалось, выходило потом в виде пережеванной пищи. Можно было самому решить, когда это произойдет. В момент пережевывания вполне даже ощущался ее вкус, но из-за отсутствия намека на чувство голода, это не играло особой роли, превращая процесс в малоинтересную фикцию (правда, это приходилось делать только при совместной трапезе с Соколовой). При том ни стоило забывать сбросить нажеванное – при выходе в астрал, пища падала вниз так же, как и одежда, напоминая блевотину. И еще больше вызывало отвращение к еде.

По той же причине Андрей не хотел заниматься с Соколовой сексом. Нет, сомнений в том, что там что-то не получится, не было. Сомнения были, сможет ли процесс принести удовольствие. Оттого хотелось знаменательный для девушки момент оставить на откуп живому физическому Фролову, который ходил где-то по Тартарску одинокий, полный решимости и мужской силы. Но план был весьма странным. Влюбить в себя девушку, сообщить ей, чтобы она в такой-то день не ездила в метро и что с ней теперь будет такой же Андрей, только помоложе, и ничего не будет помнить о том, что уже случилось. Да и вообще, захочет ли эта самая молодая версия Фролова хотя бы попробовать встречаться с Соколовой? Ведь ему тогда нравились, пожалуй, девушки другого типажа. Такие, как Вера Зимина, например. Он, конечно, кивнет, мол, спасибо, что предупредил, а потом скажет, что уж извини, но дальше я как-то сам, а студентку Любу оставь себе. Судя по прогнозу Азейраса, сверхсущество после встречи двух Андреев, вообще приобретет отрицательную массу и перестанет существовать… Это было странным для человека, пришедшего на Землю в режиме Бога, но при осознании этого, он испытывал страх. Страх не быть. Страх, который, казалось, уже не мог существовать никогда. Ведь сейчас новое «я» уже начало расти в этой ужасной, но все-таки реальности, а тот Фролов казался кем-то чужим, хотя когда-то между двумя сознаниями можно было ставить знак ровно. Потому что оно было одним! Сверхсущество однозначно было чужеродным телом в этом мире, и мир, казалось, уже готовился к операции по извлечению.

Андрей подключился к МИБ. Он знал, что вопрос будет сложным и база плохо прогнозирует будущее далее нескольких часов, максимум суток, но попробовать все же, стояло: «Запрос: при встрече с Андреем Владимировичем Фроловым, проживающим по адресу: город Тартарск, улица Юности, дом 11, квартира, 118, мое тело приобретет отрицательную массу и наши тела и Сознания станут единым целым?» База не имела ни пола, ни голоса, но, видимо из-за любви к земным фантастическим фильмам, Андрею хотелось, чтобы она отвечала женским голосом. Что-то вроде настраиваемого интерфейса, и база отвечала в лучших традициях кинофантастики. МИБ: «Ответ зашифрован. Сообщите шифр».

Неожиданный ответ. Обычно, при запросе информации, где требовался долгосрочный прогноз, МИБ выдавала следующее: «Ответ невозможен, слишком много данных, претерпевающих постоянные изменения».

Что это значило? Что процессы настолько сакральны, что МИБ запрещено выдавать данные? Ведь к МИБ мог обратиться Атум и, возможно, Сатана, что в принципе уже было неважным, они все равно в одной шайке. Или это означало, что вообще никто не имел понятия, что произойдет при встрече двух одинаковых Сознаний из разного временного пространства? А вариант с экзотической материей – всего лишь ничем не подкрепленная теория.

Было предчувствие, что все пойдет наперекосяк. И тут Андрея понял, что это ощущение просто было забыто, а сейчас вспомнилось. Как неприятный сон. Но постоянно жило внутри. Ведь когда Зеттатеррон погрузился в ядро Млечного пути, такое же чувство на какой-то миг охватило его настолько сильно, что заставило испытать жуткие страдания. А ведь ядро жило вне времени. И он, проходя сквозь него, скорее всего, просто увидел будущее… И сейчас Зеттатеррон не знал, почему когда Азейрас предлагал план с возвратом в прошлое, просто не принял свой провал, не признал поражения и не оставил мрачную Солнечную систему в покое. То есть не послал все куда подальше. И чем планета Земля со своими «каменными людьми» так зацепила его, что он согласился на такую жуткую авантюру?

Сокрушаться поздно. Тем более богоподобному созданию это было не к лицу. Предстояло ликвидировать педофила Пригодина. И Зеттатеррону уже начала нравится новая миссия по очищению космоса.

Пригодин ездил на недавно купленной трехлетней иномарке. Весьма распространенная модель у местного среднего класса. Помимо шахматного кружка учитель вел секции по баскетболу и дзюдо. Надо сказать, что баскетбол был самым массовым, а оттого нелюбимым для педагога факультативом. Вот в шахматы и дзюдо он предпочитал брать избранных. В первом случае При-година интересовали, в основном, сексуальные мотивы, во втором – материальные. Лицей имел в городе престижный статус, и многие сыновья богатых родителей предпочитали посещать дзюдо. Когда приходили результаты, папы не скупились на подарки для тренера. Поэтому машину Пригодин купил даже не в кредит. Как ни странно, но шахматисты, тренируемые педофилом, тоже время от времени брали призы на городских и районных соревнованиях. Как любил говорить в таких случаях заслуженный учитель: «Главное в детей душу вложить!» Хотя «душа» Пригодина здесь была не причем. В шахматах добивались успеха почти всегда те, кто пришел туда по собственной инициативе из благополучных семей.

Был конец рабочего дня. Пригодин завел автомобиль для прогрева и в этот момент поступил звонок на мобильник. Время звонка идеальное, чтобы ответить на него, все равно до начала движения еще пара минут. Номер незнакомый, но это не смутило учителя. Ему часто звонили с незнакомых номеров. – Да, – сухо проронил педагог.

– Здравствуйте. Меня зовут Роберт Данилянц. Я психолог вашего ученика – Ахсана Раджабова…

«Почему психолог Ахсана Раджабова, сына бывшего криминального авторитета Джабира Раджабова мне звонит?» – тут же промелькнула мысль, и как бы в дальнейшем не складывался разговор, сам посыл настолько не понравился учителю, что к горлу подступил ком.

– Ахсан мне рассказал любопытные вещи. Он боится отца, поэтому я не могу разговаривать с Джабиром Сулеймановичем на эту тему… Дело в том, что Ахсан имеет явно выраженные гомосексуальные наклонности. Его отец…, а вы сами знаете, кто он, никогда бы не понял такого. Вас, наверное, интересует, почему я звоню вам?

– Да… – Пригодин был в шоке от такого начала разговора с незнакомцем по фамилии Данилянц, – действительно, почему вы звоните мне?

– Потому что Ахсан сказал, что главным объектом его сексуального вожделения являетесь вы…

Пригодин тяжело сглотнул слюну. Это было страшно и волнующе одновременно. Как если бы старому ловеласу сообщили, что его хочет жена-красотка местного бандита. Ахсану было тринадцать лет. Обычно педофил предпочитал детей помладше. Но тут был примешен извращенный фетиш – Пригодин давно хотел именно нерусского мальчика…

– А что вы хотите от меня? – немного нервно отреагировал учитель. – Я просто веду у него тренировки по дзюдо…

– Вот именно! Вы для него символ мужественности и мягкости одновременно. Мальчик получил психологическую травму – отец был слишком строг к нему. Никаких поблажек. Даже плакать запрещалось. Я звоню вам потому, чтобы вы ни в коем случае не отталкивали мальчика, ему очень нужна ваша поддержка, но при этом имели ввиду сказанное мной. Так сказать, держали ухо востро.

– Понятно, – Пригодина чуть-чуть отпустил страх, и он тут же сказал, то, о чем пожалел через секунду: – А что Ахсан вообще говорил про меня? В том самом плане?

– О! Вам лучше этого не знать… Я буду работать с ним, чтобы он больше не мечтал о подобном. Знаете, для нормального мужика, которым вы являетесь, это выглядит все слишком… неправильно. Я не хочу, чтобы вы испытывали к мальчику отвращение. Просто учтите сказанное мной, будьте великодушны, а я постараюсь очистить голову парня от всяких глупостей. До свидания.

Разговор прекратился немного резко. Данилянц даже не дождался ответного прощания. Видно беседа не доставляла ему никакого удовольствия, и звонок был совершен исключительно из-за профессиональной необходимости. Что, впрочем, для При-година не отменяло странное ощущение сюрреалистичности происшедшего. Эта беседа стала вызывать ощущение удачи, которое педагог старался подавить позывами разума. Нельзя было связываться с сыном Раджабова, чтобы не творилось у него в голове! Пригодин снял машину с ручника и поехал домой. Он решил, что не будет реагировать на разговор вообще никак…

Когда-то, через семь лет, когда Андрея Фролова уже убьют, Любовь Соколова и Самуил Розенталь будут гулять по этой самой набережной. У Любы еще нет протезов, и Розенталь будет заботливо катить впереди себя инвалидное кресло. Набережная к тому времени немного изменится. Ее облагородят, а большинство летних кафе, скелеты которых пока еще готовились здесь зимовать, навсегда закроют из-за социальной значимости объекта отдыха.

Андрей не мог избавиться от этих мыслей, когда при очередном свидании прогуливался вдоль реки с Любой. Она держала его под руку, ветер трепал волосы, они беседовали о какой-то ерунде. Все было умиротворенно и симпатично. Но такой прогулки никогда не было у Фролова, и теперь Зеттатеррону казалось, что он ворует у него эти моменты. Хотя Фролову в данный момент было глубоко все равно, что происходит с некой Соколовой, потому что он просто не знал этого человека. Вспоминая недавние рассуждения о перспективах пребывания сверхсущества в прошлом физического мира, Зеттатеррон уже приходил к выводу, что глупо надеется на передачу эстафеты самому себе из прошлого. Ведь это было его желание спасти Соколову. И его желание гулять сейчас с ней по набережной…

– Ты бы могла убить человека? – этот вопрос Андрея был весьма неожиданным, учитывая предыдущую тему разговора. – Что? – удивилась Соколова. – К чему этот вопрос?

– Просто спрашиваю… Я врач, мы иногда повинны в смерти людей. – Но вы же их специально не убиваете… – Тоже верно. – Андрей, мне иногда кажется, что ты где-то воевал. – Почему? – Ты очень себя странно ведешь. И живешь очень странно… – И вопросы странные задаю. – Вот именно.

– Хорошо, предположим, что я служил в горячей точке врачом. И был вынужден убить человека из огнестрельного оружия. Ты бы так смогла? – А ты знал ответ до того, как смог?

Соколова оказалась более глубокой личностью, чем можно было предположить. Зеттатеррон прокручивал в памяти их многолетнее общение еще с Фроловым, и не мог вспомнить, чтобы она впадала в философские умозаключения. Нет, она была интересной, но видела вещи поверхностно. После потери ног интерес к жизни появился не после какой-нибудь идеологической надстройки, а потому что появилась надежда ходить. А тут девушка копнула глубоко. Или хитро скрыла свое истинное отношение к вопросу. Так или иначе, прощупать почву на тему видений, где Люба расстреляла двух девушек в университете, не удалось. И хотя МИБ сообщала, что мысли об убийстве в голове Соколовой нет, это не значило, что не было предпосылок для этих мыслей.

– Ты действительно был на войне?

Зеттатеррон хотел ответить, что он уже четыре миллиарда лет на войне, но понял, что это будет звучать как странный непонятный сарказм.

С момента странного звонка некого Данилянца прошло всего два дня, а Пригодин чувствовал, как жизнь превращается в ад. Слова психолога не выходили из головы. В среду в классе Раджабова был урок физкультуры, и Пригодин постоянно наблюдал за Ахсаном, можно сказать ловил его взгляды, но так и не смог понять, правда: то, что ему поведал психолог или нет. В пятницу предстояло сразу два факультатива: дзюдо и шахматы. Можно было отменить шахматный кружок и оставить Ахсана позаниматься дополнительно. Это желание превращалось в навязчивую идею. И тут раздался звонок от Данилянца. Учитель сохранил его номер. И единственное объяснение, какое педагог нашел для себя, почему он это сделал – «на всякий случай». Судя по всему, тот самый случай настал. Пригодин быстрыми шагами зашел в раздевалку. – Алло, – поспешил он ответить на вызов.

– Алексей Олегович, добрый день. Вас опять беспокоит Данилянц, психолог… – Я понял. Зачем вы мне снова звоните?

– Я думал, вы ждали моего звонка, чтобы узнать, как обстоят дела у Ахсана. – Может быть…

– Так вот, спешу вам сообщить, что дела плохи. Вам нужно немедленно прекратить с ним общение.

– Что? Он ходит на секцию дзюдо. Как я могу его выгнать? У него отличные результаты. Что я скажу его отцу, наконец?

– Я провел с мальчиком еще две беседы… Похоже все сложнее, чем я мог предполагать. У Ахсана сильная сексуальная дисфункция. Чтобы начать эффективное лечение, нужно прекратить регулярное общение с объектом ее вызывающую. То есть с вами.

– Как вы это представляете? Я веду в его классе урок физкультуры. Решайте этот вопрос с отцом. Пусть переводит в другую школу…

В этот момент Пригодин осознал, что говорит глупость. Очень большую глупость. Он уже представил, как детский психолог приходит к Раджабову старшому и говорит: «Знаете, ваш сын хочет учителя физкультуры…» Пригодин аж слюну сглотнул, но Данилянц уже переводил разговор в другое русло:

– Я уже сказал вам, что не могу сообщить о данной проблеме отцу. Знаете, что Ахсан сказал мне на последнем сеансе? Если я скажу вам, вы сами прекратите с ним общаться!

Пригодин почувствовал, как предвкушение от возможности узнать подробности беседы возбуждает его.

– Что? – педофил старался сказать это слово с максимальной незаинтересованностью, но это плохо получилось, и вопрос практически прозвучал как томный выдох.

– Он сказал…

Пригодин вышел из душевой кабинки. Слова Данилянца так возбудили, что больше не мог сдерживать свое вожделение и использовал хотя бы такую возможность снять напряжение. Затем подошел к раковине, открыл воду и долго хлюпался, пытаясь сосредоточиться на не закончившемся еще рабочем дне. Молодое смуглое тело Ахсана полностью захватило сознание. Мысли были только о пацане. Это выглядела как большая удача – вот такой ребенок в его секции. Который сам мечтает о том, к чему приходится других долго и тщательно подводить. «Все! – решил педофил. – Отменяю в пятницу шахматный кружок и оставляю Ахсана на дополнительные занятия. Он будет счастлив. И я тоже! Что будет, если он вдруг расскажет об этом психологу? Да ничего. Я от всего откажусь, а психолог решит, что это его обострившиеся расстройство, повлекшее уже конкретные фантазии, принимаемые за правду».

Роберт Данилянц был вполне реальным человеком. Вот только к детской психологии он не имел никакого отношения. Мужчина работал чиновником средней руки в администрации области. Не был женат и имел сына от первого брака, с которым уже давно не жил вместе. В октябре решил слетать на месяц в жаркие страны со своей подругой. У него было два телефона. Один впопыхах забыл дома. И не сильно расстроился. Звонить по роумингу не особо собирался. Все, что оставалось сделать Зеттатеррону, знающему точную дату прилета Данилянца, просто посещать его квартиру и совершать звонки Пригодину. Но номер был нужен на неделю, поэтому Андрей решил сделать проще, вытащил сим-карту из аппарата и подсунул ее под дверь. Как только она перестанет быть нужной, ее планировалось вернуть таким же способом. Словом, карателю так понравилось сочетание имени и фамилии – Роберт Данилянц, что даже не стал их менять, решив, что человек с таким именем скорее должен быть психологом, а не чиновником.

План ликвидации педофила был составлен с учетом замечаний Азейраса. Он базировался на порождения у Пригодина непреодолимого вожделения к ученику, папа которого оторвал бы голову в случае сексуального домогательства к сыну. Может быть, оторвал бы даже в прямом смысле этого слова. Ликвидировать грешников с помощью группировки дагестанских головорезов, показалась Зеттатеррону хорошей практикой. И судя по всему, план работал. Ментальная база сообщила, что Пригодин в предвкушении маленького Ахсана собирается оставить его на «дополнительные занятия». Оставалось незадолго до окончания основных занятий по дзюдо позвонить Раджабову-старшему и предупредить о планируемом бесчинстве по отношению к его сыну…

Скрип тормозов огромного внедорожника нарушил умиротворение, царящее вблизи восьмого лицея. Автомобиль так стремительно подъехал к школе, что чуть не снес ворота, остановившись буквально в полуметре от них. Из машины выскочил высокий плечистый мужчина лет сорока пяти, кавказской внешности и чуть ли не бегом бросился на проходную. Когда он ворвался в здание, то увидел, как его тринадцатилетний сын спокойно надевает осеннюю куртку, ожидая, когда семейный водитель заберет его и отвезет домой. – Ахсан! – закричал он. – С тобой все в порядке? – Папа, что случилось? Почему ты здесь?

– Скажи, с тобой все в порядке? – Раджабов-старший уже подбежал к сыну и, схватив его за плечи, стал смотреть прямо в глаза. – Что должно случиться, папа?

– Твой учитель по дзюдо? Он делал тебе что-то плохое? – Джабир даже слегка потряхивал своего сына, задавая очередные вопросы. – Алексей Олегович? – Да, да…

– Ты что, папа? Все просто потренировались, а потом пошли домой.

– Он не говорил, что надо поработать потом, когда все уйдут?

– Нет.

– Он не трогал тебя?

– Папа, ты вообще о чем? Я просто потренировался со всеми. Алексей Олегович, даже не говорил со мной особо.

– Слава Аллаху, Ахсан! – Раджабов прижал сына к себе. – Что за люди? Нести жи есть такую чанду! Найду и отрежу яйца этому хайвану!

В последний момент Алексей Пригодин нашел в себе силы, чтобы утихомирить похоть и включить рассудок. Он сделал две разумные вещи: решил, что сына бывшего бандита ни при каких обстоятельствах нельзя трогать и расспросил у школьного психолога про коллегу Роберта Данилянца, резонно решив, что в городе представителей данной профессии не так уж и много, а кого абы Раджабов нанимать бы не стал. В результате выяснилось, что никакого известного психолога с фамилией Данилянц в Тартарске нет, и единственное разумное объяснение происходящему было предположение, что Раджабов пригласил специалиста откуда-нибудь из Москвы. Но все выглядело настолько подозрительно, что Ахсан безапелляционно вернулся в категорию табу.

Об этом Зеттатеррон узнал от МИБ незадолго до начала секции по дзюдо. Ликвидация педофила была под угрозой срыва. За выходные вывести Пригодина на чистую воду уже почти нереально, а там и новый грешник на подходе… Но порочная суть учителя физкультуры все же дала о себе знать. Он настолько измучился от похоти за последние четыре дня, что решил дать ей выплеснутся уже с проверенным мальчиком. Пацаном из маргинальной семьи, что ходил на шахматный кружок и пару раз оставался на «дополнительные занятия». Когда эта информация дошла через базу до Андрея, он понял – это последний шанс покарать урода.

Пригодина должны были застать в самый разгар преступления. И поскольку заступиться за сына алкашей некому, застать педофила должны были те, кому государство и делегировало полномочия по защите населения – правоохранительные органы. Но Фролов не зря прожил в России тридцать три года, возможность оперативного выезда по анонимному звонку – практически утопична. На помощь как всегда пришла умница МИБ. За несколько секунд она отобрала кандидата на подобный поступок – Роман Крестов, следователь при прокуратуре Комсомольского района. Искать новые сим-карты не было времени, Андрей набрал Крестова прямо на мобильник с номера Данилянца.

– Роман, добрый день. Я знаю, что мой звонок похож на бред, подставу или какой-то тупой розыгрыш. Но это не так. В лицее номер восемь уже много лет действует педофил. Это учитель физкультуры Алексей Олегович Пригодин. Примерно через час он совершит очередное насилие над десятилетним мальчиком в аудитории номер восемнадцать. Она находится в закутке, немного изолировано от других кабинетов. Там вечерами проходит шахматный кружок. Педофил закроет аудиторию, он всегда так делает, поэтому смело ломайте дверь…

– Подождите, подождите! – решительно перебил Крестов. – Кто вы такой? Если у вас есть информация о преступлении, почему бы вам не прийти и не дать показания?

– Я знаю, Роман, что вы один из тех немногих людей в наших доблестных органах, для которых спасение человеческих жизней важнее процессуальных моментов и просто тупой лени. У вас есть шанс застать этого урода на месте преступления, а не ввязываться в многомесячное расследование, по итогу которого есть все шансы, что вину педофила не докажут. Что скажите, вам мешает прыгнуть в машину и проверить мою информацию? Что?

– Кто ты такой, твою мать, что я должен прыгать в машину и ехать через полгорода ловить хрен пойми кого? А?

– Я делаю этот мир чище. Как и ты. Я мог бы лично убить суку, но разве это правильно? И вот я звоню тебе, а ты просто боишься попасть в глупую ситуацию. Неужели этот страх перевесит искалеченные детские судьбы?

В этот момент настала пауза, а МИБ сообщила Зеттатеррону: «Сомнения объекта превысили критический уровень. Вероятность выезда больше девяноста процентов». Разговор пора заканчивать. Андрей нажал кнопку с красной трубкой. По телу пробежала легкая дрожь, как будто слегка замерз. Андрей даже на секунду поежился. Это было странным, вообще-то сверхтело не чувствовало холода.

Разговор скорее разозлил следователя, нежели заинтересовал или удивил. Он действительно попал в глупую ситуацию. Ехать не хотелось, а не поехать было уже нельзя. Крестов бросил взгляд на настенные часы. «Кто это был?» – спросил напарник по кабинету, услышав негодования соседа. В принципе, вызвать наряд спецназа еще не поздно, но вероятность конфуза слишком высока. В сейфе лежал пистолет, из которого Крестов ни разу не стрелял, а доставал в последний раз больше года назад. Не ответив на вопрос соседа, Роман достал ключи и полез за оружием. «Ты куда со стволом собрался?» – удивился напарник. «Надо съездит в одно место и коечто проверить», – ответил Крестов. «Может наряд вызвать?» «Да там непонятно… Да и не опасно».

Охрана по удостоверению пропустила следователя без проблем. На улице смеркалось, в школе было тихо и пусто. Крестов не стал называть кабинет, в который хочет попасть, несмотря на предупреждение незнакомца о его укромном местонахождении. «Мало ли что, вдруг охранник в сговоре с педофилом», – решил он. Одинокая женская фигура показалась в другом конце коридора. Следователь попытался спросить у нее.

Восемнадцатый кабинет действительно оказался где-то в тупике, между раздевалкой и спортзалом. И действительно был закрыт. Крестов подергал ручку. И даже захотел уйти. «Меня же обо всем предупредили, – подумал он. – Было бы странно, если бы преступления в школе совершали с открытыми дверями». Он присел и приложил ухо к двери. Настолько тихо, что самый громкий шум создавали гудящие лампы. А потом за дверью послышались неразборчивые едва уловимые голоса. Дверь, по всем нормам пожарной безопасности, открывалась в коридор, что делало перспективу выломать ее с удара ноги сомнительной. Но это раньше в школах стояли мощные деревянные массивы. Лицей был престижным и двери давно поменяли на новые, красивые и непрочные. Роман подскочил, уперся ногой в стену, нажал ручку и со всей силы дернул на себя. Хилый замок поддался, отламывая кусок ДСП, а зажженный в аудитории свет представил на обозрения следователю следующую картину: наполовину лысый мужик со спущенными штанами стоял перед мальчиком, который держал его член в руке и испуганно смотрел на ворвавшегося дядю. Рука Крестова потянулась за пистолетом.

– На пол, падла! – заорал он на всю школу.

Пригодин, не поднимая штаны, потянул руки вверх. Передернутый предохранитель как бы намекал, что мужчина в сером плаще настроен серьезно. «Это все он. Данилянц…» – подумал учитель, утыкаясь лицом в немытый школьный пол. Педофил был уверен, что Данилянц – это кто-то из его бывших «шахматистов», выросший и решивший ему отомстить. Только они могли знать все то «будоражащее», о чем якобы мечтал Ахсан, а на самом деле грезил бывший учитель. Или о месте и времени его «актов поощрения». Непонятно для Пригодина было другое: «За что?» Ведь он считал, что искренне любил каждого и давал ему тот необходимый опыт, который в будущем поможет стать настоящим мужчиной. Спартанцем! Ни больше, ни меньше. Впрочем, идеологическую надстройку педофила в ближайшее время должны были оценить специально обученные люди в белых халатах.