Глава тридцать девятая

Чарли

На улице мне никак не удавалось продышаться, словно я выбралась из ядовитого облака. В ушах звучал металлический голос того, кто приговорил Розу к смерти: Так надежнее. И, если честно, приятнее.

Эва подробно описала своего врага: немигающий взгляд, длинные пальцы, элегантная внешность. Но то был неполный портрет. В ресторане я увидела гадину в человечьем облике.

Тянуло сблевать. Но пришлось догонять Эву, припустившую по улице.

– Эва, погодите! За вами никто не гонится.

Она ничуть не сбавила шаг.

– Нет, это я кое за кем гонюсь.

Впервые осознав, что отмщение Эвы подразумевает убийство, я оторопела, однако сейчас душа моя согласно поддакнула. Полчаса в обществе Рене Борделона кого угодно убедят, что даже состарившийся мерзавец заслуживает смерти.

И все же здравый смысл пробился сквозь марево ярости, сердце мое скакнуло.

– Эва, постойте! Нельзя так рисковать…

– Поторапливайся!

Невидяще уставившись перед собой, она стремительно шагала по извилистой улочке. Взглянув на ее лицо, встречный прохожий шарахнулся в сторону.

Мысли мои разбегались. Удержи ее! – требовал здравый смысл. Не надо! – вопила ярость.

Мы свернули за угол, и перед входом в гостиницу я увидела сверкающую «лагонду». Уф, слава богу! Сейчас так нужны спокойствие и рассудительность Финна или уж, если что, его сильные руки, которые оттащат Эву от края беды. Однако Финна нигде не было, а портье передал мне записку, накорябанную знакомым почерком.

– Финн выпивает с хозяином автомастерской, – ответила я на вопросительный взгляд Эвы. – Ему предлагают работу – восстанавливать старые двигатели…

– Вот и хорошо.

Эва ринулась вверх по лестнице, шагая через две ступеньки. Я сунула записку в карман и поспешила следом за ней.

– Мадам, вам телеграмма из Рубе! – окликнул меня портье.

– Заберу позже, – бросила я через плечо.

Я вошла в номер Эвы и встала как вкопанная, увидев, что она уже достала пистолет из тумбочки.

– Твою же мать… – чуть ли не впервые в жизни ругнулась я.

– Чего ты всполошилась? – мрачно усмехнулась Эва, стягивая перчатки.

Я прижала пальцы к вискам, в которых грохотали молотобойцы. Ярость моя определенно сменилась страхом.

– Значит, вы дождетесь, когда он, насытив утробу, вернется домой, и разрядите обойму ему в башку?

– Именно так. – Эва дослала патрон в ствол. – Чудесная вилла в конце поля мимоз, сказал метрдотель. Найти ее будет нетрудно.

Я сложила руки на груди.

– Уберите пистолет и выслушайте меня. Преуспеете вы или нет, в любом случае окажетесь в тюрьме. Вы это понимаете?

– Мне все равно.

– А мне – нет. – Я схватила ее за руку. – Я хочу, чтоб у моей дочери была крестная.

Эва поставила пистолет на предохранитель.

– А я хочу увидеть труп Рене.

Отчасти я ее понимала. Она была готова на этот неравноценный обмен – ее будущее за жизнь человека, сожравшего большую часть ее прошлого. Однако я не желала соучастием в убийстве разрушить собственную жизнь, которая только-только стала налаживаться.

– Эва, одумайтесь.

– Я уже все продумала. Свидетелей не будет. У него нет обручального кольца, значит, не возникнет помеха в виде жены и детей. В доме останется хладный труп, а меня – ищи-свищи.

– Сегодняшний метрдотель вспомнит, что мы интересовались адресом Рене. И не он один. Мы же рыскали по всему городу. – Надеясь убедить ее логикой, я лихорадочно искала доводы. – И в случае его смерти…

– А как нас найти-то? Всюду мы появлялись под вымышленными именами. Кроме того, я не собираюсь здесь торчать, дожидаясь полиции.

– Пока Финн не вернется, из города не уехать. И потом, как вы доберетесь до дома Рене?

– На такси.

Эва была спокойна, словно собиралась на чаепитие. В ресторане за ее внешней невозмутимостью я угадывала страх, видела ее дрожащие руки. Но сейчас страха не было и в помине, Эва воспарила, точно орел, безжалостный к своей добыче. Сбросив лодочки почтенной миссис Найт, она переобулась в растоптанные туфли.

– Если хочешь, поехали вместе, поможешь мне. Ты вправе видеть, как он сдохнет.

– Нет. Я не стану пособницей убийства.

– По-твоему, он не заслуживает смерти?

– Это слишком легкий конец. Я хочу его разоблачить, унизить и засадить в тюрьму. Чтоб все узнали, кто он такой. Для человека с непомерной гордыней это самое страшное наказание, он умрет медленно. – Я перевела дух, надеясь, что Эва меня услышит. – Пойдемте в полицию. У нас есть его фотография, где он в окружении нацистов, есть ваше свидетельство. Если понадобится, призовем ту женщину из Лиможа, которая своими глазами видела, как он застрелил повара. Пусть у него влиятельные друзья, но они есть и у вас. Вы – герой войны, вам поверят. Сдайте его властям и превратите его жизнь в ад.

По мне, это стало бы достаточной карой – увидеть его за решеткой, куда он попадет нашими стараниями, после чего будет оплеван французским обществом, всех коллаборационистов и выжиг считающим гнидами. Никаких тебе рийетов из утки и охлажденного шампанского, но только унижение и череда серых тюремных дней, что в свое время изведала Эва.

– В тюрьму он не сядет, – упрямо сказала она. – Всю жизнь Рене Борделон выходил с-с-сухим из воды. Чтоб доказать обвинение против человека с деньгами и связями, понадобится время. И он смоется, как делал всегда. Сбежит и сейчас, ибо знает, что я не остановлюсь. Он не станет ждать, когда за ним придут с ордером на арест, но так спрячется, что я его уже не найду. – Эва положила пистолет в сумку. – И оттого я полагаюсь на пулю.

Я попыталась сбить ее настрой:

– А если что-нибудь пойдет не так? Если он выстрелит первым? Или уже вызвал полицию, и вас закуют в наручники?

– И все же я рискну. – Эва посмотрела мне в глаза. – Дай пройти.

Я выдержала ее взгляд.

– Нет.

Она двинулась на меня. Я шагнула к ней и крепко ее обняла.

– Под аккомпанемент моих воплей вам придется тащить меня на себе. – Я уже чуть не плакала. – Я не пущу вас, Эва. Ни за что.

Я потеряла брата. Розу. И не хотела новых потерь.

Эва напряглась, словно изготовившись к драке, а потом вдруг обмякла. В горле ее булькнуло сдавленное рыдание, сумка соскользнула на пол. Мы стояли так долго. Эва плакала, я держала ее и смотрела, как за окном сгущаются сумерки, окрашивая небо в пурпур.

Потом слезы высохли, но Эва не проронила ни слова. Она позволила уложить ее в постель, приняла от меня стакан с виски, выпила и свернулась под одеялом, временами судорожно всхлипывая. Я сидела у нее в ногах и, грызя ногти, мысленно заклинала Финна вернуться поскорее. Он лучше меня знает, чем помочь Эве в таком состоянии. Когда дыхание ее стало ровным, я на цыпочках сошла вниз, но портье не знал, в какой бар отправились Финн с механиком.

– Телеграмма из Рубе, мадам, – напомнил он.

Я и забыла о ней. Весть от Виолетты. Сердце мое опять заколотилось, но уже по иной причине. Послание было немногословным даже для телеграммы.

Ложь подтвердилась. Вина мадмуазель Телье.

В голове моей грянул ангельский хор. Я почувствовала себя исполином. Значит, я была права в своих подозрениях. Я права. И в кои-то веки сумею склеить разбитое вдребезги. В руках моих было то, что требовалось Эве.

Я кинулась обратно в номер.

Дверь распахнута. Кровать пуста. Сумка с пистолетом исчезла.

Я отлучилась-то всего на минуту! И Эва тотчас улизнула, спокойная и собранная, никаких тебе слез и вздохов. Меня охватил страх, заломило виски. Я кинулась к окну, взглядом обшарила улицу, но долговязую фигуру нигде не увидела. Вот же хитрая тварь! – меня окатило злостью на Эву и на себя, кого так лихо одурачили.

Я знала, куда она отправилась. В полицию звонить нельзя, дожидаться Финна некогда. Но «лагонда» стоит у тротуара.

Я сунула телеграмму в карман, схватила с тумбочки ключи от машины и выскочила из номера.