– Почкуйся.

Звездолет молчал. Ларсен повторил приказ.

– Хозяин…

– Что «хозяин»? Почковаться будешь, нет?

Ларсену показалось, что корабль тихонько охнул.

– Это приказ?

– Когда это я с тобой шутил? Разумеется, это приказ. Выполняй.

Теперь Ларсен мог бы поклясться: звездолет тяжко вздохнул. Как можно вздохнуть, не имея легких? А вот можно. Звездолет был стар и многому научился от всевозможных форм жизни. Людей он понимал особенно хорошо.

И все-таки на что-то надеялся.

– Осмелюсь напомнить: почкование сократит мой ресурс…

– Я знаю.

– …и я не гарантирую, что параметры зародыша будут полностью соответствовать техническим требованиям…

– Что значит не гарантируешь?!

Ларсен прибавил несколько непечатных слов. Звездолет, конечно, не врал, он не умел врать, зато в совершенстве знал множество галактических наречий и на каждом из них мог состряпать фразу, способную ввести в заблуждение не очень дотошного слушателя. Общеимперский язык не был исключением в смысле тонкостей семантики. В данном случае «не гарантирую» могло означать «могу гарантировать, но не хочу, надеясь, что хозяин передумает».

– Выполняй! И не забудь распечатать документацию.

– Слушаюсь, хозяин…

Все было ясно умудренному жизнью космическому волку: звездолету просто-напросто не хотелось умирать. С квазиживыми механизмами это порой случается. Некоторые из них даже воображают, будто имеют право на собственное мнение. Возможно, инженеры напрасно не вложили в разум звездолета начатки религии, внятно объясняющей, что гордыня – грех, а смирение – благо.

Ларсен знал: если беречь звездолет, он может прослужить еще лет десять. Но как, черт возьми, беречь его, если профессия вербовщика то и дело вынуждает стремительно бросать корабль из одного спирального рукава Галактики в другой, да еще и заставлять его почковаться значительно чаще, чем рекомендовано?

Нельзя его беречь. Невозможно. Корабль может быть призовым скакуном, недурным собеседником и источником развлечений во время дальних рейсов, верным слугой и так далее, но кто делает его другом, а не расходным материалом, тот попросту идиот. И все же Ларсен ощущал тяжесть утраты… так, чуть-чуть.

Теперь уже ничего нельзя было поделать. Звездолет отпочкует от себя последнего потомка, после чего будет выведен на орбиту и получит приказ самоликвидироваться. Жестоко позволять кораблю медленно умирать в одиночестве. Еще хуже отдать его неумытым туземцам. Пусть умрет быстро. Ведь останется его потомок. Переговоры о присоединении этой планеты к империи проведены успешно, заказ Рагабара выполнен. Дело за малым – получить заказ от правительства Зяби. Все хорошо.

Но, черт возьми, сколько же времени пройдет, прежде чем новый звездолет подрастет, будет объезжен и возмужает?! При мысли о том, что придется застрять на Зяби надолго, Ларсен тихонько рычал.

Ну и планета!..

То, что через нее некогда прокатилась не одна галактическая война, было еще полбеды. Странно, что планета вообще уцелела. То, что генетические эксперименты тысячелетней давности и мутации привели к появлению диковинных тварей, вообще не беда. Скитаясь по Галактике, Ларсен повидал и не такое. Но что здесь творилось с людьми?!

Они не вымерли. Даже не одичали. Просто перестали интересоваться чем-либо, кроме надела земли, семьи, скотины и самых насущных потребностей. Если и задирали порой головы вверх, то лишь с целью поинтересоваться, не собирается ли дождь.

Прибыв на Зябь, Ларсен посадил звездолет на местном космодроме. Обычно такого рода сооружения хорошо видны с орбиты – конечно, если не закрыты облаками, – но тут внизу проплывали только пустоши, возделанные поля, селения, вновь поля и опять пустоши. В эфире не звучал голос диспетчера, радиомаяк – и тот отсутствовал. Корабль переворошил всю свою память и ничем не сумел помочь. В конце концов Ларсен принял решение опуститься на поле близ самого крупного на планете населенного пункта, в котором заподозрил столицу.

Оказалось – угадал. Это была именно столица, а поле оказалось действительно тем, что туземцы в простоте душевной называли космодромом. Изредка Зябь навещали космические торговцы, они знали, где совершать посадку, а прочими любителями странствовать в космосе местное правительство не интересовалось. Это поведал Ларсену на ужасном языке добродушный малый, пасший на окраине поля стадо коров, каждая из которых таскала на себе по два вымени. Поведал – и ничуть не удивился межзвездному гостю, даже не спросил, привез ли гость на продажу что-нибудь редкое или запрещенное. Мол, эка невидаль – космический корабль! Подумаешь! Делать людям нечего, вот они и шныряют туда-сюда по небу…

Ларсен остался в убеждении: абориген воображает, что до ближайшей населенной планеты лишь немногим дальше, чем до ближайшего к столице города, где абориген тоже никогда не бывал. Меж тем туземец лег в траву, поерзал, устраиваясь поудобнее, шумно почесался, зевнул и стал спать. Как ни хотелось Ларсену пнуть его ногой под ребра, он сдержал порыв. К тому же на окраине поля зоркий глаз космического волка заметил два-три неказистых сооружения – вероятно, грузовой терминал и паспортный контроль.

Терминал, похожий на амбар, действительно был. Контроля – ни малейшего. Никто не потребовал плату за посадку и пребывание на планете, никто не поинтересовался, кто таков приезжий и какого рожна ему здесь надо. Все больше поражаясь и понемногу сатанея, Ларсен заявил, что желает встречи с членами правительства планеты.

Ох, сколько раз в ответ на такие речи он слышал издевательский смех! Сколько раз он терял массу драгоценного времени, пробиваясь на прием к тем, кто действительно способен что-то решить, через многочисленные, построенные по всем правилам фортификации бюрократические бастионы!

Но то на развитых планетах. Тут – ничуть не бывало. Скучающий служащий кратко объяснил, как и что, после чего мирно задремал – ну, хоть на стуле, а не в траве, и на том спасибо.

До столицы, носящей гордое название Пупыри, пришлось добираться на попутной телеге, запряженной неким копытным животным, давным-давно вымершим во всех приличных мирах. Животное привлекало мух и отмахивало их хвостом на возницу и Ларсена. В Пупырях не составило труда найти помпезное по туземным меркам здание Совета архистарейшин. Обстановка внутри напоминала приемную некрупного муниципального чиновника на какой-нибудь приличной планете. Никто не ставил Ларсену препон, но никто и не встречал его с распростертыми объятиями. Слова об инопланетном госте, собирающемся сделать Совету предложение чрезвычайной важности, не возымели на секретаря никакого действия. Стоило чуть-чуть повысить голос – мигом появился полицейский. Ларсену пришлось долго ждать в приемной в очереди вместе с туземцами обоих полов. Туземцы таращились на гостя. Гость злился и мужественно страдал.

Всем известно: комплекс неполноценности туземцев всегда оборачивается против цивилизованных чужестранцев. Помурыжили нездешнего лощеного гуся, сбили с него спесь – вот и полегчало на туземной душе. Ларсен даже удивился, когда дежурный архистарейшина принял его всего-навсего после двух часов ожидания в приемной.

Он был готов ко всему. В прошлом ему много раз пытались дурить голову, мучили бесконечными проволочками, даже пытались арестовать – всякое бывало. На Зяби дело поначалу двинулось в благоприятном направлении.

Так казалось.

Во всяком случае, дежурный архистарейшина внимательно выслушал Ларсена, счел его дело заслуживающим рассмотрения полным составом Совета и назначил время слушания. Спокойно, деловито, без проволочек.

Переночевав в гостинице, Ларсен уже на следующий день предстал перед Советом архистарейшин. Такого количества живых трупов в одном месте он еще не видывал. Многие пользовались слуховыми трубками. Шестеро передвигались в инвалидных креслах. Трое уснули, едва заняв места в зале.

Рассказав о пользе, которую может извлечь Зябь, присоединившись к имперской пирамиде, Ларсен изложил свое предложение: поскольку вербовка, не говоря уже о космических полетах, дело для зябиан совершенно новое, а рифы и мели на этом пути коварны и многочисленны, он готов предложить свои услуги по сходной цене: пять процентов со всех будущих доходов на пятьдесят лет вперед. При этих словах старцы беспокойно зашевелились, а один из спящих проснулся. До Ларсена донеслись слова: «ну, дает!» и «губа не дура».

Меньше всего его могла смутить такая реакция аборигенов. Окинув собрание орлиным взором, он произнес энергичную речь. Она была написана еще дедом Ларсена, одним из первых вольных вербовщиков в Галактике, отшлифована отцом и доведена до совершенства самим Ларсеном. Пришлось лишь внести в нее небольшие поправки с учетом местной специфики, как то: рубить длинные фразы на части и не употреблять чересчур мудреных слов. Старцы внимали. Проснувшийся зевнул и вновь задремал. Секретарь в углу делал пометки.

Казалось, дело идет на лад. Ларсен старался. Рассказать о наиболее вопиющих случаях из истории строительства имперской пирамиды, о нескольких планетах, попавших в кабалу исключительно по глупости их правителей, и выставить себя благодетелем – дело нехитрое. Шрам поперек лица, который Ларсен нарочно не сводил, и большая кобура на широком поясе входили в образ настоящего космического волка и вообще человека бывалого. Нужны справки о личности благодетеля? Пожалуйста, вот рекомендации от правительств, которым Ларсен оказал неоценимые услуги. Если имеются сомнения в подлинности бумаг, то нет ничего проще слетать и проверить…

Примерно в половине случаев это действовало. Лететь зябианам было пока не на чем, средствами гиперпространственной коммуникации планета не обладала, проверить подлинность документов было невозможно. Оставалось лишь дивиться тому, какими лопоухими ослами подчас бывают правители отсталых планет.

Казалось, сработало и на сей раз. Архистарейшины Зяби выслушали предложение, не выставив Ларсена вон. Ответ обещали дать через несколько дней.

Назавтра прибыли те самые вербовщики, что поили забулдыгу на ЕТХ125, и тоже сразу рванули в столицу. Вернулись злые и вызвали Ларсена на честный кулачный бой. Ларсен отсиделся в звездолете, справедливо подозревая, что «честный» бой в понимании конкурентов – это когда трое на одного. Потом за одним из неудачников погнался бык, другой вляпался в навозную лепеху, третий получил по уху, наступив на голову спящему в траве пастуху, и вся троица, высказав о планете нелестное мнение в энергичных словах, погрузилась в свой корабль и отбыла восвояси. Ларсен не ликовал, но был доволен. Судя по всему, архистарейшины, пообещав иметь дело только с ним, с порога завернули следующих. Ну и пусть лохи катятся ко всем чертям.

Однако что же это за планета, а? Что за люди? Выходит, туземцы не чужды первобытных представлений о чести и слово держат? Да, пожалуй, так и выходит.

Это хорошо, решил Ларсен. Это очень хорошо, решил он, заключив спустя обещанное время договор о присоединении Зяби к имперской пирамиде как экономического вассала планеты Рагабар. Поднявшись на орбиту, Ларсен оставил там заявочный буй в знак того, что Зябь – часть пирамиды, и вернулся назад. Теперь оставалось лишь добиться от архистарейшин подряда на вербовку пяти планет – будущих вассалов Зяби.

Естественно, не даром. Сказать по чести, Ларсен не очень-то надеялся на пять процентов от дани, которую Зябь будет взимать с новых вассалов. Предстоял долгий торг с архистарейшинами. С хмурым видом и ликованием в душе Ларсен согласился бы и на один процент в течение десяти лет – все равно это были громадные деньги. Он не сомневался, что дело выгорит.

Но договор не мог вступить в силу, пока Зябь не получила свой звездолет.

– Эй! Ты почкуешься?

– Почкуюсь, хозяин.

– Что-то не вижу.

– Терпение, хозяин…

Ларсену показалось, что последние слова корабль произнес жалобным тоном. А должен был – виноватым, извиняющимся! В другое время Ларсен приструнил бы нахала, но не сейчас. Пусть болтает что угодно и как угодно, лишь бы почковался. А терпения вольному вербовщику не занимать.

Профессия такая.