Поначалу Чез приплывал в лагуну Киа каждый день, закончив работу в “Вестерн Авто”, и они отправлялись в дальние протоки с берегами, поросшими дубняком. В субботу с утра Чез взял Киа на вылазку вдоль океанского побережья, где она никогда не бывала – для ее лодки слишком далекое путешествие. Там, вместо знакомых ей плавней с бесконечными камышами, повсюду, куда ни глянь, поблескивала прозрачная вода, а по берегам стояли пронизанные солнцем кипарисовые рощи. Меж водяных лилий и изумрудных, напоенных светом речных трав замерли белоснежные цапли и аисты. Устроившись, будто в креслах, на огромных корнях кипариса, Киа и Чез уплетали бутерброды с острым плавленым сыром и чипсы и улыбались, глядя, как возле их ног плавно скользят по воде гуси.

Как большинство людей, к болоту Чез относился потребительски – дескать, здесь надо рыбачить, ходить на лодке, а то и вовсе его осушить – и дивился, что Киа знает каждый поворот, каждое дерево, каждую корягу. Он посмеивался, видя, как осторожна Киа – чуть что замедляет ход, бесшумно проплывает мимо оленей, боится спугнуть птицу с гнезда. Равнодушный ко всякой живности и раковинам, он только плечами пожимал, когда Киа что-то зарисовывала в блокноте или подбирала перо для своей коллекции.

– Зачем ты рисуешь траву? – спросил он однажды, когда они сидели на кухне.

– Не траву, а ее цветки.

Чез расхохотался.

– У травы цветов не бывает!

– Еще как бывают! Видишь вот эти лепестки? Совсем крохотные, изящные. Каждый вид цветет по-своему.

– Ну и на что тебе это?

– Я веду записи, чтобы больше узнать о болоте.

– Знать о нем нужно одно: где тут рыбные места, а уж это я тебе расскажу, – ответил Чез.

Киа посмеялась, подыгрывая ему, – это было на нее не похоже. Она предавала себя, чтобы не остаться в одиночестве.

В тот же день, проводив Чеза, Киа отправилась на болото одна, но одинокой себя не чувствовала. Она разогналась чуть сильнее обычного – длинные волосы развеваются по ветру, на губах легкая улыбка. При мысли, что скоро они снова увидятся, будут вместе, у нее будто крылья за спиной вырастали.

И вдруг, огибая островок высокой травы, она увидела Тейта. Он был довольно далеко, ярдах в сорока, и не услышал ее мотора. Киа тут же заглушила мотор и, схватив весло, укрыла лодку в тростнике.

“На каникулы приехал”, – прошептала она. За эти годы Киа видела его несколько раз, но издали. И вот он, тут как тут, непослушные кудри выбились из-под красной кепки, лицо бронзовое от загара.

Тейт в высоких болотных сапогах стоял в лагуне, набирал пробы воды в крохотные склянки. Не в банки из-под варенья, как в детстве, а в пробирки, что позвякивали в специальном ящике. Настоящий ученый, она ему не ровня.

Киа не повернула сразу прочь, какое-то время наблюдала за ним, размышляя о том, что, наверно, ни одна девушка никогда не сможет забыть свою первую любовь. И, протяжно вздохнув, поплыла назад тем же путем.

На другой день, когда Чез и Киа плыли вдоль берега к северу, за ними увязались дельфины. День был пасмурный, над водой стелился туман, будто щекотал волны. Чез выключил мотор, достал губную гармошку и принялся наигрывать старинную песню “Майкл, к берегу греби”, щемящую, мелодичную, – в 1860-х ее пели рабы, когда шли на веслах к материку с прибрежных островов Южной Каролины. Эту песню напевала Ма, когда мыла полы, и Киа смутно помнила слова. К катеру, будто привлеченные музыкой, подплыли дельфины, уставились любопытными глазами на Киа. Двое прижались к самому борту, и Киа, наклонившись к ним близко-близко, тихо завела песню:

Еще несколько мгновений дельфины смотрели на Киа, а потом скрылись под водой.

Шли недели, Чез и Киа валялись вечерами на пляже, нежились на нагретом песке под крики чаек. Чез не брал ее в город, не водил ни в кино, ни на вечера танцев босиком – только они вдвоем, да болото, да небо и море. Чез не пытался ее поцеловать, лишь брал за руку или обнимал за плечи прохладными вечерами.

Однажды он задержался у нее до темноты, и они сидели на пляже под звездами, у костерка, плечо к плечу, под одним одеялом. Пламя выхватывало из мрака их лица, берег позади был погружен в темноту. Заглянув ей в глаза, Чез спросил: “Можно тебя поцеловать?” Киа кивнула, он наклонился и поцеловал ее, сперва осторожно, потом решительно, по-мужски.

Они легли на одеяло, и Киа прижалась к нему, ощутила его сильное тело. Чез крепко обнял ее, притянул к себе за плечи – и все. Больше ничего. Киа вдыхала его запах и запах моря, наслаждаясь такой непривычной близостью.

Через несколько дней Тейт, аспирант на каникулах, впервые за пять лет направил лодку в протоку Киа. Он и сам не понимал, почему за все это время ни разу ее не навестил. Наверно, из трусости и стыда. Наконец он ее разыщет, скажет, что все эти годы любил ее, попросит прощения.

Все четыре года учебы он уверял себя, что Киа не впишется в ученый мир, куда он стремился попасть, и до последнего курса старался ее забыть. Тем более в Чапел-Хилл было на кого посмотреть. Случилось у него и несколько серьезных романов, но никто не мог сравниться с Киа. Теперь он знал о ДНК, изотопах и простейших, но знал и еще кое-что: без нее ему не дышится. Да, Киа не прижилась бы в научном мире, о котором он мечтал, зато теперь он сможет вернуться в ее мир.

Он уже все продумал. Научный руководитель пообещал, что аспирантуру Тейт закончит всего за три года, ведь диссертация у него почти готова – весь выпускной курс он над ней работал. Вдобавок Тейт недавно узнал, что близ Си-Окс открывается научно-исследовательская лаборатория и у него есть возможность устроиться туда. Он самый подходящий кандидат: здешним болотам он посвятил и жизнь, и будущую диссертацию. Всего через несколько лет он поселится здесь, на болоте, с Киа, станет работать в лаборатории. Женится на Киа. Если она его простит.

Когда, подпрыгивая на волнах, лодка свернула в протоку, впереди показалась моторка Киа – она неслась на юг, ему наперерез. Выпустив румпель, Тейт поднял руки, замахал что есть силы, чтобы она его заметила. Стал звать ее по имени. Но взгляд ее был устремлен на восток. Тейт обернулся в ту сторону: прямо навстречу Киа вырулил катер на гидролыжах – катер Чеза. Тейт заглушил мотор, отдал назад и стал смотреть, как Киа и Чез кружат, будто пара орлов, в сизых волнах, а за ними вьются хвосты белой пены.

Тейт видел, как они над волнами протянули друг другу руки. Через друзей детства из Баркли-Коув до него доходили слухи, но принимать их на веру он не спешил. Конечно, в Чеза трудно не влюбиться – и сам красавец, и ухаживает красиво: катает на своем катере, возит на пикники. А Киа ничего не знает о его жизни в городе – о том, что он ухлестывает за другими, и в Баркли, и даже в Си-Окс. “В конце концов, – думал Тейт, – кто я такой, чтобы ей говорить? Я нарушил слово, у меня даже духу не хватило расстаться с ней по-человечески”.

Тейт поник, глянул еще раз в их сторону – и увидел, как Чез, наклонившись, целует ее. Киа, Киа, сокрушался он, как я мог тебя бросить? Чуть выждав, Тейт завел мотор и повернул назад, к городской пристани, чтобы помочь отцу выгрузить улов.

Спустя несколько дней, не зная точно, когда ждать Чеза, Киа прислушивалась, не шумит ли вдалеке его мотор. Точно так же, как давным-давно, когда ждала Тейта. Что бы она ни делала – полола ли грядки, колола дрова или собирала мидий, – она то и дело настораживалась, склонив набок голову. “Ушки на макушке”, – говорил когда-то Джоди.

Вконец устав ждать, она уложила в рюкзак запас холодного мяса, сардин и печенья на три дня и пошла к покосившейся бревенчатой лачуге, которую по-прежнему называла читальней. Там, в сердце зарослей, можно бродить сколько хочешь, собирать для коллекции, читать, разглядывать следы. И не надо ждать, прислушиваться. Там она чувствовала себя сильной.

Совсем недалеко от читальни, в дубняке за поворотом, Киа нашла крохотное перышко с горла краснозобой гагары и засмеялась от радости. Сколько себя помнила, мечтала она найти такое – и вот оно!

В основном она приходила сюда читать. Когда Тейт ее бросил, ей негде стало брать книги, и однажды утром она, миновав Пойнт-Бич, проплыла еще десяток миль до Си-Окс, городка чуть побольше Баркли-Коув и намного шикарней. Скок говорил, там в библиотеке можно брать книги. К болотным жителям это вряд ли относится, рассудила Киа, но все-таки стоит попытать счастья.

Привязав лодку на городской пристани, Киа пересекла обсаженную деревьями площадь с видом на море. И никто не глазел на нее по дороге в библиотеку, не шептался за спиной, не гнал от витрины с книгами. Здесь она не Болотная Девчонка.

Киа протянула миссис Хайнс, библиотекарше, список вузовских учебников.

– Мне, пожалуйста, “Основы органической химии” Гейсмана, “Зоологию беспозвоночных прибрежных болот” Джонса и “Основы экологии” Одума. – Эти названия она видела в списке литературы в одной из последних книг, что принес ей Тейт перед отъездом.

– Боже мой… Поняла. Придется заказать по межбиблиотечному абонементу в Чапел-Хилл, в Университете Северной Каролины.

И вот, сидя на пороге читальни, Киа открыла научный дайджест. Одна статья о стратегиях размножения называлась “Хитрые стрекозлы”. Киа прыснула.

“Как известно, – начиналась статья, – в природе самцы с наиболее выраженными вторичными половыми признаками – самые рогатые, голосистые, широкогрудые, сообразительные – обычно занимают лучшие территории, взяв верх над более слабыми конкурентами. Самки выбирают для размножения внушительных альфа-самцов и передают лучшие гены потомству – таков один из непреложных законов жизни и адаптации. Вдобавок самкам достаются и лучшие территории для потомства.

Однако некоторые самцы-заморыши – послабее, поневзрачней, поглупее – имеют в запасе целый арсенал приемов, чтобы обмануть самок. Эти замухрышки принимают живописные позы, чаще других кричат, пусть даже писклявыми голосками. С помощью притворства и ложных сигналов им удается хоть иногда спариться. Мелкие самцы лягушки-быка прячутся в траве поблизости от альфа-самца, когда тот громко квакает, призывая самок. Если тому удается своими вокальными данными привлечь сразу нескольких, то пока он занят одной, самец послабее, улучив миг, спаривается с другой. Этих непрошеных гостей автор и называет «хитрыми стрекозлами»”.

Киа вспомнила, как много лет назад Ма учила старших сестер: если парень гоняет на ржавом драндулете или включает в машине радио на всю катушку, это дурной знак. “Шуму от таких много, а проку мало”, – предостерегала Ма.

Вывод статьи оказался утешителен для самок. Природа устроена справедливо, и самцы, которые посылают ложные сигналы или кочуют от самки к самке, в итоге почти всегда остаются в одиночестве.

В другой статье говорилось о жестоком соперничестве самцов. У большинства видов самцы сражаются за право оплодотворить самок. Львы-самцы нередко бьются насмерть; слоны дерутся, сцепившись бивнями, вытаптывая почву, разрывая друг друга в клочья. При том что их бои ритуализованы до предела, все равно они могут закончиться увечьем.

Чтобы не пострадать, самцы некоторых видов соревнуются менее кровавыми, более творческими методами. Изобретательнее всех насекомые. У некоторых видов стрекоз половой орган самца снабжен лопаточкой, чтобы перед спариванием вычерпать из половых путей самки сперму соперника.

Киа уронила журнал на колени, унеслась мыслями ввысь, под облака. Самки некоторых насекомых поедают самцов; самки млекопитающих при опасности могут бросить детенышей; многие самцы изобретают рискованные или коварные способы обойти соперников. Все средства хороши, лишь бы нить жизни не прерывалась. Киа понимала, что это вовсе не темная сторона природы, просто хитроумные способы выжить любой ценой. А если речь о людях, то у них возможностей еще больше.

Три дня подряд не застав Киа дома, Чез стал спрашивать заранее, можно ли с ней увидеться в условленный день и час, у нее в хижине или на одном из пляжей, и никогда не опаздывал. Завидев издали его катер – яркий, словно брачный наряд самца, – Киа знала, что приехал он ради нее одной.

Киа размечталась, как они поедут с его друзьями на пикник и будут бегать по мелководью, смеясь, поднимая тучи брызг. Как он возьмет ее на руки, закружит. А потом они сядут в круг, достанут из сумок-холодильников бутерброды, лимонад. В голове помимо воли возникали семейные картины: замужество, дети. Наверно, сама природа заставляет меня размножаться, заключила она. В конце концов, она не хуже других, тоже может завести семью. Почему бы и нет?

Но спросить, когда же он познакомит ее с родными и друзьями, она все никак не решалась.

Однажды жарким днем, через несколько месяцев после их знакомства, они вышли в открытое море и Чез предложил искупаться. “Смотреть я на тебя не буду, – пообещал он. – Раздевайся и прыгай, а я за тобой”. Киа встала перед ним, с трудом держа равновесие, но когда стянула через голову футболку, он не отвернулся, а протянул руку, пробежал пальцами по ее упругой груди. Она не отстранилась. Он привлек ее к себе, расстегнул молнию на ее шортах и одним движением обнажил стройные бедра. И, сняв рубашку и шорты, бережно уложил Киа на полотенца.

Опустившись возле нее на колени, он плавно провел пальцами вдоль ее ноги, от лодыжки через сгиб колена к внутренней стороне бедра. Киа потянулась за его рукой. Он задержал ладонь на ее бедре, скользнул по животу, легко, едва касаясь. Почувствовав, как его ладонь подбирается к груди, Киа изогнулась, отпрянула. Чез решительно уложил ее на палубу, накрыл ей ладонью грудь, не спеша обвел пальцем вокруг соска. Он не улыбался, рука его скользнула вниз, пальцы ухватили край трусов. Киа прильнула к нему, изнемогая от желания, но спустя миг придержала его руку.

– Не ломайся, Киа, – сказал он. – Прошу тебя. Мы ждали вечность. Я долго терпел, тебе не кажется?

– Чез, ты же обещал.

– К черту, Киа! Чего мы ждем? – Он приподнялся. – Я же доказал, что тобой дорожу. Ну что тебе стоит?

Киа привстала, натянула футболку.

– А дальше что? Откуда мне знать, что ты меня не бросишь?

– А кто знает наверняка? Но, Киа, никуда я от тебя не денусь. Я начинаю тебя любить. Хочу быть с тобой всегда. Как еще тебе доказать?

Он никогда не говорил ей слов любви. Киа пыталась по глазам угадать его мысли, но встретила лишь непроницаемый взгляд. Трудно сказать, любит ли она Чеза, но с ним ей не одиноко, а это уже немало.

– Скоро, ладно?

Он обнял ее.

– Хорошо. Иди ко мне.

И они легли в обнимку, сверху припекало солнце, внизу шуршали волны.

День померк, наползла темнота, на дальнем берегу тут и там замерцали огни городка. Море и звездное небо. Их мир.

Чез спросил:

– Интересно, почему звезды мерцают?

– Из-за возмущения в атмосфере. Ну, вроде атмосферных вихрей.

– Правда?

– Ты ведь знаешь, что большинство звезд слишком от нас далеко, мы их не видим. До нас доходит только их свет, искаженный атмосферой. Но звезды, конечно, на месте не стоят, они движутся с огромной скоростью.

Киа знала из трудов Альберта Эйнштейна, что время так же непостоянно, как и звезды. Время ускоряется и изменяет свой ход вблизи небесных тел, по-разному течет в горах и в долинах и соткано из той же материи, что и пространство, и материя эта волнуется, как море. Объекты – будь то яблоки или планеты – падают или вращаются не из-за гравитации, а из-за пространственно-временных складок, они как рябь на пруду от объектов с большой массой.

Но ничего этого Киа не стала говорить. Увы, гравитация не властна над людскими умами, и в школьных учебниках до сих пор пишут, что яблоки падают на землю из-за силы притяжения.

– Представляешь, – похвалился Чез, – мне предложили тренировать школьную футбольную команду.

Киа улыбнулась.

И подумала: как все объекты во Вселенной, мы притягиваемся к объектам с большей массой.

Следующим утром, раз в кои-то веки выбравшись в “Пигли-Вигли” за кое-какими мелочами, которых у Скока не купишь, на выходе из бакалейного отдела Киа столкнулась с родителями Чеза – Сэмом и Патти Лав. Они знали, кто она, – да и как не знать?

Киа иногда видела их в городе, в основном издали. Сэм стоял за прилавком “Вестерн Авто” – обслуживал покупателей, считал выручку. Киа вспомнила, как в ее детстве он вечно отгонял ее от витрины, будто она могла распугать серьезных покупателей. Патти Лав работала в магазине полдня, а остальное время наносила визиты и раздавала приглашения – то на ежегодный чемпионат по лоскутному шитью, то на фестиваль “Королева крабов”. Всегда нарядная – в шляпке, на шпильках, с сумочкой, все цвета по последней южной моде. О чем бы ни шел разговор, она успевала ввернуть, что Чез – лучший за всю историю города футболист.

Киа робко улыбнулась, посмотрела на Патти Лав – вдруг та заведет с ней разговор? Она же девушка Чеза, почему бы и нет? Но пара обошла ее по дуге. И двинулась своей дорогой.

В тот же вечер Киа и Чез поплыли на ее лодке к гигантскому дубу, корни которого нависали над водой, образуя пещерки для уток и выдр. Вполголоса, чтобы не спугнуть крякв, а отчасти из страха, Киа рассказала Чезу о встрече с его родителями, спросила, когда он ее с ними познакомит.

Чез молчал, и у Киа засосало под ложечкой.

Наконец он ответил:

– Познакомлю, конечно. Скоро, обещаю. – Но в глаза он ей не смотрел.

– Они ведь про меня знают, да? Про нас? – спросила Киа.

– Еще бы!

Лодка, должно быть, подошла к дубу слишком близко – с ветки спорхнул виргинский филин, толстый и мягкий, как пуховая подушка, и поднялся над лагуной, мерно взмахивая крыльями, перья на груди отражали нежные блики, игравшие на воде.

Чез взял Киа за руку, рассеяв все ее сомнения.

Неделю за неделей, под солнцем и под луной, выходили они на болото. И всякий раз в ответ на сопротивление Киа Чез останавливался. Невеселые картины преследовали Киа: олениха или индейка одна с требовательными малышами, а самец где-то далеко, бегает за другими самками.

Они валялись полураздетыми в лодке, а дальше дело у них не заходило, что бы там ни болтали про них в городе. Как ни таились Киа и Чез, городишко был маленький, и их видели вместе то на пляжах, то на борту его катера. От ловцов креветок в море не скроешься. И по городу поползли слухи. Пересуды.