– Шурик! И как тебя занесло в такую задницу?

Сашка продрал глаза. Что-то творилось с головой, медленно сходила пелена. Перед ним вырисовались две фигуры. В одной он признал Спортсмена, в другой – Марусю.

– Вставай, засоня. Всё утро его ищем, а он дрыхнет себе…

– А? Сейчас, – Сашка попытался подняться. Вначале он не понял, почему Маруся вдруг прыснула и отвернулась. Откинув полуистлевшую тряпку, он обнаружил под ней свою первозданную наготу. – Блин!

– Вот, держи, – Спортсмен подал его вещи. – Одевайся шустриком. Командир рвёт и мечет, зубами скрипит. Тяжело?

– Ага, – Сашка вяло оделся. Муть в голове не проходила, руки словно ватные. Комната плавала в дымке, покачиваясь. Постепенно проявились обшарпанные стены, какая-то рухлядь, выбитая рама, прогнивший пол. Неужели он мог на нем спать? Откуда взялась грязная тряпка? И где Ирка?

– Пойдём, – торопил Спортсмен. – И как тебя сюда занесло?

– Не помню, – механически ответил Шурик, хотя помнил всё достаточно чётко. Но ночью комната выглядела по-другому, поновей как-то. И окно было на месте.

Спускаясь по лестнице на первый этаж, он узнавал и не узнавал дом. Где обои с толстозадыми ангелочками? Раскиданные стулья, пулемёт, истлевшие книги – где всё это? Словно художник стёр неудачные наброски, оставив контуры, причём самые худшие. Грязь, фекалии по углам, пыль, гниль, труху. Внешний вид дома ещё больше поразил Сашку. Никакого тебе мраморного крыльца и белоснежных колонн. Он спал в сарае – старом, обвалившемся здании, которое могло обрушиться до фундамента от малейшего прикосновения. И где Ирка? Хоть бы она объяснила… Но Спортсмен волок, поторапливая. Маруся шагала за ними.

– Короче. Собрались – тебя нет. Я к бабке. Нет. И не ночевал, говорит, – Спортсмен умолчал, что Паштук охала и по поводу его – мол, вот так квартиранты – не ночевали даже. – Потом нашёл одного мальца. Сказал, что ты пил с ними у костра. А потом ушёл, якобы, домой. Узнал, где девчонка живёт, что тебя у костра признала. Разбудил. Расспросил. Она и поведала, как ты к этому дому рвался. Но тебя вроде же отговорили? Как в одиночку в такую даль забрёл?

– Почему один? Со мной девчонка была, Ирка…

– Знаю, знаю, – отмахнулся Спортсмен. – Рассказали. Но понимаешь ли, Шурик – ты ушёл, а она у костра осталась…

– Подожди, – Сашка запинался об выступающие из-под земли корни, – бред какой-то. Вначале дом, потом… один. Она же со мной была!

– Пить меньше надо, Шурик! – улыбнулась Маруся.

– Фиг с вами, – в состоянии тяжёлого похмелья Шурику спорить не хотелось. Пусть думают, что хотят.

Он твёрдо помнит Ирку. Её ласкающие руки и требовательные губы. Помнит её обнажённое тело, скользящее меж ладоней, запах её волос, шёпот:

– Не покидай меня.

– Мне надо в тайгу. Обещал.

– Обещай и мне, что вернёшься?!

– Конечно, Иринка, милая…

– Поклянись.

– Ты как ребёнок, честное слово. Сказал – вернусь, так вернусь!

– Обманешь.

– Ну, уломала. Клянусь.

– Люблю, – её язычок щекочет щёки, волосы просыпались на лицо и… подушку.

Да. Теперь он помнит. Они спали на кровати. В огромной и мягкой постели. Накрывались белоснежным одеялом. Почему и как он оказался на полу под истлевшей тряпкой? И что случилось с домом? Не мог же он так развалиться за одну ночь? А подвал? Они спускались в подвал. Что там было? Мысли бились в пустоте. Ничего не помнит.

– Ты не спи, алкоголик, а то споткнёшься, носик разобьёшь, – Спортсмен подхватил его под руки. – Тяжело, понимаю. Но крепись. А то Командир голову отвернёт и тебе, и мне.

Маруся улыбалась, вспоминая как Бортовский, тоже явно нуждающийся в опохмелке, бушевал, крича на Спортсмена:

– Это вам экспедиция или что? Уик-энд? Почем не доглядел? Где сам шарился?

На что Спортсмен, ухмыляясь, ответил:

– Ещё раз на меня заорёшь, сука, пару дырок в брюхе сделаю. Имею право. На своём горбу с того света волок. И никто меня не осудит.

Бортовский заткнулся, поскрипел зубами, огляделся, ища поддержки. Но Молчун курил, восседая на рюкзаке, Балагур разговаривал с шорцем-лодочником.

– Даю тебе час. Отыщи и доставь живого или дохлого, – выдавил из себя Командир. – Через час отплываем. Не успеешь, не надо. Всех ждать не собираюсь.

Через полчаса запыхавшийся Спортсмен прибежал к берегу.

– Нашёл?

Не обращая внимания на Бортовского, он подскочил к Марусе:

– Знаешь где дом бывшего местного золотопромышленника? Если там нет, то больше негде.

Время вышло. Они торопились. Чего ждать от Командира? Вдруг, в самом деле, возьмёт и уплывёт без них. И всё-таки Маруся улыбалась. Просто хорошее настроение. В посёлке была сутолока, жители эвакуировались. И кто мог предположить ночью, когда улус казался вымершим, что здесь столько народу? У автобуса их остановил хмурый участковый:

– Это… Только что узнал. В тайге сбежавшие зэки бродят. Шесть человек. Так что поосторожней там, – повернулся к Марусе. – Удачи, племяшка.

– Спасибо, дядя Коля. Некогда. Опаздываем.

– С Богом, – он помахал рукой на прощание.

Лодка была на месте. Злой Иван тоже. Загруженная рюкзаками и тросом посудина готовилась к отплытию.

– А-а явились-таки, – Командир презрительно уставился на Интеллигента. – С тобой потом поговорим. В лодку марш!

– Кетер гесер катваран, – чуть слышно выказала своё отношение к происходящему Маруся.

Лодочник услышал и разулыбался.

– Чего бормочешь? – поинтересовался Спортсмен.

– Не мешай человеку материться. Помоги, – она шагнула в лодку, опираясь на его руку.

Шурик, вздрагивая от попадавших на лицо случайных капелек воды, хмурился, пытаясь прогнать мерзкое состояние. Молчун насвистывал что-то под нос. Балагур просто пережидал путешествие, как может пережидать тот, кто полжизни провёл в командировках. Он осматривал берега – пологий правый и крутой, обрывистый левый. И там, и там деревья тонули в густом тумане, поднимающемся с реки. Только верхушки торчали над мутной белизной, словно росли в воздухе.

– Если бы как задумали выехали, берег вообще не видно бы было, – сказал лодочник. – Туманит сегодня очень.

– Красиво, – признался Балагур, сидевший с ним рядом.

Бледное солнце красило росшие в небо верхушки кедрача розовым. Встречный ветер трепал волосы, бил в лицо, забивался в складки одежды, в сочетании с брызгами это было не очень-то приятно. Маруся поёжилась, и Спортсмен, обняв, прижал её к себе.

– Плохо. Совсем плохо, – бубнил шорец. – Дождя не будет.

– Ну и что?

– Плохо. Лес горит, – лодочник указал вдаль по правому берегу. У линии горизонта туман вился, отрываясь от деревьев, и уплывал в небо.

– Совсем близко горит.

– Ничего, – силясь перекричать шум мотора, орал Бортовский, он тоже увидел дымок. – Пока до пасеки дойдёт – всё успеем сделать. Лишь бы дисциплина была!

– А Костенко сказал, что пожар пока ещё по ту сторону горы, – заметил Молчун.

– Выходит, ошибался, – буркнул Спортсмен.

Маруся что-то спросила у лодочника по-шорски. Он защебетал, покачивая головой.

– Что говорит? – переспросил Спортсмен.

– Голова Спящего Дракона в огне.

– Будет лысый дракон, – хохотнул Балагур.

Лодка вошла в густую полосу тумана, и берега исчезли. Только рокот мотора и пенящаяся река за бортом.

– Как бы на перекаты не наскочить!

– Старик знает, что делает, – ответила Маруся.

Минут через десять лодка пришвартовалась к правому берегу. Мужчины выгрузили вещи и трос. Маруся осмотрела дорогу и шагнула в лес. Ноги тут же утонули в высоком папоротнике. Щебетали птицы. На ветки осели клочья тумана. С дороги доносились голоса, ругань, стук. Когда вернулась, Молчун и Спортсмен уже укрепили конец троса, обвязав им толстую пихту, и заклинивали. Трос врезался в ствол, подобно тому, как нитка врезается в кожу, оставляя глубокий рубец.

– Помочь? – спросила Маруся, заметив с каким усилием Балагур и Сашка натягивают трос, упираясь пятками в землю.

– Чего тут помогать? – откликнулся Спортсмен. – Ну-ка подержи клин, – он сунул ей в руку овальную железяку с конусом на одном конце и плоской шляпкой на другом, а сам схватился за трос. – Ну, давай, мужики. Поднатужимся!

Молчун в два удара вогнал клин между стволом и тросом:

– Убирай руки, – и ещё пара ударов обухом топора.

Маруся вытерла выпачканные руки об джинсы.

– Здесь всё. Теперь на другой берег, – Молчун двигался энергично, со знанием дела, ни одного лишнего движения. Неужели это тот самый медлительный тюфяк, каким он представлялся девушке в санатории? Спортсмен и Молчун сели в моторку. Лодка пересекла реку поперёк и высадила их на другом берегу.

– Спасибо, отец, – помахал на прощание лодочнику Спортсмен.

Шорец кивнул и отправился в обратный путь.

Бортовский сидел на бровке, баюкая раненую руку и, разглядывая противоположный берег, где Спортсмен и Молчун, казавшиеся маленькими муравьями, копошились у отвесной скалы, сверху покрытой лесом. Была видна тёмно-жёлтая сосна на её вершине, корни протискивались сквозь породу и нависали над рекой на уровне шестого этажа, если сравнивать по высоте. Фигуры медленно ползли вверх – пожалуй, слишком медленно. Иначе нельзя. Рискованно. Но Молчун убедил всех в своей альпинистской подготовке. Они занесут конец троса на скалу, укрепят и переправятся обратно. Наверное, понадобится больше часа.

– Короче, – бросил через плечо Иван, – берёте с собой кто сколько может, и шуруете до пасеки. Я останусь. Подстрахую, если что случится. Понятно?

– Так точно, – шутливо козырнул Балагур.

Втроём они двинулись по дороге. Вооружённые, нагруженные рюкзаками. Маруся, кроме того, несла упаковку одеял, ружьё болталось за плечом. Хмурый и не выспавшийся Шурик сгибался под тяжестью продуктового запаса. Балагур, пыхтя, вдобавок к своей поклаже и рюкзаку с хлебом тащил ещё и его гитару, пот стекал с лысины на лицо. Через полтора километра он сдался и предложил передохнуть. Дорога медленно поднималась в гору.

Шурик скинул рюкзак, присел, прислонившись к нему спиной, и закурил. Рядом пристроилась Маруся и выпросила сигарету.

– Как же так? – выплеснул Сашка. – Я помню, что в доме был не один. И вообще всё непонятно. Ты не знаешь эту Ирку?

– Не-а, – тряхнула головой Маруся. – Толик говорит, что базарил с девчонкой. Та упомянула, что вы с Иркой вроде бы скорефанились. А живёт она где-то за рекой, мол, недалеко от Урцибашевых. Приходит иногда по вечерам. Болтают, музыку слушают. Вот и всё. Даже фамилию не припомнила.

Балагур отдышался и вмешался в разговор:

– Придётся, Шура на СПИД проверяться. В таёжных лесах он знаешь какой? Зверский.

– Иди ты… – отмахнулся Сашка. – Ну не могла она у костра остаться! Я об этом доме ничегошеньки не знал до вчерашнего вечера. Что я, совсем свихнулся – в одиночку по лесу шататься?

– А дом тот загадочный, – согласился Маруся. – Интересно было взглянуть через столько лет. Я была там раньше, в детстве. Местные долго считали его чем-то вроде клада. Ребятишки частенько кричали: «Пойдем клад зазвизинский искать!» Игра такая была.

– Много нашли? – поинтересовался Балагур. – А может, Шурик у нас тоже того… кладоискатель?

– Да нет там ничего! – обозлился Сашка.

– Ага. Искал, значит?

– Чего мне искать? Все вместе скоро… найдём, – он загадочно ухмыльнулся.

Маруся вышла из детских воспоминаний:

– Погоди, кажется, вспомнила. Анчол как-то рассказывал… Потерялся кто-то, по-моему… А он сказал: «Опять Иришка хулиганит» и запретил мне играть в том доме…

– Смотрю на тебя, Маша, и думаю: какой ты маленькой была? Так и хочется… – Балагур осёкся, напрягся и указал на речку. – Туда!

Туман растворился в лучах утреннего солнца. Тучи за ночь побелели. Сначала Маруся увидела скалы на противоположном берегу. Она искала на них, боялась, случилось что? Нет. Два крохотных муравья всё так же продолжали свой путь и уже почти добрались до вершины. Журчание реки успокаивало, пенились барашки, разбитые об валуны. И один из них двигался…

– Мишка! – вскрикнув, подскочил Шурик.

И тут Маруся поняла: это не камень. С противоположного берега прямо к ним плыл огромный медведище. Косматая голова с тремя чёрными пуговками на морде – прижатые уши, время от времени приподнималась, словно прыгала над водой. Ему и течение нипочём.

– Здоровенный какой! – изумился Балагур и быстро извлёк фотоаппарат. – В цирке видел и поражался: до чего все махонькие, будто плюшевые… Эх, Сибирь-матушка!

– Самое весёлое, что он не ручной, – предупредила Маруся. – Быстро хватаем вещи и дёру!

– Там же Командир один на берегу!

Косолапый приближался. Уже чётко вырисовывались бусинки тёмных глазок, мокрые ноздри, часто облизываемые розовой лопаткой-языком: в такие моменты белоснежно-белые сабельки клыков начинали скалиться в добродушной, но суровой ухмылке. Мохнатая голова напоминала обломок скалы, по ошибке научившийся плавать.

– Что-то не так, – насторожилась Маруся. – Обычно звери бегут от огня, а этот плывёт на наш берег, где вскоре всё может загореться.

– Обратно переплывёт. Чего к скотине прицепилась? – Балагур успел несколько раз щёлкнуть мишку объективом и поднял автомат. – Жалко мишутку, но придётся пугнуть. Пусть плывёт восвояси.

Маруся надломила ружьё и вставила холостые – невозможно убивать такого красавца:

– Шурик, целься поверх головы.

Медведь засопел, покачиваясь и отфыркиваясь, когда перед ним зажужжали пчёлы, грохот с берега ему тоже не понравился, потому повернул обратно…

Молчун, закусив нижнюю губу, подтянулся и перевалился на выступ, уткнувшись лицом в пожухлую траву. Слава Богу, подъём оказался намного проще, чем предполагал.

– Ну чего там? Держи! – Спортсмен, поднимавшийся за ним, подал конец троса.

И в этот миг посторонний щелчок раскрошил щебёнку в двух сантиметрах от его лица, и только потом долетел звук выстрела.

– Они что, охренели совсем там?! – заорал он. – Тащи живо!

Ещё несколько пуль зарылись в скалу, упала срезанная прямо над головой ветка сухого шиповника. Разноголосье выстрелов пронеслось над рекой. Пыхтя, Молчун затащил Спортсмена на выступ, и они откатились в кустарник. Пара взвизгов ударилась в ствол сосны, и всё стихло.

Спортсмен отчаянно матюгался, где-то ободрав руку.

– Что это было? Кто стрелял? Неужели наши?

– Наши, красные, советские. Кто ещё? Придурки, – бурчал Спортсмен, рассматривая царапины. – Я им покажу, шутники. Снайперы сраные. Давай натянем тросину, переправимся, а потом… я им уши надеру… Лучше поотрываю вместе с руками и ногами…

Отто развлекался. Он понимал, что вероятность попадания слишком незначительна, да и левой рукой стрелять непривычно. Но когда муравьи, целые и невредимые, скрылись за деревьями, он раздосадованно сплюнул. Выстрелы прекратились. И чего этим психам понадобилось стрелять? Так или иначе, их паника или чего ещё там пришлась как нельзя кстати. Его выстрелы были неразличимы в общем грохоте. Так хотелось подстрелить мурашей, увидеть, как они полетят верх тормашками, услышать испуганные вопли… Как хотелось, чтобы засранцы забрызгали берег своими мозгами! Ну ничего. Всё ещё впереди…