И ранее пустынный и тихий в послеобеденные часы, нижний этаж санатория в этот день казался вымершим. Такое случается только в межсезонье. Но на этот раз тишина, нарушаемая лишь приглушённым звуком телевизора и равномерным стуком перекатываемых бильярдных шаров в комнате отдыха, была непривычной.

Эвакуация поглотила всех – уехали отдыхающие, шумной толпой отправились по домам медицинские работники. Где-то на задворках выпивали грузчики, но позже и они отчалят на пошатывающихся ногах, оставив сторожа одного.

Санаторий напоминал брошенную квартиру, из которой выехали жильцы, а когда приедут новые – неизвестно. Разворошенные холл, кухня, столовая, медкабинеты – всё имеющее ценность, включая оборудование, технику, ковровые дорожки и даже тропические растения в кадушках, вывезено и, наверное, размещено где попало и как попало. На кухне – перевернутые вверх дном огромные кастрюли, брошенная посуда. В столовой – в хаотичном порядке придвинутые к стене столы и стулья. Кабинеты тщательно закрыты, словно опасаются не огня, а взломщика.

Сергей Карлович неподвижно сидел в одном из-за ветхости оставленном кресле с выцветшей обивкой, смотрел старую кинокомедию с Папановым и Мироновым, но мысли вращались далеко от сюжета. Он думал о пропавшей медсестре, о разрухе, нанесённой эвакуацией. С одной стороны, конечно, понимал её необходимость, но с другой – саднила душа. Пожар где-то за сорок километров, никогда не приходилось слышать, чтобы огненосная стихия одолела такое расстояние. Значит, эвакуация была лишней? И вся суматоха, связанная с перевозкой, с отъездом людей, не что иное, как буря в стакане? Что поделать: должность заведующего налагала обязанность ответственного за гражданскую оборону, и в случае пожара, наводнения, землетрясения, прилета инопланетян, появления снежного человека главврач был просто обязан подчиниться руководству. И оно на этот раз оказалось непреклонным.

То же самое с пропавшей медсестрой. В круг обязанностей входит личная ответственность за каждого члена коллектива – и вот, пожалуйста, исчез человек. Словом, настроение у Сергея Карловича было мрачнее некуда, он даже не прислушивался к тому, что происходит за его спиной, лишь изредка доносились обрывки слов и громкий смех толстяка. День был достаточно насыщенным беготнёй и сутолокой, старые кости гудели от усталости, любимые актёры помогали расслабиться. Главврач задремал, неудобно свесив голову, вздрагивая сквозь сон, принимая слишком уж громкий стук бильярдного шара за обрывок неприятных, тревожных мыслей.

Спортсмен чертыхнулся – шар застрял у лузы в одном из углов зелёного стола:

– Ваш ход, маэстро, – небрежно бросил через плечо. – На подставках играешь!

Интеллигент откинул густую прядь со лба, прищурился, навёл кий, дёрнулся чуть резче, чем следовало бы, и вогнал в лузу сразу два шара:

– Партия! – скромно улыбнувшись, объявил он.

– Ничего не поделаешь – лапки кверху, – согласился Балагур, вытирая ладони о штаны. Он только что проглотил бутерброд с куском ветчины. – Давай палку, теперь дядя Боря поиграет. Играть он не умеет, поэтому вопреки правилам погоняет шары с проигравшим.

– Смотри стол брюхом не раздави, – хмыкнул Спортсмен, вынимая шары из сеток.

– Уж постараюсь.

Шурик закурил и присел на подоконник. За окном всё так же медленно, догоняя друг друга, проплывали по небу сердитые тучи, ветерок раскачивал пустующие качели. Выспавшийся Тузик обиженно повизгивал, гоняясь за обрывками обёрточной бумаги. Откуда-то из-за кустов со стороны детской песочницы вышагнул мужчина в потёртой тельняшке, с чинариком в губах. Он окликнул Тузика и кинул ему полуобглоданный хвост селёдки, затем также беззвучно – стекло заглушало звук – исчез в кустах.

– Разбивай, – пригласил Спортсмен.

Балагур плавно ткнул кием, и ровный треугольник шаров рассыпался по сукну.

– Что-то долго они совещаются, – заметил Спортсмен, невозмутимо и грациозно обогнув угол бильярда, наклонился, прицеливаясь.

– До четырёх ещё есть время. Кстати, помнишь анекдот…

Сашка вышел в гулкий, безлюдный холл, ноги сами вели к телефону-автомату, ибо из-за гор его «билайн» не брал, пальцы сняли трубку и нажали половину номера. Но потом также проворно отказались от дальнейших действий. Он представил предстоящий разговор и дословно мог бы его воспроизвести: «Мама, я задержусь». – «Почему?» – «Иду в тайгу, спасать людей». – «С ума сошёл? Ты же там заблудишься, простынешь…» – «Я буду не один». – «Тем более, без тебя справятся!» Пальцы послушно повесили трубку. Зачем всех расстраивать? Всё равно же не поймут, что он вырос, что сам может отвечать за свои поступки. А вот когда он вернётся со славой и деньгами, тогда можно и поговорить.

Неужели больше никого нет? Шурик затоптал окурок и отправился путешествовать вдоль белоснежных дверей с надписями «Терапевт», «Стоматолог», «Ингаляции», «Массаж», «Радоновые ванны» и тому подобное. Эхо далеко разносило его шаги, но слушать было некому. В конце коридора, чуть влево и вниз, несколько ступенек вели к массивной грязновато-зелёной двери, обитой железом. Табличка гласила: «Вход в подвал». В подвале делать было нечего, тем паче – дверь заперта мощным засовом. Коридор плавно перетекал в столовую. Шурик распахнул рифлёные двери, осмотрел помещение, нагромождение сдвинутых столов и стульев, улыбающиеся физиономии за чаепитием на стене, намалёванные неизвестным художником. Прямо под нарисованным самоваром висело воззвание о ценности хлеба и необходимости его беречь.

Он прошёл в столовую, зачем-то прикрыв за собой двери. Заглянул в закрытое окно раздатки, обогнул угол и оказался на кухне. В её центре обиженно сгрудились покинутые холодные плиты, длинный дюралевый стол, на котором – он однажды видел – режут хлеб здоровенными ножами. Вдоль стены на привинченных к полу ножках приютились огромные фляги – примерно в таких на стройках мешают бетонный раствор. Что же они делают на кухне? Сашка сдвинул крышку и обнаружил на дне остатки чая.

– Ничего себе заварничек, – улыбнулся и водворил крышку на место.

Перевёрнутые на плитах кастрюли искажали его сухопарую, высокую фигуру, обезображивая и превращая в сказочного монстра. Фигура удалялась. Паренёк заглянул в мойку, из одного крана монотонно капало. Ноги влекли дальше. Небольшой коридорчик заканчивался дверью на улицу, называемую служебным входом. Ещё два помещения: какие-то ванны, раковины, зазубренные чурки для разделки мяса. А вот ещё одна небольшая дверка, закрытая на задвижку. Шурик открыл её и оказался в кладовой. Полки заставлены консервами, несколько булок хлеба, ящики с ложками, вилками …и ножами разных размеров. Только сейчас он ясно осознал цель своего одиночного исследования помещений. Ему необходим нож! Если пустился в нестандартное мероприятие – такое, как поход в тайгу, то нужно вооружиться. Это и детям понятно! Так почему же никто не пошевелится? Те двое режутся в бильярд. Новенький вообще куда-то пропал вместе с шизиком майором, нацепившим форму полковника.

Гордость захлестнуло юное сердце – только он один догадался! Оружие, нож в тайге просто необходим: что-нибудь там срезать, а то и порыть землю. Сашка выбрал один – плоский, широкий, как лещ, но не слишком длинный, чтобы не выделялся и не высовывался из-за пояса. Сжал рукоятку, сразу ощутив себя сильным, неумолимым гладиатором. Постоял так какое-то время, выискивая врагов, потом засунул приобретение за пояс – лезвие приятно холодило кожу на ноге – и вышел из кладовой.

– Эй! А ты чего здесь забыл? – в коридорчике у служебного входа возник тот самый в тельняшке, что угостил приблудную собачонку. Неискуримый, вечный чинарик всё так же выглядывал из ухмыляющихся губ. Интеллигент на какое-то время растерялся, но потом нашёлся:

– Попить захотел.

– А-а, – протянул грузчик, подошёл вплотную и внимательно осмотрел мальчишку стеклянными, с издёвкой глазами. – Если что взял не своё, лучше дуру по Амуру не гони, верни взад.

– Ничего я не брал, – Шурик гордо вскинул голову и выдержал взгляд, хотя в груди всё сжалось.

– Вот мы и проверим, – пыхнул чинариком «моряк», Шурик разглядел каждый волосок на небритых щеках, твёрдые пальцы сжали плечо.

– Уж и попить нельзя! Ничего я не брал.

– Дуру по Амуру не гони. Кран вона где, чего здесь делал? – «моряк» подвёл его к кладовой.

– Просто посмотреть!

– Ща и побачим, – грузчик небрежно распахнул дверку и шустро нырнул под стол, на котором стояли ящики с посудой, показывая Сашке спину и мощный затылок.

На миг мелькнула шальная мысль – пока не видит, положить нож на место, но грузчик уже выглядывал из-под стола, сжимая в руке бутылку «Журавлей».

– Всё путём, малец. Флаконы на месте.

Вздох облегчения разжал грудь, расщекотав неуверенный смешок.

– Ты не лыбься, – грузчик состроил обиженную физиономию, – мне друганы за бухало башку отвернут. – И перед Махой потом отчитываться…

Интеллигент смеялся по-детски. Съёжившаяся небритая морда, выпускающая запах перегара, с вытянутой нижней губой не могла вызвать ничего, кроме смеха.

– Не гони дуру, – серьёзно сообщил грузчик, вылезая и отряхиваясь, – дуй давай и шоб ни гугу, ясен пень?

Сашка не заставил себя упрашивать, он даже сдерживал ноги, чтобы не бежать. Надо же, чуть в штаны не наложил, а ещё в тайгу собрался! Кого испугался? Алкоголика? Ох, Шура! Он потряс головой, отгоняя сумбурные мысли, прошёл мимо кухни и раздатки, вынырнул из столовой, но неожиданная встряска всё равно веселила. Интеллигент прошлёпал по лестнице на третий этаж, опустился в ещё одно забракованное при эвакуации кресло и прокрутил в голове сцену с ножом и грузчиком – нелепица. Вот вам и прославленный спасатель!

Он достал своё приобретение, провёл пальцем по лезвию – хороший ножик – и вновь засунул за пояс, почувствовав себя немножко ковбоем, немножко пиратом. «Хо-хо, старый Джо, дружище! Ловко ты провёл пьяного шерифа!» Коридор на третьем этаже был так же пустынен, как и на первом, даже звук катающихся бильярдных шаров не проникал сюда. Часы показывали четверть третьего, и желудок напомнил о себе – пустую, мол, уже шесть часов. Комната Интеллигента, где он раньше, ещё вчера, обитал вместе с хозяйственным и занудным пенсионером, находилась здесь же, на третьем этаже, а где-то в её недрах припасена банка сгущёнки и коробка баранок. Он и не заметил, что уже держит в руках свои припасы, вынутые из хозяйственной сумки. Кровать пенсионера, естественно, пустовала. Он отбыл вместе со всеми, прихватив вещи, включая консервный нож. Не размышляя, Шурик воспользовался новым ножом, одним ударом вогнав его в крышку консервной банки, которая отторгнула несколько белых, вязких капель. Он торопливо вскрыл сгущёнку, воткнул в розетку вилку миниатюрного кипятильника. Как в стакане оказались вода и заварка – вспомнить не удалось, да и незачем: руки всё делали сами, механически и оперативно, наперекор обычной флегматичности хозяина. Кипятильник медленно, но уверено рожал пригоршни пузырьков внутри стакана. Сашка чувствовал лёгкое покалывание в кончиках пальцев, какое-то особое состояние, настрой в груди, как будто там ударили в маленький камертон. Готовя лёгкий полдник, он всё время насвистывал, напевал – в ушах возникла определённая мелодия, и Шурик мог поклясться, что раньше подобной не слышал. Такое с ним бывало, это и привело в своё время к участию в небольшой рок-группе. Саша сочинял песни, причём сначала появлялась музыка, а уж слова на неё сами собой накладывались.

Отключив добросовестно сделавший работу кипятильник, Шурик накрыл горячий стакан с мутью плавающей заварки кусочком картона – пусть остынет и уляжется. Торопливые руки, освободившись, сделали то, к чему стремились – стащили со стены гитару. Пальцы слегка подёргали струны, чуть-чуть поправили колки и забегали, воспроизводя придуманную мелодию. Каждому трезвомыслящему человеку понятно, что творить – мучительно трудно. Но, боже мой, ещё более адский труд наблюдать за творящим! Особенно, если он музыкант. Постоянные обрывы на середине фразы, возвращение и всё заново, и вновь – скачок на слог обратно, создаваемый дёрганьем одной и той же струны. Такую муку отец и мать Шурика вынести не смогли и сто раз покаялись, что купили ему гитару:

– ПРЕКРАТИ БРЕНЧАТЬ! ОТЕЦ УСТАЛ!

Или:

– КОГДА ТЫ ЗАБРОСИШЬ СВОЮ ШАРМАНКУ!

И поэтому Сашка ушёл бренчать туда, где это было необходимо, где без этого – немыслимо, где от него ждали именно бренчания. И ничего не значит, что группа распалась! Осталась музыка! И Песня!

Проиграв пару раз сложившуюся мелодию, Шурик отложил гитару и принялся за остывающий чай, запивая обмакиваемые в сгущёнку баранки, а мыслями ещё и ещё раз воспроизводя мотив Песни. Чего-то не хватало! И этот резкий переход – хорошо ли будет восприниматься? Он представил зал, хлопающий в такт, и вдруг всё смешалось, зрители в растерянности, но потом – ажиотаж, визг, крики… В конце концов, давно пора решить – чего хочешь: рок или романс? И вообще: о чём будет Песня? Сашка чувствовал – она об одиночестве. Но как это будет звучать? Где то, самое нужное, первое слово?

Он допил чай и подумал: к чёрту слова. Невзирая на последовательность мыслей и действий, он внезапно опять схватил гитару и спешно перебрал струны:

Взбудоражено отложил гитару и схватился за сигаретную пачку, по закону подлости – она оказалась пустой. А сейчас так необходим допинг! Надо сбегать в магазин в посёлок, пока не поздно – в тайге магазинов не бывает. Но это потом – прогулка до посёлка займёт около часа, а сейчас бы уловить, удержать в памяти возникшую песенную гармонию. Сашка вспомнил, что вчера они со Спортсменом курили на балконе, которым заканчивался коридор на третьем этаже. Тогда курить не хотелось, и он оставил окурок в банке-пепельнице. Именно поэтому Интеллигент покинул свою комнату и направился по коридору к обнадёживающему балкону. Проходя мимо кабинета заведующего, услышал то, что резко изменило его планы и отодвинуло создание Песни.

– Ты когда-нибудь слышал о банде Соловьёва? Он ошивался здесь в гражданскую, – уверено спрашивал полковник.

– Что-то вроде клада Колчака? – казалось, Новенький ехидничает.

– Понятно, – согласился Новенький, – пусть вертолёт вёз золото…

Шурик замер, постоял прислушиваясь ещё немного, но ничего, кроме покряхтывания, напоминающего приглушённый смех, не услышал. Затем он пошёл обратно по коридору, пытаясь собраться с мыслями. Видимо, это удалось, потому как бесцельная походка сменилась решительной. Минуя свою комнату, он спустился на первый этаж, а потом и вовсе покинул санаторий. Его путь лежал к посёлку, минут через двадцать его видели входящим в магазин, откуда он вышел, сжимая под мышкой блок сигарет.