Книга: Правда истории или мифология?
Назад: II
Дальше: К какой войне готовились пограничники?

III

Главная причина появления этих и ряда других ошибок в современных исторических исследованиях об участии пограничных войск в Великой Отечественной войне, на мой взгляд, состоит в том, что источниковая база абсолютного большинства из них, очень бедна и однообразна, а в ряде случаев сильно искажена. Встречаются даже примеры явной фальсификации в документах сути произошедших событий в те далёкие годы. В ранее названных мною исторических работах, практически полностью отсутствуют такие виды документов, как предвоенные приказы, директивы и указания НКВД СССР и Главного управления пограничных войск, приказы начальников пограничных округов и отрядов, схемы мобилизационного развёртывания пограничных войск и округов на случай войны с Германией и её союзниками, карты районов боевых действий пограничных частей, различные аналитические справки и многое другое. Исследователи почему-то стараются вообще не замечать существование трофейных немецких документов, переведённых на русский язык и уже давно введённых в научный оборот.
К этому следует добавить, что за все послевоенные годы ни один из тогдашних руководителей Пограничных войск Советского Союза, а также оставшихся в живых начальников пограничных округов и их заместителей, не оставили для потомков своих воспоминаний об участии пограничников в сражениях Великой Отечественной войны. Это на сегодняшний день, наверное, единственный подобный пример в системе всех Вооружённых Сил и СССР и России.
Следует особо отметить, что при написании своих книг и диссертационных исследований, историки чаще всего обращаются к фондам Центрального архива ФСБ России, Центрального архива пограничной службы, Центрального пограничного музея ФСБ России, а также к сборнику документов и материалов «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941—1945». Фонды же Российского государственного военного архива (РГВА) и Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО), где хранится огромное число не исследованных документов по всем войскам НКВД, на мой взгляд, используются явно недостаточно.
Говоря о содержании такого фундаментального научного труда, как «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941—1945. Сборник документов и материалов» в двух томах, к которому чаще всего обращаются учёные при освещении боевой деятельности советских пограничников в годы войны, следует отметить, что только чуть более 15% из общего числа опубликованных там документов, охватывающих период с 22.06.1941 г. по 01.05.1942 г., можно отнести к реальным архивным документам. И то, абсолютное большинство из них – это фрагменты письменных донесений из округов, записей из журнала боевых действий, которые с первых минут войны и до 8 июля 1941 года вели оперативные дежурные Главного управления пограничных войск НКВД СССР, а также выдержки из докладов политорганов разного уровня о политико-моральном состоянии личного состава пограничных частей.
Всё остальное – это воспоминания участников первых боёв на границе, описание боевых действий частей и подразделений западных округов, составленные к тому же по истечении довольно-таки длительного времени после произошедших событий. Встречаются среди них и такие, которые были подготовлены в 1942—1945 гг. и даже в шестидесятые годы прошлого столетия. Таковых насчитывается около 80%. Как мне представляется, ценность подобных документов весьма и весьма сомнительна. Несмотря на это, встречаются ещё исторические работы, в которых источниковая база на пятьдесят и более процентов состоит именно из ссылок на этот научный труд.
Как и в прежние годы, значительную долю первоисточников составляет историческая литература советского периода. Невольно складывается впечатление, что для абсолютного числа учёных Пограничной службы по-прежнему остаются недоступными архивы как ФСБ РФ, так и других ведомств России. Хотя нельзя исключать и того, что многие из них просто боятся в своих исследованиях опираться на рассекреченные архивные документы того периода, так как выводы, сделанные на их основе, могут оказаться прямо противоположными тем, которые за многие десятилетия сформировались в пограничной историографии.
По всей видимости, именно по этой причине в исторической литературе очень много ссылок на работы доктора военных наук Г.П.Сечкина «Советские пограничные войска в Великой Отечественной войны войне 1941—1945 гг. и возможные их действия в современных операциях» и «Граница и война. Пограничные войска в Великой Отечественной войне советского народа 1941—1945». Ни минуты не сомневаясь в огромном научном авторитете этого учёного, признавая его огромный вклад в развитие пограничной историографии в 70-е – 80-е годы прошлого столетия, тем не менее, нельзя не отметить, что он всё-таки был человеком своей эпохи – сложной, противоречивой и до предела заидеологизированной. Поэтому, если бы он и захотел более откровенно и правдиво отразить в своих работах этот период в истории пограничных войск, ему бы этого никто не позволил.
Подобное положение дел в пограничной историографии, на мой взгляд, стало возможным в силу как объективных, так и субъективных причин. Как известно, рано утром 22 июня 1941 года, атакованные превосходящими силами немецких войск, пограничники на большинстве направлений сделали всё, что могли, чтобы задержать врага до подхода соединений и частей Красной армии. В этих боях они понесли тяжелейшие потери. Особенно это касается личного состава пограничных застав и комендатур. За этим последовали тяжелые бои при выходе из окружения в Прибалтике, под Минском и Белостоком, под Уманью и Киевом, Смоленском и Вязьмой. Сегодня с высокой долей уверенности можно утверждать, что к концу октября 1941 года войска Прибалтийского, Белорусского и Украинского пограничных округов, потеряв в людях от 70 до 80 процентов своего предвоенного состава, как боевые единицы, по сути, прекратили свое существование.
Другими словами, абсолютное большинство носителей ценнейшей объективной информации об участии пограничников в боях с фашистскими захватчиками в первые 3—4, самые тяжелые, месяца войны погибли или оказались в плену. К этому следует добавить, что почти все документы, в которых отражался ход боевых действий с началом войны, переписка между штабами и политорганами различного уровня, а также архивные документы многих пограничных отрядов и других частей, при выходе из окружения были либо уничтожены, либо утеряны, либо были захвачены немцами. Длительный же период, в течение которого Главное управление пограничных войск НКВД СССР, по сути, было отстранено от непосредственного руководства пограничными частями, задействованными в охране тыла Действующей армии, не позволил по горячим следам восстановить события первых месяцев войны.
Первая попытка организовать работу по обобщению опыта участия частей и подразделений пограничных войск в боевых действиях с фашистскими захватчиками была предпринята только в сентябре 1941 года. Из ГУПВ НКВД СССР в войска было направлено указание от 12.09.41 г. №19/220261, которое в общих чертах регламентировало эту деятельность. Однако неблагоприятное для Красной армии развитие обстановки на советско-германском фронте не позволило выполнить это указание. Об этом свидетельствует тот факт, что ещё минимум дважды, в октябре 1941 года и в марте 1942 года указания подобного содержания направлялись в управления войск НКВД по охране тыла фронтов.
В последнем таком указании от 26 марта 1942 года за №В/ОП/001714 отмечалось, что «…в связи с тем, что боевые действия пограничных войск НКВД СССР, в частности пограничных застав и комендатур в Отечественной войне представляют ценнейший материал исторического значения, необходимый для изучения опыта боевых действий пограничных войск в целях подготовки и воспитания личного состава, возникает необходимость теперь же документировать эти операции в виде описаний или воспоминаний их участников…».
Судя по этому документу, в ГУПВ НКВД СССР даже по состоянию на март 1942 года не имели ещё полного представления о трагических событиях начального периода войны. Поэтому руководство пограничных войск настойчиво пыталось восполнить этот пробел путём подготовки описаний боевых действий частей и подразделений на основе воспоминаний конкретных участников тех событий. От красноармейца до начальника войск пограничного округа. Наверное, в тех тяжелейших условиях на всех фронтах Великой Отечественной войны, это был единственный способ хоть как-то воссоздать реальные события первых месяцев войны, в которых принимали участие пограничники западных округов. Но при таком подходе, как известно, ещё никому не удавалось избежать явно субъективного подхода к оценке конкретных исторических фактов недавнего прошлого.
Так уж устроен человек, что своё личное участие в тех или иных событиях он по истечении определенного времени предпочитает рассматривать не в чёрных, а в розовых тонах. О том, что чаще всего так и происходило на практике, продемонстрирую на нескольких примерах.
В исторической литературе, где освещаются действия военнослужащих Белорусского пограничного округа в начальный период войны, чаще всего цитируются воспоминания генерал-майора в отставке Г.К.Здорного, бывшего на тот момент начальником 86-го (Августовского) пограничного отряда Управления пограничных войск НКВД БССР. До недавнего времени он был, наверное, единственным источником более-менее полной информации о последних часах перед началом войны и первых боях на западной границе в районе так называемого белостокского выступа. К тому же, автор этих воспоминаний в момент начала войны был вместе с группой офицеров ГУПВ, возглавляемой начальником погранвойск НКВД СССР генерал-лейтенантом Г.Г.Соколовым, и поэтому его воспоминания на протяжении многих десятилетий вызывали особый интерес. Вот выдержки из одного его рассказа о тех далеких и трагических событиях нашей истории.
«21 июня – вспоминает Г.К.Здорный, – обобщенные данные, характеризующие подготовку фашистских войск к нападению, я лично докладывал командующему 3-й армии генерал-майору Кузнецову, прибывшему в Августов в штаб стрелкового полка, который находился здесь же и должен был оборонять город… Командующему я также доложил, что моя маневренная группа (резерв отряда) находится в оперативной командировке… в Литовской ССР и просил выделить в мое распоряжение один батальон стрелкового полка для прикрытия подступов к городу вдоль Августовского канала. При этом я… сделал вывод о возможности вторжения фашистских войск на участке отряда. Генерал Кузнецов на эту мою просьбу ответил: «Думаю, что войны не будет, но береженого бог бережет!».
И он приказал присутствующему при моем докладе начальнику гарнизона, командиру стрелкового полка (фамилию не помню) выделить одну роту, усиленную двумя бронемашинами и двумя орудиями батальонной артиллерии (45-мм), для использования по перекрытию шоссейной и железной дорог на Августовском канале в междуозерье. В случае необходимости, использовать батальон полка, который находился в тылу участка 12-й погранзаставы…
Возвратившись в свой штаб около 18 часов 21 июня, я позвонил в город Белосток и доложил о своей встрече с генералом Кузнецовым заместителю начальника погранвойск БССР комбригу Курлыкину. Комбриг Курлыкин, в свою очередь, мне сообщил, что в городе Ломже на участке 87-го погранотряда находится начальник погранвойск СССР генерал-лейтенант Соколов и с ним начальник погранвойск нашего пограничного округа генерал-лейтенант Богданов. Они собираются выехать из города Ломжи ко мне, и что я должен быстрее прибыть на свой левый стык на шоссе Ломжа-Граево…
…О причинах их неожиданного приезда в расположение 86-го Августовского пограничного отряда мне не было известно.
В 2 часа ночи с минутами 22 июня через офицера штаба 5-й комендатуры я получил донесение капитана Янчука о боевом столкновении наших пограничных нарядов с войсковой группой (до взвода) немецких армейских войск, которые нарушили границу на участке 6-й и 7-й застав 2-й комендатуры в местечке Липске. Спустя минут 30 поступило новое донесение о столкновении наших нарядов на участке 11-й заставы 3-й комендатуры у полотна железной дороги Сувалки-Августов…
…Примерно в 3 часа 40 минут к месту моего ожидания подъехали три легковые автомашины с генералами Соколовым и Богдановым и командиром 87-го погранотряда. Тут же на месте я стал докладывать обстановку.
Примерно через 5 минут, находясь у автомашин, мы все услышали нарастающий гул самолетов, а затем увидели большую группу самолетов, приближающуюся со стороны Восточной Пруссии к нашей территории. Мы сели в автомашины и поехали в Граево.
В 4 часа 10 минут мы были уже в Граево в штабе 5-й комендатуры. Я связался по телефону с начальником штаба отряда капитаном Янчуком. От него я узнал, что на участке 1-й и 2-й комендатур прорвались через границу большие колонны танков и моторизованная группа. Все заставы вступили в бой. Город Августов подвергся налету авиации противника. Сильная ружейная и пулеметная стрельба, разрывы снарядов были слышны на подступах к Августову. Связь на этом оборвалась. Пока я говорил по телефону с капитаном Янчуком, началась бомбёжка Граево, а затем артиллерийский обстрел города и вокзала».
В этом повествовании у меня лично вызвали сомнения два момента. Прежде всего, просьба начальника погранотряда к командующему армией о выделении подразделений стрелкового полка «для прикрытия подступов к городу вдоль Августовского канала», а не для усиления пограничных застав на угрожаемых направлениях. Ведь, как следует из рассказа Г.К.Здорного, оборона города с началом войны ложилась на плечи стрелкового полка, командир которого к тому же являлся начальником гарнизона. А 86-й погранотряд в соответствии с предвоенными планами выводился в резерв 3-й армии и в оборонительных сражениях не должен был принимать участия.
К этому следует добавить, что в воспоминаниях уважаемого ветерана говорится о том, что в г. Августово накануне войны дислоцировался 132-й стрелковый полк, а на самом деле там располагался 345-й стрелковый полк.
И во-вторых, в последнее время появилась информация о том, что за несколько дней до начала войны в г. Белостоке начальник ГУПВ Г.Г.Соколов провел совещание с участием всех начальников погранотрядов управления пограничных войск НКВД БССР. Поэтому утверждение Г.К.Здорного, что он не был поставлен в известность о причинах их неожиданного приезда, на мой взгляд, весьма сомнительно.
Совсем по-другому запомнились эти дни полковнику в отставке Д.С.Аврамчуку, который с 21-го на 22-е июня 1941 года был оперативным дежурным этого же 86-го пограничного отряда:
Он вспоминает, что «…в 2 часа дня в отряд прибыл начальник Главного Управления погранвойск НКВД СССР генерал-лейтенант Соколов и начальник погранвойск Белорусского округа генерал-лейтенант Богданов. Я доложил Соколову, что за время моего дежурства происшествий не произошло, а начальник отряда и начальник штаба на обеде и попросил разрешения их вызвать. Соколов сказал: «Не надо вызывать, пусть отдыхают, после обеда придут в штаб отряда без вызова».
Соколов спросил меня, где расположены штабные подразделения. Я доложил, что все подразделения разбросаны по городу Августову… Соколов предложил мне «Давайте пойдем в мангруппу, она готовит младших командиров…». По прибытию в мангруппу Соколов и Богданов проверили порядок в казарме и ход занятий. Всё им понравилось… Когда мы вышли из казармы, нас встретил начальник штаба отряда капитан Янчук. Я ушел на дежурство, а они пошли в подразделения… В 4 часа по приказу генерала Соколова весь офицерский состав управления отряда и подразделений собрался в кабинете начальника отряда для совещания. С докладом выступил начальник штаба капитан Янчук. Он сказал, что обстановка на границе тревожная… Когда капитан Янчук закончил доклад, генерал Соколов спросил начальника отряда майора Здорного, что он может добавить и согласен ли с докладом Янчука. Здорный заявил, что нового он ничего не имеет и с докладом Янчука полностью согласен. Обстановка на границе очень тревожная и опасная.
Генерал Соколов в своем выступлении заявил, что вы обстановку на границе сами очень усложняете, никакой войны пока не предвидится, вы просто проявляете трусость и шлете донесения, от которых несет паникой, мы их отправляем в ЦК партии, в Генштаб и правительство. От ЦК партии, правительства и Генштаба получаем замечания по вашим донесениям, поэтому мы приехали к вам и поедем на границу и проверим, какая обстановка на самом деле ночью и днем на заставах.
В 6 часов вечера 21-го июня 1941 года генералы Соколов, Богданов и начальник отряда майор Здорный на легковой машине… выехали на границу на левый фланг погранучастка в м. Граево, где дислоцировалась 5-я комендатура…
…В 2 часа ночи я вышел из дежурной комнаты во двор штаба и заметил, что большая группа немецких самолетов летит в нашу сторону. С границы слышна артиллерийская стрельба. От штаба отряда до границы было всего 4 километра. Я немедленно позвонил на квартиру капитану Янчуку и доложил о происходящей обстановке на границе. Он немедленно прибыл в штаб. Замполит – батальонный комиссар Герасименко находился во второй комендатуре в м. Линске, майор Здорный – в м. Граево. Так началась война…».
Прошу читателей простить меня за столь обширное цитирование воспоминаний участников первых боев на участке 86-го (Августовского) пограничного отряда, но это единственный способ, позволяющий каждому самостоятельно сделать вывод в том, как на самом деле развивались события в те далекие и трагические дни.
Проведя сопоставление воспоминаний обоих участников тех событий, можно сделать вывод о том, что официальная версия последнего мирного дня и первых боев на участке 86-го (Августовского) погранотряда, воссозданная историками на основе воспоминаний генерал-майора в отставке Г.К.Здорного, мягко говоря, во многих случаях не соответствуют действительности. Г.К.Здорный пытается убедить читателей в том, что генералы Г.Г.Соколов и И.А.Богданов вместе с ним в момент начала войны находились на левом стыке его отряда и в штабе их не было. Думается, именно для этого был придуман сюжет о его докладе командующему 3-й Армией об обстановке на границе. Кстати, командир 345-го стрелкового полка 27-й СД полковник в отставке В.К.Садовников этот факт также не подтверждает.
Со слов же Д.С.Аврамчука следует, что последние 14 часов перед началом войны начальник ГУПВ НКВД СССР с группой офицеров Главного Управления погранвойск находился на участке 86-го (Августовского) погранотряда. Он посетил маневренную группу и ряд других подразделений, а потом еще провел большое совещание с офицерским составом в штабе отряда. Почему этот факт пограничными историками и Г.К.Здорным излагается по-другому – до сих пор остаётся загадкой. Тем не менее, на этом примере хорошо видно, насколько субъективными, а главное – конъюнктурными, могут быть воспоминания тех или иных участников Великой Отечественной войны.
А вот другой пример. В моем распоряжении оказались два разных документа, которые более-менее подробно отражают события накануне и в первые дни войны на участке 90-го (Владимир-Волынского) отряда Пограничных войск НКВД УССР. Один из них называется «Докладная записка начальника 90-го погранотряда НКВД майора М.С.Бычковского начальнику погранвойск НКВД УССР – начальнику охраны тыла Юго-Западного фронта генерал-майору В. Хоменко о боевых действиях в первые дни войны». Составлена она была 5 июля 1941 года. Другой документ – это интервью уже генерал-майора М.С.Бычковского, которое он дал двум учёным пограничной службы в далёком 1968 году, но опубликованном в журнале «Пограничник» лишь в июне 2011 года. Другими словами, оба этих документа принадлежат одному и тому же человеку, хотя их и разделяет 27 лет. Предлагаю читателям самим сделать выводы об объективности послевоенных воспоминаний известного пограничного военачальника.
Для удобства я свел основные положения обоих документов в отдельную таблицу, чтобы читателю было легче проследить трансформацию взглядов и оценок уважаемого ветерана на те далекие и трагические события на участке всего лишь одного пограничного отряда. Более тёмным шрифтом выделены те места в послевоенном интервью М.С.Бычковского, которые, на мой взгляд, в наименьшей степени соответствуют его же докладной записке.
Надеюсь, что читатели обратили внимание на несоответствие многих фактов из послевоенного интервью генерал-майора в отставке М.С.Бычковского их первоначальному варианту, изложенному в его же докладной записке. Это касается, прежде всего, реакции самого М.С.Бычковского, командиров соединений и объединений Красной армии на сообщение перебежчика А. Лискова, а также конкретных действий погранзастав и погранкомендатур в первые часы войны. Если учесть, что о первом документе до 2011 года мало кто вообще знал, то можно себе только представить, насколько искажёнными в исторической литературе оказались события, произошедшие накануне и в первые дни войны на участке 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда.
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ содержания двух документов, отражающих события на участке 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда накануне и в первые часы Великой Отечественной войны

 

 

 

 

К большому сожалению, в воспоминаниях некоторых участников войны встречается, я бы сказал, элементарный обман читателей. Я прошу простить меня за столь грубую лексику, но, как говорится, слов из песни не выбросишь. К примеру, генерал-лейтенант А.М.Андреев, занимавший на момент начала войны должность начальника 5-го (Энсонского) пограничного отряда Ленинградского пограничного округа, в своих воспоминаниях утверждает, что «…после трёх часов ночи 22 июня начали поступать донесения с 9-й и 12-й застав о многочисленных нарушениях немецкими самолётами нашей границы…
В 5.00 22 июня сотни немецко-фашистских орудий внезапно обрушили свой огонь на наши пограничные заставы и районы, подготовляемые инженерно-саперными частями округа долговременным укреплениям. Наиболее сильный огонь был сосредоточен по району пограничной заставы, расположенной на высоте северной окраины города Энсо, и штабу пограничного отряда. Несколько снарядов крупного калибра попали в основное здание штаба пограничного отряда. После короткого, но сильного огневого налета противник на широком фронте при поддержке артиллерийско-минометного огня атаковал наши пограничные заставы.
Так как личный состав застав, комендатур и штаба отряда в ночь на 22 июня 1941 года был выведен из застав и занимал основные и запасные позиции, мы в этот час потерь от огня противника не имели, а все его атаки отбили…».
Основываясь на информации изложенной в Оперсводке №01 Генерального штаба Красной армии на 10.00 22 июня 1941 г., а также в Журнале оперативной записи, которые с началом войны вели дежурные Главного управления пограничных войск НКВД СССР документах, можно с полным основанием утверждать, что ничего подобного 22 июня 1941 года на участке этого отряда не происходило. Никаких немецких самолётов или войск в полосе ответственности указанного пограничного отряда на тот момент не было, а боевые действия здесь начались лишь 29 июня 1941 года. К этому следует добавить, что первыми авиационные удары по объектам на финской территории 22 и 25 июня нанесли ВВС Ленинградского фронта и Балтийского флота, а не немецкая или финская авиация. Одним словом, автор мемуаров описанные выше события того времени, образно говоря, поставил с ног на голову. Вот на таких, довольно-таки конъюнктурных воспоминаниях солдат, офицеров и генералов западных пограничных округов, в 1941—1943 гг. готовились описания боевых действий пограничных застав, отрядов и округов. В последующем они составили основу, так называемых, архивных документов, которые чаще всего используют историки для написания своих книг.
Ну а насколько объективно в подобных документах отражены реальные события военного времени, можно убедиться на следующих примерах.
Работая в Российском государственном военном архиве (РГВА), я смог подробно исследовать документ под названием «О боевой и оперативно-служебной деятельности войск НКВД по охране тыла Южного фронта за период с начала военных действий по 1 января 1942 года». Он был подготовлен в январе 1942 года на основе тех же воспоминаний участников боевых действий в первые месяцы войны. Читать этот документ очень интересно. Много фактического материала и конкретной статистики. Однако сравнив содержание этого доклада с некоторыми широко известными историческими фактами и событиями, происшедшими в первые дни войны на южном фланге советско-германского фронта, не трудно убедиться в том, что по ряду позиций он не соответствует действительности.
Бывший начальник пограничных войск НКВД Молдавской ССР генерал-майор Н.П.Никольский в своих воспоминаниях свидетельствует, что ещё 21 июня 1941 года на участке 79-го (Измаильского) пограничного отряда по его приказу на территорию Румынии были заброшены несколько разведывательно-диверсионных групп, которые взорвали склад боеприпасов, а также, захватив командование крепости в г. Тулче, вынудили его отдать приказ об открытии огня из крепостных орудий по близлежащим военным объектам румын. Уведя с собой несколько пленных, пограничники только к 18 часам 22 июня вернулась на свою территорию. Однако об этом факте в том документе ничего не сказано.
Даже об участии пограничников в десантных операциях в районе румынских городов Сатул-Ноу и Старая Килия авторы этого документа забыли упомянуть. И это несмотря на то, что этот факт хорошо известен и учёным, и просто любителям истории. Об этом, кстати, 27 июня 1941 года сообщало и Совинформбюро.
Ряд участников первых боёв на границе в Молдавии утверждают, что артиллерийский обстрел советской территории начался ещё около часа ночи 22 июня 1941 года. Однако в выше названном докладе говорится о том, что это произошло после 4 часов утра. Далее в этом документе отмечается, что «…на всём участке Молдавского округа развернулись бои, которые продолжались 6 суток. Все попытки врага форсировать р. Прут и р. Дунай и захватить плацдармы на нашей территории были отбиты пограничниками…». В этом предложении, на мой взгляд, как минимум три, мягко говоря, неточности. Во-первых, практически на всём участке округа бои с мелкими подразделениями противника закончились не через 6 суток, а уже к исходу 24 июня 1941 года. Во-вторых, из пяти плацдармов, захваченных немецко-румынскими войсками в первые часы войны, в течение двух дней удалось ликвидировать все, за исключением одного в районе села Скуляны. Здесь враг отбил все атаки и смог удержать свои позиции. Именно отсюда 1 июля 1941 года и началось успешное наступление фашистских и румынских войск в полосе ответственности Южного фронта. И, в-третьих, нападение противника на этом участке фронта отражали не только пограничники, но и вышедшие накануне войны к границе части Одесского военного округа. И их было значительно больше, чем военнослужащих Молдавского пограничного округа. Однако в данном документе утверждается, что пограничники самостоятельно разгромили врага и восстановили положение на границе.
Надеюсь, что приведённые мною примеры, убедительно свидетельствуют о явной тенденциозности и необъективности выше названного архивного документа по ряду принципиальных вопросов. А, как уже ранее отмечалось, львиная доля первоисточников, используемых историками для написания своих книг и подготовки научных диссертаций, как раз и являются воспоминания участников войны и подобные описания боевых действий пограничных подразделений, частей и округов.
Следует особо отметить, что к моменту завершения работы по описанию служебно-боевой деятельности частей и подразделений западных пограничных округов обстановка на советско-германском фронте кардинально изменилась. Успешно завершилась Московская наступательная операция. Советские войска добились определённых успехов и на других фронтах.
Вся страна и её Вооружённые Силы жили верой в то, что самое худшее в войне уже позади и что 1942 год станет годом полного освобождения советской земли от фашистских захватчиков. К этому следует добавить, что в выступлениях И.В.Сталина по радио 3 июля 1941 года, на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями г. Москвы 6 ноября 1941 года, а также на параде советских войск 7 ноября 1941 года на Красной площади, уже, как говорится, были расставлены все политические акценты по поводу причин тяжёлого поражения РККА в начальный период войны. Также были даны оценки состояния и перспектив развития ситуации на фронтах Второй мировой войны. Естественно, всё это не могло не отразиться на общем тоне и содержании воспоминаний выживших участников первых боёв на границе и описаний боевых действий пограничных частей и округов.
Говоря о степени объективности других исторических документов, отражающих боевые действия пограничников в годы войны, следует отметить, что больше всего нареканий вызывают доклады политорганов разного уровня о политико-моральном состоянии личного состава. В них нередко явные неудачи и даже поражения в конкретном бою подаются как яркая и безоговорочная победа советских пограничников.
Чтобы не быть голословным, продемонстрирую это на одном примере. Как ранее уже отмечалось, боевые действия советских пограничников с финскими войсками в Карелии начались 29 июня 1941 года. Вот что через два дня докладывал в ЦК КП (б) КФССР о боевых действиях пограничников 10-й заставы 72-го (Олангского) пограничного отряда, начальник пограничных войск НКВД Карело-Финского округа генерал-майор В.Н.Долматов: «…к 21.30 30.6.41 г. вышедший с 4 чел. из окружения лейтенант Наумов, включившись в линию доложил. Застава 10 была окружена двумя батальонами противника с минометами. Застава в количестве 116 чел под командой начальника штаба 3-й комендатуры капитана Киреева, оборонялась от сильного огня противника, несла потери. В силу занятия противником межозерного перешейка выходящий из окружения Киреев вынужден был под огнем переправляться через озеро, неся особо большие потери. По словам Наумова из окружения вышло 15—20 чел., налицо же оказалось 5 чел, судьба остальных вышедших из окружения не известна».
Судя по приведенной выдержке из официального доклада в республиканский партийный орган, 10-я застава 72-го пограничного отряда уже в первые часы боя понесла огромные потери в личном составе, и только единицы из её состава смогли вырваться из окружения. Остальные погибли или оказались в плену.
Однако по истечении трех недель после этого трагического события, военный комиссар Карело-Финского округа бригадный комиссар Н.П.Шпаков в докладной записке в Политуправление войск НКВД СССР совсем в других красках описал бой 10-й пограничной заставы.
В этом документе уже утверждается, что: «… после 14 часового ожесточенного боя застава вынуждена была отойти… Капитан Киреев, руководивший боем, умело организовал отход части бойцов на лодках под прикрытием станкового пулемета, установленным на одной из лодок и группы бойцов на берегу. Противник понес потери убитыми до 250 чел., потери группы Киреева – 17 чел…».
Сравнив содержание этих двух документов, трудно не заметить, что один и тот же пример боевых действий конкретной заставы искажен политработниками Карело-Финского пограничного округа до неузнаваемости. К слову сказать, в известном историческом труде «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941. Сборник документов и материалов» этот пример представлен именно в версии политотдела, а не начальника войск округа.
Следует особо отметить, что в выше названном научном труде представлены в основном те документы, которые в наибольшей степени соответствовали официальной версии истории Великой Отечественной войны того времени. Те же из них, которые в негативном плане освещали некоторые эпизоды в деятельности пограничников в годы войны, к публикации, как правило, не допускались. В итоге, участие пограничников в Великой Отечественной войне предстаёт перед нами в явно искажённом виде.
К примеру, многие документы и устные доклады, поступавшие из округов и частей в Главное управление пограничных войск НКВД СССР в первые дни войны, указывают на определённую растерянность среди командиров и политработников, неумение некоторых из них в сложных боевых условиях правильно анализировать поступающую информацию, в результате чего в Москву нередко направлялись явно искажённые сведения об обстановке в полосе действий фронтов, а нередко и просто панические слухи. Так, в первые минуты войны из штаба Украинского пограничного округа поступил странный запрос о том, какие будут указания в связи с началом боевых действий на границе. Из 10-й отдельной авиаэскадрильи (г. Гродно) в Москву поступил полный отчаяния крик о помощи: «Бомбят Гродно, высылайте авиацию из Минска, погибаем…».
28 июня 1941 года из г. Осиповичи в Москву была передана информация о том, что среди пограничников, находящихся в этом населённом пункте, командиры штаба Пограничных войск НКВД Белорусской ССР «сеют панику». Следует также отметить, что и руководство Главного управления пограничных войск в той сложнейшей обстановке оказалось не на должной высоте. Одним из таких свидетельств может служить донесение, направленное из штаба Украинского пограничного округа 25 июня 1941 года в ГУПВ НКВД СССР следующего содержания: «Отмечается скопление на зоне (Зона пограничного заграждения. – Прим. автора) большого количества женщин и детей, не имеющих пропусков. Прошу указаний о пропуске их через зону». Судя по этому тексту, даже по истечении трёх суток с момента начала войны, командование пограничных войск не удосужилось направить в войска чётких инструкций о порядке пропуска беженцев из западных районов страны через тыловую зону пограничного заграждения. Чего здесь больше, твёрдой уверенности в скором разгроме фашистских агрессоров или элементарной неорганизованности, сказать трудно. В любом случае здесь просматривается далеко не адекватная оценка происходящих на фронте событий со стороны руководства пограничных войск.
В указанном журнале зафиксированы десятки сообщений о высадке мифических крупных воздушных десантов противника в тылу наших войск, а также о переодетых в форму Красной армии военнослужащих подразделений, частей и даже соединений немецкой армии. Основываясь на подобных донесениях, руководство НКВД СССР 5 июля 1941 года направило в Генеральный штаб Красной армии сообщение следующего содержания: «…По данным Житковического пограничного отряда, противник в полдень 4 июля 1941 года направил через Слуцк на Бобруйск одну дивизию в форме Красной армии…». Сегодня каждому понятна абсурдность подобных утверждений, однако в то время их нередко принимали за чистую монету.
Это в полной мере касается поступавших в ГУПВ НКВД донесений о массовом применении противником танковых частей и соединений на тех участках фронта, где в тот момент их и в помине не было. К примеру, 24 июня 1941 года из штаба пограничных войск Прибалтийского округа в Москву поступило донесение, в котором говорилось, что «…по донесению штаба 12-го (Либавского) пограничного отряда… около ста танков противника проследовала на Руцаву, где разделились на три колонны. В 21.00 23 июня 1941 года одна колонна танков находилась в 25 км от г. Либава…». На самом же деле на этом направлении наступал лишь один полк 291-й пехотной дивизии вермахта, усиленный двумя батальонами морской пехоты, без единого танка в своём составе.
Нельзя также не отметить, что сравнительный анализ содержания донесений, зафиксированных в «Журнале оперативной записи», в первые дни войны, с аналогичными текстами в ранее уже упоминавшемся научном труде «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941», позволяет сделать вывод о том, что они не всегда идентичны по содержанию, да и по времени поступления в Москву не всегда совпадают. Нередко их авторство приписывается совсем другим должностным лицам.
К примеру, раздел 3 «Боевые действия на границе с Восточной Пруссией (Белорусский и Прибалтийский пограничные округа)» начинается с сообщения: «По телефону из Белостока. Соколов. 22 июня 1941 года. В 6.00 из Каунаса передали: Кретинга взята немцами. В Кретингском погранотряде разбиты заставы 5, 6, 7, 8, 9 и 13-я. В Ломжинском погранотряде связь имеется со всеми заставами, некоторые заставы взяты немцами. Немцы углубились на 3—4 км. Части Красной армии наступление сдерживают…». Далее следуют доклады, якобы также поступившие из Белостока в 6.40 и 7.20 этого же дня. Подобным образом составители сборника как бы подводят исследователей к выводу о том, что первый доклад о начале войны поступил из штаба Белорусского пограничного округа и автором его был не кто иной, как начальник пограничных войск НКВД СССР генерал-лейтенант Г.Г.Соколов, находящийся в это время на участке этого округа. Однако это не так.
Как уже ранее отмечалось, генерал-лейтенант Г.Г.Соколов с группой командиров ГУПВ НКВД СССР и в сопровождении начальника пограничных войск НКВД БССР генерал-лейтенанта И.А.Богданова в начале войны находился на участке 5-й погранкомендатуры 86-го (Августовского) погранотряда без какой-либо связи даже со штабом пограничного округа в г. Белостоке, не говоря уже о Москве. Первый его телефонный разговор с оперативным дежурным ГУПВ НКВД СССР состоялся лишь в 12 часов 23 июня 1941 года. Поэтому автором этого доклада в Москву, на мой взгляд, мог быть его однофамилец полковник В.Ф.Соколов – заместитель начальника штаба Белорусского пограничного округа. К этому следует добавить, что и текст доклада реально зафиксирован в «Журнале оперативной записи» лишь после 18 часов 22 июня, а не ранним утром этого дня.
При прочтении некоторых исторических работ также складывается впечатление, что из-за недостатка конкретных фактов их авторы просто вынуждены прибегать к весьма сомнительным примерам боевой деятельности пограничников в годы войны. Особенно это относится к событиям начального периода войны. Один из них звучит так: пограничники 17-го (Брестского) отряда за несколько часов до начала фашистской агрессии уничтожили в г. Бресте и его окрестностях группу диверсантов из состава полка «Бранденбург-800», переброшенных через границу в товарных вагонах с двойным дном. При этом каких-либо ссылок на документы или, хотя бы, чьи-нибудь воспоминания, не приводятся. Однако на сегодняшний день существует довольно-таки много архивных документов, в том числе немецких, а также сохранились воспоминания начальника 17-го пограничного отряда полковника в отставке А.П.Кузнецова, в которых об этом факте ничего не говорится. Отрицают его и авторы книги «Часовые переднего края. Брестская Краснознамённая пограничная группа имени Ф.Э.Дзержинского».
Второй миф-долгожитель связан со сроками, которое немецкое командование, якобы, отводило своим ударным отрядам на уничтожение пограничных застав. Практически во всех современных исторических работах о Великой Отечественной войне можно найти слова о том, что сопротивление пограничной охраны враг рассчитывал преодолеть в течение часа, а на ликвидацию застав отводилось всего полчаса. Несмотря на то, что ссылки на какой-либо источник в большинстве случаев отсутствует, не трудно догадаться, что этот якобы исторический факт в научный оборот несколько десятилетий назад ввёл доктор военных наук Г.П.Сечкин. Именно в его научных трудах впервые был приведён пример о том, как в первый день войны в полевой сумке вражеского офицера, убитого на участке 10-й заставы 98-го (Любомлинского) пограничного отряда, пограничники обнаружили карту, на которой было отмечено время захвата этой заставы – 4 часа 30 минут. Основываясь на этом единственном и весьма сомнительном примере, сделан вывод о том, что на уничтожение всех пограничных застав западных округов немецкое командование отводило всего полчаса. При этом, почему-то никто не задался элементарным вопросом: а какое же время стояло на циферблатах часов немецких офицеров в момент начала войны? Среднеевропейское или московское? Конечно среднеевропейское или, как его ещё называют, берлинское время! А оно, как известно, было на один час меньше московского. Надеюсь, каждому понятно, что и временные параметры действий немецких войск на их картах также наносились с учётом берлинского времени. Таким образом, если учесть, что на участке 98-го (Любомлинского) пограничного отряда боевые действия немцы начали в 3.20 по берлинскому времени, то указанное на той карте время ликвидации погранзаставы (4.30) было также берлинское. Из этого следует, что на уничтожение погранзаставы отводилось как минимум 1 час 10 минут, т.е. в два с половиной раза больше, чем до сих пор считалось. Это, во-первых.
Во-вторых, мало кто знает, что впервые этот пример был приведён в очерке главного редактора журнала «Пограничник» полковника В. Шевченко «Войска НКВД СССР в Отечественной войне 1941—1945 гг.», опубликованной в этом же журнале ещё в июне 1945 года. Да, да! Ровно 70 лет назад. Но в ней автор, ссылаясь на воспоминания Героя Советского Союза, в то время старшего лейтенанта В.Ф.Михалькова, утверждал, что этот случай произошёл на участке 5-й заставы 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского пограничного округа. Надеюсь, каждому понятно, что два одинаковых случая в одно и тоже время на разных участках границы произойти просто не могли. Исходя из этого, можно предположить, что взяв за основу пример, приведённый в очерке полковника В. Шевченко, доктор военных наук Г.П.Сечкин в своей работе, образно говоря, переадресовал его на другой участок границы. Исходя из этого можно утверждать, что история с полевой сумкой убитого вражеского офицера – это ещё один миф, придуманный кем-то ещё в годы Великой Отечественной войны и на многие годы «прописавшийся» в работах отечественных историков.
Следует также отметить, что некоторые современные авторы в своих работах также прибегают к тиражированию документально не подтверждённых исторических фактов. К примеру, в книге «Испытанные войной. Пограничные войска (1939—1945 гг.)» впервые было рассказано о применении личным составом Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры под г. Умань у с. Легедзино против превосходящих сил врага около 200 служебных собак. Вот лишь небольшая выдержка из этого коллективного научного труда современных историков.
«…Во многом судьба столицы Украины решалась в боях советских и фашистских войск под г. Уманью. Один из ударов немецко-итальянских войск был нанесён по 8-му корпусу Красной армии, которым командовал генерал-майор М.Г.Снегов. Штаб корпуса защищали три усиленные роты Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры общей численностью около 500 человек. Силы были неравными. Фашистские войска сломили сопротивление корпуса. Последними в бой вступили пограничники-коломыйцы. Когда и в их рядах были понесены значительные потери, а боеприпасы практически закончились, пограничники спустили на врага собак – овчарок восточно-европейского типа. Собаки слажено атаковали пехоту противника, не испугавшись ни танков, ни разрывов артиллерийских снарядов, ни автоматной стрельбы. В общей сложности на фашистов были брошены около 200 овчарок, что привело врага в замешательство. Вначале собаки начали грызть и рвать вражеских солдат. Лишь после того как солдаты противника пришли в себя и забрались на бронетехнику, начался неравный бой людей с животными: немцы расстреливали собак из автоматов, оставаясь для них недосягаемыми. Всего в этом бою погибло около 150 пограничных собак. Выжившие овчарки попрятались в окрестных лесах.
Победа над советскими войсками и над пограничными собаками под г. Уманью у с. Легедзино оказалась для фашистских войск столь важной, что при приеме Гитлером и Муссолини 8 августа 1941 года парада победителей им в качестве трофеев были предоставлены несколько знамён разбитых частей Красной армии и трупы овчарок советских пограничников.
Выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с фашистами. К людям они так и не вернулись. По воспоминаниям местных жителей, собаки, сбившись в небольшие стаи, жили в окрестных лесах чуть ли не до весны 1942 года. Местные жители их боялись, но ни одному из них они не причинили вреда. Нападали только на солдат фашистских войск: как они их различали, никто не знает…».
Описывая столь подробно этот случай, историки ссылаются на статью журналиста А. Хрусталёва в газете «Комсомольская правда в Украине» за 8 ноября 2003 года под названием «Как собаки защищали Киев от немцев».
Надеюсь, что читателям сразу бросилось в глаза явная неправдоподобность ряда фактов в выше приведённом отрывке. Я имею в виду прежде всего факт демонстрации 8 августа 1941 года Гитлеру и Муссолини в качестве трофеев трупов овчарок советских пограничников. Это больше похоже на анекдот, а не на исторический факт. Как и утверждение о том, что выжившие овчарки и после этого боя продолжали бороться с врагом, нападая только на солдат фашистских войск и не причиняя вреда местным жителям. К этому следует добавить, что сам приезд Гитлера и Муссолини в район Умани состоялся не 8 августа, а гораздо позже (по одним данным 18, по другим – 28 августа 1941 года).
Заинтересовавшись этим невероятным фактом, я попытался более подробно разобраться в нём. Оказалось, что впервые об этом случае поведал бывший военнослужащий Отдельной Коломыйской пограничной комендатуры лейтенант в отставке А.И.Фуки в своей книге «Быль, ставшая легендой: Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях с фашистскими захватчиками» (Ужгород «Карпаты». 1984 г.). В ней он утверждает, что такое большое количество служебных собак в их части объясняется тем, что она была усилена курсантами окружной школы младшего начальствующего состава службы собак с их служебными овчарками. Однако чем больше я углублялся в исследование этого факта, тем больше убеждался в том, что никакими документами он не подтвержден. Более того, удалось найти документы и свидетельства других участников войны, напрочь его опровергающие. К примеру, по воспоминаниям бывшего курсанта отдельной школы младшего начальствующего состава службы собак пограничных войск НКВД УССР О.Г.Ивановского, их школа 1 июля 1941 года в 23 часа в полном составе вышла из г. Коломыя в сторону Киева. В течении 18 суток, преодолев 600 км, курсанты прибыли в с. Бровары под Киевом, где всех служебных собак оставили в лесу, а личный состав убыл в г. Харьков, где они продолжили свое обучение. «… В Харькове – пишет О. Г. Ивановский в своей книге «Записки офицера СМЕРШа. В походах и рейдах гвардейского кавалерийского полка. 1941—1945» – нас разместили в помещении местного пограничного училища. Туда же прибыли курсанты строевой школы МНС погранвойск, которых война застала неподалеку от Перемышля. Судьба многих из них оказалась много тяжелее нашей. Обе школы были объединены. Начались занятия. 8 августа – выпуск и распределение. Новым местом моей службы стал 18-й погранполк…». В одном из документов, обнаруженных мною в Российском Государственном военном архиве (РГВА), также утверждается, что окружная школа МНС служебных собак в боевых действиях под Уманью не участвовала, так как в середине июля 1941 г. убыла в г. Харьков.
Есть немало документальных свидетельств того, что и Отдельная Коломыйская пограничная комендатура в боях Легедзино также участия не принимала. К примеру, в Оперсводке штаба 12-й армии от 01.08.41 г. №071/оп по поводу боёв в указанном районе говорится следующее: «…В ночь на 1.8.41 г. до 15 танков противника с мотопехотой с направления Роги произвели налёт на штакор и штадив 72СД. Потери: убит один, ранен – один. Управление штадива потеряло 24 машины…, 2 бронемашины, 3 оруд. ПТ, 10 крупнокалиберных пулемётов и имущество связи… Штакор в районе Легедзино потерял – две легковые и 3 грузовые машины. Ранен врач Баскаков, т/интендант 2 ранга Кодрацкий, оба остались в строю, а также 3 бойца, один из них умер…». Судя по этому документу, какие-либо пограничные части в том бою участие не принимали. Что касается потерь в личном составе, то они составили всего лишь 2 чел. убитыми и 5 чел. ранеными.
В подтверждение сказанного, приведу ещё один пример. Участником того боя под Легедзино был фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда» Т. Лильин. В начале августа 1941 года в центральной армейской газете была опубликована его статья об этих событиях. В ней он поведал, что в нападении на штаб 8-го стрелкового корпуса участвовало 25 танков и два батальона пехоты противника. Атаку фашистов отражали комендантская рота и работники штаба корпуса. Бой длился полтора часа, в ходе которого противник потерял девять танков. Об участии в том бою пограничников и их служебных собак в статье также ничего не сказано. Нет упоминания об этом случае и в известных на сегодняшний день немецких архивных документах. К этому следует добавить, что, судя по Директиве Генерального штаба Вооруженных Сил СССР от 4 ноября 1961 года №Д-6795с, Отдельная Коломыйская пограничная комендатура участвовала в боевых действиях в районе г. Умань только в период с 11 по 25 июля 1941 года. А бои в районе с. Легедзино, как уже ранее отмечалось, проходили в ночь с 31 июля на 1 августа 1941 года. Получается, что обе названные пограничные части в тех боях никакого участия не принимали.
Надеюсь, что представленных аргументов вполне достаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод о том, что участие 200 пограничных собак в бою под Киевом не что иное, как очередной миф, созданный одним ветераном войны и растиражированный журналистами некоторых средств массовой информации. Ну а появление этого недостоверного сюжета в недавно вышедшей исторической работе учёных Пограничной службы ФСБ России еще раз убеждает в том, что кризис в исследованиях проблемы участия пограничников в Великой Отечественной войне до сих пор не преодолен, а так называемый воспитательный аспект в них по-прежнему преобладает над научной объективностью и здравым смыслом.
А вот другой пример такого же плана. В книге В. Боярского и А. Цветкова «Хронотон генерала Масленникова. Забытый полководец» авторы впервые поведали читателям о том, что в начале августа 1942 года И.В.Сталин якобы лично навестил в кремлёвской больнице раненого командующего 39-й армией, бывшего заместителя наркома внутренних дел по войскам генерал-лейтенанта И.И.Масленникова и в ходе непродолжительной беседы предложил тому возглавить Северную группу войск Северо-Кавказского фронта. При этом авторы очень подробно воспроизвели содержание состоявшего в тот день разговора. Как бы объясняя читателям столь невероятную свою осведомлённость в этом вопросе, авторы в примечании указали, что «…содержание беседы записано старшим сыном Масленникова, Владимиром, после войны со слов присутствовавшего на ней офицера особого отдела Г.И.Тепцова…». Должен заметить, что упоминание об офицере особого отдела, который якобы присутствовал на этой встрече, сразу вызвало у меня сомнение в правдивости приведённого факта. Ведь даже не военному человеку понятно, что личная охрана вождя его бы на пушечный выстрел не подпустила к Сталину. Вскоре подтверждение тому, что приведённый сюжет не что иное, как выдумка самих авторов, я нашёл в этой же самой книге на 238-й странице. Судя по воспоминаниям самого майора Г.И.Тепцова, они с генерал-лейтенантом И.И.Масленниковым впервые встретились уже на Северном Кавказе в середине августа 1942 года, то есть, уже после назначения генерал-лейтенанта И.И.Масленникова командующим Северной группой войск Северо-Кавказского фронта. Так что в первых числах августа 1942 года он никак не мог быть участником указанной встречи. К этому следует добавить, что на сегодняшний день известен всего лишь один документально подтверждённый случай посещения Сталиным в Центральном военном госпитале 15 октября 1941 года тяжело раненного командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта А.Н.Еременко. И ничего подобного больше не было!
Также встречаются факты, когда, в угоду политической конъюнктуре, отдельные историки сознательно идут даже на искажение текстов первоисточников. К примеру, в работе одного известного учёного Пограничной службы ФСБ России приведён отрывок из воспоминаний полковника в отставке С.С.Сидорова, в котором тот утверждает, что на участке 25-го (Кагульского) пограничного отряда Молдавского округа, где накануне войны он проходил службу, широкомасштабные боевые действия на государственной границе начались около часа ночи 22 июня 1941 года. Зная о том, что на самом деле война на западной границе вспыхнула после 4 часов утра, указанное ветераном время меня очень удивило. К слову сказать, с подобными утверждениями мне приходилось встречаться в последующем неоднократно. Однако, в более поздних двух работах этого же автора, время начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда со ссылкой на того же С.С.Сидорова, указано совсем другое – около четырёх часов ночи. Учитывая, что первая книга была издана ещё в советское время, да и ещё в таком солидном издательстве, как «Политиздат», версия об авторской или редакторской ошибке была отброшена сразу.
Расставить все точки над «i» в этом вопросе мне помогла статья в журнале «Российское военное обозрение» №6 за 2011 год под названием «Первые фронтовые дни и ночи. Из воспоминаний пограничника и журналиста С.С.Сидорова». Приведу небольшую выдержку из этой статьи.
«Около часа ночи 22 июня 1941 года в комнату оперативного дежурного по 25-му пограничному отряду быстро вошёл начальник штаба отряда майор В.Б.Архипов. Он приказал оперативному дежурному по отряду… срочно собрать у штаба командно-политический состав, маневренную группу, штабные подразделения… Через пять-семь минут во дворе штаба собрались командиры, политработники, интенданты. Майор Архипов говорил отрывисто, жёстко:
– Заставы отражают вооружённое нападение. По всему участки границы, охраняемому отрядом, ведётся артиллерийский и миномётный огонь. Авиация наносит удары по заставам и приграничным населённым пунктам. Что это? Провокация? Война? Пока не знаю. Свои обязанности на случай войны вы знаете. Приступайте к выполнению этих обязанностей…».
Из этого следует, что в двух последних работах ранее названного автора, слова полковника в отставке С.С.Сидорова о времени начала боевых действий на участке 25-го пограничного отряда были существенно подкорректированы. Вместо слов «около часа ночи» было написано «около четырёх часов ночи». Таким способом автор, на мой взгляд, попытался уйти от ответа на возникающие у внимательных читателей вопросы, типа: «А кто же тогда на самом деле вёл артиллерийский огонь по советской территории за 3 – 3,5 часа до начала войны?», «Чьи это самолёты после полуночи бомбили наши пограничные заставы и населённые пункты?». К сожалению, все эти и ряд других вопросов оказались без ответа. Легче оказалось «подкорректировать» первоисточник, чем углубляться в столь непростую историческую проблему.
А вот ещё один пример подобного плана. В современной исторической литературе можно встретить запись разговора начальника пограничных войск СССР генерал-лейтенанта Г.Г.Соколова с оперативным дежурным ГУПВ НКВД 23 июня 1941 г. Её полный текст впервые был опубликован в сборнике документов и материалов «Пограничные войска СССР в Великой Отечественной войне. 1941.» с.311 в далёком 1976 году. Вот её содержание:
«…По телефону из Белостока. Соколов. 23 июня 1941 г. 12 час.
В начале действий находился в Августовском погранотряде.
В 4.20 22 июня 1941 г. заставы в результате сосредоточенного артогня взлетели на воздух. Связь застав с комендатурами сразу была потеряна.
В 4 км от границы попал под артогонь.
В Осовецком укреплённом районе ввиду отсутствия командования оставил командовать Кудряшова и Зимина.
В 16.00 прибыл в Белосток…».
На первый взгляд всё ясно и понятно. Обычное информирование руководства НКВД СССР о своём местонахождении и конкретных действиях в первый день войны. Но если сравнить этот текст с тем, который был внесён в Журнал оперативной записи дежурным по ГУПВ НКВД СССР, то окажется, что из выше приведённого текста был изъят один пункт. Он звучит так: «Навёл порядок во 2-й дивизии». Это был пятый по счёту пункт. О причинах такого поступка составителей сборника документов и материалов, сегодня можно только гадать. Но сомнений в объективности указанного научного труда он добавил немало.
Известный историк пограничной службы А.И.Чугунов в своей книге «Граница накануне войны. Из истории пограничных войск 1939 – 22 июня 1941 г.», изданной в 1985 году, впервые заявил, что 16 июня 1941 года все пограничные отряды западных округов получили указание с началом военных действий перейти в подчинение полевого командования Красной армии. По истечении 25 лет другой видный историк отечественных спецслужб А.Б.Мартиросян, повторив слово в слово вышеназванный, якобы, исторический факт, делает следующий вывод: «…не надо быть специалистом в сфере военного управления, чтобы уразуметь то обстоятельство, что пограничные войска могут перейти в оперативное подчинение полевому командованию вооружённых сил своего государства только в одном случае – в оборонительных боях!..».
Вот так, очень просто, довольно-таки спорный исторический факт, с подачи А.Б.Мартиросяна, превратился в вывод стратегического масштаба. По истечении определённого времени это утверждение стало появляться на страницах других научных работ. Замечу, что ни одним документом эти два утверждения упомянутых мною историков не подкреплены. А для того, чтобы убедиться в том, что исторический факт, приведённый историком А.И.Чугуновым, мягко говоря, не соответствует действительности, достаточно обратиться к тому документу, на который он, а затем и А.Б.Мартиросян ссылаются в своих работах. Оба автора апеллируют к фундаментальному историческому труду «Пограничные войска СССР. 1939—1941 гг.: Сборник документов и материалов», изданного в 1970 году. Однако на указанной странице (с.163) размещён совсем другой документ под названием «Из описания партийно-политической работы среди пограничников, уходящих в разведку». Время его подготовки указано – не ранее 6 марта 1940 года. Таким образом, этот документ относится к периоду советско-финляндской войны, а не кануна Великой Отечественной войны. Само собой разумеется, в нём нет и слова о дате передачи пограничников западных округов в оперативное подчинение военного командования. Вот такой неприятный антинаучный казус.
Все ранее приведённые примеры дают мне основания утверждать, что большинство исторических исследований об участии пограничников в боевых действиях на фронтах Великой Отечественной войны на сегодняшний день не имеют под собой достаточно прочной архивно-документальной базы, что значительно снижает их научную ценность.
В силу этого, они очень редко используются серьёзными учёными России при написании фундаментальных научных трудов по истории Великой Отечественной войны. О том, что это не просто слова, а объективная реальность, можно убедиться всего лишь на одном примере. Как известно, одним из показателей авторитетности любого учёного или научной школы в той или иной области человеческой деятельности, является индекс цитируемости их работ в научных трудах, а также в произведениях известных публицистов. Используя этот метод, попытаемся определить степень авторитетности учёных Пограничной службы ФСБ России среди ведущих российских историков. Для этого, на мой взгляд, достаточно проанализировать все ссылки на первоисточники в новом, 12-томном историческом издании «Великая Отечественная война 1941—1945 годов».
Почему именно это издание взято для исследования, надеюсь понятно всем. На сегодняшний день оно является, если можно так выразиться, самым авторитетным словом в российской историографии о Великой Отечественной войне. Для подготовки этого фундаментального научного труда привлекались не только самые лучшие историки страны, но и был использован в качестве первоисточников практически весь известный на сегодняшний день массив архивных документов, мемуары военачальников, отечественная и зарубежная историческая литература. Учитывая это, а также то, что о служебно-боевой деятельности пограничных войск НКВД СССР в годы войны более-менее подробно говориться лишь в 1, 2, 3 и 6 томах, мною был проведён анализ источниковой базы именно этих четырёх томов. Напомню читателям, что в них основательно рассмотрены такие проблемы Великой Отечественной войны, как «Происхождение и начало войны», «Основные события войны», «Битвы и сражения, изменившие ход войны», а также «Тайная война. Разведка и контрразведка в Великой Отечественной войне». При этом следует особо подчеркнуть, что в подготовке шестого тома этого фундаментального исторического труда участвовали только ученые отечественных спецслужб страны, в том числе и Пограничной службы ФСБ России.
Вот что, в итоге, получилось. Из 7 254 ссылок на конкретные первоисточники в выше названных 4 томах, лишь 22 (0,3%) взяты из работ учёных Пограничной службы или своим происхождением обязаны Центральному архиву Пограничной службы ФСБ России. На первый взгляд может показаться, что ситуация не так уж и трагична. Однако здесь следует учесть то, что более 72% всех ссылок на работы пограничных историков и ЦА ПС ФСБ России приведены в шестом томе, который, как уже ранее отмечалось, готовился к изданию учёными спецслужб России. В 1, 2 и 3 томах доля таких ссылок на порядок меньше, чем в шестом. К примеру, среди более чем 3,8 тыс. ссылок на архивные документы и работы конкретных авторов в указанных томах мне удалось отыскать всего лишь две ссылки на документы из фондов Центрального архива пограничной службы, две ссылки на книгу «Пограничные войска СССР. 1939 – июнь 1941 гг. Сборник документов и материалов» и на книгу очерков «Краснознамённый Северо-Западный пограничный округ», а также по одной ссылке на работы таких пограничных историков, как Г.П.Сечкин и А.М.Плеханов. И больше ничего найти не удалось. Правда в шестом томе встречаются фамилии других историков пограничной службы – В.В.Терещенко, В.И.Боярского и В.В.Платонова. При этом следует отметить, что ссылки на их работы использовались в основном при написании предисловия, а также тех глав, где речь идёт о предвоенном периоде, участии пограничников в партизанском движении, в борьбе с националистическим бандподпольем на западе страны в 1944—1945 гг., а также в войне с Японией.
По всей видимости, именно из-за отсутствия новых достоверных источников авторский коллектив второго тома выше названного издания при освещении боевой деятельности пограничных войск в начальный период войны, вынужден был ссылаться на статью бывшего Председателя Организации ветеранов (пенсионеров) пограничных войск г. Москвы и Московской области генерал-майора в отставке А.С.Владимирова «Пограничные войска в Великой Отечественной войне» и даже на курсовую работу студентки 1-го курса Воронежского государственного технического университета Е.А.Кудиновой «Начальный период Великой Отечественной войны».
Не делает чести ведомственным историкам включение в число основных первоисточников новейшего научного издания о войне таких работ, как «Краснознамённый Северо-Западный пограничный округ» и «Граница. Документально-художественное повествование о Дальневосточной границе». Кто работал в своё время в структурах воспитательной работы пограничных округов, хорошо знают, что подготовкой подобных изданий в основном занимались политработники и сотрудники редакций окружных газет, в силу чего их научная ценность весьма и весьма сомнительна.
Несмотря на приведённые факты, следует отметить, что авторскому коллективу нового 12-томного издания о Великой Отечественной войне всё равно не удалось избежать повторения некоторых досадных ошибок и неточностей, присущих работам учёных Пограничной службы ФСБ России.
Начну с небольшой цитаты из второго тома о событиях, произошедших на границе за несколько часов до фашистской агрессии. «…В 23 часа на четвёртом участке, занимаемом Владимир-Волынском погранотрядом, был задержан солдат 222-го сапёрного полка Альфред Лисков. Он сообщил командованию отряда, что в ночь на 22 июня германская армия перейдёт в наступление… В 3 часа ночи все коменданты участков доложили по телефону начальнику Владимир-Волынского погранотряда, что вдоль всего противоположного берега Западного Буга слышен сильный гул моторов…». На мой взгляд, в этих двух небольших абзацах авторы допустили как минимум три ошибки. Во-первых, солдат немецкой армии А. Лисков был задержан не в 23 часа, а в 21 час 21 июня 1941 года. Во-вторых, проходил он службу не в 222-м, а в 221-м сапёрном полку 15-й пехотной дивизии. И, в-третьих, все коменданты погранучастков ночью 22 июня на сопредельной стороне ничего подозрительного не заметили, о чём и доложили начальнику пограничного отряда. Все эти детали отражены в докладной записке начальника 90-го (Владимир-Волынского) пограничного отряда майора М.С.Бычковского на имя начальника охраны тыла Юго-Западного фронта генерал-майора В.А.Хоменко, а также в телефонограмме УНКГБ по Львовской области своему руководству в Киеве. Почему авторы столь серьёзного научного труда не воспользовались этими документами, мне не понятно.
В этом же томе также можно прочесть, что «… на рассвете 22 июня сотни немецких самолетов вторглись в воздушное пространство СССР… от Баренцева до Черного моря». Но ведь это не соответствует действительности. Как известно, Финляндия начала военные действия только 29 июня. 22—23 июня произошли локальные боестолкновения на советско-румынской границе, но в наступление немецко-румынские войска здесь перешли только 1 июля 1941 года. В этот же день боевые действия начала армия Венгрии. Поэтому в данном случае можно вести речь лишь о начале военных действий в первый день войны на фронте от Балтийского до Черного морей. Именно так и писали центральные газеты Советского Союза в первые дни войны.
В другом месте говорится о том, что «… в Москву, в Главное управление пограничных войск, первое сообщение о вторжении поступило от пограничников Белорусского пограничного округа…». Но это утверждение также не соответствует действительности. Первый доклад о начале войны в Главное управление пограничных войск, как ни странно, поступил в 4.15 из Молдавского пограничного округа, а из штаба Белорусского округа подобное сообщение поступило лишь в 8.25 22 июня 1941 года. А двумя часами раньше о начале войны сообщил дежурный по связи контрольной станции НКВД БССР, расположенной между Молодечно и Белосток, капитан Мойленко.
В шестом томе на с.361 утверждается, что в соответствии с Постановлением СНК СССР от 25 июня 1941 года на пограничные войска НКВД была возложена задача по охране тыла Действующей Красной армии. На самом же деле, как уже ранее отмечалось, эта задача была возложена на все войска НКВД, находящиеся в прифронтовой полосе. При этом, Главное управление пограничных войск НКВД СССР к войскам по охране тыла ДКА в тот период, по сути, не имело никакого отношения. В этом можно легко убедиться, внимательно прочитав названное Постановление СНК СССР. Там нет ни слова о том, что эта задача возложена на НКВД СССР.
Надеюсь, что приведённые примеры, касающиеся деятельности пограничников в годы войны, дают повод усомниться в полной объективности нового фундаментального исторического труда о Великой Отечественной войне. В других главах этой книги придётся ещё не один раз обращать внимание читателей на те или иные неточности и ошибки в указанной работе отечественных историков.
Может быть кому-то покажется, что я не совсем объективно и даже предвзято подхожу к оценке вклада историков в исследование сложнейшей темы – участие пограничных войск НКВД СССР в сражениях Великой Отечественной войны. Что моя позиция, с преобладанием негативных оценок давно устоявшихся исторических фактов, якобы, не очень патриотична. Что, разоблачая некоторые мифы и указывая на многие фактологические ошибки, я тем самым подрываю авторитет историков Пограничной службы ФСБ России.
Если кто так думает, то он глубоко заблуждается. Ложь, в какие бы одежды она не наряжалась, всегда останется ложью. Факты, не подкреплённые архивными документами, будут по-прежнему называться мифами или легендами. А это та же фальсификация истории, о необходимости борьбы с которой так много говорится в последнее время. Мне кажется, что очень точно и взвешенно позицию по данному вопросу высказал директор Российского государственного архива социально-политической истории А.К.Сорокин. На вопрос журналиста «Российской газеты» о том, что владея страшной правдой о войне, очень не просто оставаться патриотом, он ответил так: «…По моим представлениям, патриотизм никак не противоречит знанию трудных и тяжелых страниц истории своей страны. Более того, нормальный, реальный, практически действенный патриотизм только таким и может быть. Если мы не знаем своих ошибок, если мы их не анализируем, это патриотизмом назвать нельзя. Потому что в перспективе это нас приведет к повторению этих ошибок уже совсем в иных масштабах. Нужно извлекать уроки из своей истории. К слову, широко распространенная максима Гегеля: „История учит тому, что она ничему не учит“, была оспорена сто лет назад Василием Ключевским, который в своих дневниках написал: „Не цветы виноваты, что слепой их не видит“. Мне кажется, что это точная формула, которую мы все должны иметь в виду, начиная разговор об истории, о трудных ее вопросах. Мы живем не с чистого листа. Практически все, с чем мы имеем дело, было в истории до нас. И то, что война была такой трудной, такой чудовищной, такой жестокой, моему патриотизму никак не мешает, я реально горд этой Победой…».
Мне, честно говоря, нечего добавить к словам известного учёного.
Назад: II
Дальше: К какой войне готовились пограничники?