Глава тринадцатая

Лила

Вечером пятницы, когда я думала, что хуже уже не будет, ко мне в комнату пришёл папа и сбросил на меня ещё одну бомбу. Такой я точно не ждала.

– Ложись спать, – сказал он, в футболке «Титан» и спортивных штанах стоя в дверном проёме. – Утром у нас важная встреча.

– С кем? – Во всём этом было что-то подозрительное, потому что мы никогда не назначали важных встреч на выходные. Папа знает, что я люблю поспать, и такая возможность выпадает только по субботам, потому что по воскресеньям он часто таскает меня на утренние мессы с бабушкой Нонной, довольно зацикленной на религии.

– К нам придут Финч Браунинг с мамой, – сказал он таким спокойным тоном, будто я их и не замечу.

Я ждала объяснений, но их не последовало.

– Что? Зачем? – возмутилась я.

– Поговорить, – ответил он, заходя в комнату и глядя на корзину с чистой одеждой, которую он вчера велел разобрать и сложить в стопки. Обычно он сам складывает вещи в шкаф – или перекладывает, после того как я всё сделаю неправильно (у папы, похоже, обсессивно-компульсивное расстройство), но в последнее время он ни с того ни с сего сделался строже. Как будто вещи, сложенные за меня, привели к пьянству на вечеринке.

– Поговорить? О чём? – спросила я с ужасом.

– А как ты думаешь, Лила?

– Не знаю, пап, – ответила я как можно саркастичнее. – Поэтому и спросила тебя – раз уж ты, по всей видимости, это придумал.

– Я полагаю – но это лишь моё предположение – мы будем обсуждать то, как поступил с тобой Финч, – сказал он очень спокойно и ничуть не менее саркастично.

Я не знала, чего ожидать от завтрашнего дня, но с тем же успехом можно было представить, что мы все четверо разденемся догола и сядем играть в «Монополию». Трудно было вообразить что-то столь же неловкое и болезненное, как разговоры о том, как поступил со мной Финч.

– Ого, так ты собрался окончательно разрушить мою жизнь? – сказала я, и это было ещё слабо сказано. Я затаила дыхание, готовая к новому взрыву. В эти дни папа заводился с полуоборота. Впрочем, никаких полуоборотов больше не было – он всегда был на взводе.

– Нет, – ответил он, – я просто хочу быть хорошим отцом. Вот и всё.

– Ладно. Допустим. Но чтобы стать хорошим отцом, не обязательно рушить жизнь своей дочери.

По-видимому, я довела его до точки кипения, потому что он фыркнул, вскинул руки вверх, как рассерженный мультяшный персонаж, и вышел из комнаты, бормоча: «Ты меня спутала со своей мамашей».

Я хотела догнать его и сказать, чтобы он перестал строить из себя святого мученика. То есть я, конечно, понимаю, что мама в плане воспитания ни к чёрту не годится, но это же не начисляет папе дополнительных очков за то, что делают все нормальные родители. Я никогда прежде об этом не говорила, и сейчас мне не терпелось всё ему выложить, но я лежала в постели и плакала, не в силах подняться, пока папа снова не пришёл. Он считал (хотя и не говорил), что нельзя ложиться спать, не помирившись. Во всяком случае, всегда приходил пожелать спокойной ночи. Однажды бабушка Нонна сказала, что у папы для скандалов «кишка тонка», но я думаю, это скорее связано с тем, как от нас ушла мама. Никто из них никогда не рассказывал мне подробностей того, почему она решила сбежать посреди ночи; говорили только, что у них вышел большой скандал из-за меня. Из-за того, что мама слишком много выпила, недоглядела за мной и я чуть не утонула в бассейне. Мама говорила, что я на тот момент уже умела плавать, но папа придерживался версии, что меня научили только пускать пузыри. В общем, папу разозлила мамина халатность, а маму папино занудство, если это подходящее слово, конечно. Она так разозлилась, что ушла. Навсегда.

«Твой папа ясно дал мне понять, что вам обоим будет лучше без меня. И я думаю, он был прав», – как-то сказала мне мама. Она обожала изображать жертву даже со мной, дочерью, которую она бросила.

Я чуть было не сказала, что он не имел этого в виду. Что слова – всего лишь слова, они не смертельны. Во всяком случае, не смертельны настолько, чтобы бросать семью, и конечно, она могла придумать что-нибудь получше, чем сбежать, задрав хвост. Она могла доказать, что папа неправ и что она – ответственная, хорошая мать. Но нет, она предпочла подтвердить его слова.

Судя по тому, как ведёт себя папа, он по-прежнему себя винит. Может быть, он думает, что если бы они оба помирились, прежде чем лечь спать, он убедил бы маму обратиться к наркологу или ещё как-нибудь уладил бы ситуацию. Но я сомневаюсь в этом и уверена – он тоже сомневается.

В общем, когда папа пришёл ко мне в комнату, я даже обрадовалась, хотя и злилась. Прежде чем он успел что-то сказать или снова начать упиваться жалостью к себе, я сказала:

– Послушай, пап, я тебе очень благодарна за заботу и всё такое, но эта ситуация меня просто убивает.

– Убивает? – переспросил он, вроде бы успокоившись.

– Это образное выражение, пап.

Он кивнул.

– Честное слово, последнее, чего мне хочется – так это общаться с Браунингами. Я бы предпочла, чтобы меня заживо сожгли. Или вырвали мне ногти на ногах.

– Я бы тоже не назвал это приятным досугом, – сказал папа.

– Тогда зачем всё это? Кто вообще такое придумал?

– Нина, – ответил он. – Миссис Браунинг.

Я посмотрела на него, обдумывая эту информацию и имя миссис Браунинг. Нина. Такое классическое, элегантное, очень ей подходившее, хотя я видела её лишь один раз на школьном баскетбольном матче. Финч был одним из четырёх старшеклассников команды и пришёл на корт с родителями. Его отца я не особенно запомнила – только что он высокий, как Финч, а маму запомнила очень хорошо. Она такая красивая и стильная! Миниатюрная блондинка со стрижкой до плеч, одетая тааак клааассно: на ней были тёмные джинсы, сапоги до колена и накидка с помпонами цвета слоновой кости.

– Она тебе звонила? – Если честно, я была заинтригована.

– Нет, прислала письмо, – ответил папа и снова посмотрел на корзину с бельём, потом подошёл к моей кровати.

– Когда? – спросила я. Вот ещё что изменилось – у него появились от меня секреты. Хотя, если совсем честно, у меня от него тоже. Я много о чём ему не рассказывала. Не только о том, что пью.

Он сел рядом и крепко сжал мою ступню сквозь пушистый носок. Я инстинктивно подтянула колени к груди. Вид у папы сделался несчастный или обиженный, может быть, и то и другое, и он сказал:

– Несколько дней назад. – Он помолчал, потом добавил: – Мы встретились за чашкой кофе.

– Очень странно, – сказала я, потому что так оно и было, и ещё потому, что мой отец не любит ни с кем пить кофе.

– Что же тут странного? – сказал он, недоумённо посмотрев на меня и, очевидно, тоже понимая, что это странно.

– Да, в общем-то, всё, – ответила я.

Он пожал плечами.

– Ну, может, немного странно. Но мы поговорили начистоту.

– Прекрасно. – Я закатила глаза. – Я так за вас рада.

– Не умничай, Лила.

– Я и не умничаю. Я правда рада, что вы поговорили. Но тебе не кажется, что она тебя разводит?

– Нет, она меня не разводит, – сказал папа.

– Почему же ты так решил?

– Потому что мальчик должен извиниться, Лила. Это важно. Важно, чтобы мы все сели и поговорили. Мы с Ниной так считаем.

– Хорошо. Но почему встречаться надо именно здесь?

– А что тут такого? – Внезапно он показался мне таким ранимым. – Тебе стыдно за наш дом?

– Нет, – соврала я. Ещё до того, как в восьмом классе перейти в Виндзор и увидеть, как шикарно живут люди, я смущалась нашего дома и соседей. И ещё больше смущалась своего смущения.

– Да нет, просто… немного неловко, – ответила я, стараясь не задеть папиных чувств.

– Неловко – это когда все видят такую твою фотографию! – воскликнул папа, вновь начиная кипятиться. – Вот неловко так неловко!

Я опустила глаза, чувствуя, как меня накрывает новой волной стыда. В довершение всего пережитого ужаса меня убивало осознание, что папа видел меня такой – пьяной, с голой грудью, и чёрт знает что ещё он видел, когда я пришла домой, я-то мало что помню. Теперь он знает, что я периодически выпиваю, но я надеюсь, он не подумал, будто я опозорилась или переспала с кем-нибудь. Хотя по фото можно было предположить и то и другое. Как бы то ни было, теперь он понял, что я не тот невинный ангел, каким он меня считал.

– Пааааааап! Ну почему ты не можешь проявить хоть немного сочувствия? Если не к Финчу, то хотя бы ко мне? – Слово сочувствие в Виндзоре было весьма популярно. Мистер Кво часто употреблял его на собраниях, и оно вошло в моду.

– Чего-чего? – возмутился папа. – Сочувствия, ты сказала? То есть я должен сочувствовать Финчу?

– Да. Всем нужно сочувствовать. Это называется всепрощение, папа. Слышал о таком?

– Прощение нужно заслужить, Лила. А он не сделал ничего, чтобы…

– Но разве не затем он сюда придёт? – завопила я, стараясь его перекричать. – Какой тогда смысл говорить с Ниной и… и извиняться, если ты уже составил о нём своё мнение?

Папа покачал головой, удивлённо посмотрел на меня и сказал:

– Я не понимаю, почему ты не злишься на него за то, что он с тобой сделал. Просто не понимаю.

Он помолчал, очевидно, ожидая ответа. Но ответа у меня не было – во всяком случае, того, на который он рассчитывал.

– Это Финч должен переживать насчёт завтра, – добавил папа. – Финч, а не ты. Но, уверен, он вообще не переживает. Потому что засранец.

– Неправда, пап. – Я вновь расплакалась, больше от бессилия. Я не могла объяснить папе, что подростки часто делают подобные фото. Самих себя, друг друга. И Финч не выкладывал его в Сеть. Он не виноват, что оно разошлось по всему Интернету. Комментарий – другое дело. Но и его можно оправдать. Финч играл в «Уно» и шатался по дому, и мне кажется, он просто хотел всех развеселить. Я не говорю, что это весело, но есть разница между тем, чтобы быть засранцем, и тем, чтобы отпустить глупую шутку, особенно когда ты пьян. Во всяком случае, так я себе говорила. Я хотела в это верить. Должна была верить.

Папа придвинулся ближе, неловко обнял меня за плечи и поцеловал в макушку. Сначала мне захотелось вырваться, но я так нуждалась в объятиях.

– Прости меня, Лила. Я просто стараюсь сделать, что могу, – сказал он, но на этот раз казался не мучеником, а просто отцом, который в самом деле старается.

– Я знаю. – Я шмыгнула носом.

– И если тебя это обрадует, мне кажется, мама Финча – хорошая женщина. Мне кажется, у неё есть сердце.

– Да ну? – буркнула я ему в грудь.

Папа отодвинулся в сторону и печально посмотрел на меня, нахмурив брови.

– Да… она волнуется за тебя.

– Да? – Я потянулась через него к тумбочке за носовыми платочками.

– Так что я завтра хочу дать ей – и раз уж на то пошло, её сыну – шанс. Разве это тебя не радует?

– Не знаю, – ответила я и высморкалась. – Я просто хочу, чтобы это закончилось.

– Я понимаю, зайка. – Он сочувственно кивнул, как будто мы только что заключили взаимовыгодное соглашение, хотя моя точка зрения на этот счёт была совсем иной.

Какое-то время мы молча сидели в обнимку, и я чувствовала: он хочет сказать что-то ещё, но не знает как. Поэтому я сама спросила:

– Больше ничего не хочешь сказать, пап?

– Вообще-то хочу, – пробормотал он. – По поводу… твоей матери…

– А что с ней случилось?

– Да нет, ничего. – Судя по всему, ему было неловко об этом говорить. – Просто мне кажется, отпустить тебя к ней на лето – не такая уж плохая идея. Ты уже взрослая, и я доверяю твоим решениям. В конце концов, она – твоя мать.

– Спасибо, пап, – сказала я. – Я поеду. Я соскучилась по ней.

Лицо папы свело болью, и я поняла – я сказала что-то не то. Но ведь это была правда. Я скучала по маме. Может, даже не по ней самой, но по мысли о том, каково это, когда у тебя есть мама. Особенно сейчас, когда папиной любви недостаточно.

Утром я встала рано, чтобы принять душ и вымыть голову. Волосы у меня густые и кудрявые, так что приходится долго их сушить. За это время я успела извести себя мыслями, что надеть. Все мои вещи казались слишком парадными, слишком целомудренными или слишком повседневными. Конечно, я посоветовалась с Грейс, хотя мы только вчера вечером проболтали больше часа, обсуждая эту ситуацию. Всё это сильно её расстраивало – не так, как папу, но всё-таки сильно.

По поводу одежды она сказала мне:

– Не перестарайся. Будь проще.

Я согласилась, мы ещё немного пообсуждали эту тему и в конце концов выбрали белые джинсы в обтяжку, рваные на коленках, и шёлковую голубую майку, которую я нашла в винтажном магазине. Грейс в четвёртый раз пожелала мне удачи, я положила трубку и нанесла очень лёгкий макияж. Я могла вообще не краситься, потому что папа терпеть не может косметики, но я не сомневалась – сейчас ему точно не до того, потому что он по уши занят уборкой. Наш дом всегда ужасно чистый, но сегодня папа совсем спятил. Его ОКР разыгралось не на шутку – он подметал, протирал и пылесосил все доступные поверхности.

Потом он заявил, что ему нужно сбегать по делам, и вернулся с сумкой, полной всевозможной выпечки. Он разложил её на блюде, а потом стал перекладывать на поднос для гриля.

– На блюде смотрелось лучше, – сказала я, оторвавшись от последнего номера журнала «Инстайл» и делая вид, что абсолютно спокойна.

Он кивнул и с несчастным видом принялся перекладывать выпечку обратно, потом поставил блюдо на чайный столик. По краям натыкал салфеток, сложенных веером. Я посчитала это знаком, что он собирается вести себя приветливо. По меньшей мере миссис Браунинг не вызывала у него отвращения. Папа никогда бы не стал стараться ради тех, кого ненавидит.

Ровно в одиннадцать часов в дверь позвонили. Глубоко вздохнув, папа медленно побрёл к входной двери, а я, оставшись сидеть на диване, ещё раз провела пальцами по волосам, смазанным муссом. Желудок крутило. Я не видела, но слышала, как папа открыл дверь и поздоровался, представился Финчу, пригласил их войти. Я несколько раз глубоко вдохнула, и все трое вошли вереницей. Впереди шла миссис Браунинг, следом Финч, в конце папа. Это было так же странно, как увидеть учителя в продуктовом магазине или ещё где-нибудь вне школы.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал папа, указывая на диван, где сидела я, и два кресла. Судя по его виду, он нервничал так же сильно, как я, но по крайней мере злился меньше, чем я ожидала.

Миссис Браунинг села на диван, Финч – в кресло напротив, оба поздоровались. Я подняла на неё глаза, не смея смотреть на Финча. Она показалась мне ещё красивее и гламурнее, чем тогда на корте, хотя её наряд был повседневным: белоснежная блузка с широкими манжетами, джинсы скинни и золотистые туфли на плоской подошве. Украшения – тоже очень крутые и тщательно подобранные; тонкие элементы сочетались с объёмными, золото – с серебром или, скорее, платиной. Всё в ней было шикарным, но казалось, не стоило ей ни малейших усилий. Как будто она уже проснулась такая красивая.

– Лила, это миссис Браунинг, – сказал папа. – С Финчем ты знакома.

– Да. Здравствуйте. Привет. – Я не могла смотреть им в глаза.

– Хотите круассан? – спросил папа, взглянув на миссис Браунинг, потом на Финча. Я впервые услышала от него это слово, и в его устах оно показалось мне странным. Слишком французским, что ли.

Финч взглянул на блюдо так, будто хотел круассан, но покачал головой и сказал: нет, спасибо. Миссис Браунинг тоже отказалась, явно сочтя выпечку слишком нелепой бутафорией.

– Может, кофе? – предложил папа, хотя с этого должен был бы начать. – Или воды?

– У меня с собой, спасибо, – сказала миссис Браунинг, вынув из сумочки бутылку «Эвиан».

– Финч? Хочешь чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – ответил Финч.

Я сидела молча, всей душой желая умереть, и наконец миссис Браунинг заявила, что Финч хочет со мной поговорить.

Я кивнула, не сводя глаз с широкого золотого браслета, скользившего вверх-вниз по её руке, когда она заправляла за ухо прядь блестящих светлых волос.

– Да, – сказал Финч, а потом произнёс моё имя. Я впервые посмотрела на него.

– Мне очень жаль, что я так поступил, – начал он. – Я был пьян – не то чтобы это оправдание. Это был глупый, подлый и просто отвратительный поступок. Прости меня.

– Всё нормально, – пробормотала я, но папа, перебив меня, громко заявил, что, вообще-то, это ненормально.

– Папа! – прошипела я. – Прекрати!

– Нет, – сказал Финч, – он прав. Это ненормально.

– Да, – вмешалась миссис Браунинг. – И я совсем не так воспитывала Финча.

– А как? – спросил папа, сумев проявить скорее интерес, чем желание напасть.

– Я не хотела, чтобы он стал невоспитанным. Злым. Нечувствительным. – Голос миссис Браунинг дрожал, как будто она вот-вот расплачется. Но она показалась мне непохожей на плаксу; мне пришло на ум папино выражение «крепкий орешек».

Мы с Финчем переглянулись. Он повернулся к папе и спросил:

– Мистер Вольп, вы не против, если я поговорю с Лилой наедине?

Папа не сразу нашёл слова, затем произнёс моё имя так, словно спрашивал моего разрешения. Опустив глаза, я кивнула.

– Хорошо, – сказал папа, – мы с Ниной выйдем ненадолго. – Они оба поднялись, и миссис Браунинг прошла за ним на кухню, а оттуда во двор.

Когда дверь за ними закрылась, я подняла подбородок и посмотрела на Финча. Он поднял на меня печальные голубые глаза. Когда он моргнул, я увидела, как изогнуты его длинные светлые ресницы. У меня сжалось сердце. Он шёпотом позвал меня по имени, словно задал вопрос.

– Да? – сказала я нежно. Мои щёки горели.

Финч глубоко вздохнул.

– Я долго думал об этом… но мне кажется, я должен рассказать тебе всё, что случилось тем вечером.

– Расскажи, – ответила я, чувствуя тошноту и не сводя глаз с двери. Я не видела папу и миссис Браунинг, но представила, как они сидят за столиком для пикника.

– Ты же помнишь, мы играли в «Уно»?

– Ну да.

– Так вот, мы с Полли поссорились. Не знаю, заметила ты или нет?

Я пожала плечами, хотя заметила.

– Так вот… мы поссорились из-за тебя.

– Из-за меня? – изумилась я.

– Да. Из-за тебя.

– Почему?

– Она приревновала меня к тебе. Ты была такой соблазнительной в этом чёрном платье… Она заметила, как я на тебя смотрю… решила, что я флиртую… и взбесилась.

– Ой. – Меня переполняли эмоции. Смущение оттого, что Полли может ревновать ко мне, стыд, что я послужила причиной ссоры, но острее всего было тёплое, радостное чувство, потому что он назвал меня соблазнительной. Мальчишки часто писали мне разные комментарии в Инстаграме, но лично мне ещё никто такого не говорил.

– В общем, слово за слово… – Он осёкся. – Ты слушаешь?

Я покачала головой, не понимая, что значит слово за слово. Он сейчас о ссоре с Полли? Или обо мне? Я подумала – вдруг между нами что-то произошло? Что-то… серьёзное? Но я не могла бы такого забыть. Такое я бы запомнила. Я помнила каждый взгляд Финча.

– Послушай, Лила, – Финч склонился ко мне и прошептал моё имя, – это не я тебя сфотографировал. И не я написал этот комментарий. И не я разослал фото друзьям. – Он закусил губу, провёл рукой по светлым волнистым волосам. – Ты слушаешь?

– Что? Нет. Если честно, нет. – Мысли и сердце метались с бешеной скоростью, и внезапно я всё поняла. – Подожди. Так это Полли? Она взяла твой телефон?

Он медленно, но уверенно кивнул.

– Да. Она взяла его, потому что решила, будто мы с тобой общаемся… переписываемся.

– Почему она так решила?

– По тому, как мы с тобой смотрели друг на друга.

– Но мы же не переписывались? – уточнила я, вспомнив, что папа читал мои сообщения. А если он стёр доказательства? Может такое быть?

Он покачал головой.

– Нет. Ну то есть я хотел… будь у меня твой номер, я, наверное, и написал бы тебе… но нет, я только смотрел на тебя. Но Полли всё поняла. Женская интуиция, сама знаешь.

Я кивнула. Потому что, конечно же, знала.

– Так вот, я напился и забыл, где лежит мой телефон…

– И она взяла его? И сфотографировала меня? – спросила я, желая точно убедиться, что правильно его поняла.

– Да, – ответил Финч, – именно это и произошло.

– Ой, – прошептала я больше самой себе, – какая же… сука!

– Я знаю… ну то есть обычно она так себя не ведёт. Просто… у неё сложный период.

Я смерила его скептическим взглядом. Какие проблемы могут быть у Полли? Она богата и красива, совсем как Финч. К тому же она встречается с ним! Она – его девушка. Так что с того, если мы немного пофлиртовали? Это ничего не значит в сравнении с их серьёзными отношениями. Или значит?

– Но это неважно. Мы расстались, – сказал он.

– Расстались? – прошептала я хрипло. – Из-за меня?

– Нет. Из-за того, как она с тобой поступила.

У меня закружилась голова.

– А твоя мама знает? – спросила я. – Что это сделала Полли?

Он покачал головой и ответил:

– Нет.

– Кто-нибудь знает?

– Нет, – вновь ответил он.

– Почему? Почему ты не сказал правду?

Финч вздохнул и покачал головой.

– Не знаю… трудно объяснить, и не всё можно рассказывать. Давай сойдёмся на том, что у Полли без того много проблем.

– Каких, например?

Финч вздохнул и ответил:

– Не могу сказать.

Я посмотрела на него и вспомнила сплетни, которые слышала в школе – о пищевом расстройстве и необходимости ограничивать себя в еде. В глубине души я гаденько понадеялась, что так и есть, что ничья жизнь не идеальна. Но я почти не сомневалась, что сплетни – всего лишь сплетни, уж слишком гламурным и блестящим был её Инстаграм. Теперь же я поверила им, и мне вдруг стало жалко Полли. Но больше оттого, что Финч её бросил. Я сказала себе: переживёт. Она сама виновата. И уж моего сочувствия она точно не заслужила.

– Ты должен сказать правду, – заявила я. – На Почётном совете. Ты должен сказать, что не виноват. Виновата она.

Он покачал головой. Вид у него был непреклонный.

– Нет, Лила. Я не могу так с ней поступить. Кроме… тех проблем… у неё до этого были очень серьёзные неприятности. Это уже второй случай… Её точно исключат. Не хочу, чтобы это было на моей совести.

Я посмотрела на дверь, думая, много ли у нас времени, прежде чем вернутся папа и Нина.

– Ты не можешь взять вину на себя.

– Могу, – ответил он. – Уважай моё решение, пожалуйста.

– Но тебя могут исключить! Ты не поступишь в Принстон!

– Я знаю, – сказал Финч. – Но надеюсь, этого не случится.

– А что, по-твоему, случится?

Он вздохнул, пожал плечами и сказал:

– Ну, меня выслушают на совете, я возьму вину на себя… но как-нибудь всё образуется. И… у Полли тоже… И ты не будешь меня ненавидеть… – Его голос был тихим и нежным. Мальчишки никогда не говорят таким голосом – разве что в фильмах под романтичную музыку.

– Я тебя не ненавижу, – сказала я. Моё сердце пропустило несколько ударов.

– Правда?

– Правда.

– Ну тогда… если ты не ненавидишь меня… – Он опустил глаза. – Я хотел спросить… может, сходим куда-нибудь?

Голова кружилась. Я пыталась понять, что он хочет сказать мне. Конечно, это всего лишь гипотетический вопрос.

– Мы с тобой?

– Да. Мы с тобой, – сказал он.

– Когда?

– Не знаю… завтра ты свободна?

– Сомневаюсь, что папа будет не против, – сказала я. Это было, конечно, очень, очень слабо сказано. – И потом, разве ты не под домашним арестом? – Я слышала о его суровом наказании. О том, что ему нельзя никуда ходить до конца лета.

– Ну, учитывая обстоятельства… Уверен, предки сделают исключение. – Едва он договорил, как дверь открылась и вошли папа с Ниной.

– Ну что, вы поговорили? – спросила миссис Браунинг, глядя на нас.

– Да, – ответили мы с Финчем в унисон.

Она, казалось, ждала более подробного ответа. Вновь села на диван. Папа ещё раз предложил кофе, и на этот раз миссис Браунинг ответила:

– Спасибо. Я, пожалуй, выпью чашечку.

– Со сливками или с сахаром?

– Без всего. Спасибо.

Папа кивнул и пошёл на кухню. Мы трое молчали. Я заметила, что миссис Браунинг смотрит на меня и улыбается.

– Красивая майка, – сказала она.

– Спасибо. – Мне было очень приятно. – Купила в винтажном магазине.

– Да? В каком?

– «СтарСтрак». Знаете такой?

– Конечно.

– Он дороговат, конечно. Но иногда можно найти там стоящую вещь.

Миссис Браунинг улыбнулась и сказала:

– Да. Шопинг – прекрасное времяпровождение. Иногда мне кажется, я больше люблю охоту за покупками, чем сами покупки.

– Да. Я вас понимаю, – ответила я и добавила: – А у вас красивые туфли.

Она немного покрутила ступнёй, как малютка Дороти, поблагодарила меня, а папа тем временем вернулся с кофе.

Я подумала, что миссис Браунинг что-то уж слишком милая, и это показалось мне подозрительным. Что, если они с Финчем решили сразить меня наповал? Как хороший и плохой полицейский… хотя тут оба хорошие? Я велела себе не сходить с ума. Миссис Браунинг, посмотрев на Финча, спросила:

– Ну так что? Вы поговорили?

– Да. – Он кивнул.

– И?

– И… это было прекрасно, мам, – сказал он громко и чётко.

Миссис Браунинг недоумённо посмотрела на меня, но я лишь тупо повторила за Финчем:

– Да… прекрасно.

Папа нахмурился.

– Что же тут прекрасного?

– Прекрасно… что он… извинился, – промямлила я.

– Да. И мне хотелось бы ещё немного пообщаться с Лилой, – добавил Финч. – Если вы не против, мистер Вольп. – Его брови поползли вверх вслед за интонацией.

– Сейчас? – спросил папа.

– Нет, – сказал Финч. – Но, может… как-нибудь мы с Лилой могли бы ещё встретиться?

Я затаила дыхание, ожидая, что скажет папа.

– Ты приглашаешь мою дочь…

– Ну… как бы… да, сэр…

– На свидание? – Папин голос становился всё громче, а лицо всё краснее.

– Папа! – с ужасом прошептала я. – Он не сказал – на свидание!

Но Финч был иного мнения.

– Да, сэр. На свидание. Я хочу узнать Лилу получше. И хочу, чтобы она узнала меня. Хочу доказать ей, что я не такой уж плохой. Хотя, конечно, я не заслуживаю такой возможности.

Прокашлявшись, я заставила себя заговорить.

– Что ты, – сказала я. Сердце бешено колотилось. – Ваш сегодняшний визит много значит для папы и для меня. Правда, пап? – Я надеялась, что он не станет вести себя как полнейший лицемер и отрицать, что он хотел дать Финчу шанс.

Папа довольно долго молчал, потом буркнул:

– Ну да, – и перевёл взгляд с Финча на меня, на Нину, снова на Финча. – Но ты же понимаешь, Почётного совета это не отменяет?

– Конечно. Да, сэр, – сказал Финч. – Если бы я и хотел выкрутиться, мама бы мне не позволила. – Он улыбнулся. Папа не улыбнулся в ответ. –   Но я не собираюсь выкручиваться, – продолжал Финч. – Я собираюсь понести наказание в полной мере.

Папа кивнул. Его лицо чуть расслабилось.

– Ну ладно, – сказал он.

– Так я могу пригласить Лилу на свидание? – спросил Финч. – Вы не против?

Папа закатил глаза и глубоко вздохнул.

– Решать за неё я не могу, – сказал он, – но очень удивлюсь, если она согласится.