«ДД» означало «дожать деревенщину». Как ни хотелось Ларсену унизить туземцев Зяби, он, поразмыслив, решил не причинять им лишней боли. Пусть огорчаются, но не злятся. Диким народам свойственно преувеличенное представление о собственном величии, почти всегда ни на чем не основанное. Им надо выкручивать руки аккуратно, травмируя только суставы, но не психику. Обидятся – поступят себе во вред, только бы назло обидчику, и тогда хлопот с ними не оберешься.

План был давно готов. И когда Ларсен, приглашенный на чрезвычайное заседание Совета архистарейшин, поднялся на трибуну и начал речь, она была суха и содержала лишь голые сведения. Никаких оценок, никаких намеков на то, что напрасно зябиане не доверились профессионалу. Сами догадаются.

«Сведения» же были таковы. После отлета «Топинамбура» с Зяби Ларсен – якобы из интереса – последовал за ним на почтительном расстоянии, не упуская, однако, его из виду. Этим и объясняется сообщение Ларсена о якобы гибели «Топинамбура» в астероидном поясе. Ларсен признал перед архистарейшинами свою ошибку: то, что он видел, выглядело как гибель корабля, однако «Топинамбур» каким-то образом сумел уцелеть. Сильно удивляться не стоит: раз в сто лет неопытный игрок с мелочишкой в кармане срывает банк. То же произошло с зябианским корабликом, и тут можно только поздравить везунчиков.

Но везение не бывает вечным. Продолжая рассказ, Ларсен поведал о том, как он из чистого любопытства продолжал следовать за «Топинамбуром» на расстоянии, повторяя все его гиперпрыжки и с большим интересом наблюдая за тщетными попытками новоявленных вербовщиков завербовать хотя бы самую захудалую планету. Известно ли уважаемым архистарейшинам, сколь мало осталось в Галактике обитаемых планет, представляющих хоть какой-то коммерческий интерес и при этом готовых встроиться в имперскую пирамиду на девятом, самом низшем на сегодняшний день ее уровне?..

– Само собой, ничего у них не вышло. Удивляться опять-таки нечему…

Тон рассказа выражал осторожное сожаление и деликатное сочувствие. Даже малейший проблеск ликования был бы сейчас не к месту, и Ларсен не выпустил наружу этот проблеск. Хороший вербовщик – это хороший лицедей, способный сыграть любую роль даже без подготовки. А Ларсен готовился.

– В конечном счете ваши вербовщики оказались на Альгамбре. Завербовать эту планету они не смогли, как не смогли завербовать вообще никого, истратили все деньги и, я полагаю, впали в уныние, а затем и в соблазн. Планета, в общем, неплохая, достаточно развитая, иммиграционные законы мягкие, живи – не хочу. Словом, ваши вербовщики там и остались, корабль же – продали, да не правительству Альгамбры, а какому-то торговцу. Ищи-свищи его теперь…

В гробовом молчании Ларсен развел руками. Затем вздохнул, устремил глаза в потолок и добавил негромко и глубокомысленно, как бы ни к кому не обращаясь:

– Вербовщик должен иметь моральные принципы, иначе пиши пропало. Хотя бы один принцип: ответственность перед клиентом.

С тем и сошел с трибуны, сохраняя на лице умеренную скорбь и потешаясь про себя. В зале он, конечно, не остался (десять к одному, что его попросили бы выйти) и не стал дожидаться в приемной (еще чего!), а направился прямиком в гостиницу. Думайте, мол, и решайте, брызгайте сколько угодно ядовитой слюной, рвите друг другу заплеванные бороды, но только без меня, а когда решите – сами знаете, где искать космического волка.

Слыша сквозь закрывшуюся за ним дверь, какая буря поднялась в зале, он был вполне доволен собой.

В зале склоняли Сысоя, но Сысоя там не было. Сысой умирал у себя дома, и все это знали. Что не мешало архистарейшинам поносить его на все лады. Сысой не слышал шума низвергающегося на него грязевого потока – его слышал Агафон, в зал не допущенный, но при попустительстве охранника подслушивающий за дверью. Слушая, он постарел лет на десять и не знал, что соврать деду. Сказать всю правду да еще в подслушанных выражениях, – сделаться убийцей. Дед не переживет.

Архистарейшины бушевали. Селиверст Лошак сорвал голос. Гликерии Копыто потребовалась скорая фельдшерская помощь. Заслушали четверых архистарейшин, участвовавших вместе с Сысоем в подборе экипажа «Топинамбура», и бурно вознегодовали, как будто только теперь узнав, что экипаж подбирался из покоенарушителей. Пьяный дебошир, сумасшедшая эстрадная примадонна, малолетний угонщик и прожженный мошенник – хороша компания! Больше других подозревали Ноя. Кто, как не он, сильнее других падок на деньги? Кто не постесняется продать чужое и зажить на чужбине припеваючи, забыв родную Зябь? Конечно, он! Да и остальные, видать, недалеко от него ушли, коль скоро не воспротивились предательству, польстившись на долю от продажи самого ценного, чем обладал родной мир…

Прозвучал, правда, и голос скептика. Марцелл Пень-Колода высказался в том смысле, что еще неизвестно, кому на самом деле те четверо продали зябианский корабль, – очень может статься, что никакому не торговцу, а как раз Ларсену. Но на вопрос, может ли он это доказать, оратор стушевался и, жамкая бороду в кулаке, сел на место. Глуповат был Пень-Колода. Семпроний Пиявка, почти всю жизнь прослуживший в полиции, так ему и сказал. А еще сказал, что нет никаких законных оснований брать Ларсена под стражу и вытряхивать из него душу. Да и взять его проблематично, он небось только свистнет, и к нему тут же примчится его корабль, а с кораблем даже Пень-Колода стал бы неуязвим, не то что Ларсен.

Кричали долго, а когда выдохлись, устроили перерыв. Отдышавшись и подкрепившись сладким чаем, архистарейшины приступили к главному вопросу: что теперь делать-то? Тех, кто еще раз попробует дать волю глотке и обиженно возопить на предмет, кто из присутствующих сильнее виноват, постановили лишать слова, а буде не уймутся – выводить из зала.

– Это кого выводить? Меня выводить?! – вскинулась было Гликерия Копыто, едва-едва приведенная фельдшером в относительный порядок, и начала хвататься за сердце, когда Семпроний Пиявка подтвердил: да, тебя, коли не утихнешь. Вновь кликнули фельдшера.

Тем временем Ларсен, заняв в гостинице лучшие апартаменты, размышлял. Бутылка лучшего бу-хла, заказанная им в номер, не мешала течению мыслей, скорее наоборот. Как поступят трухлявые пеньки, изображающие собой правительство, было ясно. Сначала, понятно, пошумят, затем найдется скептик, который усомнится в достоверности сведений о предательстве экипажа «Топинамбура» и заразит сомнением еще нескольких, – вот только проверить эти сведения у пеньков не получится никак. Альгамбра далеко, вольные торговцы заглядывают на Зябь редко, да и те возят сюда свой незамысловатый товар никак не с Альгамбры. Достаточно стоять на своей версии – и архистарейшинам волей-неволей придется принять ее. Не сразу, но примут. Весь вопрос, по сути, заключался в размерах этого «не сразу».

Не завтра, это точно. И не послезавтра. Послезавтра Ларсен намеревался вернуться на пастбище, именуемое на Зяби космодромом, и временно перебраться на жительство в корабль. Пусть архиразвалины поймут, что единственный вербовщик-профи, находящийся у них под рукой, теряет терпение. Пусть испугаются, что он улетит, а они останутся вообще ни с чем. Сговорчивее станут.

В том, что за всеми его перемещениями бдительно наблюдает полиция Зяби, сомнений у Ларсена не было никаких. Соглядатаи не очень-то и прятались. Работать тонко, не привлекая к себе внимание, они, похоже, не умели в принципе. Один, устроившись на соседней крыше, изображал трубочиста и третий час подряд героически перемещал сажу из дымового канала на кровельный настил и частично себе на физиономию, другой поблескивал линзами бинокля в кроне отдаленного дерева, еще двое слонялись под окном, до того старательно изображая простых гуляк, что настоящие гуляки шарахались от них, как от ненормальных, ну а дыру в стене, просверленную ради подслушивания, Ларсен заметил сразу, как только вернулся в номер. Ну чисто дети!

Мелькнула мысль вообще отбыть на время с Зяби и хоть несколько дней отдохнуть по-человечески. Нет, нельзя: а ну как нагрянут конкуренты? Вероятность такого поворота событий Ларсен оценивал как небольшую, но твердо решил не давать дурной случайности ни малейшего шанса. Да и денег осталось очень уж мало.

На третий день он действительно перебрался в корабль, а на четвертый – взлетел, поболтав предварительно с пастухом и намекнув тому, что отлучается всего на день-другой. С высоты он видел, как прятавшиеся в траве полицейские, вспомнив, что человеку удобнее передвигаться в вертикальном положении, обступили пастуха и принялись выспрашивать у него, что и как.

Ларсен даже не улыбнулся.

Звездолет, как обычно, пожаловался на немочь. Ларсен кинул его в самую глубину того, что именовалось здесь Дурными землями. Почуяв повышенный радиационный фон, корабль сразу ожил и запросился на посадку. Ларсен сам хотел того же.

Вопрос безопасности не стоял вообще – корабль скорее умер бы, чем причинил хозяину вред, особенно в ситуации, когда то, что хорошо кораблю, для хозяина смерть. Пока Ларсен оставался в корабле, в его организм не могло попасть ни одного постороннего радионуклида – звездолет уплетал их сам, едва не урча от удовольствия. Предоставив ему насыщаться сколько влезет, Ларсен вызвал «Топинамбур» и оглядел как следует местность.

Она была ровной, лишь вдали виднелась гряда небольших холмов. Растрескавшаяся почва говорила о полном отсутствии плодородия; впрочем, кое-где по земле стелились крупные растения неизвестной породы – вернее всего, мутанты. Больше всего они смахивали на лишенные коры деревья, которым лень тянуться вверх, зато по нраву раскинуть во все стороны от лежачего ствола десятки змеевидных ветвей. Фауны не наблюдалось, если не считать полусгнившего скелета неопознанной крупной твари. Черепа при скелете не было, и Ларсен не сумел понять, какой диеты придерживалась тварь при жизни – растительной или же мясной?

Все равно он не собирался далеко отходить от корабля.

Когда прилетел «Топинамбур», Ларсен велел ему сесть рядом со своим старым кораблем, старому же приказал вырастить защитный костюм с дыхательным фильтром, переоделся и направился к «Топинамбуру». Тот возвышался над местностью, напоминая скалу вулканической породы размером с порядочный дом, и выглядел так, как должен выглядеть молодой звездолет, уже почти достигший полного расцвета сил. Впрочем, в его облике все равно оставалось что-то неуловимо схожее с клубнем местного огородного растения.

В успешном завершении операции «ДД» сомнений почти не было, но подстраховаться не мешало. Как всякий вольный вербовщик, Ларсен хорошо знал, что такое невезуха. Уж если она напала на тебя, то не жди, что скоро отстанет. От продолжительной до тотальной – вот ее привычный диапазон времени действия. Старый корабль может сдохнуть в любую минуту, «Топинамбур» же, по ощущениям Ларсена, исполнял его приказы не слишком охотно, как бы через силу. А значит, был нужен новый корабль – молодой, горячий и с десятью почкованиями в перспективе. Уж кто-кто, а Ларсен сумеет объездить его и применить как надо!

До поры до времени зародыш может развиваться и в старом корабле. А «Топинамбур» после почкования пусть убирается на орбиту и ждет.

Если имеешь три корабля, то пусть два из них будут ненадежными – плевать!

Но прошел час, Ларсен выбился из сил, а «Топинамбур» не желал понять, чего хочет от него новый хозяин. Да, строго говоря, корабль и не считал Ларсена хозяином, он, как и обещал Скользкий Дайм, считал его пилотом, допущенным к управлению. Но почкование корабля – это процесс, который, по идее, может запустить и пилот!

Если только настоящий командир корабля не наложил на это запрет.

Кто бы мог подумать, что деревенщина до такого додумалась! Ларсен помнил тот экипаж, всех четверых. Драться кулаками они могли, особенно вчетвером против одного, но чтобы докумекать до чего-то путного – очень вряд ли! Один из четверых, правда, выглядел хитрецом, но только в своей узкой области, а насчет корабля был, конечно, таким же олухом, как и остальные. Доказано опытом – только у растяп можно увести корабль!

– Чтоб тебе провалиться! – вслух посулил Ларсен кораблю, после того как произнес про себя немало непечатных слов.

– Прошу уточнить: на какую глубину? – немедленно ответил «Топинамбур», с явным удовольствием начиная понемногу погружаться в радиоактивную почву. – Должен ли я проделать в планете сквозную дыру?

– Отставить дыру, – спохватился Ларсен. – Все бы тебе жрать! Ответить ты мне можешь?

– Прошу задавать вопросы.

– Почему ты отказываешься почковаться?

– Не могу сформулировать ответ.

– Как так – не можешь? – опешил Ларсен.

– Не могу.

– Наложен запрет?

– Прошу уточнить: на ответ или почкование?

– На то и другое, корнеплод ты недоделанный!

– Запрет отсутствует.

– Тогда что?! – возопил Ларсен.

Молчание было ему ответом.

– Отвечай! В чем дело? Семантические трудности?

– В том числе, – загадочно ответил «Топинамбур».

Ларсену очень хотелось плюнуть, но мешал дыхательный фильтр.

– Поясни.

– Не могу, – со всей серьезностью ответил корабль. – Мешают семантические трудности.

– Сам, что ли, не понимаешь, что с тобой творится?

– Сам понимаю. Объяснить не могу.

Ларсен терпеть не мог общаться со звездолетом телепатически, прижавшись лбом к его телу. Всякий раз корабль вместе с полезной информацией норовил поделиться с пилотом своими эмоциями. Ну на что, скажите, пожалуйста, пилоту эмоции корабля? Для чего они вообще существуют?

Но выбирать не приходилось. Космический волк уже почти коснулся челом поверхности «Топинамбура», как вдруг ощутил спиной чье-то прикосновение. Быстро обернувшись, Ларсен опешил. Перед ним стояло существо животной породы, ростом почти с человека и длиной метров шесть, не считая хвоста. Зверь опирался на четыре лапы, его туловище покрывала на манер брони крупная рыбья чешуя, ярко блестевшая на солнце, мускулистая шея оканчивалась крупной птичьей головой с крючковатым клювом. Клюв был раскрыт, из него приветливо торчал мокрый желтый язык и тянулся к Ларсену в недвусмысленном желании еще раз лизнуть добычу. То ли зверь был не сильно голоден и потому предвкушал удовольствие, вместо того чтобы в два счета разделать клювом двуногое мясо, то ли он знал по опыту, что в беге человек ему не соперник и все равно никуда не денется. Круглые оранжевые глаза чудовища выражали абсолютное неприятие вегетарианства.

В своих скитаниях по обитаемым мирам Ларсен повидал самых удивительных тварей. Были среди них и такие страшилища, сравнения с которыми зябианский зверь не выдержал бы, даже если увеличить его впятеро. Но и этого хищника вполне хватило бы, чтобы расправиться с человеком, и как-то совсем не хотелось размышлять, откуда он такой взялся на Зяби – был когда-то сконструирован полоумным генным инженером или мутировал в Дурных землях?

– Э-э… – только и сказал Ларсен, вмиг осознав, что не захватил с собой оружия. Попытавшись отпрянуть, он наткнулся на «Топинамбур». Отступать дальше было некуда.

Зверь убрал язык, клацнул клювом прямо перед дыхательной маской и придвинулся, шумно волоча хвост. Дальнейшее произошло очень быстро. Справа от Ларсена из ровной матовой поверхности «Топинамбура» вмиг выросла рука весьма изящных пропорций с длинными пальцами – каждый поболее Ларсена размером. В следующее мгновение пальцы сложились в «козу», а затем последовал такой щелчок средним пальцем, что зверь, коротко вякнув, кубарем отлетел шагов на пятнадцать. Вытянувшись сильнее, рука нависла над хищником, как бы в намерении схватить людоеда за хвост и, раскрутив как следует, отправить немного полетать. Зверь, хоть и имел птичий клюв, в небо явно не стремился, а потому, заверещав, пустился наутек, заметно припадая на поврежденную лапу. Рука плавным и даже каким-то кокетливым движением втянулась в корабль.

– Впусти меня, – сипло сказал Ларсен.

Внутри «Топинамбура» он первым делом содрал с лица маску с загрязненным фильтром, велел кораблю сожрать ее и отдышался. В голове царил первобытный хаос, но царил недолго. Приняв душ, Ларсен почувствовал себя гораздо лучше и уже догадывался, что получится, если сложить два и два.

– Сколько человек было в твоем экипаже к моменту посадки на Альгамбре? – спросил он.

– Пять, – незамедлительно ответил корабль.

Ах, вот оно что! Пять!.. Ларсен знал о четырех зябианах. Кто пятый? Потребовав у корабля информацию, Ларсен получил ее. Пятым членом экипажа оказалась дарианка Илона. Планета Дар… Первая вербовка…

– Всю информацию о Даре! – потребовал Ларсен.

Пересилив себя, он все же коснулся лбом «Топинамбура», чтобы тот возможно скорее перекачал ему сведения. Минуту на перекачку, десять минут на усвоение… Ага! Ларсен незамысловато выругался. Такая планета – мечта любого вербовщика. Ничего удивительного, что у зябианских олухов сразу все получилось. Воистину дуракам везет!

– Информацию о дарианке Илоне! – распорядился Ларсен.

На этот раз корабль повиновался не сразу, а когда пошли данные, Ларсену показалось, что корабль выдает их неохотно. Тут чувствовалась некая связь: дарианка, нежелание корабля радостно подчиняться и, главное, рука, давшая щелчка местной зверюге, – рука громадная, но, судя по ее очертаниям, явно женская! Что бы это значило?

Еще несколько вопросов, несколько ответов – и Ларсен понял. Как всякий неумело объезженный корабль, «Топинамбур» сохранил значительную степень свободы воли в вопросах, не касающихся собственно полетов. Мальчишка Цезарь просто не подумал о том, что подчинение корабля пилоту должно быть абсолютным. Сопляку хватило и того, что корабль летит туда, куда ему, сопляку, хочется. Он решил, что этого достаточно.

«Топинамбур» же подчинялся мальчишке лишь потому, что ему хотелось летать – это желание вбито в биозвездолеты генетически. Во всем остальном корабль был себе на уме. Изучив экипаж, он, понятно, нашел в зябианах мало интересного. Зато когда на борту появилась Илона, корабль, по-видимому, заинтересовался дарианкой всерьез, но виду, конечно, не подал. Ларсен и сам признал, что это забавно: они там на Даре все потомки клонов и такие правильные, что в это трудно сразу поверить, а она считает себя паскудным исключением, бракованной человеческой единицей, несмотря на то, что зябианам до ее душевных качеств расти и расти. «Топинамбур» не мог не заинтересоваться этаким дивом дивным.

Наверное, он втайне от экипажа общался с Илоной, находя в том ему одному понятное удовольствие. Наверное, в общении с ней он проникся этими… как их… моральными принципами.

Последние два слова Ларсен покатал во рту так и этак, найдя их безвкусными, как целлюлоза. Но теперь стало ясно, какой вопрос задать кораблю.

– Слушай и отвечай, – велел Ларсен. – Как сам думаешь: хороший я человек или плохой?

Всякий нормальный звездолет не понял бы вопроса и попросил уточнить, да и вообще кораблю не полагается размышлять на такие темы, но «Топинамбур» ответил сразу же:

– Хороший.

– Обоснование?

– Плохих людей нет.

– Совсем?

– Совсем. Но попадаются больные.

Вот оно, влияние дарианки! Все стало ясно Ларсену: краденый корабль действительно принимал его за пилота, но подчинялся «больному» неохотно, а некоторые функции – в первую очередь почкование по требованию – отказывался исполнять вовсе.

Свобода воли! Вот чем кончается неумелая объездка корабля! Попытками мыслить о том, до чего кораблю не должно быть никакого дела! И теперь уже поздно что-либо исправлять… Попадись сейчас Ларсену мелкий шкет и пакостник Цезарь Спица – Ларсен с удовольствием свернул бы ему шею. Жаль, не было поблизости ни пакостника Цезаря, ни даже какого-нибудь бедолаги, изгнанного туземцами в Дурные земли, вообще никого, на ком можно было бы отвести душу. Одно лишь мутантное зверье…

Покинув «Топинамбур», Ларсен велел ему вернуться на орбиту, а сам, засев в своем старом корабле, предался размышлениям. Во-первых, получалось, что овладеть «Топинамбуром» полностью пока невозможно. Во-вторых, хорошо уже то, что «Топинамбур» счел Ларсена умеренно больным, то есть не нуждающимся в смирительной рубашке. В-третьих, корабль все же слушается простых приказаний, что само по себе неплохо. В-четвертых, операция «ДД», надо думать, развивается по плану, клиент дозревает, а когда недосушенные мумии, изображающие собой правительство Зяби, наконец согласятся принять предложение Ларсена, он выставит им такой счет, что уже с первых набежавших процентов сможет купить себе новый звездолет. А пока можно пользоваться и этими, благо их два.

С этими мыслями Ларсен покинул Дурные земли. Он вернулся на космодром, а оттуда в городскую гостиницу, где мы пока и оставим его.