Большие обзорные окна ресторана светились сверху праздником и уютом. Андрей стоял внизу на набережной у самой воды, ожидая назначенного времени. Приходить раньше было рискованно, медиум должен подключиться к Азейросу, иначе бы это выглядело как встреча двух незнакомцев. Хотя незнакомец – бородатый старик прекрасно отложился в памяти и, надо сказать, скорее в негативном плане.

Из-за бетонного ограждения, за которым мерцала отраженными огнями ледяная вода, тянуло холодом и сыростью. Когда-то это вызвало бы у Андрея озноб, но теперь все было по-другому и, пожалуй, этого не стоило забывать даже в минуты, проведенные с Соколовой. Он не был Фроловым, он не был даже Андромедовым. Он был чужеродным элементом, свободным радикалом в этом отлаженном организме физического мира, и, казалось, мир еще попытается его выбросить. От понимания такого возникало странное неприятное, даже жутковатое, чувство, что ты это не ты. Это ощущение не было новым, оно периодически возникало и у вполне конкретной личности – Андрея Фролова, особенно в детстве, когда он смотрелся в зеркало…

Времени до встречи оставалось совсем мало, и Андрей поплелся вверх по бетонной лестнице. Его мучил вопрос: почему Азейрас не мог передавать информацию через МИБ или просто, напрямую подключившись к его Сознанию?

Это действительно был старик из парка. Конечно, сейчас он выглядел более молодым и, скорее, тянул на мужчину в возрасте, нежели деда, хотя и таким же седым. Видно, последние семь лет дались ему нелегко. Бородач сидел за столом в одиночестве и курил трубку (тогда еще никто не боролся с курильщиками настолько активно). Перед ним стоял бокал с коньяком. Судя по идеально чистой стеклянной кайме, до алкоголя медиум еще не дотрагивался.

Андрей не знал, как себя вести в такой ситуации. Времени было – одна минута девятого, и он просто сел напротив, надеясь, что Азейрас уже на связи.

– Я знаю, что тебя мучает вопрос: почему для того, чтобы сообщить задание нам нужно встречаться посредствам столь странных коммуникаций? – все шло по плану, это был явно ментальный соратник.

– Я действительно думал об этом, потому что не хотел попасть в глупую ситуацию.

– Ты когда-нибудь слышал о так называемом «физическом эффекте Сознания»? Оно, попав в эту тюрьму из молекул и атомов, переживает жуткий стресс и где-то даже теряет рассудок. Это связано с искривлением восприятия реальности, то есть окружающий мир может познаваться только через рецепторы и нервные окончания. В определенный момент Сознание решает, что только так оно и может определить, что правда, а что нет. Мысли, появившиеся в голове всегда можно классифицировать как – игру воображения, наваждение, бред и так далее. То, что услышал физическими ушами, навсегда будет реальностью. Я понимаю, что ты не совсем человек и данной проблемы может и не быть, но я хочу, чтобы ты даже капельку не сомневался в подлинности той информации, которую я тебе буду передавать.

«А я думал, ты хочешь меня просто поддержать, – подумал Андрей, надеясь, что Азейрас слишком сосредоточен на бородаче и не считает его мысли. – Хотя, о чем это я, Азейрас стопроцентный ментал, он никогда не поймет, что такое одиночество».

– Мне эти встречи даже симпатичны, – ответил собеседник медиума. – Действительно, перестаешь чувствовать себя сумасшедшим. Очень, конечно, помогают откалибровать разум всякие прохождения сквозь стены, но, если бы не сверхспособности, крыша, наверное, и вправду стала подтекать, – по большому счету Андрей сказал правду, жизнь Фролова постоянно давила, но в целом проблем с самоидентификацией пока не возникало.

– Ты даже на секунду не должен забывать, кто ты. Иначе миссия будет провалена… – Азейрас секунду помолчал и, решив, что совершенному карательному аппарату Вселенной вполне достаточно вербальных приемов, сменил тему разговора: – Ты освоил тело?

– Вполне, хотя это оказалось сложнее, чем думал.

– Ты, кстати, хорошо выглядишь, – вдруг сделал комплимент бородач одетому в синий костюм и белую рубашку Андрею, и снова резко переменил тему, видно время было ограничено: – Теперь непосредственно по делу…

Было неизвестно, передается ли медиуму тот скудный спектр эмоций, который мог испытывать Азейрас, но проанализировав эту возможность с точки зрения анатомии человека, Андрей пришел к выводу, что вполне – мысли вызывали нервные импульсы, которые тут же переводились в определенные движения и провоцировали выработку необходимых гормонов. Перед рассказом о будущем объекте кары небесной, бородач как-то повеселел, затянулся трубкой, откинулся назад на спинку стула, больше напоминавшего небольшое кресло, и начала говорить:

«Первый грешник… Точнее грешница – Ульяна Михалькевич. Двадцать шесть лет. Вроде бы ничем жутким не занимается. Да, ведет асоциальный и маргинальный образ жизни: проститутка, любит алкоголь, а за кокаин, которым уже давно не угощают ввиду потрепанной внешности, продаст родную маму. Но, сам понимаешь, за эти маленькие слабости никто и никогда бы ей не устроил космический суд прямо на земле. Но в ее, в общем-то, банальной биографии, есть проступок, за который, я надеюсь, ты воздашь по полной… Михалькевич выросла в поселке, где с девяностых годов царствовали безработица и пьянство. Надо отдать должное ее внешности, она была действительно красивой девушкой. После окончания школы поступила в училище, но учеба ее особо не интересовала. Ночные клубы, манящие гламуром, люминесцентными огнями и тусовкой – вот от чего девушка пришла в восторг. Очень скоро она поняла, что оплатить ее веселье могут, постоянно пристающие у барной стойки мужчины, а все что требовалось от нее – это раздвинуть ноги и поработать ртом. По большому счету это даже не было минусом, секс ей безумно нравился, а разнообразие партнеров вписывалось в картину безбашенного отжига. Групповой секс с тремя мужиками у нее случился еще когда была студенткой. Но вскоре ее отчислили, домой ехать не хотелось, из общежития выгнали, денег катастрофически не хватало, и Ульяна решила податься в проститутки.

В девятнадцать лет устроилась в неплохое агентство, где ценник выше среднего и клиенты – не самые бедные люди города. Там, за дополнительную плату, несмотря на запреты сутенеров, она начала практиковать такую услугу, как секс без презерватива. И в определенный день, Михалькевич обнаружила, что беременна… Она знала, что из агентства ее уволят, поэтому уволилась сама и стала принимать клиентов в съемной квартире. Потом, когда живот уже было невозможно скрывать, выкладывала в интернете свои фото. На них она была в самых откровенных позах, а услуга «поиметь беременную» позиционировалась как фетиш с дополнительной платой. Ни на какой медицинский учет, как будущая мать она не вставала. Потому что не собиралась быть матерью, и вообще надеялась, что случится выкидыш. Но выкидыша так и не случилось, а вместо него начались схватки… Когда все закончилось, и роженица смогла ходить, она дождалась ночи, завернула ребенка и вышла на улицу. Она ненавидела собственного ребенка, потому что он испортил ей карьеру в агентстве и причинил неимоверные страдания при родах. Надо сказать, на дворе была зима, стоял мороз… Михалькевич прошла пару кварталов, забрела в какие-то бараки и выкинула младенца в мусорный бак. А затем отправилась в теплую квартиру, чтобы собрать вещи для скорого переезда. Младенец кричал, зовя на помощь всесильных взрослых, но на зимнем пустыре его так никто и не услышал, и через пару часов он замерз… А следователи так и не нашли убийцу…»

Бородач уже докурил трубку. Окончив рассказ, он просто уставился на Андрея. Тот сидел с черным лицом. Казалось, еще секунда, и он соскочит с места, чтобы найти и собственноручно разорвать детоубийцу.

– Она ответит за это, – тихо проронил каратель. – И я постараюсь, чтобы ее смерть была мучительной…

Кусочек Фролова где-то теплился на дне души. Сейчас было не до него, и даже не до Соколовой. Задремавший на время Зеттатеррон открыл глаза и стал готов, словно в «Апокалипсисе» Ионна Богослова «показать рабам божьим то, чему надлежит быть вскоре». Казалось, Андрей просто сидит на кухне съемной квартиры с выключенном светом и тупо смотрит в темноту. В ней все-таки различались гаражи и деревья, полуголые ветки которых играли тенями в свете случайного фонаря. На самом же деле Андрей перебирал варианты, периодически подключаясь к МИБ.

Младенец умер пару лет назад, его давно кремировали, поэтому решить вопрос посредством правового поля практически невозможно. Да и не хотелось. Мразь получила бы максимум пять лет лишения свободы, а потом вышла бы пораньше за примерное поведение по УДО. Нужно было карать со страданиями, чтобы начались эти забавные мысли: «Господи, за что это?» Сожжение живьем в автомобиле выглядело неплохим вариантом, но у этой дуры, несмотря на, порой, приличные заработки, его даже не было, деньги тратились быстро и без сожаления. Наконец началась проработка информации по возможности подставы. И тут перспективы были гораздо интереснее…

Дагестанский бандит Увайс Базарганов должен был передать три килограмма героина, а взамен получить круглую сумму денег. Героин и деньги были не его, он был просто посредником в группировке уважаемого в Тартарске человека Джабира Раджабова. Дело в том, что покупателя героина Базарганов знал давно, оттого схема передачи выглядела проще простого: покупатель приходил в двушку Увайса, забирал героин и передавал деньги, которые на следующее утро Базарганов отвозил куда следует, оставляя себе небольшой процент. В день, когда деньги оказывались в квартире бандита, он уже никуда не выходил, коротая вечер за телевизором и курением гашиша. Передача товара была запланирована на девятое октября. Два дня вполне должно было хватить, чтобы запустить цепную реакцию по уничтожению убийцы собственного ребенка Ульяны Михалькевич…

Зеттатеррон улыбнулся. «Се, гряду скоро, и возмездие Моё со Мною, чтобы воздать каждому по делам его», – вдруг процитировал он Ионна вслух. Ему нравились красивые и грозные слова из Библии. В этот момент по его совершенному телу пробежала легкая, ели заметная дрожь…

Теперь можно было ответить на смс Соколовой. МИБ сообщила, что ей не спится, ведь на ее сообщения до сих нет ответа. «Физический эффект Сознания… – вспомнил Андрей слова бородача. – Интересно, когда наступит момент того доверия, при котором Люба не воспримет мое предупреждение про метро за бред сумасшедшего?»

Утром Андрей отправился на рынок. В определенной точке там собирался народ, готовый взяться за любую физическую работу. Основную массу его составляли азиаты, но были русские и кавказцы. Андрея интересовали последние. Ему подходил любой более-менее прилично выглядевший мужчина типичной внешности, имеющий характерный акцент. Из имеющихся сегодня в распоряжении больше всего подходил Нури. Такой вывод был сделан после сводок ментальной базы.

Андрей подозвал Нури с предложением завтра вечером заработать пять тысяч рублей. Способ заработка был странноватым, но вполне подходил рыночному фрилансеру: нужно было договориться с определенной проституткой о встрече, заплатить ей за пару часов работы и, посадив в такси, отправить в конкретное время по определенному адресу к мужчине по имени Увайс, с передачей ему следующего текста: «От друга Заура». Серьезный для Нури гонорар должен был обеспечить конфиденциальность. На этих условиях и была достигнута договоренность.

Увайс Базарганов закрыл дверь за покупателем белого порошка и убрал деньги в комод, что стоял в зале. Он уселся на диван, включил телевизор, достал бутылку с прожженной в боку дыркой. Сегодня можно было себе позволить. Дело было практически завершено. Увайс всегда немного нервничал, когда приходил покупатель. Человек проверенный, но мало ли что, вдруг его взяли в оборот менты. На часах было полдевятого вечера… Через полчаса, когда мужчина уже покурил, раздался стук в дверь.

Базарганов никого не ждал и это его напрягло. Он подошел к двери и посмотрел в глазок. За дверью стояла симпатичная девушка, беззаботно жующая жвачку.

– Тебе кого? – громко спросил бандит.

– Увайс? – оживилась девица. – Меня прислал твой друг Заур. Сказал, чтобы ты не скучал сегодня…

Базарганов улыбнулся. «Ах, Заур, настоящий друг! Знал ведь, что сегодня буду один и подогнал телку!» – подумал он. Но, несмотря на то, что «подарок» походил на правду, привычно страшновато было открывать дверь, и Увайс приоткрыл ее на цепочке, выглядывая в сумрачное пространство лестничной клетки словно волчонок из норки.

– Ну ты чего? – удивилась Михалькевич. – Совсем что ли?

Базарганов улыбнулся во все зубы. Девушка стояла в одиночестве, никакой подставой даже не пахло. Увайс суетливо стал звенеть цепочкой и через несколько секунд пригласил незнакомку зайти. Она очень даже ничего. Симпатичная, высокая, игривые глазки подведены зелеными тенями, а стройные ножки открывала короткая мини-юбка. Через минуту молодой и горячий Базарганов (ему должно было исполниться тридцать только через год) уже ни о чем не думал, кроме как поскорее предаться любовным утехам с подарком друга. Уже через пятнадцать минут пара уединилась во второй комнате, где располагалась двуспальная кровать, о чем МИБ сообщила Андрею.

Все это время он стоял двумя пролетами ниже и ждал своей очереди вступить в действо. Бандит жил на последнем этаже, что радовало. По данным всезнающей ментальной базы на площадку никто не должен был подняться в течение двадцати семи минут (учитывалась скорость ходьбы соседки Базарганова, которая возвращалась домой). Андрей встал напротив двери бандита, тяжело вздохнул и в следующую секунду вся одежда, что была на нем, рухнула на грязный бетонный пол. Полупрозрачный человек легко прошел сквозь дверь. Из спальни доносились громкие женские стоны, что обеспечивало полную незаметность незваного гостя. Андрей снова материализовался. Сумочка проститутки стояла на полу прихожей. Он знал, что в ней есть паспорт. Вытащив его, он отправился в зал.

Достав деньги в ящике из-под груды носков, Андрей бросил паспорт под комод (как будто он выпал случайно) и вышел на балкон. Сверток с купюрами не мог пройти сквозь железо вместе со сверхусуществом, а два раза открывать дверь было слишком шумно даже под стоны Михалькевич. Но деньги должны были пропасть, и единственное, что оставалось – это выкинуть их с балкона. Вероятность того, что сверток подберут в течение ближайших минут, была невелика: внизу просто трава, присыпанная опавшей листвой, а осенняя тьма вряд ли позволила бы обратить внимание случайных прохожих. Можно, конечно, просчитать вероятности через МИБ, но Андрей решил не заморачиваться. Перемотанный скотчем пакет полетел вниз.

Теперь оставалось только выйти и одеться. До прихода соседки оставалось куча времени – двадцать пять минут.

Пока Михалькевич удовлетворяла клиента, Андрею следовало попасть к ней в квартиру и подбросить деньги. Это могло стать серьезной проблемой, если учесть, что скинуть сверток – это не то же самое, что его закинуть. Но к этим сложным манипуляциям никто прибегать не собирался, всезнающая база доложила – в квартире есть ключ (самое забавное было, что даже сама Михалькевич этого не знала, лишний дубликат остался от предыдущего съемщика и просто валялся в кухонном гарнитуре). Дальше – дело техники: проникновение через стены, открытие двери, пронос денег и исчезновение в городской вечерней суете. Самое интересное должно начаться завтра…

Юная студентка Люба Соколова переживала эмоциональный всплеск. В ее предсказуемой размеренной жизни появился мужчина. И он казался слишком хорош, чтобы в девичьей голове не начал культивироваться страх о неминуемом и неожиданном окончании чудесной сказки. Андрей был симпатичным, интересным, внимательным и достаточно опытным, чтобы чему-то научить, служить примером и опорой для хрупкой девушки. Именно о таком мужчине и мечтала Соколова. Он ворвался в ее жизнь теплым ветром перемен, после знакомства встречались три дня подряд, ее даже пригласили в «Белый лебедь», но потом все как-то перешло в режим виртуального общения. Андрей ссылался на работу, но было странным: какая у врача может быть занятость вечерами, если это не дежурство? А про дежурство речи не было. Стали появляться мысли, что незнакомец оказался все-таки женатый (в тот вечер в ресторане Люба, как бы в шутку, посмотрела паспорт, штампов там не было, но люди по много лет вполне счастливо живут и гражданским браком). Но если у него было три свободных дня на то, чтобы охмурить какую-нибудь студен-точку до условного приезда жены, то почему он не предлагал ей поехать в места, подразумевающие дальнейшую интимную близость. Все, что было инициировано – несколько поцелуев. Такое ухаживание создавало впечатление, что загадочный Андромедов некуда не торопиться. А раз так, то и намерения у него должны были быть серьезными.

Вчера Андрей ответил на смс уже около полуночи. И опять никакой определенности в плане встречи. Любовь чувствовала, как неуверенность подступает все ближе, а сомнения мешают беззаботно сосредоточится на обычной текучке. Девушка решила, чтобы снять все вопросы, нужно попасть в гости к своему мужчине и убедиться, что он живет один. Но тут возникала другая дилемма – поход в гости мог привести к сексу, а Соколова не была уверена, что настал момент расставания с девственностью, хотя неуверенность заключалась в банальном страхе быть брошенной. Откинь этот аспект – и Андрей был идеальным кандидатом. Люба уже чувствовала, как гормоны начинают бушевать в молодом теле.

Эти терзания приводили к печали. Любовь сидела в вестибюле университета и крутила в руках мобильник с черно-белым экраном. Ответа на банальное смс: «Доброе утро», – не было уже больше часа… «Что ж, – подумала Соколова, – врачи могут быть очень занятыми людьми. Они спасают человеческие жизни. Тем более Андрей, что-то упоминал про хирургию…» Пора было идти на лекцию и надеяться, что сегодня состоится долгожданная встреча…

Загадочному Андромедову действительно в это утро было не до тривиальных нежностей. Нужно было постоянно через МИБ отслеживать события, развивающиеся с бедолагой Базаргановым. Он, как ни в чем не бывало, в отличном настроении, проснулся и решил позвонить другу Зауру, чтобы поблагодарить за «зачетную телку». И тут события начали развиваться как в плохом сне. Заур сказал, что никаких телок не присылал. У Базагранова тут же возникло ощущение тревоги. В чудеса он не верил, но объяснить происшедшее тоже не мог. И тут его словно током ударило. Деньги! Он подбежал к комоду с легкой уверенностью в собственной паранойяльной наклонности (не зря же в день приноса денег бандит не выходил вечером даже во двор), но чем больше рука шарила в белье, тем больше приходило осознание – опасения не напрасны. Когда из перевернутого ящика все тряпки высыпались на пол, сверток с огромной суммой так и не нашелся. Хотя надежда на это имела уже довольно призрачные формы.

«А-а-а!» – закричал Базарганов и с силой бросил ящик о пол.

Но принять столь ужасную реальность сознание не могло. Стали отрабатываться маловероятные, практически ничем не подкрепленные варианты спасения: Базарганов выдвинул все ящики, проверил в них, а затем зачем-то отодвинул комод… Под ним лежал паспорт. Несколько секунд бандит смотрел на коричневые корочки, соображая, откуда это могло взяться, а затем нагнулся, поднял документ и раскрыл его. Оттуда каменным паспортным лицом смотрела еще совсем юная вчерашняя жрица любви Уля.

«Проститутка!» – перекосило небритое лицо бандита.

Сомнений не возникало, деньги своровала она. Но откуда знала? Кто вообще мог знать? Первый на ум Базарганову пришел продавец героина. Он вообще никогда не нравился. Особенно дагестанца раздражали шляпы в стиле бандитской Америки тридцатых годов прошлого века, которые тот периодически носил. Но с другой стороны, это были лишь ничем не доказанные подозрения, а вот шлюху нужно искать срочно. Против нее улики имелись, потом она не сможет не расколоться («И не таких кололи!» – подумал бандит) и сдаст организатора. Базарганов начал обзванивать знакомых сутенеров. Ведь адрес регистрации Михалькевич был совсем не в Тартарске…

Соколова смотрела в зеркало и думала о том, насколько она хороша? И, что можно сделать, чтобы стать еще лучше… Она прикладывала на себя платья, чтобы понять: какое одеть, ведь сегодня вечером Андрей позвал на свидание. Он предлагал встретиться где-то в кафе, но Люба намекнула на романтический ужин у него дома, и он не отказал. Значит действительно один! Любовь была счастлива. Немного даже пританцовывала, крутясь у зеркала. Выбор пал на красное платье в черную клетку. Оно не было вечерним, но этого и не требовала ситуация. И казалось Соколовой милым, именно так ей и хотелось сегодня выглядеть. Девушка закрыла глаза и представила, как ее мужчина подошел сзади, чтобы расстегнуть маленькую молнию и почувствовала, как по телу побежали мурашки…

…Михалькевич стояла на карачках в прихожей, опустив голову и, разглядывая бессмысленный рисунок линолеума, сплевывала кровь на пол. По квартире рыскала куча дагестанцев, ища какие-то деньги. Они их, конечно, не найдут, но вечер и, судя по всему, зубы, они сегодня испортили. Сколько раз проститутка убеждала себя, что не стоит связываться с кавказцами! Но жажда близких денег и горячего секса гасили разум как кислота соду. Зачастую все заканчивалось пшиком и проблемами. «Нашли!» – крикнул кто-то из комнаты. Михалькевич подняла голову и взглянула на незнакомого ей бандита, стоящего рядом. «Этого не может быть, – проронила она жалобно и удивленно одновременно, – я не брала их!»…

…Дверь подъезда притянул доводчик и Любу обдал промозглый октябрьский вечер. На улице уже стемнело, оттого казалось особенно неуютно. Хорошо, что мама согласилась отпустить до полуночи. Хотя, конечно, она не знала, куда собралась ехать ее дочь. Ей и не нужно знать. Начал накрапывать дождь. Остановка выглядела слишком пустой для раннего вечера, видно, народ предпочитал сидеть дома, а не преодолевать атмосферные невзгоды. Наконецто пришел автобус, зазывающий уютом желтых лампочек и прогретым салоном. Заняв место возле окна, девушка смотрела на вечерний город, пока не увидела отражение собственного лица. Ей показалось, что окружающий мир – это всего лишь придуманная картинка в этих смотрящих на нее с черного стекла глазах…

…В голове все еще молодой, но уже повидавшей жизнь, девушки не было ни воспоминаний об убитом ей ребенке, ни других картин бессмысленной жизни. Она сидела между двумя мужиками в кожаных куртках на заднем сидении внедорожника, отвозившего ее все дальше от освещенных улиц, и гадала: хорошо это, что ее не убили сразу, или плохо? И ответа на вопрос не было, как не было ответа и на другой – откуда в квартире взялись деньги? Это напоминало очень страшный и абсурдный сон. Свет фар превращал салон автомобиля в замкнутую космическую капсулу, несущуюся куда-то в темной безызвестности. Михалькевич вглядывалась в окна, чтобы хоть как-то определить свое местоположение в черной пустоте, но видела там только припухшее от ударов лицо. Как будто сама вселенная говорила ей: «Посмотри на себя, это же дно»…

…Квартира Андрея казалась слишком необжитой. В ней почти не было тех маленьких нюансов – малозаметных на общем фоне обстановки: личных вещей, говорящих, что хозяин действительно здесь живет не один месяц. Такими вещичками обрастают полки шкафов, столы, холодильник, раковина в ванной. «Может быть, это просто какая-то квартира для встреч? А сам он живет с другой женщиной?» – промелькнула мысль в голове Соколовой. Сам же Андрей приготовил вкусный ужин, купил аперитива и зажег свечи. «Так романтично! – продолжала свои рассуждения Любовь. – Не хочу думать о плохом»…

…Огромный предбанник какой-то загородной бани. Михалькевич насиловали уже больше получаса. Народу – человек восемь, одни заканчивали, другие их меняли, обеспечивая непрерывный, слившийся в один поток боли, процесс. Ей было уже все равно, если бы все это происходило хотя бы в сколько-нибудь корректной форме. Но постоянные удары и побои, больные заламывания рук и порванный анус, приводили в отчаяние. Базарганов опять схватил проститутку за подбородок и, больно сжав лицо, орал: «Кто тебя подослал? Опять молчишь, сука?» Михалькевич ждала очередного удара по лицу, но вместо этого кто-то взял ее руку прижал к столу и со всей силы ударил молотком по пальцу. Свет померк в глазах. А держащий за лицо бандит, схватил жертву за волосы и стал бить лицом о поверхность стола. Для обычной девки она уже слишком долго кололась, и это сильно злило Увайса. Когда он поднял за волосы голову проститутки и взглянул на окровавленное лицо, Михалькевич была без сознания. Ее потащили в моечную, чтобы облить водой и привести в чувства…

…Андрей был галантен и внимателен, но Соколовой казалось, что его нечто сильно заботит. Он периодически «зависал», задумываясь, создавалось впечатление, что ужин был организован ради того, чтобы девушка не подумала, что ее игнорируют или про нее забыли. Как будто кто-то прочитал ее мысли, и сделал все, так как она хотела. Вот только обстановка, вдыхающая в вечер душу не совсем соответствовала ее ожиданиям. Мужчина был слишком загадочен, чтобы рассказать о своих заботах. Как поняла Люба за эти дни общения: у него всегда все хорошо и не происходит ничего страшного. Может быть, так и было, а может быть просто не любил жалиться, чем тут же набирал в глазах девушки новые «плюсы». На самом деле это действительно сложный вопрос. С одной стороны, что может волновать богоподобное существо? А с другой – на кону было порядок целой планеты, установленный Атумом и Сатаной. Но Люба этого не знала и воспринимала все через призму ума восемнадцатилетней девушки. Чем дольше шло общение, тем больше ей казалось, что никакой близости сегодня не будет. Глаза Андрея не горели страстью, и Любовь не знала – хорошо это или плохо…

…Когда Михальквич полностью пришла в себя, то снова лежала на столе в предбаннике. Во влагалище было что-то холодное и твердое. Что-то запихали туда и теперь совершали этим предметом характерные движения туда-сюда. Проститутка приподняла голову, чтобы разглядеть происходящее. В этот момент раздались смех и веселый возглас: «Заур, смотри-ка, ей нравится!» В этот момент Михалькевич поняла, что между ног у нее ствол пистолета, который держал в руках тот самый Заур. Она сама не поняла, откуда, из каких эмоциональных глубин, в ней взялась искра ярости, но ее хватило, чтобы измученная до полусмерти женщина изо всех оставшихся сил ударила насильника ногой в грудь. Бандит явно не ожидал такого и даже не специально, а с испугу нажал на спусковой крючок…

…«Я думаю, будет честно вернуть тебя домой в целости и сохранности в оговоренное с мамой время», – пояснил Андрей после того как вызвал своей гостье такси. «Она даже не знает, что я у тебя. И, вообще, я ей про тебя не рассказывала», – ответила Люба. Андрей пожал плечами и, убрав с лица девушки волосы, поцеловал ее. «Я думаю, ты еще сама не разобралась в себе», – сказал он после поцелуя. Такая проницательность привела Соколову в восторг…

…«Ты что наделал?! – кричал Увайс. – Она жи есть, так и не сказала, кто заказчик!» «Да, что тут думать, – пытался оправдаться Заур. – Жи есть, ясное дело, что это твой дилер! Этот петух в шляпе. Больше про бабло никто не знал». Михалькевич застонала. Она была еще жива. Весь стол был залит ее кровью, которая быстрыми крупными каплями падала на пол. «Нам нужно избавиться от тела», – мрачно резюмировал Базарганов…

…Соколова ехала в такси домой. Самые разные эмоции и чувства перемешались, но одно понимала отчетливо – влюбляется. И если сегодня действительно терзали сомнения, то в следующий раз, похоже, их уже не будет.

…Михалькевич вывалили на придорожной свалке. Точнее за ней, в кустарнике. Свалка образовалась спонтанно, на пустыре возле обочины, в месте, где на загородную дорогу выходило сразу несколько путей, ведущих к дачным массивам. Кучи мусора разрослись на добрую четверть гектара. Чтобы тело сразу не нашли, еще живую женщину придавили старым, тяжелым от влаги диваном. Там же выкинули и пистолет, из которого стреляли. Добивать «воровку» не стали, при такой потери крови жить ей оставалось не больше получаса.

Она встала и окинула взглядом навалы мусора и небесные лохмотья туч, играющие тенями в свете луны. Показалось подозрительно светло в кромешной мгле, а избитое тело слишком бодрым и безболезненным. Михалькевич осмотрела себя. Она была абсолютно голой, такой, какой ее и выкинули на помойку. Раны остались, по внутренним сторонам бедер чернели кровавые потеки, но это никак не влияло на самочувствие. В таком состоянии вполне можно было добраться до города или попутки, а там и до больницы рукой подать. Это было чудо, Михалькевич вдруг осознала, что каким-то совершенно непостижимым образом выпуталась живой из этой передряги. Она уже даже пообещала себе, что больше ни за какие деньги никогда не свяжется с кавказцами, как вдруг к ней пришло осознание, что совершенно не холодно, и это при том, что на улице чуть выше нуля, а с неба то и дело моросил ледяной дождь. «Я не выжила!» – это мысль была практически инстинктивной, потому что Михалькевич никогда не верила ни в Бога, ни в реинкарнации.

И тут взгляд упал на сидящего впереди мужчину. Он находился в метрах тридцати, пристроившись на бревне. Мужчина подпер голову рукой, оперши ее на ногу, и пристально наблюдал за обнаженной женщиной. Пикантности и жути ситуации придавал тот факт, что мужчина тоже был совершенно гол.

Михалькевич захотелось убежать, но бежать куда? Она собралась силами и стала приближаться к мужчине.

– Вы кто? – крикнула она, не выдержав напряжения.

– Говорят, что хороших людей после смерти встречает ангел… Я думаю, что это действительно так, но, к сожалению, наверное, ко мне это особо не относится. Хотя, поверь, Ульяна, я самый настоящий серафим.

– Откуда вы знаете мое имя? – вопросов было столь много, что Михалькевич выбрала самый очевидный.

На самом деле, когда голый незнакомец на ночной загородной дороге называет твое имя, это уже верх жути, но тут бывшая проститутка заметила странное шевеление пакетов с мусором. Казалось, что под ними кто-то ползает… Страх рос быстрее, чем бамбук сквозь человека при китайской пытке.

– Я много, что про тебя знаю. Например, что ты родила и выбросила на мороз своего сына…

Ужас настолько парализовал детоубийцу, что она остановилась и уставилась на странного мужчину. Она поняла, что попала в ад, но даже Зеттатеррон не мог представить, что произойдет в следующую секунду.

Из-под мусорных пакетов один за другим стали появляться младенцы. Маленькие, но вполне владеющие собственными крохотными телами. Их лица совсем не детские, некоторые даже выглядели старыми, как будто тела остановились в развитии, а они продолжали жить тяжелую земную жизнь. Зеттатеррон понял, что это астралы убиенных младенцев. Обида и боль от жестоко прерванных жизней так и не отпустили их в более легкие миры, сделав из них астральных заложников. И сейчас никто не мог запретить им исполнить справедливый суд, выплеснув всю беспощадную детскую злобу. Дети размахивали палками, кусками арматуры, «розочками», крутили цепями. Они медленно окружали детоубийцу, и один из них вдруг разорвал тишину младенческим визгом: «Ну, здравствуй, мамочка!» Этот крик как будто разбудил Михалькевич, и она бросилась бежать. Младенцы кинулись за ней. Кто-то сбил ее с ног ударом палки. Остальные накинулись словно муравьи, втыкая в нее железо, дробя кости и рассекая плоть. Через минуту астрал Михалькевич превратился в кровавое месиво.

Зеттатеррон знал, где оканчивает свою беспросветную жизнь детоубийца. Попасть туда в полночь в физическом теле было крайне затруднительно. Но этого и не требовалось. Никто не собирался никого спасать, и уж тем более глумиться над и так изуродованным телом. Интересовало другое – посмотреть на то, что произойдет с Михалькевич после смерти. И надо сказать, каратель полностью удовлетворился увиденным.