Мимо покрытых деревьями гор, где утром проезжала Маруся, пылил по высохшей, покрытой трещинами дороге дребезжащий «уазик». Рядом с водителем, у передней двери, продавливал сидение Иван. В салоне пережидали дорогу остальные члены маленькой спасательной группы, одетые в хаки. С автоматами и вещмешками, они скорее напоминали десантный взвод, чем экспедицию. Возможно, именно такими, военизированными, и хотели их видеть Костенко с Бортовским. Но наряду с экипировкой люди везли с собой гражданские вещи. Например, Балагур – семейный альбом. Шурик тихонечко перебирал струны, смущённо, с опаской поглядывая на автомат рядом с собой. Кража ножа в столовой по сравнению с калашниковской игрушкой не шла ни в какие сравнения. Спортсмен бережно упаковал пару бутылок водки. Когда Сашка вернулся из магазина, вертя в руках блок сигарет, он сплюнул от досады и послал того ещё раз за одним для себя, а также к Марусе за водкой. Тренера дома не оказалось, и Шурик предложил воспользоваться запасами грузчиков в кладовке на кухне. Спортсмен снисходительно улыбнулся и пошёл искать грузчиков. Вскоре вернулся, сжимая подмышками по пузырю:

– Запомни, Шурик. Никогда не кради то, что можно купить.

Молчун из домашних вещей взял бритву, пресловутый блок сигарет, упаковку пива и две коробки патронов с пистолетом, наличие которого удалось сохранить в тайне. Остальные вещи посоветовали оставить в санатории, но не мог же он знать, что их так основательно загрузят консервами, колбасой, хлебом, одеялами, рацией и даже формой с оружием.

– А зачем автоматы? – спросил он Костенко.

Тот полувнятно объяснил – мол, для защиты от зверья, ни словом не упомянув о сбежавших зэках.

Напоследок бабье лето распогодилось, ртуть в термометре подскочила, наверное, градусов на восемь, ветры ушли дальше, тучи притворились облаками – в салоне стояло душноватое, пыльное марево. Молчун отобрал у Шурика гитару и, хмурясь, вспоминая аккорды, тихонько запел:

– Чья песня? – спросил Сашка, он прислушивался, запоминая мелодию.

– Дружок один пел в армии, – Молчун отдал гитару и откинулся на сидение, зажмурив глаза. Опять разболелась голова, кровь прихлынула к вискам.

– УБИРАЙСЯ! – глухо, издалека посоветовал голос.

Молчун вздрогнул, огляделся – все занимались своими делами: Шурик терзал гитару, Спортсмен умиротворённо разглядывал автомат, Балагур дремал, пережёвывая что-то воображаемое. А Командир – такую кличку дали Новенькому-Бортовскому – изучал карту местности, никто не мог сказать этого слова. Молчун вновь прикрыл глаза.

– УБИРАЙСЯ! – голос внутри него зазвучал громче. – ЧТО ТЕБЕ НАДО?! ТВОЁ МЕСТО ДОМА! ТАМ ЭТОТ БЕЗДЕЛЬНИК СПИТ С ТВОЕЙ ЖЕНОЙ! ДУМАЕШЬ, ТЫ ЕГО НАПУГАЛ? УБИРАЙСЯ ВМЕСТЕ СО СВОИМ ПИСТОЛЕТОМ!!! ПОШЁЛ ВОН!

Молчун ещё крепче зажмурился, пытаясь унять пульс в висках и неприятный холодок под сердцем…

…Иван смотрел на карту, хотя маршрут чётко зафиксировался в памяти. Когда в четыре они собирались в кабинете, подобрали по размерам форму – кретины отказались надеть сапоги, оставшись в своей обуви! – Костенко распределил оружие и боезапас, а потом подробно разъяснил план их передвижения:

«От санатория вдоль реки и гор, – красный карандаш провёл пунктирную линию, – вас подбросят на автобусе, который будет перевозить эвакуированных. Я договорился. Тут чуть больше двадцати километров. Дорога, правда, ужасная, часа за полтора доедете. И упрётесь прямо в хвост Спящего Дракона – так местные жители окрестили горные хребты. У хвоста начинается развилка. Направо, мимо реки, дорога в посёлок, или – как они его называют – улус, Майзас. Потом – зона и дальше – метеостанция, эпицентр пожара: всего сорок километров. Сейчас эта дорога забита пожарными. Да вам она и не нужна. Чуть налево и перед вами ещё одна река. За ней улус Туюзак. Через реку ходит паром и есть навесной мост. Дальше за посёлком угледобывающий разрез, – кончик карандаша ткнул в обведённую кружком точку. – В посёлке вас ждёт проводник. Он должен уже договориться с шорцами насчёт лодки. Там и заночуете, время к вечеру.

С утра на моторке вас довезут до порогов – километров на двадцать вверх по реке. Высадят на правом берегу у Спящего Дракона. Когда-то от Туюзака там шла прямая дорога, но ей давно никто не пользуется, и нет уверенности, что там пройдёт машина, поэтому и выбрали вариант с лодкой.

– Куда ведёт дорога? – поинтересовался Балагур.

– Терпение, – попросил Костенко. – Там заброшенные дома, отдельные хуторки, где даже ещё кто-то живет. Итак, вы окажетесь у подножия горы. Злосчастная метеостанция и зона с улусом на другой её стороне. Понятно? Если возникнет необходимость и, скорее всего, после завершения операции вам надо попасть туда – нужно идти точно на запад и одолеть три-четыре хребта. Причём выйдете точно к Майзасу, а зона сейчас уже охвачена огнём намного выше. Ясно?

Вам нужно будет пройти с места высадки вверх по течению ещё километров пять. Лодка по реке не пройдёт – пороги. Дойдёте до заброшенной пасеки – это и есть ваша база. По полученным данным, огонь, если его не остановят, доберётся до пасеки дней через пять. Это время используйте для поиска вертолёта, либо его экипажа. Если не будет результатов через три дня, лучше уходите, не стоит рисковать. Им уже не поможешь.

На лица слушающих легла тень.

– Я не понял, – виновато ухмыльнулся Спортсмен, – где искать этот чёртов вертолёт?

– Объясняю. Вы четко усвоили маршрут? То есть: улус Туюзак, вверх по реке до порогов, потом пешком до пасеки. Теперь о вертолёте. Когда он в последний раз вышел на связь, то находился в этом квадрате, – Костенко ткнул карандашом в маленький квадратик на карте на противоположной стороне от предполагаемой высадки экспедиции. Между пасекой и квадратом на карте извивалась синяя ленточка. – С учётом скорости и времени полёта, увеличим радиус поисков, – майор начертил вокруг квадрата круг, – что составит два-три километра.

– Ни черта не понял, – возмутился Спортсмен, не сводя глаз с карты. – Это же, ёлки-палки, на другой стороне реки и назад?

– Высадиться у нужного берега невозможно. Там отвесные, высокие берега и нет жилых построек.

– Какого бабая будем топать взад-вперёд: до пасеки, потом обратно? – Спортсмен почесал затылок.

– Логистика, паря, – одёрнул его Балагур и завладел картой. – Смотри: место исчезновения вертолёта ниже пасеки на три километра. Но если нам оставаться на прямой, – он указал пальцем линию через реку, – мы не дойдём до пасеки и будем ночевать под открытым небом.

Костенко кивнул:

– Как я уже сказал, ваша база будет на заброшенной пасеке. Мы, конечно, могли бы предоставить палатки и соответствующее оборудование – но это лишний вес, понимаете? А нам нужно, чтобы ваша группа была как можно мобильнее, чтобы охватить весь участок поиска. В тайге килограмм – за десять.

– Понятно. Жить будем на пасеке, делать вылазки и обратно, – согласился Спортсмен.

– Уточним, – Костенко забрал карту у внимательно её изучающего Балагура, – из посёлка лодка выйдет в шесть утра, на пасеке будете в восемь-девять. Обоснуетесь. Потом нужно будет спуститься на три километра, переправиться через речку и продвигаться по маршруту. Я, кажется, предупреждал, что вашим ногам придётся несладко. Вставайте раньше, уходите из тайги обратно часов в шесть, всё время расширяя исследуемую зону. Уверен – трёх дней хватит. Теперь основной вопрос – переправа. О том, чтобы переходить вброд, понтоны – не может быть и речи: очень сильное течение. Мостов нет. Как быть? Давайте посоветуемся?

– А чего тут думать? – выступил вперёд Молчун. – Нужен трос или прочный канат. Ну или перильная и страховочные верёвки. Обязательно с карабинами. Плюс спецснаряжение, чтобы обвязываться и к ним прицепляться…

– Справитесь?

– Надо, значит надо. Не впервой, – отчеканил Молчун.

Костенко снял трубку и с кем-то переговорил:

– Трос и страховочная будут через полчаса, – объявил он. – Вопросы есть?

– Что это за зелёная хреновина? – Спортсмен ткнул пальцем в карту. – От квадрата до посёлка.

– Это не хреновина, – тускло улыбнулся Костенко, – это, родной, километры глухой, непроходимой тайги…

…Сон был страшный: всё как в то утро… Кэт сварила макароны. Сквозь дрёму он слышал, как шумят, снуют по квартире дети, собираясь в школу. Сытый, дразнящий запах жарящихся котлет приглашал к столу. Но Балагур продолжал лежать в ещё пахнущей женщиной постели, лениво пытаясь выбрать: проснуться или поспать ещё. Редакция дала выходной, и хотелось использовать его во славу души и тела: выспаться, отдать должное домашней пище, о которой помнил всегда в бесконечных привокзальных забегаловках, в которых, наверное, работают все сокурсницы Хазанова по кулинарному техникуму; посмотреть телевизор, поиграть с вернувшимися из школы девчатами, проверить их дневники, в конце концов!

Сон сморил его, и Борис встал, когда дочурки уже позавтракали и топтались в прихожей:

– Это твоё пальто!

– Нет твоё! Застегни мне ранец!

– Мам! У меня бантик развязался!

Кэт чмокнула его в небритую щёку, а через минуту уже выталкивала завязанных, помирённых, высморканных, почищенных девчат на лестничную площадку. Наспех накинула плащ, подхватила сумочку, которую два года назад он купил для неё в Кисловодске, улыбнулась на прощание с порога и… Ему показалось, что в её глазах укор. Где-то, в малюсенький промежуток времени, он был уверен, что она не уйдёт, не хочет уходить! Но Катя прикрикнула на спускающихся по лестнице девчонок, возобновивших ссору, ещё раз повернулась к нему, открыла слегка накрашенные губки и сказала…

– СКОРО ТЫ БУДЕШЬ С НАМИ, ЕСЛИ НЕ УБЕРЁШЬСЯ ОТСЮДА!

– Нет! – попытался крикнуть Балагур и захотел объяснить зловещему, грубому и совсем не Катиному голосу, что она сказала совсем не это. Но звуки тонули в вате сновидения, а он забыл, забыл, что она сказала в то утро…

– СКОРО! ТАК ЧТО ЛУЧШЕ ПРОВАЛИВАЙ!

…и никак не мог вспомнить.

– ЗНАЕШЬ, ЧТО ДЕЛАЮТ ТВОИ ДЕТИ? В ИХ ПУСТЫХ ГЛАЗНИЦАХ КОПОШАТСЯ ЛИЧИНКИ. А БАНТИКИ ПОКРЫЛИСЬ ПЛЕСЕНЬЮ!

Надо вспомнить! Вспомнить, что она сказала, когда стояла у порога. За её спиной видна квартира напротив, и почему так чётко виден номер? 38! Да! 38 лет ей было, когда стоя у порога она сказала…

– ЕЁ ВОЛОСЫ… ПОМНИШЬ ЕЁ ВОЛОСЫ? ТЫ ЛЮБИЛ ИХ ПЕРЕБИРАТЬ, ПРОПУСКАЯ СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ. ОНИ ПРОТУХЛИ! ПРЕВРАТИЛИСЬ В ТЯЖЁЛЫЙ КОМОК СЫРОСТИ!

– Нет! Она сказала… Сказала…

– До встречи, любимый…

Балагур вздрогнул и проснулся: за окном зелёной плотной массой проплывала тайга…

Свернув налево у хвоста Спящего Дракона, автобус взял курс на посёлок. Семён Улагашев выкинул в воду окурок и направил паром к противоположному берегу, матерно ругая начальство за внеочередной рейс.

Спортсмен, ощупывая прочный корпус автомата, ощутил всю разрушительную мощь этого оружия, вспоминая боевики по кабельному, что смотрел в гостиничном номере отеля в Лос-Анджелесе. Внезапно коленную чашечку пронзила жгучая, острая боль, будто её перерубили топором. Боль коснулась лодыжек, отступила, вновь резанула уже в локтях, перекинулась на плечи, залезла между рёбер и неожиданно, как и напала, оставив жертву в недоумении, с противным липким потом на лбу, отдалась в пояснице и пропала.

Отто Бришфорг наконец-то расслабился, присутствие Костенко было болезненно, и приходилось постоянно держать себя в напряжении. Если посудить, майор круглый болван с манией величия. Это только подумать: нацепить форму полковника! Идиот! Аlte Schwätzer! Gefühllose Menschen! Больше всего на свете ему хотелось приставить автомат к его провалившемуся до позвоночника брюху, нажать на спуск и жать, жать, жать, пока не вылетит весь магазин. Рука вцепилась в автомат. Водитель, усатый парень в солнцезащитных очках, жутко напоминающий Влацика – торговца героином из Праги, застреленного им в четвёртом году – повернул голову. Лицо сразу же сморщилось, открылся рот, из которого чёрной змейкой вылился ручеек крови:

– УБЕЙ ИХ! ПОКА ОНИ БЕЗЗАЩИТНЫ И НЕ МОГУТ НАВРЕДИТЬ, ГУТ?!

Отто вскинул автомат, направил ствол в центр салона.

– УБЕЙ ИХ! – сказал Влацик.

– Подъезжаем, – сказал водитель.

Ладонь дрогнула, автомат лёг на колени:

«Надо держать себя в руках!» – сжимая зубы, решил Отто и повеселил себя мыслью, что засранец Костенко снабдил экспедицию новейшим модемом.

На заднем сиденье автобуса Сашка почувствовал доселе неизведанный страх: ему представилось – пули рвут его тело, словно стайка огромных ос, впиваются в кожу жужжа. Наваждение было мимолётным и сразу прошло. Шурик заметил, что берёт первые аккорды похоронного марша…

Запылённый «уазик» притормозил у края воды, подождал платформу и медленно взгромоздился на паром.

– Всё? – спросил Улагашев, внешне напомнивший Ивану покойного лейтенанта Савинкова.

– Всё, – откликнулся шофер.

– Тьфу, твою мать, – сплюнул Семён.

Заскрипели тросы. И как-то сразу потемнело небо. Балагур, рассматривая из окна водную гладь, забыл свой сон. Спортсмен не вспомнил о боли, начавшейся в коленной чашечке. Молчун вставил меж губ сигарету и потёр виски. Отто Бришфорг спрятался в свою скорлупу. Иван Бортовский хмуро вглядывался в приближающийся берег, ощущая знакомый зуд в раненой руке, висевшей на чёрной повязке. Шурик отложил гитару.

Через десять минут, покинув надоевший автобус, ошеломлённые встречей, они подошли к девушке, стоящей рядом с ярко-красным мотоциклом.

– С приездом, – откинув со лба рыжую чёлку, прошептала Маруся. – Заждалась вас…