Глава двенадцатая

Нина

В таком заведении, как Виндзор, невозможно было ничего удержать в секрете, и хотя я надеялась, что страсти немного улеглись, я в то же время понимала, что настоящий скандал ещё впереди. Исходя из опыта общения с жертвами таких ситуаций, я рассчитала, что он разгорится где-то через неделю.

Точность моих расчётов оказалась почти идеальной. На следующее утро – спустя шесть дней после вечеринки – мой телефон буквально взорвался звонками друзей и знакомых, спрашивающих, как я там. Может быть, кто-то из них искренне сочувствовал, но большинство было из лагеря Кэти – они так же, пусть даже подсознательно, жаждали сплетен и не понимали, что усугубляют ситуацию, без того тяжёлую не только для Финча, пожалуй, заслужившего всё это, но и для Лилы.

Я разослала всем заранее заготовленный ответ (спасибо за поддержку и тёплые слова) и сделала себе пометку не ходить в те места, где обычно бывала и где велик был риск на кого-нибудь наткнуться. В «Старбакс» и фитобар, в любимые торговые центры и супермаркеты, на йогу и на велотренажёры и, конечно же, в клуб.

Я продолжала общаться лишь с Мелани, настолько преданной подругой, что случись мне кого-нибудь застрелить прямо на бульваре, она нашла бы веские тому оправдания. Она пересылала мне скриншот за скриншотом, где люди обсуждали произошедшее, добавляя набиравшие популярность сплетни: Лила была абсолютно обнажённой; Финч что-то подмешал ей в напиток; эти двое состояли в сексуальной связи. Постепенно история развивалась.

Мелани каждый раз высказывалась в защиту Финча и отвечала на каждое сообщение, не скупясь на восклицательные знаки. Даже когда писали правду, она гнула свою линию: он хороший мальчик и просто совершил ошибку.

С одной стороны, я была ей признательна за такую преданность, особенно когда она поправляла тех, кто бессовестно врал. Но с другой стороны, я чувствовала ещё больший стыд. В конце концов, Финч был виноват. Не во всём, что они сейчас перемалывали, но тем не менее виноват. Этот факт, казалось, ускользал от неё, как и от Кирка.

Вечером пятницы она заявилась ко мне домой в смятении и расстроенных чувствах – во всяком случае, для неё, всегда державшейся с большим достоинством.

– Что случилось? – спросила я, открывая дверь.

– Ты что, не читала мои сообщения? Я же писала, что еду…

– Нет. Я не смотрела на телефон, – призналась я, хотя порой проверяла, не ответил ли Том. Прошли уже сутки с тех пор, как я предложила им с Лилой встретиться с нами, но теперь эта идея уже не казалась такой замечательной. Я провела Мелани в кухню.

– Садись, – сказала я, – и рассказывай, что произошло.

Она вздохнула, поставила у ног сумку с монограммой и опустилась на стул.

– Эта сучка Кэти… – Она осеклась, огляделась по сторонам и спросила: – Есть дома кто-нибудь?

– Кирка нет. Он был дома последние сутки, но опять уехал. Финч сидит в своей комнате наверху. Давай жги.

Она прижала ладонь к виску, другой рукой принялась возиться со складками теннисной юбки.

– Эта сучка Кэти теперь всем рассказывает, что Бью встречается с Лилой. С тех пор, как Финч разослал фото.

– Хм… а они правда встречаются? – спросила я на свой страх и риск. Мы с Мелани никогда не ссорились всерьёз, но она становилась слишком ранимой, когда речь заходила о Бью или её дочери Вайолет, самой гламурной из всех моих знакомых детей, не считая героинь комедийных сериалов.

– Господи, нет, конечно! – воскликнула она, раздражённо постукивая загорелой ногой.

– Тогда откуда такой вывод? Только потому, что Лила лежит на кровати Бью?

– Я понятия не имею. Но уверена, тут не обошлось без Люсинды. Эта девчонка – просто су… щая головная боль. Я терпеть её не могу. Вечно постит на Фейсбуке статьи об изнасилованиях и мизогинии. – Мелани вынула из сумочки телефон и принялась читать вслух писклявым, жеманным голосом, очевидно, изображая Люсинду: «Сорок четыре процента жертв изнасилования – несоверщеннолетние. Каждая третья девочка, ещё учась в школе, подвергалась сексуальным домогательствам… Но школы по-прежнему отказываются предпринимать решительные меры, в результате чего процент изнасилований возрастает…».

У меня защемило сердце – вспомнилась не только Лила, но и собственный печальный опыт.

– Люсинда, конечно, такая же мерзкая, как её мамаша… но, к сожалению, она права. Если бы это запостил кто-то другой…

– Всё равно было бы мерзко! – воскликнула Мелани. – Нечего засорять своим бредом социальные сети!

Я готова была поспорить. Мне, напротив, казалось, что такая активность – один из главных бонусов социальных сетей. Иначе они стали бы феерией самопиара – все бы только выделывались путешествиями и разводили болтовню. Я чуть было не сказала это вслух, но Мелани уже несло.

– Финч и Бью – хорошие мальчики! Из хороших семей! – воскликнула она, стянув резинку с волос, встряхнув копной и заново собрав её в хвост. – Лила уж точно не в их вкусе.

– Она хорошенькая, – пробормотала я, больше размышляя вслух, чем поддерживая диалог.

– Ты видела её вживую?

Я покачала головой и сказала:

– Нет. Но видела другие фото.

– Она мулатка, что ли? Бью говорит – мулатка.

– Сто лет не слышала этот термин, – пробормотала я, сомневаясь, что он политкорректен.

Она пожала плечами.

– Ну какая разница? Как теперь говорят – смешанной национальности? Не помню точно.

– Она наполовину бразильянка, – сказала я.

– Ага. Значит, её мамаша приезжая. Я слышала, что отец – белый. Ещё я слышала, что её мать сидит в тюрьме за наркоту и проституцию. Неудивительно, что Лила такая развратная.

– Почему это она развратная? – спросила я, думая, что Мелани хочет придерживаться обеих версий сразу. Лила не вступала в связь ни с кем из наших мальчиков, но тем не менее развратная. Очень интересно.

– Ты видела её платье? – Мелани задрала майку как можно выше, сощурила глаза и высунула язык.

– Ну хватит, Мел. Что за глупости. – Всё это меня напрягало. – При чём тут платье и развратность? Это уже из серии «на ней была мини-юбка, значит, она сама спровоцировала».

Мелани уставилась на меня. Потом сказала:

– Что вообще происходит? Почему ты в команде Лилы, я не пойму?

– Вовсе нет, – ответила я. – Просто мне кажется, она хорошая девочка, которая вляпалась в неприятную ситуацию.

– И почему же тебе так кажется?

– Потому что я пообщалась с её отцом! – выпалила я и тут же пожалела об этом, зная, какие последствия могут быть. Мелани желала мне добра, но совершенно не умела держать язык за зубами.

– Да ты что? – воскликнула она, вероятно, уже прикидывая, кому сообщит об этом, как только выйдет за порог моего дома.

– Вчера, – ответила я, решив не говорить ей, чтоб не болтала, потому что тогда сопротивление было бы невозможно. – Совсем недолго… Просто мне показалось – нужно это сделать.

Она кивнула.

– Ну? Какой он?

– Ты его знаешь, – сказала я. – Том Вольп. Помнишь такого?

Она недоумённо посмотрела на меня, встряхнула головой и пробормотала:

– Подожди. Что-то знакомое. Откуда я знаю это имя?

Нахмурившись, она несколько раз повторила «Вольп».

– Он делал тебе мебель в буфетной, – сказала я, – и полки в гостиной.

Мелани просияла.

– Ах да, точно! Тот самый Том! В нём есть какая-то сексуальность. Ну такая… грубая.

Почему-то меня покоробила такая характеристика, хотя я не могла объяснить почему, особенно с учётом, что она была очень точной. Как бы то ни было, я кивнула и ответила:

– Ну да, наверное.

– Подожди. Лила – его дочь? – Я кивнула. –   С ума сойти!

– Почему?

– Ну, наверное, потому что он плотник. Не так-то много плотников отправляют детей учиться в Виндзор… Она явно на госфинансировании.

– Может быть, кто знает, – сказала я, с трудом удержавшись и не добавив «и кому какое дело». – Но раз она перешла туда в восьмом классе, она к тому же очень умная. Или талантливая.

Критерии поступления с возрастом становились строже, чем для пяти-шестилеток. Тех принимали в основном как раз в зависимости от того, кто их родители. Никто не говорил об этом вслух, но было очевидно, что из двух поступающих выберут того, кто готов внести большую сумму. По мнению Кирка, ничего плохого в этом не было. Такова жизнь.

– Или, может, просто потому, что она мулатка, – заявила Мелани. – Ты же знаешь, как Уолтер носится со своей толерантностью.

Я пожала плечами. Мне было очень неловко. Чтобы отвлечь Мелани, я указала ей на бутылку «пино нуар», которую открыла за обедом, и предложила выпить бокальчик.

– Ну если совсем чуть-чуть. Я стараюсь употреблять меньше сахара. Я такая жирная, фу. – Наклонившись, она оттянула кожу рельефного живота. Я налила бокал и протянула ей. Сделав глоток, она сказала:

– Ну? Жажду подробностей. Это он предложил встретиться?

– Нет, предложила я. – Я плеснула и себе.

– Зачем? Чтобы заговорить ему зубы?

– Нет. Чтобы извиниться.

– А, ну да, конечно. Я просто подумала, дело не только в этом. – Она вновь притопнула ногой, и вид у неё сделался обиженный. Она любила это выражение лица. Порой мне нравилась её ранимость, даже неуместная. В этом она была непохожа на других домохозяек Бель Мида, излучавших счастье двадцать четыре на семь. Ответ на простой и не слишком интересный вопрос, как дела, вызывал у них бесконечную литанию, восхваляющую их замечательную жизнь. Столько дел, столько дел! Всё прекрасно, всё прекрасно! Всё прекрасно, столько дел! Столько дел и всё прекрасно! Одна моя подруга на любой вопрос бодрым голосом отвечает: лучше некуда! О чём ни спроси: о муже, детях, выходных, погоде – всё у неё лучше некуда.

Даже прохладное «не могу жаловаться» и то мне не нравилось. Во-первых, конечно же, можешь и будешь. Ты будешь мне жаловаться на учителей и тренеров своего ребёнка, на своих соседей и животных своих соседей, на членов благотворительного или школьного общества, в котором ты состоишь, потому что они не делают того, что ты от них требуешь, или наоборот, смеют требовать чего-то от тебя; ты будешь жаловаться на тех, кто не отвечает на твои письма в первую же секунду, и на тех, кто отвечает слишком часто и забивает всякой ерундой твой бесценный список входящих, будешь жаловаться на домработниц, и нянек, и садовников, и всех, кто приходит в твой дом, чтобы сделать за тебя твою работу. Ты будешь жаловаться на что угодно, если это имеет отношение к тебе, твоей семейной жизни, детям или ещё чему-нибудь для тебя важному. И если, не дай бог, ты или твой ребёнок сделает глупость, ты будешь винить всех и каждого и кричать, что ты жертва и что ты из хорошей семьи. Я-то знаю, как это бывает.

– Знаешь что, – продолжала Мелани, – вообще-то мне обидно, что ты мне ничего не рассказала. Тем более в этом замешан Бью.

– Но ведь я только что тебе рассказала.

– Могла бы и сразу. Как только с ним встретилась.

– Наверное, я просто забыла, – пробормотала я. – Прости, Мел.

Она нахмурилась так сильно, как только позволял ботокс.

– Он что-нибудь говорил насчёт Бью? Или вечеринки в целом? Он очень злится?

– Нет, – сказала я. – Уверена, это сейчас волнует его меньше всего.

Мелани кивнула и глубоко вздохнула.

– Послушай, Нина. Ты знаешь, как я тобой восхищаюсь. Ты такой хороший человек, у тебя золотое сердце. Я восхищаюсь тобой за то, что ты хочешь всё исправить. Но… ты в самом деле чересчур строга к себе. И к Финчу.

Я кивнула. Меня разрывали противоположные чувства. Её непоколебимая преданность была мне приятнее, чем грубоватая любовь Джули. Но вместе с тем меня раздражала её неспособность – или скорее нежелание – видеть, что ставится на карту.

Я знаю, что сказал бы Кирк, прочитай он сейчас мои мысли: да забей. Он терпеть не мог, когда я начинала мучиться раздумьями, особенно если они мешали его действиям. «Тебе не угодишь, – говорил он. – Двигайся дальше и не загоняйся».

Конечно, он тоже загонялся. Но, по его мнению, на то были серьёзные причины. О них стоило беспокоиться, потому что они касались финансов или других количественно определяемых ценностей. А всё, что относилось к эмоциям и чувствам, он считал ерундой. Поссорилась с мамой? Ничего, переживёт. Подруга действует на нервы? Ну и не общайся с ней. Ощущение, что я недостаточно себя реализую, или чувство вины за роскошную жизнь? Мы кучу денег отдаём на благотворительность. И, наконец, теперь: характер нашего сына оставляет желать лучшего? Он хороший мальчик и просто совершил ошибку. Наплюй и двигайся дальше.

– Ты вообще меня слушаешь? – спросила Мелани.

– Прости. Задумалась на секунду.

– Я говорю: Финч очень переживает из-за Полли?

– А что не так с Полли?

– Он очень переживает, что они расстались?

– Они расстались? А я и не знала. – Я ощутила чувство вины. Почему я узнаю об этом от Мелани?

– Да. Ну, если честно, я всегда думала, что Финч достоин большего. Я с самого начала это говорила. Все так считают, – сказала Мелани.

Не желая, чтобы недостойность Полли сделалась предметом дальнейшего обсуждения, я поспешно заметила:

– Мел, я уверена, что она сама с ним порвала. Я бы точно порвала с мальчиком, который так поступил с другой девочкой. Это было просто ужасно.

– Хватит себя изводить, солнышко. Дети совершают ошибки. Особенно мальчики. Помнишь того психиатра, который говорил нам, что у мальчиков лобная доля мозга полностью развивается только к двадцати пяти годам? Нельзя же не делать глупостей с недоразвитой лобной долей.

Я пожала плечами, потом сказала ей всё то же, о чём говорила Кирку. Это не глупость, это подлость.

– Господи, Нина! Разве ты не должна защищать своего ребёнка?

– Как насчёт Лилы? Разве мы не должны защищать всех детей?

– Пусть Том её защищает. Пусть он о ней думает. А ты должна защищать Финча. Ты должна быть на стороне своего сына. Всегда.

– Что бы он ни совершил?

– Что бы. Он. Ни совершил, – повторила Мелани и скрестила руки на груди.

– А если Бью кого-нибудь убьёт? – Я решила проверить её теорию на прочность.

– Тогда мы обратимся к самым лучшим адвокатам. Как у О. Джея Симпсона. И если всё равно проиграем суд, я буду навещать его в тюрьме каждый день до самой моей смерти. – Она глубоко вздохнула. – Бью – моя плоть и кровь. Я всегда буду любить его. Всегда.

– Я поняла, – сказала я, понемногу начиная сдаваться. Я ведь тоже любила бы Финча, что бы ни случилось. Я понимала и то, к чему она клонит, говоря о лучших адвокатах и приговоре помягче. Что уж, такова наша законодательная система.

Но ещё я знала, что не стану покрывать своего сына, если он совершит преступление. Любого рода. Я не стану ради него врать и выкручиваться. Я не стану ради него мешать правосудию. Я буду рядом, буду любить его и терпеливо ждать, когда он признается, искренне раскается и согласится нести ответственность за свои действия. Я буду ждать, когда он заслужит прощение.

Я попыталась объяснить это Мелани, но до неё не доходило. Она всё больше углублялась в свои рассуждения:

– Я готова на всё, лишь бы защитить Бью от боли. На что угодно.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и правда выплыла сама собой: я так не считаю. Мне вспомнилась проповедь, на которую я давным-давно пришла с Тедди. Пастор Сандермейер сказал тогда: «Мы не только заслуживаем справедливости, мы нуждаемся в ней». Именно этих важных слов не могли понять Мелани и Кирк.

– Ну, во всяком случае, Кирк с тобой согласен, – сказала я.

Мелани кивнула, всем своим видом показывая – ей и требовалось доказать.

– Ещё бы он не согласен. У него отличное чутьё на такие вещи.

Я вспомнила пятнадцать тысяч долларов – Мелани, скорее всего, одобрила бы этот поступок. Ну, может быть, поворчала бы, что сумма слишком скромная. Она любила тратить деньги и часто повторяла одну из любимых мантр: заплати – и нет проблемы.

– Не всегда, – ответила я. – Иногда он слишком уж… нацелен на результат. И всегда получает то, что хочет.

– Да, – она рассмеялась, – но ведь поэтому ты и вышла за него.

Кирк обожал рассказывать, как он уговорил меня стать его женой в последний год обучения в Вандербильте. Он раз шесть делал мне предложение, прежде чем я наконец согласилась. Он считал меня неприступной крепостью, и это повышало мою ценность в его глазах; я же так и не решилась сказать ему правду – всё, что произошло на первом курсе, так на меня повлияло, что мне вообще не хотелось никаких отношений.

Оглядываясь на прошлое, я думала, что Мелани, возможно, права. Я восхищалась упорством Кирка, и может быть, именно поэтому решила быть с ним. Ещё, если совсем честно, мне нравилось, что ему симпатизируют все мои друзья. Что мы прекрасно вливаемся в любую компанию. Он отгонял прочь мои плохие мысли. С ним я чувствовала себя в безопасности. Чувствовала, что больше ничего плохого со мной не случится.

– Ну да, наверное, – пробормотала я. Мы с Мелани допили вино, и настало время подумать о своих желаниях.

Почему мне так сильно хотелось познакомиться с Лилой и вновь поговорить с Томом? Только лишь потому, что Финч должен был осознать свою ошибку, а я – исправить ситуацию? Или я ждала отпущения грехов, может быть, даже возмездия за то, что случилось со мной? Я не знала, но мне отчаянно хотелось остаться одной.

– Ой, – я сделала вид, будто зеваю, – я так устала…

– Я тоже, – сказала Мелани. – Наверное, я уже пойду…

Я быстро поднялась, зная, что иначе это её «пойду» затянется по меньшей мере на час.

– Держись, солнышко. – Она сжала меня в объятиях. – Отдохни немного. И предоставь всё Кирку. Поверь мне, скоро всё рассосётся.

Едва Мелани вышла за дверь, я сразу же схватила телефон. Помимо обычного спама мне пришли два письма. Одно – от Уолтера Квортермана, другое – от Тома Вольпа. Сердце бешено заколотилось.

Письмо Уолтера я прочитала первым. Он оповещал меня и Финча, что «закрытое заседание» перед Почётным советом состоится в следующий вторник в девять утра. Он извинялся за задержку, но объяснял, что два представителя совета уезжали на конференцию, а также сообщал, что мы можем в этот день прийти в школу, но когда будут задавать вопросы, нам придётся покинуть кабинет.

– Ну и хорошо, – сказала я себе. Мне стало легче оттого, что дата прояснилась. Ещё четыре дня.

Набрав в грудь побольше воздуха, я открыла второе письмо.

От: Томаса Вольпа

Кому: Нине Браунинг

Тема: Добрый день

Здравствуйте, Нина. Я думаю, Вы правы. Собраться вчетвером – хорошая идея. Может быть, на выходных? Скажем, завтра, часов в одиннадцать? Я предпочёл бы встретиться у нас дома. Наш адрес записан в телефонной книге школы.

Чувствуя нарастающую тревогу, но вместе с тем благодарность и надежду на лучшее, я напечатала ответ:

От: Нины Браунинг

Кому: Томасу Вольпу

Тема: Спасибо

Том, я с радостью принимаю Ваше приглашение. Завтра утром было бы замечательно. Мы придём к вам в одиннадцать. Ещё раз большое спасибо.

Едва я нажала «отправить», на телефоне высветилось имя Кирка.

– Этот сукин сын забрал бабло и всё равно заявил! – пролаял он мне в ухо. – Отличное джентльменское соглашение.

– Джентльменское соглашение? – переспросила я, ошеломлённая неожиданным поворотом событий и не сразу сообразив: лучше не говорить Кирку, что Том вернул деньги. Я знала – минус на минус даёт плюс, но правды Кирк не заслуживал. Он заслуживал как раз вот такого.

– Угу. Изумительная сделка.

– Это не сделка, – сказала я, – и не джентльменское соглашение. Это взятка. Ты сунул ему деньги, чтобы он молчал, вот и получи.

– Можешь хотя бы не радоваться так явно? – прорычал он.

– Я не радуюсь, – ответила я. – Я сейчас вообще ничему не радуюсь.

– Хоть что-то у нас общее, – буркнул Кирк.

Потом я побрела в комнату Финча. Его дверь была заперта. Несколько секунд я просто смотрела на эту дверь и думала – как много всего изменилось, что-то резко, что-то постепенно. Когда он был маленьким, дверь его комнаты всегда была открыта, и он часто приходил спать в нашу кровать. В начальных классах он мог порой захлопнуть дверь, но я легко открывала её без стука. В средних закрывал всегда, и приходилось стучаться. Потом, постучав, я должна была ещё дождаться разрешения войти. И, наконец, последние два года я вообще не заходила в его комнату. Постельное бельё стирала Жуана, она же приносила чистую одежду.

Войдя, я увидела, что Финч лежит на кровати и, надев наушники, смотрит в ноутбук. Он едва удостоил меня взглядом.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – ответил он.

– Можешь снять наушники?

– Звук выключен.

– Всё равно сними.

Он снял их безо всяких эмоций.

– Как дела? – Мой голос показался мне неестественным.

– Нормально.

– Хорошо, – сказала я. – Как там Полли?

– Да тоже, думаю, нормально.

– Думаешь? – Я сделала шаг в его комнату. – То есть ты не знаешь?

– Неа, – ответил он безо всякого выражения. – Мы расстались.

– Мне очень жаль. Можно спросить почему?

Он вздохнул.

– Мне не хотелось бы об этом говорить.

Я закусила губу и кивнула.

– Ещё я хотела тебе сказать, что получила письмо от мистера Квортермана. Почётный совет собирается в следующий вторник.

– Да, я знаю, – сказал он. – Мне тоже пришло.

– Хорошо, – ответила я. – Ты поговорил с Лилой?

– Нет.

– Почему?

– Папа сказал – не надо.

– Вот как? И когда же он это сказал?

– На прошлой неделе. После встречи с мистером Кво.

– Как бы то ни было, – отрезала я, – завтра мы идём к ней домой. Ты и я. Её отец тоже будет. Итого четверо.

Я ждала, что он начнёт возмущаться, но он кивнул и сказал:

– Хорошо.

– А пока я хочу, чтобы ты подумал о Лиле. О её чувствах. Мы идём туда ради неё.

– Я знаю, мам, – сказал он и в эту минуту показался младше, серьёзнее.

– Точно?

– Да.

– Значит, ты понимаешь, что встреча с Лилой – не стратегический план. Мы встречаемся не ради тебя. Ради неё.

Он снова кивнул и, глядя мне в глаза, ответил:

– Да, мам.

Может, он просто смеялся надо мной или хотел избежать нотаций, но вид у него был серьёзный. Не то чтобы я почувствовала облегчение – я по-прежнему беспокоилась о его характере – но слабая надежда у меня появилась.

– Ты точно не хочешь поговорить о Полли? Или ещё о чём-то, что у тебя происходит? – мягко поинтересовалась я, точно зная ответ.

– Нет, мам, – сказал он. – Точно не хочу.