Глава пятнадцатая

Том

Я никогда не ходил к психотерапевтам – не потому, что не верю в пользу этого мероприятия, а скорее потому, что не могу себе его позволить. Хотя лучше будет сказать, что на свои скудные доходы я позволю себе что-нибудь другое.

Однако несколько лет назад я имел удовольствие пообщаться с бывшим мозгоправом. Эту пожилую эксцентричную вдову зовут Бонни, и я строил её внукам дом на дереве. Спустя пару недель выяснилось, что её бюджета не хватит на жилище Робинсонов, и она предложила услугу за услугу. Сначала я согласился просто из вежливости – не оставлять же дом полудостроенным, но вскоре мне стали нравиться наши сеансы.

Мне нравились её откровенные вопросы, на которые я мог отвечать, не отрываясь от работы – это казалось мне эффективнее, чем лежать на кушетке и рассказывать то же самое. Речь зашла о Беатриз и Лиле, о трудной жизни отца-одиночки. Потом мы плавно перешли к теме женщин. Бонни поинтересовалась, почему я больше не хочу ни с кем встречаться, попросила рассказать о прошлых влюблённостях и о первом сексуальном опыте – о том, где, когда и с кем я лишился невинности.

Я выложил ей всё, вновь вспомнив лето, в которое мне исполнилось пятнадцать и в которое мой приятель Джон нашёл нам работу в клубе Белль-Мида. Мы с Джоном жили на одной улице, и он воспитывался примерно так же, как и я, то есть ему негде было пристраститься к гольфу. Но он почему-то страстно полюбил эту игру и всё, что с ней связано. Я относился к ней довольно безразлично, но работа в клубе была непыльной и прилично оплачивалась. Всё, что мы должны были делать – подносить мячи, убирать поле и протирать клюшки. Как ни странно, ребята постарше, которые занимались тем же самым, были чернокожими. Мы слышали, что это потому, что члены клуба не хотят, чтобы их дочери влюблялись в прислугу. Такой подход был явно расистским, но мы с Джоном к тому же сочли его личным оскорблением – почему же они не боятся, что их дочери влюбятся в нас, таких прекрасных белых мальчишек?

Намёк на Деланей.

Шестнадцатилетняя Деланей казалась нам взрослой женщиной – взрослой богатой женщиной, водившей красный BMW, подарок от отца. Такое само по себе впечатляло, но Деланей к тому же была опытной (правда, в то время это называлось несколько по-другому). Она постоянно разгуливала у бассейна в крошечных бикини или принимала солнечные ванны, лёжа на животе, развязав верх купальника и не заботясь о том, что мы увидим её грудь (которая тоже досталась ей от папы). Она любила пофлиртовать и не любила дискриминацию, щедро посылая лучи сексуальности всем без исключения – женатым членам клуба, чернокожей прислуге, белым мальчишкам.

Мы с Джоном оба ею заинтересовались, хотя видели в ней скорее возможную сексуальную победу, чем девчонку, с которой могли бы встречаться. В конце концов мы с ним заключили пари на двадцать пять баксов за каждый раз, когда кто-то из нас с ней переспит. За лето нам удалось влиться в круг её знакомых, потому что один такой же мальчишка знал кого-то из её приятелей, и миссия уже не казалась невыполнимой. Так что в начале августа, бонусом к минету, который Деланей сделала мне на заднем сиденье своего BMW, я получил семьдесят пять долларов от Джона. Повезло так повезло.

К несчастью, о нашей выходке скоро стало известно, и меня уволили. Деланей попыталась за меня заступиться, но её отец быстро подавил эту борьбу за справедливость. Он сказал ей, что больше она меня не увидит, и это ещё больше распалило нашу страсть, как оно обычно и бывает.

Несколько дней спустя мы прошли весь путь до конца, и я мог бы получить от Джона ещё двадцать пять долларов, но я не стал ему ничего говорить. Было как-то странно получать деньги за свой первый секс, да ещё с такой горячей девчонкой, как Деланей.

– А тебе не показалась эта сделка унизительной, сексистской? – спросила Бонни, прихлёбывая чай.

– Ну да, – ответил я, отводя взгляд. – Пожалуй. Немного. Но я-то у неё был не первым, и потом, я уверен, что она тоже меня использовала.

– Значит, ты признаёшь, что использовал её?

– Сначала – да. Когда мы заключили пари.

– А потом?

– А потом она стала мне нравиться. Немного.

– А как, по-твоему, она тебя использовала? – продолжала допытываться Бонни. – Тоже в плане секса?

– Эта мысль мне нравится. – Я ухмыльнулся.

Бонни тоже улыбнулась и покачала головой.

– Шучу. Деланей могла бы выбрать кого угодно… Просто со мной она чувствовала себя настоящей бунтаркой.

– Как это?

– Вы знаете, как это. Спать с плохим мальчишкой, ниже статусом… Она любила нарушать правила, поэтому выбирала такие купальники и таких парней.

– Она сама тебе это сказала?

– Не такими словами, но она постоянно говорила обо всей этой херне. О деньгах, о социальном статусе. И очень любила слово элитный. – Я закатил глаза, вновь, как тогда, ощутив свою второсортность.

– Значит, вы не казались себе несчастными влюблёнными?

– Нет. Я казался себе игрушкой, – признался я. – И наконец она зашла слишком далеко.

– Ага. И что же она сделала? – спросила Бонни.

– Она назвала мою мать солью земли.

Всё понимавшая Бонни содрогнулась и ахнула.

– Да. Я просто вышел из себя. Я сказал ей, чтоб не смела так говорить, – я вновь увидел, как Деланей, сидя на цементном полу в моем подвале и прихлёбывая из банки «Будвайзер», пытается убедить меня, что это комплимент, он означает, что человек приносит большую пользу обществу. Я спросил, как она определила, большую ли пользу приносит обществу моя мать, когда слышала от неё лишь несколько самых простых фраз: Привет. Рада вас видеть. Что будете пить? У нас есть «Пепси» и апельсиновый сок.

Бонни рассмеялась во весь рот.

– И что она ответила?

– Мои слова её задели. Она не любила, когда ей говорили гадости. Она любила сама говорить гадости. Но я не унимался. Я спросил, может ли она назвать солью земли врача или юриста? Или кого-нибудь из членов клуба? Она сказала – нет, потому что они все кретины. Я ответил, что не могут же они все быть кретинами, так же как все матери-одиночки не могут быть солью земли. Но дело было не в этом. Я понял, что говорить с ней бессмысленно.

– Почему же бессмысленно?

– Потому что она не видела смысла. – Я пожал плечами. – Я разочаровался в ней. Раз и навсегда.

– И в тот вечер вы расстались?

– Ага. – Я не стал уточнять, что, приняв это решение, ещё какое-то время спал с ней.

Бонни недолго сомневалась, прежде чем выдать гипотезу. Она не сказала «больная мозоль», но с её слов я понял, что дело именно в этом. Она заключила, что, поступив со мной таким образом, Деланей подорвала мою самооценку, которую уже начала расшатывать работа в клубе Бель Мида. Где-то в глубине души я, по мнению Бонни, боялся, что меня будут мерить определённой меркой, поэтому впоследствии выбирал людей и ситуации, которые не смогут так сильно меня ранить. Ирония, конечно, заключалась в том, что я сошёлся с Беатриз, которая тоже меня оставила, тем самым укрепив мои страхи и чувство изоляции (так сказала Бонни, а не я).

Определённый смысл в её теории был, но я не так сильно заморачивался на прошлом. И не особенно задумывался, почему теперь у меня нет друзей. Правда, временами всё-таки задумывался, когда на это указывала Лила, порой сочувственно (тебе стоит больше веселиться, пап), а порой обиженно, если я не разрешал ей куда-то идти (хочешь, чтобы я была как ты и ни с кем не общалась?).

Но теперь, после всей этой истории с Финчем, я в самом деле почувствовал себя одиноким. Потерянным. Жалким оттого, что мне не с кем было даже поговорить.

Но тут я вспомнил, что как раз поговорить-то мне есть с кем. И поехал к Бонни.

– Вам кажется странным, что у меня нет друзей? – спросил я в лоб, когда мы стояли у неё на кухне и она поставила чайник. Все наши разговоры начинались с чая.

– Странным? Нет, я бы не сказала. Просто ты интроверт. Не всем нужна братва. – Бонни многозначительно произнесла последнее слово. Она любила молодёжные, по её мнению, выражения, каких я больше ни от кого не слышал уже лет десять.

– Но раньше-то у меня была братва. Ещё до Беатриз, – сказал я.

Бонни кивнула.

– Да, я помню, ты говорил. Тот парень, который нашёл вам работу в гольф-клубе?

– Да. Джон. Ещё Стив и Джерард. – Я вновь увидел нашу четвёрку, увидел, как мы вместе взрослели, шатались по окрестным лесам, а потом настало время пива, гашиша и тяжёлого металла. В старших классах к нам прибавилась девушка Джона Карен, которая тоже была своей в доску; мы целыми днями болтали обо всём и ни о чём, но в основном о том, как мы все ненавидим Нэшвилл, во всяком случае ту его часть, где живём, и как нам хочется поскорее свалить отсюда и начать новую жизнь, совсем не такую, как у наших предков, которые загибаются на работе за смешные деньги. Джон был самым умным и деловым из нас, и он единственный добился успеха. Он отправился в колледж в Огайо, потом на северо-запад в высшую школу бизнеса и в конце концов перебрался на Уолл-стрит, торговал облигациями, курил дорогие сигары и зачёсывал волосы назад, на манер Майкла Дугласа в роли Гордона Гекко. Тем временем я, продержавшись в колледже три семестра, исчерпал свои ресурсы и пошёл учиться на плотника, а Стив и Джерард продолжили семейный бизнес – один стал страховым агентом, другой электриком. Неожиданным поворотом стало только то, что Джон и Карен расстались, она немного повстречалась со Стивом, а вышла замуж за Джерарда. Удивительно, как наша дружба смогла устоять.

– И кто сейчас твой самый близкий друг? – спросила Бонни, когда чайник начал закипать, надела рукавицу и взялась за ручку. Я улыбнулся и сказал:

– Не считая дамы, которая не заплатила мне за дом на дереве?

Бонни рассмеялась и сказала:

– Да. Не считая этой старой пройдохи.

Я пожал плечами, потом рассказал, что наша четвёрка и Карен однажды встретились, когда Джон приехал к родителям на День благодарения, но всё прошло как-то натянуто.

– И тебе одиноко? – спросила Бонни. – Или причина не в этом?

Я посмотрел на неё и подумал, что она – настоящее сокровище.

– Не в этом, – ответил я. – Но, думаю, нам нужно что-нибудь покрепче чая.

Бонни улыбнулась, выключила газ и, не разбавляя, налила в стаканы алкоголь.

– Что это? – поинтересовался я.

– Джин, – ответила она. – Это всё, что у меня есть.

Я кивнул, взял стакан и побрёл за ней во двор, где мы, сев на плетёные стулья и глядя на дом, который построил я, долго пили, и я рассказывал ей всю эту историю. Вплоть до того момента, когда Финч попросил моего разрешения пригласить Лилу на свидание.

Бонни присвистнула и покачала головой:

– И что ты ответил? Дай угадаю. Только через мой труп?

– Вообще-то нет.

– Правда?

– Да, правда. Почему вы так удивились? Я думал, вы верите, что нужно всех прощать. Не таить обид, и всё такое.

– Я-то верю, – сказала она, – а ты нет.

– Тоже верно, – ответил я. – Но я пытаюсь подавать хороший пример. Я предпочёл бы, чтобы Лила была похожа на вас, а не на меня. – Бонни улыбнулась. – Так что я хочу, чтобы она сама ему отказала. Сказала бы, что принимает извинения, но ничего общего иметь с ним не хочет. Надеюсь, эта история научит её уважать себя.

Бонни кивнула и сощурилась. Полуденное солнце высветило все морщины и складки её лица, и она стала гораздо старше, чем казалась мне раньше. Но, впрочем, ей теперь было под семьдесят – а это гораздо больше, чем за шестьдесят.

Теперь мне было сорок семь, и я подумал, что старость не за горами. Господи, да мне уже почти пятьдесят – как такое случилось?

– А если она согласится? Если он начнёт ей нравиться? – спросила она настойчиво, наклонившись, чтобы погладить одну из двух своих чёрных кошек, проходившую мимо.

– Думаю, я справлюсь, – сказал я. – С вашей помощью.

– Как вы думаете, она ему нравится? Или он… – Она задумалась, подбирая слово.

– Играет с ней?

Бонни кивнула.

– Да.

– Не знаю, – честно сказал я. – Может, и то и другое. Знаю, я слишком предвзят, но Лила – в самом деле особенная девушка.

Бонни сощурилась сильнее, задумалась.

– Что страшного может случиться, если они начнут встречаться?

– Он разобьёт ей сердце, – ответил я.

– Спаси господь. – Она саркастически ухмыльнулась, ясно давая понять, на что намекает.

– Это другое, – сказал я, не желая, чтобы она вновь принялась обсуждать мою личную жизнь. – У меня просто нет на это времени.

– Чушь, – ответила Бонни. – Люди находят время на то, что для них важно.

– Мне всё это неинтересно, – сказал я. – Ничего нового я уже для себя не открою. Хватит с меня, спасибо.

– Ох, была бы Нина свободна, – пробормотала она себе под нос, но я услышал.

– К чему это вы? – спросил я, хотя прекрасно понимал, к чему это она.

– Мне кажется, она тебе нравится.

– Ну да, нравится, – ответил я невозмутимо.

– Я имею в виду – по-настоящему нравится.

Я закатил глаза, пытаясь вспомнить, что вообще рассказал Бонни о Нине. Что она красивая? Что она намного приятнее своего мужа? Что она хорошо отнеслась к Лиле? Ни слова о моих к ней чувствах.

– Не будьте такой засранкой, – выпалил я и тут же устыдился, что назвал пожилую даму засранкой. Хотя, может, Бонни это даже понравилось.

– Ты это отрицаешь? – спросила она.

– Да, чёрт возьми, отрицаю. Во-первых, она замужем.

– Ну и что? – сказала Бонни. – Кого это останавливало?

– Цинично, – ответил я, думая, что в жизни бы не коснулся замужней женщины.

– А во-вторых?

– А во-вторых, она – мать этого засранца.

– Того засранца, который пригласил на свидание вашу дочь?

– Я же вам уже сказал. Я хочу, чтобы Лила сама принимала решения. И потом, может, если они с Финчем подружатся, Нина сможет больше общаться с Лилой. Это пойдёт моей дочери на пользу, разве нет?

Бонни кивнула и ухмыльнулась.

– Что? – спросил я.

– Ничего.

– Да уж скажите.

– Ты вообще ничего не чувствуешь к этой женщине? Ни малейшего интереса?

– Это неподходящее слово.

– А какое подходящее? – спросила она. – Что означает твоё выражение лица, когда ты о ней говоришь? Ты заинтригован?

– Тоже сильное слово… Ну, может, мне немного любопытно.

– Что именно?

Я пожал плечами.

– Не знаю. Мне хотелось бы узнать о ней побольше… например, почему она вышла замуж за этого сукина сына.

Бонни потёрла пальцами, намекая на деньги, и приподняла бровь.

– Ну да. Может быть, – сказал я. – Но мне кажется, не всё так просто. Она не похожа на охотницу за миллионерами. Тут, по-моему, что-то ещё. Как будто она… не знаю…

– Думаешь, он её вынудил? – спросила Бонни.

– Нет. Это уж слишком зловеще прозвучало. Но всё равно что-то тут не так. Они с ним явно не на одной волне… ну вот, например, она вряд ли рассказала ему, что мы с ней встретились. Ну и вообще. У неё такой вид, как будто она в ловушке. И несчастна. Очень несчастна.

Бонни кивнула, потом предположила:

– А если у неё к тебе возникнет романтическое влечение?

– Это исключено, – отрезал я как можно непреклоннее и вместе с тем задумался, каково это было бы – поцеловать Нину.

Вернувшись домой несколько часов спустя, я заметил, что Лила надела платье без рукавов, которого я раньше не видел.

– Красивое, – сказал я. – Ты куда-то идёшь?

– Да, – ответила она, – на концерт Люка Брайана. Если ты, конечно, не против.

– А с кем? – спросил я.

– С Грейс.

– А куда?

– В «12th & Porter».

Я кивнул.

– На чём поедете?

– Грейс подвезёт. Вообще я поеду к ней пораньше, чтоб успеть накраситься.

– Почему нельзя накраситься у нас?

– У неё ванная побольше.

– Ладно. Но не забывай, домой в одиннадцать.

– Я знаю, пап. – Она тяжело вздохнула.

Я пристально посмотрел на неё, потом сказал:

– Ладно, Лила, веселись… но, пожалуйста, без глупостей.

Потом, когда Лила уехала с Грейс, а я сделал кое-какие дела по дому, мне захотелось немного отвлечься от мрачных мыслей, и я принял несколько заказов на такси, в том числе в аэропорт и обратно. Все пассажиры были молчаливы, как я люблю.

Ближе к десяти пришёл новый заказ. Следовало отвезти пассажиров от «404 Китчен», ресторанчика в районе Галча, до № 308, бара на Галлатин-авеню. По опыту я знал, что повезу или влюблённую парочку, или дамочек, которые хотят повеселиться. Если второе, они, скорее всего, не замужем, потому что замужние, как правило, предпочитали веселиться по будням, не по выходным. Как бы то ни было, они, очевидно, поднабрались, поэтому и заказали такси.

Так и оказалось – подъехав к ресторану, я увидел двух женщин средних лет, сильно навеселе. Они обе не слишком грациозно плюхнулись на сиденье, и я окончательно убедился, что они пьяны, по всем отличительным признакам, в особенности шумному, громкому, глупому, без конца повторяющемуся диалогу. Я быстро понял, что дама постервознее была замужем, а вторая, симпатичнее, но, видимо, поглупее – то ли не замужем, то ли разведена. Я всё это узнал не потому, что вслушивался в их разговор, а потому, что их невозможно было не услышать. Они обсуждали какого-то типа, на которого наткнулись возле ресторана.

– Ты же поняла, кто это был, да? – спросила Замужняя.

– Неа. Кто?

– Гендиректор «Хедберга». У него куча денег и жена недавно умерла. От рака, – сказала она таким тоном, будто сообщала прогноз погоды на завтра.

Разведёнка вздохнула и сказала:

– Это тааак грустно.

– Ага. Значит, ему надо как следует утешиться. – Замужняя фыркнула.

– Джеки! Ты ужасна! – воскликнула Разведёнка, но, судя по всему, не слишком возмутилась, потому что обе сразу же переключили внимание на свои мобильники, точнее сказать, селфи, которых наделали возле ресторана.

Ну понятно, подумал я. Сейчас начнутся дебаты, что удалить, а что оставить.

И, разумеется, тут же услышал предсказуемую дискуссию:

– Удали!

– Почему тебе не нравится? Ты тут такая классная!

– Нет, у меня жирные руки! Удали сейчас же!

– Я могу обрезать.

– Только если обрежешь и моё бледное лицо.

– У меня есть отличное приложение…

И так далее, и так далее, пока Замужняя не заключила, а очевидно более фотогеничная Разведёнка не согласилась с большой неохотой, что ни одну из фотографий выкладывать не стоит. Поэтому они сразу же принялись поправлять причёски и макияж, готовясь к новой фотосессии и попутно обсуждая свои достоинства. Секунду спустя меня ослепила вспышка.

– Блин! – пробормотал я.

– Ой, простите. – Разведёнка придвинулась ближе и похлопала меня по плечу. – Мы вам мешаем?

– Да всё нормально, – ответил я, зная, что как раз такие женщины обычно ставят одну звезду.

– Может, ему нравится, – предположила Замужняя, как будто я не слышал. Вопреки здравому смыслу, я взглянул на них в зеркало заднего вида как раз вовремя, чтобы увидеть её выпавший из декольте бюст, столь же неимоверный, как вонь парфюма, которым обе дамы щедро себя облили.

– Сэр, в вашей машине часто делают селфи шикарные женщины? – с апломбом поинтересовалась Разведёнка.

Ну понятно, снова подумал я, готовясь к полноценному общению. С такими пассажирами всегда всё или ничего – они или в упор тебя не замечают, или пускаются в расспросы о моей жизни, что, в общем-то, лишь прелюдия к тому, чтобы обсудить со мной свою собственную.

– Реже, чем мне бы хотелось, – ответил я на автопилоте.

Обе рассмеялись, Замужняя наклонилась вперёд и сжала мою руку чуть пониже плеча.

– Простите, как вас зовут?

– Том, – ответил я. Она медленно протянула, можно сказать, пропела моё имя, потом сказала:

– Вы такой сильный. Вы за рулём накачали такие мускулы?

– Джеки! – пробормотала Разведёнка. – Ну конечно, он ходит в тренажёрку. Правда, Том?

– Вообще-то нет, – ответил я. Тем временем Замужняя принялась массировать моё плечо и шею.

– Джеки! – вновь сказала Разведёнка. – Не мешай ему вести машину.

– Но он такой классный! Почему ты не хочешь с ним пообщаться? Том, вы женаты?

Я ответил – нет, понимая, что в любом случае стал для них игрушкой.

– В разводе? Или никогда не были женаты? Расскажите свою историю, – потребовала Замужняя.

– У всех есть своя история, – сказала Разведёнка. – Правда, Том?

– Нет, – ответил я. – У меня нет никакой истории.

– О боже! – вдруг ахнула Разведёнка, и я на секунду подумал – может быть, она меня узнала. Может, я работал у неё дома или делал ей какую-нибудь мебель на заказ. Но потом увидел в зеркало, что она смотрит в телефон. – Кстати о женатых – знаешь, кто мне сейчас написал?

– Кто?

– Кирк Браунинг. Боже, у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди.

Я крепче сжал руль. Мне часто приходилось становиться невольным свидетелем обличающих разговоров на заднем сиденье машины, и порой они касались лично меня. Но не сейчас. Это не имеет ко мне отношения, сказал я себе. Ни малейшего.

– Ой. Так у вас всё в силе? – спросила Замужняя.

– Ничего не в силе. Мы просто друзья, – сказала Разведёнка. – Он хочет поговорить, только и всего.

– А, ну понятно, – ответила Замужняя.

– У него сейчас трудный период. Вся эта история с Финчем и мексиканской девчонкой… ты же слышала?

Я закусил губу так сильно, что почувствовал вкус крови. Нет, это имело ко мне отношение.

– Слышала, конечно. И фото видела. Бедный Кирк.

– Почему бедный? – спросила Разведёнка, и на секунду я подумал, что она сейчас выскажется в защиту Лилы. Но она сказала: – Потому что у его сына проблемы? Или потому что женат на такой суке?

По всему моему телу прошла волна ненависти. Замужняя рассмеялась и ответила:

– Да уж, сука она редкостная. Что она о себе воображает? Как будто это её деньги, а не его.

– Сказать секрет? Она выросла в трейлер-парке.

– Правда, что ли? – удивилась Замужняя.

– Ага. Уверена.

– Она вроде еврейка?

– Да ладно? – Разведёнка ахнула. – Да уж, такое комбо не каждый день увидишь. Еврейка из трейлер- парка.

Обе расхохотались, потом Разведёнка спросила:

– Как думаешь, что дальше будет?

– С Ниной? Или с Финчем? Уверена, им обоим крышка… Я слышала, директор той школы – жуткий либерал.

Я так сжимал руль, что побелели костяшки пальцев. Меня вновь потрепали по плечу, на этот раз Разведёнка.

– Вы рады, что все эти белльмидские страсти вас не касаются? – спросила она.

Я разжал челюсти и пробормотал:

– Вы удивитесь, но…

– О боже. Вы слушали наш разговор? – спросила она самодовольно.

Я хотел включить дурачка, но не смог.

– Да, – ответил я и чётко, внятно добавил: – И в целом я с вами согласен. Я не думаю, что Финчу сойдёт с рук то, как он поступил с этой девушкой. Которая, кстати, совсем не мексиканка, хотя это не имеет значения.

В машине воцарилось молчание.

– Так вы знаете эту девушку? – наконец спросила Замужняя, внезапно протрезвев.

– Да, – ответил я и выдержал паузу, пока подъезжал к бару и ставил машину на парковку. Лишь закончив, посмотрел на них через плечо и добавил:

– Это моя дочь. Так что я знаю её очень хорошо.

Едва они вышли из машины, я позвонил Нине, кипя от ярости и желая поскорее рассказать ей обо всём. Но за несколько секунд, прежде чем она ответила, я успел успокоиться и изменить своё решение. Как бы меня ни взбесило то, что я услышал (я злился не только за Лилу, но и за Нину), вмешиваться в чужой брак я не собирался. Им и так приходилось непросто.

– Алло? – наконец сказала она. – Том?

– Да. Привет. – Я удивился тому, как её голос волновал меня и в то же время успокаивал.

– Всё хорошо? – спросила она.

– Да, – ответил я, – всё нормально. – Я просто хотел ещё раз сказать спасибо за то, что вы сегодня пришли… вместе с Финчем, – сказал я. Потому что мне надо было с чего-то начать. И потому что я в самом деле был ей благодарен.

– Это вам спасибо, – сказала она. – Так мило с вашей стороны дать ему шанс… это просто потрясающе.

– Всегда пожалуйста. Слушайте… я не думал, что уже так поздно. Простите. Я вас не разбудил? Или, может, вашего мужа? – Я напрягся при мысли о нём. Мне ужасно захотелось повстречать его в тёмной аллее.

– Нет, всё в порядке. Вы никого не разбудили. Кирк вообще не в городе. Он много путешествует… А я просто сидела… читала…

– Очень мило, – ответил я, и хотя мне в самом деле казалось милым сидеть и читать в субботний вечер, Нина представилась мне очень одинокой.

– А вы? – спросила она. – Что вы делаете?

– Да так, работаю.

– У кого-то дома? Или получили заказ на мебель?

– Ни то, ни другое. Я иногда ещё подрабатываю таксистом в «Убере». Лёгкие деньги, гибкий график, да и просто люблю водить машину. Это меня успокаивает. – Хотя все эти утверждения были правдой, я всё же почувствовал себя как-то неуверенно.

– Понимаю, – сказала она. – Я тоже люблю водить.

Моё сердце бешено забилось. Я стал осторожно подбирать слова:

– Так вот. Такой… забавный случай… в общем, я подвёз пару ваших знакомых.

– Правда? И кого же?

– Одну зовут Джеки.

– Джеки Ален?

– По-моему, да. – Я попытался вспомнить фамилию заказчицы. – Высокая блондинка. Пышные волосы. Пышный… бюст.

– Да. Это она. – Нина рассмеялась.

– Как зовут другую, я не знаю. Не особо примечательная внешность. Сильный южный акцент. И вроде бы она в разводе.

Нина вздохнула.

– Это, к сожалению, не сильно проясняет ситуацию.

– Да. Думаю, нет.

– Подождите… как вы выяснили, что я знаю Джеки?

– Ну так вот, забавная история… не в том смысле, что ха-ха какая забавная… нет, в плохом смысле, – пробубнил я.

Она ничего не ответила. Молча ждала.

– В общем, разговор зашёл о Финче и Лиле… об этой истории…

– О господи, нет, – сказала она.

– Да.

– И что они сказали?

– Может быть, вам будет неприятно услышать… – Я задумался, станет ли она на меня давить, и смутно понадеялся, что станет.

– Люди так любят сплетни. – Она вздохнула.

– Это да. – Я старался думать о чём-то другом. Например, о том, как деликатно закончить разговор.

Но она шёпотом произнесла моё имя с вопросительной интонацией.

Я затаил дыхание.

– Да, Нина?

Она помолчала, потом сказала:

– Так, ничего… я просто рада, что вы мне позвонили.

– Правда? – спросил я.

– Да. Очень. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – ответил я и, чувствуя в душе немыслимую тяжесть, заставил себя с ней попрощаться.