Глава тридцать первая

Чарли

Май 1947

– Господи Иисусе, – тихо сказал Финн.

Завороженная рассказом, я не заметила, как он вошел в номер.

– Нет, Иисуса и близко не было в той комнате с зелеными стенами, – просипела Эва. – Только Иуда. – Она потянулась за сигаретной пачкой, но та оказалась пуста. – Вот эта комната мне и снится. Не Рене, не хруст перебитых костей. Комната. Дышащие стены, павлин на абажуре, бюст Бодлера…

Эва смолкла и отвернулась к окну, я видела ее четкий профиль. Вдали ударил церковный колокол, и все мы – Финн, подпиравший стенку, я, скорчившаяся на подоконнике, и неподвижная Эва, обхватившая руками колени, – прислушались к его скорбному перезвону.

Руки Эвы. С первого дня я хотела узнать, что с ними случилось. Теперь я знала. Вот чего ей стоило служение своей стране – боевых ран, каждодневно напоминавших о том, что она сломалась. Бескомпромиссная душа, она отвергала любое оправдание своей слабости и, считая себя позорным трусом, отказалась от заслуженных наград. Я посмотрела на свои целенькие пальцы и содрогнулась, представив, как под ударами мраморного бюста они превращаются в клешни.

– Эва… – Голос мой пресекся. – Я не знаю человека отважнее вас.

– Меня сломали, – отмахнулась она. – Капля опия в бренди, и я все выболтала.

Что-то в ее словах меня задело. Я даже не могла сообразить, что именно, однако хотела возразить, но Финн меня опередил.

– Не стройте из себя доносчицу, – сказал он тихо и сердито. – Любого можно сломать, если найти его слабое место. В этом нет позора.

– Есть, дурень ты шотландский. Из-за этого вынесли приговор Лили, Виолетте и мне.

– Так вините Рене Борделона, пытавшего вас. Вините немецкий трибунал…

– В моей увядшей душе вины хватит на всех, – безжалостно сказала Эва, не глядя на нас. – И Рене, и немцы, и я – все сыграли свою роль. Виолетта мне этого не простила, и я ее понимаю.

– Но что стало с Лили? – спросила я. – Ее… расстреляли?

Я вообразила, как эту маленькую храбрую женщину ставят к стенке, и меня замутило. После рассказа Эвы она стала для меня живой и бесценной, как Роза.

– Нет. Незадолго до этого немцы казнили Кэвелл и не желали новой шумихи. Нам уготовили иную судьбу. – Эву передернуло, словно по руке ее пробежала крыса.

– Вы с Виолеттой уцелели, – выговорила я. – А Лили?..

– Ладно, закончили с темой не для ночных бесед, и потом, все это уже не важно. – Эва как будто захлопнула книгу и посмотрела мне в глаза. – Важно другое – Рене Борделон. Теперь ты знаешь, что он за человек и что он со мною сделал. Я долго мечтала, как после войны вернусь в Лилль и снесу ему башку. Капитан Кэмерон положил этому конец, солгав мне, что Борделон мертв. – Эва немного успокоилась, голос ее обрел обычную скрипучесть. – Видимо, решил, что меня это утешит. Чертово благородство не позволяло ему понять жажду мести, когда от ненависти тебя всю трясет ночь напролет, и только вкус крови врага смог бы избавить от кошмарных сновидений.

Финн яростно кивнул. Он это понимал. Я тоже. Меня обжигало нестерпимой ненавистью, стоило подумать о немецких солдатах, убивших Розу и ее дочку.

– Пусть я оп-п-п… – Эва шарахнула себя кулаком по коленке, и слово выскочило: –…опоздала на тридцать лет, но все-таки хочу свести счеты. Рене мне задолжал. – Она смотрела на меня в упор. – Тебе, кстати, тоже.

Я сморгнула.

– Мне?

– Ты говорила, америкашка, тебе нужен повод для продолжения поисков. Я дам тебе этот повод, но сначала спрошу: ты впрямь хочешь правды?

Я опять сморгнула. Все еще под впечатлением от рассказа Эвы, я себя чувствовала актером, которого вытолкнули на сцену, а он не знает роли.

– Да, хочу. Только я не понимаю, ведь я никогда не встречалась с Рене Борделоном.

– Однако у него перед тобой должок. Он не только взял на работу твою кузину, он сделал еще кое-что. – Теперь Эва говорила четко, словно командир. – Чтобы узнать, чем под именем Рене дю Маласси он занимался в Лиможе, я обратилась к майору Аллентону. Майор болван, а потому за эти годы, естественно, вырос в должности. Во вторую войну я выполняла кое-какие его задания, и за давешним ужином, щедро сдобренным вином и лестью, мне удалось повернуть разговор на Маласси. Аллентон просто кладезь информации, открытой и совершенно секретной. Слава богу, что на свете есть трепливые дураки. В последнюю войну майор координировал связь с французским Сопротивлением – организовывал сброс провианта, собирал разведданные. Мсье дю Маласси барышничал в Лиможе, это было известно. Ради выгоды он снабжал информацией нацистов и милицию, созданную подонками из Виши. – Пошарив в сумке, Эва неловко достала фотографию. – Вот Рене в сорок четвертом. Снимок сделан по приказу Аллентона, поскольку Борделон представлял интерес для разведки.

На групповой фотографии с банкета местной знати и немецких чинов крайний слева человек был обведен маркером. Я вгляделась в заклятого врага Эвы, наконец-то обретшего лицо, но вопреки ожиданиям в облике его не было ничего звериного. Пожилой мужчина в темном костюме; худое лицо, высокий лоб, седые волосы зачесаны назад. С годами он не оплыл, скорее усох; его трость с серебряным набалдашником выглядела неотъемлемым аксессуаром. В руке бокал с вином, который он, чуть улыбаясь, двумя пальцами держит за ножку. Возможно, я, зная его прошлое, просто надумала, но мне показалось, что взгляд этого человека излучает ледяной холод.

Финн заглянул через мое плечо и тихо ругнулся. Я поняла, о чем он думает. Этот старик изуродовал Эву. Она превратилась в злобную каргу, горькую пьяницу, которую мучили кошмары, а он продолжал наживаться, водил дружбу с захватчиками и губил другие жизни. Застрелил повара, обвинив его в воровстве. И вот на фоне хрусталя и свастик улыбается в объектив…

Я его уже ненавидела.

– Все знали, что он барыга, – тихо проговорила Эва. – Но мало кто знал, что и он в ответе за бойню. От источника в милиции майор Аллентон узнал о доносе лиможского информатора, сообщившего о похищении и убийстве немецкого офицера, близкого друга штурмбанфюрера Дикмана из танково-гренадерского полка СС «Дер Фюрер». Дескать, акцию провели участники Сопротивления, указывалось имя конкретной девушки. Милиция проверила донос и подтвердила смерть захваченного офицера. Все ждали ареста и казни той девушки. Но Дикман решил показательно казнить весь поселок. – Эва смотрела мне в глаза. – Девушку звали Элен Жубер. Поселок – Орадур-сюр-Глан. Имя доносчика Рене дю Маласси.

Меня охватил ужас. Вспомнились слова мадам Руффанш: она назвалась Элен Жубер… мы звали ее Розой…

– Не ясно, была ли твоя кузина непосредственным участником Сопротивления, – продолжила Эва. – Разумеется, у нее имелись связи с этим движением, поскольку в нем был задействован отец ее ребенка. Нет никаких данных об ее участии в операциях, но это ничего не доказывает. Возможно, после рождения малышки она отошла от активных действий или просто передавала информацию, полученную в Лиможе, кто знает? Но даже если она не шпионила в «Лете», Рене, видимо, ее заподозрил. С некоторых пор он опасался подслушивающих официанток. – Скупая горькая улыбка. – В любом случае Роза не могла участвовать в похищении и убийстве немецкого офицера – для таких операций отбирают только опытных бойцов. Но Рене хотел от нее избавиться, и потому…

– Донес на нее? – прошептала я. – Но он же мог ее просто уволить.

– Наверное, решил, что так будет надежнее. Он мог бы собственноручно ее пристрелить – для него это уже не было проблемой. Но, видимо, не хотел повторения публичной расправы с поваром. Чтоб не лишиться расположения немцев. Поэтому просто донес на нее, упомянув поселок, в который она ездила по выходным. – Эва задумалась. – Скорее всего, он не рассчитывал, что немцы уничтожат все население поголовно. Но даже если б эсэсовцы пощадили других жителей, твою кузину они бы казнили. По вине Рене Борделона.

Я покрылась мурашками. Фотография жгла мне руку. Я еще раз взглянула на кичливого старика.

– Немцам, которые оборвали жизнь твоей кузины, уже не отомстить, – сказала Эва. – Штурмбанфюрер Дикман, отдавший приказ на бойню, погиб вскоре после высадки союзников – это зафиксировано в документах и подтверждено Аллентоном. Солдаты, исполнявшие приказ, тоже убиты, или рассеялись по послевоенной Германии, или все еще сидят в лагерях для военнопленных. За то, что случилось в Орадур-сюр-Глан, никто не осужден, ничьи имена не прозвучали на Нюрнбергском процессе или позже. Без нового тщательного следствия ты вряд ли узнаешь, кто именно убил твою кузину. Их тебе не достать. А вот Рене – другое дело. Он не спускал курок, но сделал все возможное для смерти Розы.

Я не могла шевельнуться, что-нибудь произнести и даже вздохнуть. Только смотрела на самодовольное лицо на фото. Ох, Роза…

– Я хочу разыскать Борделона, он должен поплатиться за содеянное. – Эва сложила изуродованные руки на груди. – Ты со мной, Чарли Сент-Клэр?