Глава 17

На следующее утро я проснулась перед рассветом, быстро оделась в полумраке, надеясь, что на пути к выходу не встречу никого из домочадцев. Открыв входную дверь, я выскользнула на крыльцо, тихо закрыла ее за собой и спрятала ключ. Начиналось очередное летнее утро, и в прошлом году – в другой жизни – я подумала бы, что оно замечательно прекрасно. Зевнув, я пригляделась к бодро шелестящим деревьям и решительно направилась к конюшне. Из большого амбара доносилось мычание коров, требующих кормежки, а за домом с тихим плеском вздыхала река. Теперь мне приходилось ходить гораздо медленнее, поэтому я стала замечать множество окружающих меня мелочей. Один их младших конюхов, уже приступив к дневным трудам, тащил по ведру в каждой руке, и я послала его оседлать мою лошадь. Когда он вернулся, я сказала, что у меня есть для него поручение.

– Будь добр, позже, когда я уеду, сходи в дом и найди Джеймса, скажи ему, что меня не будет целый день и что ему не обязательно передавать это господину, когда он вернется. И добавь, что если господин что-то узнает, то я спалю его драгоценные гроссбухи, и ему придется переписывать все по памяти. Сможешь запомнить?

Парнишка, его звали Саймон, вероятно, был всего года на три или четыре моложе меня, весело кивнул, обрадованный перспективой передать угрожающее сообщение въедливому управляющему.

Я привязала к седлу пакет с едой, взятой с кухни и завернутой в салфетку – сдобренный медом хлеб, сыр, виноград и печенье на обратную дорогу, – и выехала на север еще до полного восхода солнца. Раз Ричард мог вернуться к вечеру, то мне тоже надо поспешить.

* * *

Спустя несколько часов меня порадовали виды оживленного и шумного города. Ясный, летний и весьма теплый день уже вступил в свои права, и подъем к замку по заполненным телегами и лошадьми улочкам проходил медленно. Подъезжая к замковой башне, я оглянулась и окинула взглядом Ланкастер, раскинувшийся в долине за крутой и извилистой улицей. Повсюду теснились дома, а вдали вздымались обрамлявшие их зеленые холмы. Отсюда, с замкового холма, открывался отличный вид на окрестности. Не спускаясь с лошади, я подъехала к двум стражникам в шлемах и с мечами на боках, всем своим видом они напоминали экспонаты с доспехами из рыцарского зала.

– Я приехала навестить одну заключенную, – заявила я.

Они лениво разглядывали меня.

– Имя? – изрек один.

– Мое или заключенной?

– Ваше имя, – сварливо пояснил он.

– Флитвуд Шаттлворт из Готорп-холла, в окрестностях Падихама.

Стражник смерил меня взглядом, оценив и мой округлившийся живот. Чуть помедлив, он отправился к замку и скрылся в глубине разверстых ворот арочного свода. От долгой езды у меня ломило спину и горели мышцы ног, но я боялась, что если спешусь, то уже не смогу забраться в седло.

Как раз когда я начала сомневаться, вернется ли стражник вообще, он широким шагом вышел из ворот вместе с полноватым, более молодым брюнетом. Он выглядел весьма солидно, облаченный в черный камзол с серебряными пуговицами, застегнутыми на его упитанном животе, черные бриджи и мягкие черные башмаки. Над запястьями вздувались широкие рукава дуплета.

– Госпожа Шаттлворт? – вежливо произнес он. – Какая приятная неожиданность. Меня зовут Томас Ковелл. Я служу в замке коронером и кастеляном.

Я решила остаться в седле, чтобы сохранить выигрыш в росте.

– Господин Ковелл, я приехала навестить Алису Грей, если это возможно?

Видя, что в глазах его не мелькнуло и проблеска понимания, я продолжила:

– Ее недавно арестовал Роджер Ноуэлл, мой добрый друг. Я случайно оказалась в вашем городе и хотела бы… убедиться в ее благополучии.

Очевидно, желающие навестить узников не часто появлялись у ворот замка, поскольку к заинтересованности на лице господина Ковелла примешивалась настороженная подозрительность. В некоем молитвенном жесте он сложил кончики пальцев.

– Ах вот как… увы, к сожалению, нам не позволено пускать в замок посетителей, – его взгляд скользнул по моему животу, – тем более в определенном положении – это может вызвать волнение заключенных и не пойдет на пользу их поведению.

– Господин Ковелл, – мягко сказала я, – я проделала долгий путь… более сорока миль, – его лицо оставалось безучастным, и два стоявших по бокам от него стражника невозмутимо глазели вдаль, – мой муж, Ричард Шаттлворт, будет очень разочарован, услышав, что мне отказали в столь незначительной просьбе, особенно учитывая, что не минуло еще и пятнадцати лет с тех пор, как его покойный дядюшка, сэр Ричард, сделал щедрые пожертвования в казну короны, будучи главным судьей Честера, посвященным в королевские рыцари. И я сомневаюсь, что мой покойный родственник принял бы как должное то, что жену его племянника отказались впустить в замок. Мне не хотелось бы упоминать, что отказ удовлетворить столь невинную просьбу определенно будет иметь серьезные последствия.

Явно озадаченный, господин Ковелл открыл было рот, но закрыл его, так и не найдя с ходу уместных слов.

– Как, вы сказали, зовут интересующую вас заключенную? – наконец спросил он.

– Алиса Грей. Ее доставили сюда не далее чем два дня назад.

Томас Ковелл вновь невозмутимо уставился на меня, оценивающий взгляд коронера скользнул по моей шляпе и задержался на кольцах. В итоге его двойной подбородок всколыхнулся от тяжелого вздоха.

– У вас будет всего пара минут. Я прикажу одному их тюремщиков сопровождать вас.

Итак, я прошла под сводами надвратной башни, так же как пару дней назад Алиса и как в будущем будут проходить еще множество людей.

В этот замок можно было проникнуть и, соответственно, покинуть его, только через эти входные ворота.

Свою лошадь я привязала у ворот за постом стражников. Тощий одышливый тюремщик с заостренным, как у крысы, лицом сопровождал меня по замковому двору, но мы направились не к главному зданию, как я ожидала. Мы проследовали направо вдоль внутренней стены к скоплению каких-то лачуг и каменных надворных построек. Мой спутник вышагивал с важным видом, высоко вскидывая ноги, такая манера ходьбы давалась ему с трудом, однако он всеми силами пытался не показывать этого.

– И на кой ляд, хе-хе, сдалися вам энти ведьмы? – словоохотливо спросил он.

Пропустив его вопрос мимо ушей, я разглядывала высокие каменные стены, даже сейчас, теплым летним днем, от них веяло холодом. Совершенно неожиданно мы вдруг остановились около низкой арки у подножия одной из башен, забранной железной решеткой. Однако этот проход вел не за стены замка – темнота за решеткой означала, похоже, что за ней начинался спуск в подземелье.

– Почему мы остановились? – хмуро спросила я.

– Дык это ж та самая Отстойная башня, – елейно улыбнувшись, поведал мой сопровождающий.

– Не поняла. Ведь Алиса Грей в ожидании суда должна содержаться в тюремной камере. Так не могли бы вы проводить меня к ней?

– Не, тама их не держуть.

Он показал на низкую арку. За решеткой было так темно, что я догадалась, почему это место назвали Отстойной башней – взгляд упирался в зияющий провал глубокой шахты отстойника. Я сумела разглядеть лишь две первые ступени лестницы, все остальное скрывала черная завеса. Тюремщик снял с пояса увесистую связку ключей и, пока он раздумывал, какой же из них выбрать, до меня постепенно начал доходить полнейший ужас того, что мне предстоит увидеть. В подземной дыре за этой решеткой находилась моя подруга. Мне еще не приходилось бывать в тюрьмах, и я не знала толком, как может выглядеть тюремная камера, однако там явно не будет никакой камеры. Там находилась темница. Солнце, казалось, погасло; жара и свет остались где-то далеко, и я задрожала, глядя на вход в адский провал. Из-за решетки донесся странный звук, и я вдруг узнала в нем чириканье какой-то птицы. По верхней ступени прыгал дрозд, пойманный в ловушку этой решеткой. Хотя он мог бы сам пролезть через прутья, но, похоже, предпочитал дождаться официального освобождения.

– Чертова безголовая свистулька, – проворчал тюремщик, отпирая и распахивая решетку, – уматывайся отседа.

Он угрожающе шагнул к птице, и тогда, взмахнув крыльями, она пролетела мимо нас на свободу. Привалившись к холодной каменной стене, я постаралась успокоиться.

– Да, чего ж теперича пужаться. Вы ж туда вроде хотели зайтить.

Хотела… Нет, мне вовсе не хотелось спускаться туда, даже ради Алисы. Но придется, и в общем, в отличие от нее, я уж точно смогу выйти обратно.

Стоя на верхней ступени, тюремщик опять закрыл решетку, и когда ключ с лязгом провернулся в замке, мои натянутые, как струна, нервы дрогнули, и в голове вспыхнул ужас. Темнота передо мной казалось такой густой и плотной, словно мне предстояло спускаться по ступеням в черную воду. Лестница уводила в глубину земли, и когда она закончилась, мы оказались перед другой массивной дверью, хотя скудный свет не позволял сказать, из чего она сделана, из дерева или из железа.

– Стойте подальше, – проскрипел он, вставив очередной ключ в нижнюю дверь, – иначе запашок, не ровен час, сшибет вас с ног.

Я поднялась на несколько ступеней, стук моих паттенов эхом разнесся по шахте, отдаваясь от каменных стен. Исчезнув за дверью, тюремщик что-то рявкнул и после минутного промедления в тускло освещенном проеме у подножия лестницы появилось бледное лицо, и хрупкая фигура выскользнула из этого узкого прохода.

– Алиса.

К стыду своему, я вдруг заплакала: я, в прекрасной одежде, наевшаяся сыра с хлебом и знавшая, что за стенами замка меня ждет лошадь. Она не плакала. Я не видела ее всего два дня, но, казалось, что прошли годы: она изменилась почти до неузнаваемости. Ее узкое лицо стало бледнее луны, а под глазами залегли черные тени. Она сильно прищурилась, словно ослепленная тусклым лестничным светом. Ее грязное платье выглядело влажным, чепец тоже покрылся грязными потеками. Спереди юбку покрывали темные пятна крови, и сзади пониже спины наверняка тоже.

Ничего не говоря, она вяло, явно обессилев, привалилась к стене. Появившийся рядом с ней тюремщик начал закрывать дверь, и я услышала, как ему вслед понеслись возмущенные крики и вопли, видимо, из-за того, что он опять полностью лишил заключенных света. Он оказался прав: запах был умопомрачительный. Раньше от Алисы исходил запах лаванды, она мыла руки в фарфоровой чаше, а сейчас жила в подземной помойной яме.

– Кто еще там сидит? – прошептала я.

– Да все скопом, – прохрипел тюремщик, – почитай, что все ведьмы дожидаются тама судилища.

– Сколько человек? – спросила я Алису.

– Не знаю, – прошептала она, – там слишком темно, ничего не видно.

Она говорила с трудом, язык еле ворочался в пересохшем рту. Золотистые радужки исчезли, зрачки глаз напоминались два черных провала.

Я проехала ради встречи с ней много миль, а теперь не могла придумать, что сказать. И вдруг мне подумалось, что ради ее освобождения я могла бы пожертвовать своим еще не рожденным ребенком.

Тюремщик разочарованно поглядывал на нас.

– Ну что, повидались и будет? Вам, что ли, и сказать нечего?

– Вас кормят? – спросила я.

– Немного, – прошептала она.

Когда тюремщик отвернулся, перебирая свои ключи, она отрицательно покачала головой.

– Я помогу тебе.

Эхо разнесло мои слова, к сожалению, они прозвучали как-то по-детски жалобно.

– Они привезли сюда и Кэтрин, – прохрипела она.

– Кого?

– Кэтрин Невитт. Подругу моей матери.

И тут она заплакала.

Канительщица – тоже повитуха, напарница ее матери. Я вспомнила, как давно, в другой жизни, она рассказывала мне о ней в теплой верхней комнате дома моей матери.

– Это моя вина, – простонала я.

– О чем вы говорите? В чем же тут ваша вина?

– Ну хватит, – неловко пробурчал наш невольный свидетель.

Я повернулась к нему.

– Не могли бы вы дать нам немного поговорить наедине? – спросила я.

– Уйтить, что ли? Так ить не положено.

Порывшись в складках юбки, я достала кошель.

– Вот. – Я протянула ему монету, и он схватил ее, точно изголодавшаяся собака кость. – Можете выйти и запереть нас, просто вернетесь, когда я позову. Не отходите далеко. Пошатываясь и сипло дыша, он удалился вверх по лестнице, лязгнула верхняя решетка, и в замке повернулся ключ. Его фигура на мгновение лишила нас света, и лишь когда он отошел от решетки, я вновь увидела Алису.

– Пошли, – сказала я, уже поднимаясь по лестнице, – тебе нужно хоть немного побыть на свету и подышать свежим воздухом.

Она последовала за мной, и мы сели рядом на верхней ступени, опираясь спинами на входную решетку. Я еле дышала, стараясь не обращать внимания на исходящее от нее зловоние: к застарелым запахам пота, блевотины и засохшей крови примешивалось нечто еще более отвратительное. Я даже не представляла, что так может пахнуть от человека, но почему-то мгновенно узнала источник этого запаха. Алиса уже перестала плакать, но слезы оставили две чистые дорожки на ее грязном лице.

– Расскажи мне о Кэтрин, – мягко предложила я, взяв ее за руку.

– Ее обвинили в том же, в чем и меня. Но во всем виновата я… она ничего не сделала.

– Алиса, ты должна рассказать мне все. Почему вас обвинили в убийстве дочери Джона Фаулдса? Ведь именно с ним ты разговаривала в «Руке с челноком», верно?

Она кивнула и провела по губам сухим языком.

– Я любила его, – еле слышно произнесла она, – и любила Энн. Любила их обоих. Мы с Джоном жили… вместе. Он часто заходил в «Герб королевы», там я и познакомилась с ним пару лет назад. У него была дочь, а жена его умерла. Он казался таким забавным и добрым. Поначалу я думала, что мы поженимся. Энн еще не было и двух лет, когда мы познакомились. Я обычно присматривала за ней, когда он уходил на работу. Она была как ангелочек с пухлыми щечками, а ее кудрявые золотистые волосы никак не желали ложиться ровно, сколько бы их ни причесывали.

Алиса погрузилась в воспоминания, и по лицу ее блуждала легкая улыбка. Потом лицо омрачилось, и она шмыгнула носом.

– Джон сказал, что после смерти своей жены больше не сможет жениться. Говорил, что потеря для него слишком мучительна. Поэтому я не бросила его, и мы продолжали жить с ним, как будто были женаты. Из-за этого мой отец, в общем, отрекся от меня. Называл меня шлюхой. Говорил, что никто не возьмет меня в жены, что я годна только на то, чтобы служить подстилкой пьяному Джону. Но я была счастлива вместе с Джоном и Энн. Мы жили как маленькая семья. – Она судорожно вздохнула. – Потом он начал приходить домой все позже и позже. Мы с Энн подолгу оставались одни. Почти все время. Джон пропадал либо на работе, либо в пабе, а я сидела дома, как его кроткая женушка. Я обманывала себя.

Она подвинула к себе ноги и обхватила руками колени. Я вновь обратила внимание на кровавые пятна на ее юбке, на ее грязные, выбившиеся из-под чепца волосы. Мне отчаянно захотелось вымыть ее в ванне, одеть на нее чистую ночную рубаку и уложить в кровать, как ребенка.

– Даже когда все начали судачить о том, что он развлекается с другими женщинами, я не верила никому. Так мы и жили, но постепенно он становился все более сварливым и прижимистым, и нам с Энн приходилось жить на мое жалованье, поскольку все свои деньги он тратил на выпивку. А потом у девочки начались эти припадки… не знаю, как вы их называете. Она вдруг словно застывала, у нее закатывались глазки, а язык распухал. Я подумала, что она так делает из-за того, что скучает по папе. Но он не поверил мне, когда я рассказала ему. Подумал, что я все придумала, чтобы он сидел дома. Я перепробовала все возможные лекарственные травы и растения. Обратилась за помощью к Кэтрин, но даже она не смогла ничем помочь. Вообще девочка выглядела здоровой, только иногда вдруг с ней что-то случалось… словно какой злой дух вселялся в нее и принимался душить.

Однажды мне пришлось уйти на работу и оставить Энн дома одну. Джона мне найти не удалось. Но он говорил, что вернется к нужному времени. А я боялась потерять работу.

Из глаз ее опять заструились слезы. Лицо стало очень печальным.

– Я еще любила его. Продолжала любить, даже когда он перестал приходить домой. Хотя, если бы у нас не было Энн, все могло бы пойти по-другому. Мне было бы легче бросить его. Так или иначе я ушла на работу и попросила Кэтрин присмотреть за Энн. И вот вскоре она прибежала, крича: «Алиса, Алиса, пойдем скорее, тебе надо скорее бежать к ней». И мы бросились к дому Джона, а там малышка… – Алиса уткнулась лицом в колени, – мне нельзя было оставлять ее одну.

Я обняла Алису, ощутив под рукой хрупкие худенькие плечи. Я росла и полнела, а она исхудала и съежилась. Мое сердце разрывалось от боли. Но не такую боль я испытывала, обнаружив Джудит. Тогда меня раздирала ярость и злость, а сейчас – только ощущение острой печали.

– Вы ничего не могли сделать, – прошептала я, прижимаясь к ней щекой.

Наши слезы смешались, сбегая к губам. И я почувствовала соленый привкус… наших горьких слез. Плечи ее дрожали под моей рукой, но постепенно она успокоилась.

– Наверное, именно поэтому мне так хотелось помочь вам, – тихо сказала она, – я думала, может, если смогу помочь вам сохранить ребенка, то это в каком-то смысле будет… – Она умолкла, не зная, как лучше объяснить свою мысль, и добавила: – Раз мне не удалось спасти одного ребенка, то я подумала, что если помогу выжить другому, то…

– Если у меня родится девочка, то я назову ее Алиса-Энн.

Она не улыбнулась, но в глубине ее глаз промелькнул легкий оттенок радости.

– Я думала, вы хотели двух мальчиков.

– Хотела. – Я опустила взгляд на наши юбки – блестящая бледно-желтая тафта сливалась с грязной бурой шерстью, я вновь взяла Алису за руку. – И желание осталось неизменным.

– Там внизу такая жуть, – прошептала она, – точно в преисподней. Ни зги не видно, и от этого кажется, что всех нас затягивает в какую-то вращающуюся бездну. Одна женщина уже умирает. Старуха Демдайк. До суда, видать, не доживет. Нам даже еду не приносят.

Закрыв глаза, я вспомнила о том, что уже успела съесть с утра. И даже не подумала…

– Я вытащу тебя отсюда, – сказала я, – обещаю. Я спасу тебя.

Слезы опять полились по ее щекам.

– Я понимаю, чего это все вам стоит, – прошептала она, – не надо, вы и без того уж слишком многим пожертвовали из-за меня.

– К черту то, что мне это будет стоить.

Произнеся эти слова, я почувствовала, как пошевелился мой малыш, и мгновенно осознала, что пока мы все трое живы – Алиса, малыш и я, – но очень скоро может наступить день, когда нас уже не будет, и никому не известно, кто из нас выживет. Нас связала невероятно страшная судьба, и впервые с предельной ясностью я осознала, что мы все в равной мере отчаянно необходимы друг другу для выживания.

– Я спасу тебя, – вновь повторила я, сжав ее пальцы.

Слегка ответив на мое пожатие, она убрала руку и печально глянула на меня, ее яркие золотистые глаза затуманились.

– Вам удалось спасти собаку от медведя, но меня так просто не выкупишь.

– Я спасу тебя от смерти, так же как ты обещала спасти меня. Ты будешь жить.

– И Кэтрин? – прошептала она.

– И Кэтрин.

В этот момент из-за закрытой нижней двери раздался жуткий истошный крик, и мы обе вздрогнули. Отчаянные вопли продолжались, и чуть позже дверь внизу задрожала под множеством кулачных ударов. Мы с Алисой вскочили на ноги и увидели, что тюремщик уже подбежал к решетке и неловко возится с замком.

– Из-за вас, что ли, они взбунтовались? – спросил он.

– Что там за бардак? – вторил ему другой голос.

К нам уже приближалась целая группа надзирателей. Решетка с лязгом открылась, и в мое плечо железной хваткой вцепилась чья-то рука. Нас с Алисой грубо оттащили друг от друга, и через мгновение я оказалась в замковом дворе, а ее увели обратно в темное подземелье.

– Алиса! – крикнула я. – Я вернусь! Вернусь!

Злобный, как пес, охранник уже уводил меня к входным воротам, но я услышала еще, как открылась дверь подземелья, и вопли стали еще громче:

– Она померла! Она померла! Померла!

Крики разлетались, точно вороны над лесом, но не затихали, опускаясь на землю, а, отдаваясь эхом от замковых стен, возносились к небеса.

* * *

Перед долгой дорогой домой я заехала в Ланкастере на постоялый двор и заказала трех жареных цыплят, двадцать мясных пирогов, по два галлона эля и молока, чтобы отправить все это заключенным в подземелье. В сопровождении четырех носильщиков, которые несли угощение и катили бочонки вверх по склону, я вновь вошла в замковый двор и убедилась, что все тот же одышливый тюремщик перетаскал все по крутым ступеням в подземелье и вернулся с пустыми руками. Перед уходом я позолотила им руки, выдав еще по монете тюремщику и двум явно бедствующим стражникам. Напоследок я добавила, что еще вернусь, но они улыбнулись мне с каким-то умудренным видом.