Чего у Вселенной предостаточно, так это времени. У людей его меньше.

Разрастается и процветает империя, рыщут по Галактике тысячи вербовщиков, а завербованные сначала хватаются за головы, поняв, во что их втянули, порой устраивают внутренние беспорядки и меняют правительства, а затем – куда деваться-то! – принимаются изо всех сил тянуть вверх экономику и в свою очередь летят кого-нибудь вербовать. Все спешат, норовя обставить других, а кто не спешит, тот неудачник и патентованный болван. Оживают старые колонии, а кое-где возникают и новые. Да еще мотается туда-сюда Ларсен, разыскивая повсюду следы «Топинамбура», несущего в себе лопоухих везунчиков с Зяби. А «везунчики» – сидят на Хатоне и ждут.

Истекло двое суток – местных суток, не сильно отличающихся продолжительностью от стандартных имперских. За это время вокруг корабля не произошло больших изменений, ну разве что певчие совсем охрипли, а зеленые ветки, что они держали в руках, – завяли. На вторую ночь случилась драка между желтыми и белыми балахонами: двое желтых едва не оторвали хобот одному белому, тот возопил о помощи, и скоро свалка стала всеобщей. Впрочем, недолго: до туземцев, по-видимому, дошло, что негоже так вести себя подле спустившегося с небес божества, и, потирая побитые физиономии, желтая и белая рати разошлись, продолжая, однако, осыпать друг друга оскорблениями. В эту ночь «Топинамбур» существенно пополнил свой словарный запас и утром объявил, что уже способен вести с местными разговор на несложные темы.

– А вербовка – несложная тема? – удивилась Семирамида.

– Да что в ней сложного-то? – пренебрежительно махнул рукой Цезарь. Ной лишь скосил на него глаза и смолчал: мальчишка уже чувствовал себя чуть ли не небожителем и определенно нарывался.

– Хотелось бы поговорить с ними о добре, о совести, о мудрости, – размечталась Илона. – А то как в историческом кино о Земле Изначальной: рабы, господа, жрецы… Жертвоприношений нам тут еще не хватало!

И накаркала ведь: не успело солнце подняться повыше, как из города прибыла еще одна процессия, сплошь белые балахоны. На тележке привезли деревянные, украшенные резьбой козлы, на них с великим почтением взгромоздили плоский камень с углублением посередине.

– Это чего такое? – удивился Ипат.

– Наверное, алтарь, – объяснила Илона. – Я в кино видела.

– А-а, – протянул Ипат. – Ясно. Только у нас на Зяби в церкви Девятого пророка алтари другие. У нас они… – Он замолчал, не в силах описать, и лишь потом просиял, сообразив: Илона ему ответила! Она с ним разговаривает, причем дружески!

Из клетки извлекли что-то вроде белой птицы. Рассмотреть как следует ее не удалось, но Семирамида потом утверждала, что у твари было четыре крыла, а Цезарь настаивал на шести. Самый внушительный на вид белобалахонник, по всему видно – главный жрец, поднес птицу к алтарю, подержал над камнем, выкрикивая нараспев какие-то слова, после чего одним быстрым движением невесть откуда взявшегося ножа снес птице голову. Илона ахнула. Жрец подержал обезглавленную тушку над алтарем и, когда углубление в камне наполнилось кровью, взял в руку нечто вроде малярной кисти, окунул ее в кровь и с самым торжественным видом окропил «Топинамбур».

– Это не просто алтарь, – пробормотала потрясенная Илона. – Это жертвенник. Это они нам принесли жертву. Фу-у…

А Цезарь, как видно, отдал «Топинамбуру» мысленный приказ, поскольку тот сразу заговорил:

– Анализ биологических образцов закончен. Существо, которому принадлежат данные образцы, не имеет известных мне аналогов в животном мире и не относится к видам, имеющим земных предков…

– Ладно, ладно, – проворчал Ной. – Без тебя ясно. Местная птичка. Замолкни.

– А туземцы? – заволновалась Семирамида. – Может, они тоже?

– Что тоже? – спросил Ипат.

– Ну… тоже не потомки людей?

– Корабль утверждает, что потомки, – запальчиво возразил Цезарь. – Спорить с ним будешь?

– Да? Утверждает? А откуда ему знать? Из слов? Ты сам-то словам всегда веришь?

Семирамида еще не вышла из себя, до этого пока было далеко, но визгливые нотки в голосе певицы различались на слух вполне явственно.

– Да ладно, ладно, – примирительно сказал Цезарь. – Будет тебе биологический образец. Человеческий.

– Это когда они человеку голову снесут? – с ядом спросила Семирамида.

Илона ойкнула.

– Когда кто-нибудь из них прикоснется к кораблю, – важно объявил Цезарь. – Ну или плюнет, например. Кораблю этого будет достаточно, он сам так сказал.

– Я не слышала. Тебе, что ли, сказал?

– А то кому же.

– Не желаю я, чтобы в нас плевали! – Семирамида повысила голос. Ей явно хотелось разрядиться, доведя себя до истерики, а экипаж – до скандала.

Ной внезапно захихикал.

– Это ты что?.. Это ты на кого?.. – Певица уперла руки в бока. – Да ты знаешь, кто сам?..

– Не о том думаете, – сказал Ной. Он все еще имел насмешливый вид, но говорил серьезно. – Птички, люди, образцы… Вы лучше подумайте, чем этот самый Хатон будет расплачиваться с Зябью. С каких таких сумм мы получим свои проценты? Вот о чем вы подумайте…

– А что? – спросил Ипат.

– Ты думай, думай.

– Ну… – протянул Ипат, – вроде богатая планета… Дикая только…

– Дальше.

– Что «дальше»?

– Никак не сообразишь? Ладно, сам скажу. Мы тут зря время теряем, потому что все вы дураки, ясно вам? Обрадовались – боги вы этим синерожим! Небожители! Сопли утрите. Да чем этот мир будет платить Зяби свои пять процентов суммарного дохода – об этом вы подумали? Какой доход может быть у такой планеты? Экономики, считай, нет, внешней торговли вообще нет никакой. Минеральные ресурсы? Ну да, тут они есть, только в империи они тыщу лет как не котируются. «Топинамбур» уже показал вам, что ему ничего не стоит переработать какую угодно дрянь в какой угодно металл. Ну? Есть еще идеи?

– А у тебя, как я погляжу, есть, – набычившись, сказал Ипат.

– У меня-то есть, да, боюсь, тебе они не понравятся.

– А вдруг понравятся?

– Говорю же, нет.

– А по шее хочешь? – засопел Ипат. – Давай выкладывай.

Ной вздохнул и картинно развел руками: мол, я не хотел, меня вынудили.

– Рабы, – сказал он, косясь на дарианку. – В Галактике есть несколько планет с рабовладельческим строем, там рабы в цене. А эти синерожие иного и не мыслят. Рабов у них сколько угодно, могут поделиться. «Топинамбур», когда еще немного подрастет, сможет вырастить большой жилой контейнер и перебрасывать по нескольку сотен рабов за рейс…

– Замолчи! – крикнула Илона.

– Молчу, молчу… – дал задний ход Ной. – Вы все умные, а я недавний душевнобольной, где уж мне с вами тягаться. Это просто шутка была. Неудачная шутка.

Никто ему не поверил.

– Я просто не вижу, чем эта планета может быть полезна Зяби, – продолжал Ной. – Предложите сами, а я послушаю…

– Биологические материалы, – быстро сказал Цезарь.

Ной презрительно расхохотался.

– Ты сначала найди такой материал, чтобы он мог представлять коммерческий интерес хоть для кого-нибудь в Галактике, а потом уж рот раскрывай. Лет десять искать будешь.

– Изделия народных промыслов, – сказала Илона.

Ной только скривил рожу.

– Песни, – заявила Семирамида. – Один из вчерашних гимнов был ничего себе. Ти-ри-ри-ра… бум-бум!.. Хотя, конечно, варварская музыка…

Один Ипат ничего не сказал. Собрав лоб в морщины, он думал. То ли над словами Ноя, то ли над тем, не следует ли еще разок поучить жулика уму-разуму.

– Итак, – усмехнулся Ной, – больше нет идей?

– А эти чем плохи? – крикнула Семирамида.

– Для тебя, может, и хороши, а для меня плохи, – отрезал Ной. – Не для того я подписывался на это дело, чтобы вернуться на Зябь нищим.

– Знаю я, для чего ты подписывался: чтобы тебя не упекли в Дурные земли!

– Не упекли бы. Никого бы из нас не упекли. Пугали только.

– Пугали? Ты так думаешь? Ну, давай вернемся на Зябь, высадим тебя там и посмотрим, куда архистарейшины тебя законопатят… Хочешь?

– Тихо! – Бас Ипата перекрыл голоса спорящих. – Гляньте-ка…

Сквозь прозрачные изнутри стенки корабля стало видно, как среди белых балахонов возникло движение. По-видимому, жрецам стало ясно, что птичья жертва небожителями не принята. Подрагивая хоботами они посовещались, затем два дюжих белобалахонника схватили первого попавшегося туземца из числа стоящих сзади и, завернув ему руки за спину, потащили сквозь расступившуюся толпу к алтарю. Схваченный туземец разок дернулся, но его держали крепко. Жрецы опять затянули гимн.

– Ой! – тоненько подала голос Илона. – Ой, мама! Они и его тоже?.. Человеческая жертва?!

– Если только он человек, – цинично ухмыльнулся Ной.

– Замолчи, недолеченный! Смотрите, они же убьют его!.. Сделайте же что-нибудь!

– Что сделать? – спросила Семирамида.

– Не знаю! Придумайте что-нибудь!

Ипат дернулся. Ради Илоны он бы горы свернул и реки выпрямил, но придумки были не по его части.

– А чего тут думать? – прорезал наступившую тишину мальчишечий голос Цезаря. – Выйдем как боги и заберем к себе этого типа живьем. Делов-то… Кстати, расспросим. На что богам дохлый туземец? Живой интереснее, а жертва все равно та же самая. Они принесли нам жертву – мы ее приняли, и все довольны. Пускай жрецы попробуют помешать – живо узнают, как спорить с богами. Ипат, это для тебя работа, ты у нас самый внушительный. В случае чего пугни их, а?

– Пугну, – прогудел насупившийся Ипат, решительно засучивая рукава. – Я их так пугну, что они у меня неделю лежать и охать будут…

– Э! – вскричал обеспокоенный Цезарь. – Ты что, драться с ними хочешь?

– С убийцами? Да с большим удовольствием! – Ипат грузно встал на ноги. Илона смотрела на него с испугом и восхищением.

– Стой! Стой! – Цезарь засуетился. – Не надо. Вообще не надо выходить. Я их сейчас сам…

Ипат сел, не слишком довольный тем, что ему не довелось отличиться; Цезарь же прислонил лоб к ближайшей переборке, скосив глаз на жертвенник. Согнутый над ним простолюдин не делал напрасных попыток освободиться, и хобот его уныло повис. Белобалахонники с воодушевлением тянули гимн. Главный жрец передал нож помощнику и принял из его рук длинный клинок с хищно загнутым лезвием.

– И меч-то у него бронзовый, – пренебрежительно заметил Ной. – Эти дикари еще железо делать не научились, а вы туда же – вербовать их…

– Теперь уже «вы», а не «мы»? – ядовито осведомилась Семирамида.

– Конечно, вы! Я вам говорил…

– Молчи!

Тем временем жрец занес меч. Пение стало громче, жрецы простерли руки к «Топинамбуру», ожидая от спустившихся к ним с неба богов какого-либо знамения.

И дождались.

Из вершины пирамиды, венчающей «Топинамбур», выросло щупальце толщиной с бочку. Устремившись было в небо, оно, однако, скоро изогнулось как стебель и нависло над жрецами, жертвенником и жертвой. Жрецы шарахнулись. Главный белобалахонник выронил меч и попятился. Лишь двое младших жрецов продолжали еще удерживать жертву над жертвенником, но было видно, что и они испытывают сильнейшее желание отскочить подальше и завопить погромче.

На конце щупальца выросли пальцы. Огромная кисть руки нависла над туземцами, как бы желая схватить их и смять в кулаке, но вдруг пальцы приняли положение, какое они принимают, когда их владелец собирается щелчком сшибить со стола таракана или иную насекомую живность. Два щелчка последовали незамедлительно, и оба младших жреца, коротко вякнув, отлетели в медленно отступающую толпу белых балахонов, среди которых и остались лежать без памяти. Отпущенный туземец дико взвыл, пал на колени, но был схвачен поперек туловища, вздернут в небо и там уже завопил во весь голос. Долго вопить ему не пришлось: щупальце вместе с ним втянулось в «Топинамбур».

Цезарь еще подержал голову прислоненной к переборке.

– Ну, все, – заявил он спустя полминуты. – Устроил я этого типа как надо. Жаловаться не станет. Корабль его изучит пока – ну, что сможет.

– Ты умница! – Илона расцеловала Цезаря, чему тот был не рад. – Как они перепугались! – Она засмеялась. – Так им и надо. Какой урок для них!

– В чем урок? Что бо́льшая сила ломит меньшую? – невинным голосом осведомился Ной. – Так они это и без нас знают. Тоже мне, урок!

– Что нельзя убивать людей даже ради богов! – крикнула Илона. – Ни для чего нельзя, вообще нельзя! Понял, недолеченный?

– Понял, понял… – Ной решил не спорить.

– А забегали-то как, а забегали-то! – веселилась Семирамида. – Ату их! Фьють! Держи, держи!..

Действительно, жрецы не знали, что предпринять. Белые балахоны так и метались. Главный жрец внезапно схватился за то место, где у нормального человека полагается быть сердцу, и осел в пыль; его подняли и увели, поддерживая под руки. Паника передалась и желтобалахонной знати, толпящейся по другую сторону звездолета. Большинство из них не видели суеты жрецов, скрытых кораблем, но крайние, несомненно, подглядывали, да, кроме того, взвившееся над крышей «здания» щупальце видели все.

Прошло несколько минут, прежде чем обе толпы повалились на колени, протягивая к звездолету руки, и вновь затянули гимн.

– Тьфу на них, – скривилась Семирамида. – Это уже становится скучно.

– А не поговорить ли с нашим пленником? – подал голос Цезарь. Ему тоже надоело глядеть на жрецов и мало чем отличающуюся от них местную аристократию.

– Не пленником, а гостем! – немедленно вступилась за синекожего Илона.

Цезарь лишь пожал худыми мальчишечьими плечами – мол, там видно будет, – и приказал «Топинамбуру» явить туземца. Туземец выглядел уже не синим, а сине-серым, закатывал глаза, задыхался и явно намеревался переселиться в лучший мир, каким бы он ни был по туземным представлениям.

– Что с ним?! – трагически заламывая руки, закричала Илона.

– Никак помирает, – сказал Ипат и шумно заворочался, не зная, что предпринять.

– Атмосфера, – ни к кому не обращаясь, лениво проговорил Ной и отвернулся.

Цезарь хлопнул себя по лбу. Спустя три секунды вокруг туземца вырос прозрачный стакан, наполненный местным воздухом. Туземец дернул хоботом и задышал.

– Так-то лучше, – одобрительно проворчал Ипат.

– Фу, какой урод! – молвила Семирамида, презрительно сморщив нос. – Лучше я пойду к себе.

Никто не возразил. В переговорах с туземцами Семирамида была бесполезна, да и не искала себе этой роли.

Впрочем, никуда она не пошла – как видно, женское любопытство порой простирается и на уродов.

– Смотрите, он приходит в себя, – зачарованно прошептала Илона. – Сейчас он откроет глаза…

Туземец открыл – одновременно поднял веки всех трех глаз.

Если в популярных химических опытах жидкость мгновенно меняет цвет, то столь же быстро поменял колер и туземец. Из синего он сделался серым.

Затем раздул нос-хобот.

Из хобота бурно полезла какая-то жидкость. Туземец зацепил ее ногтем и начал быстро-быстро перебирать длинными пальцами. Пальцы – их было восемь на каждой руке – так и мелькали, они гнулись в четырех суставах, причем в любом направлении, будто сидели на шаровых шарнирах. Из хобота потянулись паутинные нити, туземец с невероятной скоростью прял их, одновременно вертясь на месте, как волчок. Прочная нить обматывалась вокруг его ног, поднимаясь все выше, дошла до туловища… Минута – и туземец полностью скрылся в паутинном коконе, ни дать ни взять – гусеница, которой внезапно приспичило окуклиться. Экипаж «Топинамбура» молча смотрел на вертикально стоящий паутинный эллипсоид. У всех, даже у Ноя, отвалились челюсти.

Молчание длилось довольно долго.

– Н-да… – первым нарушил тишину Ипат и откашлялся в кулак. – Это… Не знаю, как и назвать… Паутина… А?

Одного за другим оглядывал он членов экипажа, ожидая, что кто-нибудь скажет, как все это понимать.

– Он нас боится, – с состраданием сказала Илона.

– Ясно, боится, – рассудительно сказал Ипат. – Любой бы на его месте перетрусил. Мы его – хвать! Спасли, только он этого не понял. Вот что нам с ним дальше-то делать, а? Цезарь, ты чего молчишь?

– А что я? – Цезарь шмыгнул носом. – Мы его чуть не убили нашим воздухом. Кислорода ему много, что ли? Или мало углекислоты?

– Ты его чуть не убил! – рассердился Ипат. – Ладно, не переживай. Со всяким может случиться. Ты лучше посоветуй, что нам с ним делать. Спасти-то мы его спасли, а какой нам от него прок?

– Подождем, – неуверенно предложил Цезарь. – Может, он это… раскуклится. Тогда поговорим…

– Гм… можно и подождать. Час можно, день можно… Ну а если он закуклился на год, тогда как?

– Раскуклить.

– А если он тут же и помрет?

Цезарь засопел и отвернулся. Видно было, что он, как все мальчишки, болезненно переживает допущенный им промах. Ипат заставил себя взглянуть на Илону – та ответила лишь сочувственным взглядом. Зато решила высказаться Семирамида:

– Я ему спеть могу.

– Тогда он точно помрет, – сострил Ной и замахал руками. – Шучу! Шучу!

– Не до шуток тут, – сердито сказал Ипат. – Семирамида, успокойся. Понадобится – споешь. Я тоже послушаю. У кого есть другие идеи?

Молчание.

– Что, нет ни у кого? Ни одной?

– У меня есть, – с ленцой молвил Ной.

– Если опять насчет работорговли, тогда молчи, пока зубы целы.

– Ну вот, – картинно повесил голову Ной, – опять не в кенгуролика корм. Что ни скажешь, и то вам не так, и это не так… Я только хотел предложить, чтобы нашим… э-э… гостем занялся «Топинамбур». Пусть хоть исследует его, раз ничего другого мы пока не можем. Ну… это… щадяще исследует. Чтобы не помер. У нас «Топинамбур» есть, мы в нем сидим, а вы про это и забыли. Вот и все мое предложение…

– Дело! – одобрил Ипат, хотя и не сразу – знал по опыту, что словам Ноя сразу доверять не стоит. – А чего сам не начал? Где нет выгоды, там тебе приказ нужен?

– А разве звездолет меня послушает? – Ной пропустил выпад мимо ушей. – Тут уж либо ты, либо наш малец…

– Это кто малец? – возмущенным дискантом выкрикнул Цезарь.

– Спокойно! – повысил голос Ипат. – Цезарь! Ты слышал?

– Ага.

– А раз «ага», так делай!

Цезарь встрепенулся.

– Ты только поосторожнее, – тревожным голосом попросила Илона. – Вдруг что не так… А он живой. Пусть странный, но все же человек…

– Да ладно, ладно, – отмахнулся Цезарь. – Я осторожно. Не маленький. С паутины начну.

По его приказу внутри прозрачного стакана вырос манипулятор. Ловко схватив зажимом край паутинного кокона, он потянул на себя – и паутина эластично потянулась за ним. Рваться она не собиралась. Еще усилие – и сам кокон поехал по полу за манипулятором, а паутина не порвалась. Цезарь хмыкнул, поскреб в нечесаной голове и вырастил на конце манипулятора ножницы. С их помощью, да и то не сразу, удалось взять образец, тотчас всосанный манипулятором.

– Анализируй, – велел «Топинамбуру» Цезарь.

Никто не ждал, что корабль задумается на целую минуту. Однако это произошло.

– Ты заснул, что ли? – не выдержал Цезарь.

– Понятие сна мне чуждо, – отвечал корабль. – Даю предварительные характеристики образца. Прочность на разрыв превышает прочность моноуглеродной нити и сравнима с прочностью лучших образцов материалов, применяемых в империи. Усталостные напряжения ликвидируются самим материалом. Электропроводность нулевая. Теплопроводность крайне низкая. Термостойкость высокая. Химическая стойкость чрезвычайно высокая. Устойчивость к альфа-, бета- и гамма-излучению, а также к релятивистским протонам чрезвычайно высокая. Устойчивость к релятивистским гиперонам…

– Стой! – закричал Цезарь. – Понес!.. Погнал!.. Вывод, вывод давай!

– Данный материал не представлен на рынках империи и не имеет известных мне аналогов, – сообщил корабль. – Его коммерческую ценность полагаю высокой.

– Сам-то сможешь синтезировать такое? – спросил Цезарь.

Несколько секунд корабль молчал.

– Могу, – ответил он наконец. – Однако процесс будет чрезвычайно энергоемким и экономически сомнительным.

Члены экипажа переглянулись. Глаза Ипата расширились. Илона сияла. Ной ухмылялся.

– Веревки, – сказал Ипат. – Мы можем брать с них дань веревками и торговать ими. Хвала Девятому пророку! Пока местные освоят космические полеты и кое-чему научатся, сто лет пройдет! И все это время Зябь будет единственным поставщиком лучших в империи веревок!

– Веревок, канатов, сверхпрочных нитей, специальных тканей, электроизоляции, – продолжил Цезарь и не утерпел – метнул победный взгляд на Ноя. – Никакой работорговли не нужно. Видали, какие дома в городе? Кубы, пирамиды, а между ними что? Да вы чего, правда никто не заметил?.. Я думал – просто навесы из тряпок, а это навесы из паутины! Не-ет, эта планета мне нравится! Ипат!..

– Будем вербовать, – решил Ипат.