Глава двадцать третья

Том

Я, конечно, никак не могу быть спокоен, но первые несколько минут в кабинете Квортермана мне кое-как удаётся держать себя в руках. Даже когда я показываю ему фото с надписью «шлюха» через всё крыльцо, я не повышаю голоса, как не повышал с Лилой в машине. Квортерман явно вне себя от злости, и это мне тоже на руку.

– Мне так жаль, Том. Это ужасно. Просто ужасно, – говорит он, качая головой. – Вы знаете, кто мог это сделать?

– Нет.

– И Лила не знает?

– Говорит, что нет.

– А вы ей верите?

Я глубоко вздыхаю и качаю головой.

– Если честно, не верю. Но не пойму, то ли она прикрывает кого-то, то ли просто боится.

– Боится чего? Последствий? – спрашивает Квортерман.

– Да. И вообще, эта ситуация… с Финчем… она настолько вышла из-под контроля…

Квортерман хмурит брови, смотрит на меня.

– Каким образом? Что сейчас происходит?

Выдохнув, я говорю:

– Не знаю даже, с чего начать…

– Просто рассказывайте всё. Что считаете нужным, – говорит он. – Честное слово, Том, я на вашей стороне. Я хочу помочь вам с Лилой.

По какой-то неясной причине, невзирая на то, что он должен беспокоиться обо всех учениках, а также репутации школы, я ему верю. Может быть, просто от отчаяния. Как бы то ни было, выкладываю ему всё. Рассказываю о встрече с Кирком, о визите Нины и Финча субботним утром, о том, как Финч извинился, сперва попросив нас с Ниной выйти. О концерте и о том, что Лила без разрешения и предупреждения ходила вчера к Браунингам. Зачитываю вслух сообщение Нины насчёт Полли.

– Вы говорили с Ниной? – спрашивает он, когда я умолкаю. – После этого сообщения?

– Нет. – Я качаю головой. – Пока нет. Но как ни странно, мне кажется, она на нашей стороне. На стороне Лилы.

– Да, – говорит Квортерман, – думаю, она хочет помочь.

Прежде чем я успеваю ответить, в дверь стучат.

– Да? – кричит Квортерман. Мы оба смотрим на дверь и ждём. Она чуть приоткрывается.

– Да? – повторяет Квортерман, на этот раз с заметным раздражением. – Чем могу помочь?

Дверь наконец открывается. За ней стоит Финч.

– Прости, сынок, – строго говорит Квортерман, – но у нас здесь серьёзный разговор.

– Простите, – отвечает Финч, но и не думает уходить – открывает дверь пошире и забрасывает приманку. – Но у меня есть кое-какая информация по поводу… того, что случилось вчера вечером.

Квортерман встаёт и указывает Финчу на свой стол.

– В таком случае входи. Садись.

Я говорю себе – надо держать себя в руках. Финч садится на стул рядом со мной.

– Кто это сделал? – спрашиваю я резко. – Кто изгадил наше крыльцо?

Финч глубоко вздыхает, обнаруживая своё волнение – или же незаурядные актёрские способности.

– Это Полли, – лепечет он быстро и сбивчиво. – Или кто-то из её друзей. Даже если не она сама, так она знает кто. Но она сто процентов тут замешана.

– Сынок, это очень серьёзное заявление, – говорит Квортерман. – У тебя есть какие-то доказательства?

– Доказательств нет, – отвечает Финч. – Но вчера… Полли назвала Лилу… этим словом.

– Шлюхой, ты хочешь сказать? – спрашиваю я, чувствуя, как стук сердца отдаётся в ушах.

Финч смотрит мне в глаза, медленно кивает.

– Да, сэр. Именно так она её назвала.

Что-то внутри меня щёлкает. Я наклоняюсь к нему и шиплю, чувствуя, как внутри всё бурлит:

– Думаешь, ты тут вообще ни при чём?

Финч качает головой и говорит:

– Нет, сэр. Я ничего с вашим крыльцом не делал.

– А тебе не кажется, что твоё фото моей дочери с этим связано?

Финч недоумённо смотрит мне в глаза. Все хорошие намерения субботнего утра отправляются в помойку. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы его не ударить.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду… – бормочет он.

– Мистер Вольп имеет в виду, – переводит Квортерман, – что твоя фотография – фотография Лилы, которую сделал ты, – могла стать причиной всей этой ситуации.

Финч моргает, резко мотает головой и говорит:

– Нет, сэр. При всём уважении я не могу согласиться с вашим утверждением.

Я больше не в силах сдерживаться. Я начинаю подниматься со стула, чувствуя злобное удовлетворение при виде того, как лицо Финча искажается гримасой ужаса.

– Мистер Вольп! Подождите! Пожалуйста, выслушайте меня! – кричит он, закрываясь руками. – Я не фотографировал Лилу! И не писал этот комментарий! И никому не отправлял!

– Что? – кричим мы с Квортерманом в один голос.

– Клянусь! – вопит Финч. – Спросите Лилу, она знает правду!

– Значит, ты обманул нас или тогда, или сейчас. Так когда же? – спрашивает Квортерман.

– Тогда, сэр. И я очень в этом виноват. Но сейчас я говорю правду. Я не фотографировал Лилу!

– Что? – ору я. – А кто тогда?

– Полли. – Он смотрит на Квортермана, потом переводит взгляд на меня. – Я хотел её прикрыть… Но после того, что она сказала Лиле… И того, что написала у вас на крыльце… Она не заслуживает того, чтобы я ей помогал.

Он качает головой и смотрит на меня так невинно, что я не сомневаюсь – либо Финч здесь в самом деле ни при чём, либо он полный социопат. Либо он больше похож на мать, либо весь в отца. Я не могу понять, в чём тут дело, но я выясню.

Глава двадцать четвёртая

Нина

Я просыпаюсь в своей бывшей детской в четыре утра, понимая, что уже не усну. Я слишком взволнована, в мозгу крутятся мысли о прошлом, о будущем, о чистилище, где я нахожусь сейчас. Мне немного стыдно за вчерашнюю откровенность. Во-первых, за то, что я вчера рассказала всем о намерении развестись – каким бы ни был Кирк, он всё-таки должен был узнать об этом первым. А во-вторых, за то, что рассказала Тедди эту историю. Говорят, что, признавшись, ты чувствуешь свободу, но зачем было тревожить и расстраивать всех?

Но ещё больше я волнуюсь о будущем. Я боюсь видеть Кирка, боюсь разговора с Финчем о концерте, о том, что произошло у нас дома. Но понимаю – придётся, и нет никакого смысла продолжать упираться. Поэтому я встаю, быстро заправляю кровать, чищу зубы и одеваюсь. Складываю в дорожную сумку пижаму и предметы гигиены и на цыпочках спускаюсь вниз, собираясь оставить прощальную записку и тихонько выскользнуть за дверь. Но в углу сидит мама в халате и раскладывает пасьянс на ноутбуке.

– Уезжаешь? – спрашивает она, взглянув на меня, прежде чем сделать следующий ход. – Так рано?

– Да. У меня сегодня очень много дел.

Она кивает, потом спрашивает, не хочу ли я перед дорогой выпить кофе.

– Было бы чудесно, мам, – говорю я. – Спасибо.

Она поднимается, подходит к плите, включает чайник. Я улыбаюсь, только теперь понимая: она имеет в виду растворимый кофе. Так и есть – достаёт банку «Фолджерса», сухие сливки, два подсластителя.

– Да просто безо всего, – прошу я, думая, что по дороге меня от этого кофе, скорее всего, стошнит, и не лучше ли было бы подождать до ближайшего «Старбакса». Но с другой стороны, может быть, мамин растворимый кофе – как раз то, что мне сейчас нужно.

Мы обе, склонившись к чайнику, ждём, когда он закипит, и смотрим друг на друга.

– Мне так жаль, что вы с Кирком разводитесь, – наконец говорит она.

– Я знаю мам. Мне тоже.

– Я понимаю, это не моё дело, и если не хочешь, не рассказывай, – фирменный мамин отказ от ответственности, – но… ты думаешь, у него кто-то появился?

Я пожимаю плечами.

– Честно, мам? Не уверена. Может, и да… Но ухожу я не поэтому. Измену я могла бы простить, если бы дело было только в ней.

– Могла бы? – удивляется она.

– Да. Думаю, да. Хорошие люди порой совершают ошибки. – Я надеюсь, эти слова можно отнести к Финчу. – Но… боюсь, Кирк – не очень хороший человек.

Мама кивает, даже не пытаясь защитить своего зятя.

– Тебе он нравился? – спрашиваю я, вспомнив рассказ Джули о мини-гольфе.

– Конечно, – отвечает она слишком быстро.

– Правда? Скажи мне честно. Пожалуйста.

Мама вздыхает.

– Ну, в самом начале… я не очень его понимала. Мне он нравился, но казался немного снобом, и вы… не совсем подходили друг другу. Но ты явно считала его тем, кто тебе нужен…

– Да, – говорю я, удивляясь, как чётко мама сформулировала мои мысли. И ещё мне грустно от того, как сильно всё изменилось. Как изменились мы оба – в очень разных направлениях.

– И мне нравилось, как он о тебе заботится. Как настоящий джентльмен. Но потом что-то изменилось. – Мама вздыхает. – Он изменился. Стал немного… эгоистом.

– Я знаю. – Она, конечно, явно преуменьшает. – А как ты думаешь, когда это случилось? Когда он продал компанию?

– Думаю, да, – отвечает она. – Немного задрал нос. И стал воспринимать тебя как должное… перестал тебя уважать. Нас с папой это беспокоит.

Я киваю, видя, что она права, и внутренне содрогаясь при мысли о том, какой пример Кирк подавал Финчу и как долго я всё это терпела. Я признаюсь в этом маме, потом добавляю:

– Но ведь лучше поздно, чем никогда?

– Безусловно, – говорит мама, высыпая щедрую порцию гранул в кружку с эмблемой университета Теннесси, один вид которой переносит меня в восьмидесятые. – Думаю, и Тедди со мной согласится. – Она с надеждой смотрит на меня.

– Мам… – Я качаю головой.

– А что? – Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, сама невинность. – Уже и сказать нельзя.

Я где-то в десяти милях от Нэшвилла, когда мне звонит Уолтер Квортерман.

– У нас есть новости, – говорит он, – не могли бы вы прийти?

– Какие новости? – У меня сжимается сердце. Я думаю, связаны ли они с голосовым сообщением Мелани.

– Я бы предпочёл не обсуждать их по телефону, – заявляет Уолтер.

– Ладно, – говорю я и спрашиваю, звонил ли он Кирку.

– Нет. Вам первой.

Я благодарю и обещаю, что буду как только смогу. Спустя двадцать минут и несколько нарушений правил дорожного движения паркуюсь перед Виндзором и пулей вбегаю в школу.

– У меня встреча с мистером Квортерманом, – сообщаю я Шэрон. – Он меня ждёт.

Она кивает и пытается всунуть мне свою чёртову папку-планшет, чтобы я расписалась, но я отпихиваю её, бормоча, что и так уже опаздываю, и несусь по коридору.

Добежав до кабинета Уолтера, стучу, потом вхожу и вижу собравшихся. Уолтер сидит за столом, а напротив него полукругом – Финч, Том, Полли и её родители.

Желудок сжимается в спазме. Уолтер встаёт, чтобы поприветствовать меня, указывает на единственный свободный стул, рядом с Финчем. Взглянув на него, я киваю Тому, Полли и её родителям. Все, кроме Полли, сохраняют остатки самообладания.

– Кирк к нам не присоединится? – спрашивает Уолтер.

– Нет, – говорю я. – Не могли бы вы объяснить, что происходит?

Уолтер кивает:

– Да. Как я уже говорил по телефону, у нас есть новости. И, к сожалению, мы имеем две версии истории.

Полли всхлипывает, закрыв лицо руками. Отец обнимает её, успокаивает.

– Может быть, кто-то… расскажет, в чем дело?

– Не вопрос! – рявкает Том, вне себя от бешенства. – Кто-то написал на нашем крыльце «шлюха».

– О господи, – говорю я. – Мне так жаль.

Не обращая внимания на мои слова, Том продолжает:

– Финч говорит, это сделала Полли.

Краем глаза я вижу, как Финч кивает. Полли скулит:

– Это не я! Честное слово!

Отец вновь пытается её успокоить. Том говорит:

– Уж не знаю, её это художества или не её, но вчера она назвала Лилу шлюхой. У вас дома. Полли признаёт, что так оно и было. Очень мило с её стороны.

– Она очень раскаивается, что так назвала Лилу, – говорит отец Полли. – Но с вашим крыльцом она не имеет ничего общего. Весь вечер она провела дома, с мамой.

Уолтер пытается вмешаться, но его перебивает Том:

– И ещё Финч к тому же заявляет, что не делал ту фотографию. И что её сделала Полли, а он всё это время её прикрывал.

– Неправда! – кричит Полли, вся в слезах и соплях. – Это ужасная ложь!

– Лжёшь здесь только ты, – очень спокойно отвечает Финч. Уолтер вздыхает и говорит:

– Ну, надеюсь, завтрашнее заседание внесёт в вопрос некоторую ясность.

– Ясность? – кричит Том. – Пока что ясно видно только одно – над моей дочерью издеваются, и кто-то из этих двоих врёт. Может быть, оба. Может быть, всё это отлично продуманный сценарий, чтобы никого не обвинили.

– Уверяю вас, мистер Вольп, ничего подобного, – говорит отец Полли. – Моя дочь назвала вашу отвратительным словом, но…

– Но что? – шипит Том. – Ничего страшного, пустяки?

– Том, пожалуйста. Я понимаю, это тяжело, но постарайтесь успокоиться, – просит Уолтер.

– Не смейте меня успокаивать. Это цирк! Настоящий цирк! – Том резко встаёт, отпихивает стул и рвётся к двери. – Кто-нибудь, приведите сюда мою дочь! Быстро!

Уолтер в совершенном смятении хватает телефон, какое-то время выжидает, потом говорит:

– Попросите, пожалуйста, Лилу Вольп подойти в главное здание. Да. Прямо сейчас, пожалуйста.

Том выбегает и с шумом захлопывает за собой дверь. Я вскакиваю со стула, сердце бешено колотится. Я смотрю Финчу в глаза.

– Клянусь, мам, – шепчет он, – я этого не делал.