Великие ганзейские города

В 1550–1650 гг. главные ганзейские города, хотя и в разной степени, получали выгоду от растущего процветания, свойственного тому периоду, от общего роста товарооборота и развития торговых отношений с Испанией.

Казалось, Кёльн идеально расположен для того, чтобы получить львиную долю наследия Антверпена. Близость к Нидерландам, прочные экономические связи с Франкфуртом, Италией, Англией и странами Балтии, но главное, Биржа, основанная в 1556 г., делали Кёльн первым прибежищем для многих зарубежных компаний, особенно тех, которые принадлежали католикам, бежавшим от революции в Нидерландах. Самыми малочисленными из этих беженцев оказались португальцы, несмотря на официальный перенос «португальской нации» в Кёльн в 1578 г. Гражданство Кёльна получили лишь от 15 до 35 крупных португальских купцов; самыми богатыми из них были братья Хименес. Воспользовавшись связями с Португалией и Индией, новоприбывшие вскоре сумели монополизировать торговлю пряностями и часть торговли драгоценными металлами. Затем они переключились на торговлю зерном между Балтикой и Испанией. Хотя вначале им оказали теплый прием, вскоре их успехи вызвали недоверие и обструкцию городского совета, который порицал их за мошенничество. После того как испанцы отвоевали южную часть Нидерландов и восстановили там католицизм, португальцы с радостью вернулись в Антверпен. В Кёльне они пробыли не более 10 лет. Город не сумел удержать их и получить выгоду от их инициативы.

Более многочисленными оказались итальянцы, которые прибывали в Кёльн в 1578–1585 гг., не только из Антверпена и Нидерландов, но и из Италии, следуя традиции, уходящей в XIII в. В Кёльне насчитывалось около 40 итальянских компаний, в которых всего трудились около 300 человек. Они торговали как на суше, так и на море; в основном они вывозили английское и фламандское сукно в Италию и импортировали итальянский шелк и шелковые ткани. Но их интересовали и балтийское зерно, и меха, и оружие. О росте их товарооборота свидетельствуют акцизные ведомости и сводки о «сотом пенни», налоге, созданном в 1589 г. для пополнения городской казны. В 1583 г. через их руки прошло шерсти на сумму в 480 тысяч талеров или 120 тысяч фламандских фунтов. В последнее десятилетие XVI в. они управляли до 30 % всей торговли в Кёльне, а может быть, и больше, если принимать во внимание их горячо осуждаемое умение уклоняться от уплаты налогов. Подобно португальцам, итальянцы наталкивались на враждебность горожан, которые обвиняли их в том, что они уничтожают местную шелковую промышленность. Итальянцев же злили мелочные нападки, которые сопровождали взимание налога в «сотый пенни». К тому же их самые крупные компании обанкротились: Навароли в 1602 г., Лукини в 1604 г., Морикони в 1618 г. Впоследствии итальянцы постепенно покидали Кёльн, которые не предложил им возможностей, на которые они рассчитывали. Их пребывание, хотя и не столь краткое, как пребывание португальцев, осталось эпизодом, который не оказал постоянного воздействия на экономическую жизнь города.

Самыми многочисленными среди беженцев были уроженцы Нидерландов, куда входили не только купцы, но и ремесленники, почти все католики. Они прибывали из Антверпена и Фландрии, а также из Эно и Артуа. Благодаря присутствию в городе итальянцев эти бельгийские компании продолжили свои прежние операции, главным образом экспорт зерна и тканей в Испанию и Францию и время от времени в Италию. Одной из первых таких компаний, известных нам благодаря своей бухгалтерской книге, является компания Жана Ресто, который приехал в Кёльн из Камбре в 1569 г. Компания имела агентов в Льеже, Амстердаме, Лондоне, Штаде, Нюрнберге, Руане, Кане и Ла-Рошели, а один из ее кораблей, «Черная кошка», курсировал между Кёнигсбергом и Бордо. Главным образом компания торговала шелком, бархатом и атласом из Италии, а также английским и голландским сукном. За пять лет до банкротства (1587–1592) компания купила в Кёльне и Франкфурте товаров на общую сумму почти в 50 тысяч фламандских фунтов для перепродажи главным образом в Штаде и Миддельбурге. Богатейшим из бельгийцев, судя по всему, был Николас де Грооте из Антверпена, который обосновался в Кёльне в 1584 г. Он торговал тканями и специями; последние закупали для него агенты в Венеции и Лиссабоне. Он примечателен не только своим богатством, но и тем, что поселился в Кёльне постоянно. После смерти Николаса де Грооте фирму возглавила сначала его вдова, а затем сыновья. Потомки бельгийца играли важную роль в городских делах.

Хотя случай де Грооте не уникален, он исключителен. В целом бельгийцы тоже один за другим покидали Кёльн. И город не всецело ответственен за их уход. Свой вклад внесли и восстановление мира в южных провинциях Нидерландов и, более того, постоянно неустойчивое положение в низовьях Рейна в результате прохода испанских армий. Но тем не менее правда, что мелкие придирки со стороны горожан весьма способствовали отъезду иммигрантов. Кёльн был типично ганзейским городом, с собственными торговыми традициями и ксенофобскими предрассудками. Бюргеры преследовали иностранцев вместо того, чтобы оказывать им теплый прием; они не сумели приспособиться к экономическим условиям новой эпохи и не воспользовались возможностью обновления, которая им предлагалась.

Зато Гамбург идеально приспособился к изменившемуся положению и таким образом сумел разделить наследие Антверпена с Амстердамом. Можно сказать, что город поймал приливную волну развития. В 1500 г. в Гамбурге насчитывалось менее 15 тысяч жителей, и 50 лет спустя их было всего 20 тысяч. Но в начале XVII в. их стало уже 35 тысяч, а 20 лет спустя численность населения достигала почти 50 тысяч человек. Гамбург оставил далеко позади Кёльн, чье население оставалось более или менее постоянным (35–40 тысяч жителей) с конца XV в. Таким образом, Гамбург стал ведущим немецким городом.

С коммерческой и финансовой точек зрения в Гамбурге имелись хорошие предпосылки для роста. Из всех ганзейских городов Гамбург обладал самым крупным, после Любека, торговым флотом, который в конце XVI в. обладал общей вместимостью около 7 тысяч ластов. К собственному флоту прибавились голландские суда. По некоторым данным, после того тоннаж флота в первой половине XVII в. более чем удвоился. Похоже также, что в тот период развивалось и речное судоходство, хотя сведений о нем почти нет; речной флот Гамбурга был определенно больше, чем флотилии городов, удаленных от моря, особенно Магдебурга. С помощью имперских привилегий Гамбург распространил свое экономическое влияние на верхнее течение Эльбы и даже на Одер, а также по рекам Хафель и Шпрее. В 1588 г. в Гамбурге основали фондовую биржу, сначала служившую просто местом встречи купцов. В 1619 г. появился Гамбургский банк, депозитный и клиринговый банк, созданный по образцу банка в Амстердаме. Он занимался обменом иностранной валюты, чеканкой монеты и драгоценными металлами, защищал купцов от обесценивания денег и, благодаря своим кредитным возможностям, давал значительный стимул развитию бизнеса.

В немалой степени своим величием Гамбург был обязан иностранным купцам. Многие из них, приехав, оставались там насовсем. Город делал все, что можно, чтобы облегчить им жизнь, сознательно не соблюдая условия «гостевого права», несмотря на противодействие Englandfahrer. Иностранцы получили разрешение свободно торговать между собой и вступать в компании с гамбургскими купцами. Те же льготы предоставлялись и судовладельцам. Один корабль, который в 1590 г. ходил из Бразилии в Гамбург, принадлежал совместно трем гражданам Гамбурга, двум голландцам и одному португальцу. Чтобы поощрить судостроение, город позволил иностранным ремесленникам работать на верфях, несмотря на сопротивление местных плотников. Постепенно исчезала давно устаревшая корпоративная система, когда купцы объединялись в компании и каждая занималась отдельной страной. Компанию «Бергенских гостей» (Bergenfahrer) основали уже в 1535 г. 50 лет спустя не возникало и мысли об основании компании «Испанских гостей» (Spanienfahrer), несмотря на важность отношений с этой страной. Примечательно, что в тот же период более традиционный Любек основал компанию Spanienfahrer. Наконец, «Купцы-авантюристы», как уже упоминалось, в 1567 и 1611 гг. получили привилегии, которые давали им равные права с местными купцами. Все это противоречило ганзейским принципам, и вполне понятно, что Любек пылко возражал против новых методов ведения дел. Нельзя отрицать, что, благодаря своей реалистической политике по отношению к иностранцам, молодой и влиятельный город Гамбург больше чем любой другой внес вклад в ликвидацию Ганзейского союза.

Среди иностранных купцов, которые приезжали в Гамбург либо непосредственно из Нидерландов, либо из Кёльна, были и португальцы, и итальянцы. Португальцам, числом около сотни, в 1617 г., предоставили конституцию, которую позже продлили. Их присутствие в значительной степени стимулировало торговлю с Пиренейским полуостровом. Сами португальцы главным образом импортировали в Гамбург специи и сахар. После 1625 г. они начали специализироваться на банковском деле. Итальянцы были не столь многочисленны и не оставались надолго, поскольку им запретили проводить католические службы. Представители юга Германии, обычно протестанты, обосновались в Гамбурге в начале XVII в., одновременно с Фуггерами. Позже они предпочли Антверпен, но после разрушения города некоторые из них вернулись в Гамбург. Они главным образом торговали медью из Гарца и Богемии. Однако, как и в Кёльне, от роста Гамбурга больше всех выгадали купцы из южных провинций Нидерландов. Как правило, они были лютеранами или кальвинистами. Последним труднее всего было интегрироваться в местное общество. Эти бельгийские компании вели дела со всей Европой, от Ливонии до Испании и от Скандинавии до Италии. Одной из богатейших считалась компания Рудольфа и Арнольда Амсинков, чьи депозиты в банке в 1619 г. доходили до 641 тысяч марок.

Экономический перевес иностранцев в Гамбурге пользовался дурной славой по всей Германии. В ноте протеста, посланной в 1609 г., Любек утверждал, что «едва ли сотая часть» гамбургской торговли ведется гражданами самого города, поскольку ее монополизировали голландцы, южные немцы, итальянцы, французы, португальцы, англичане и другие. Конечно, это было явным преувеличением. Однако движение депозитов в банке довольно ясно демонстрирует превосходство иностранцев. В 1619 г. из 42 компаний, которые держали в банке депозиты на 100 с лишним тысяч марок, 32 были бельгийскими, 2 – южногерманскими, 2 – португальскими и 6 – местными, гамбургскими.

В торговле Гамбурга значительную часть занимало зерно. Наряду с Амстердамом и Данцигом городу удалось стать одним из крупнейших рынков зерна в Северной Европе, куда отовсюду приезжали покупатели. Часть зерна прибывала из Данцига морем, но значительное количество поступало также из Гольштейна, районов в нижнем и среднем течении Эльбы и даже из Польши через Бранденбург по Одеру и Хафелю. Кроме того, Гамбург был главным центром импорта английского сукна в континентальную Европу, а также распределительным центром португальской соли. Торговля медью Гарца, Богемии, Швеции и Венгрии стала одной из самых прибыльных отраслей для зарубежных компаний. Наконец, Гамбург оставался главным производителем и экспортером пива во всей Северной Германии.

Непросто оценить сравнительную значимость различных европейских стран в торговле Гамбурга. Возможно, первое место занимала торговля с Нидерландами, а вплоть до 1575 г. с Антверпеном. В 1537–1585 гг., судя по сводкам о сборах за якорную стоянку в Антверпене и прочих внешних портах, доля Гамбурга доходила до 46 % всех ганзейских судов и 43 % всех грузов. В XVII в. на смену Антверпену пришел Амстердам. Кроме того, можно с уверенностью утверждать, что Гамбург больше, чем любой другой город, принимал участие в торговле с Пиренейским полуостровом, которая составляла до 20 % всего товарооборота. Именно Гамбург платил большую часть (62 %) «испанского сбора», который взимался в 1606–1608 гг. Именно растущий интерес Гамбурга к торговле с Испанией и Португалией, очевидно, вызвал уменьшение торговли со странами Прибалтики, чего в тот период не случалось больше ни с одним северным городом. В 1562–1569 гг. 150 судов из Гамбурга ежегодно проходило пролив Зунд, но в 1574–1583 гг. их количество не доходило и до 30, отчасти в результате конфликта с Данией. И даже после восстановления мира ежегодное количество судов в 1584–1603 гг. выросло лишь до 100.

На Балтике Гамбургу составлял конкуренцию Данциг. Его население, которое в начале XV в. насчитывало менее 20 тысяч жителей, во второй половине XVI в. выросло до 30 тысяч (судя по тому, что в 1577 г. мобилизации подлежали 4500 мужчин). Численность населения продолжала неуклонно расти вплоть до Тридцатилетней войны.

«Зундские сводки» ясно показывают, что Данциг был ведущим портом на Балтике, как по количеству кораблей, так и по объему перевозимых товаров. С 1557 по 1585 г. через Зунд в среднем проходило по 1025 данцигских судов в год, то есть около 53 % всех судов; владельцами большинства из них были голландцы. Для периода 1586–1621 гг. эта цифра выросла до 1104, то есть около 44 % всех судов, шедших на запад, были из Данцига. Небольшое снижение в процентном отношении, возможно, объясняется развитием других портов, особенно Кёнигсберга и Эльбинга. Ведомости сбора за якорную стоянку (Pfahlgeld), взимаемого Данцигом, дают представление об издержках морской торговли. С 6½ млн прусских марок в 1583 г. – две трети экспорта и треть импорта – сбор вырос до 16½ млн, затем значительно снизился, но снова вырос до максимума почти в 18 млн марок в 1622 г., после того как возобновилась война между Испанией и Нидерландами.

Любопытно, что данцигские суда, скорее всего, занимали сравнительно незначительное место в морской торговле, которую вел город. Уже в 1544 г. городской совет сетовал, что данцигский торговый флот за несколько лет сократился с 200 до 50 судов. Едва ли это можно назвать преувеличением, поскольку в 1583 г. в городе проживали всего 53 капитана, которые ходили в открытое море, две трети из них ходили на запад через Зунд, а треть ограничивалась лишь рейсами в Балтийском море. Судя по всему, и после этого данцигский флот общей вместимостью в 3500 ластов не вырос. Такой застой, возможно, объясняется низкими ставками за фрахт, которые назначала голландцы, а также упадком судоверфей, когда-то весьма процветающих.

Как и в Гамбурге, иностранцы играли преобладающую роль в данцигской торговле. Самыми многочисленными и самыми активными были голландцы; за ними шли уроженцы юга Германии. Англичан было меньше, так как в 1579 г. они учредили свое представительство в Эльбинге, и Данцигу так и не удалось заманить их назад, во всяком случае до 1628 г. Новым фактором стало присутствие французов, особенно из Нормандии. Хотя, говоря в целом, французские суда редко доходили до Данцига, в отдельные годы их можно было видеть там в больших количествах – скорее всего, они приезжали за зерном. Так, в 1587 г. их было 196, а в 1595 и 1609 гг. – почти 100. В результате в Данциге появилась французская колония, достаточно многочисленная для того, чтобы в 1610 г. Генрих IV назначил там консулом некоего Жана де ла Бланка, бывшего офицера шведской службы, который пробыл в должности 16 лет.

Хотя иностранцев привечали и принимали в «Артуров двор» (Artushof) на тех же условиях, что и местных купцов, в Данциге иностранцы не пользовались той же свободой, что в Гамбурге. Жители Данцига, которые стремились вернуть себе роль посредников, заложившую основы их благосостояния, строго придерживались «гостевого права». Хотя им не удалось помешать прямым контактам между польскими поставщиками и западными купцами, особенно на рынке зерна, они воздерживались от предоставления иностранцев равных прав с местными уроженцами. Данциг не имел соперников в роли рынка зерна, а иностранцы едва ли могли перенести свои операции в другое место. Таким образом, городу удалось сочетать традиционно ганзейские экономические методы с готовностью принимать иностранцев – к его собственной огромной выгоде.

Главным источником богатства Данцига, начиная с XV в., оставался экспорт на запад зерна из Польши, Пруссии и Померании. Три четверти его торговли проходило через пролив Зунд. Наверное, еще примечательнее, что за время Тридцатилетней войны, за исключением нескольких лет около 1630 г., торговля по-прежнему процветала, обычно достигая 40–50 тысяч ластов в год. Какими бы еще разнообразными делами ни занимался Данциг, прежде всего он считался европейской житницей.

С Любеком дело обстояло сложнее. Естественно предположить, что явный упадок Ганзы в XVI и XVII вв. должен был сопровождаться параллельным политическим и экономическим упадком города, считавшегося центром и главой сообщества.

Факты подтверждают данное предположение лишь отчасти. Любек сохранял свою долю в общем росте торговли, и его положение во многих отношениях оставалось процветающим.

Вплоть до начала Тридцатилетней войны Любек располагал самой большой флотилией из всех ганзейских городов. В его порту всегда было оживленно. В некоторые годы в конце XVI в. туда заходило более 2 тысяч судов, то есть по крайней мере в три раза больше, чем за сто лет до того. Торговля Любека процветала, как всегда, так как, несмотря на рост сообщения через Зунд, сухопутный и речной маршруты по Голштинскому перешейку по-прежнему играли важную роль для товаропотоков с востока на запад. Растущая напряженность в отношениях с королем Дании Кристианом IV в первой половине XVII в. лишь укрепляла значимость этого пути.

В тот период торговля Любека, которая выросла почти вдвое в предыдущем столетии, в основных своих чертах сохранила признаки расцвета. Одним из прочнейших оснований такой торговли служили связи Любека со Скандинавией. Хотя торговля сканской сельдью шла на спад и флотилия любекских «бергенских гостей» стала меньше, чем такие же флотилии Бремена и Ростока, норвежская треска, как и шведские железо, медь и масло, по-прежнему поставлялись в Любек в больших количествах, а затем реэкспортировались на Запад через Гамбург. С 1581 г. значительно сократилась прямая торговля с Россией, зато коммерция с портами на южном побережье Балтики, особенно с Данцигом, по-прежнему процветала. В основном Любек поставлял голландское сукно и люнебургскую соль, получая взамен металлы из Венгрии, лен, пеньку и воск. Как и прежде, Любек имел некоторую долю в крупномасштабном экспорте польского зерна. Экспорт пива был по всем меркам ничтожным. Пиво, которое варили в вендских городах, посылали в Нидерланды и внутреннюю часть Германии, в то время как пиво, сваренное в Гамбурге и Айнбеке, отправлялось в страны Балтии. Наконец, Любек принимал активное участие в торговле с Испанией. Компания Spanienfahrer, созданная в 1575 г., экспортировала шведские и венгерские медь и древесину из Норвегии на Пиренейский полуостров. По общему признанию, Любек по-прежнему считался главой Ганзы, и его финансы, скорее всего, были в порядке, так как город всегда платил свой «взнос» вовремя (ставка взноса была, как и у Кёльна, наивысшей). На самом деле в тот период Любек демонстрировал бесспорную жизнеспособность.

Вместе с тем появились и признаки упадка. Население Любека, которое в конце XV в. составляло около 25 тысяч человек, за последующие 200 лет как будто не выросло. Среди ганзейских городов Любек считался всего лишь четвертым по величине. С политической точки зрения престижу города очень повредило поражение Вулленвевера и катастрофа Северной семилетней войны. С экономической точки зрения в Любеке гораздо острее, чем в других местах, осуждалось иностранное влияние. Любекских купцов, которые прежде играли ведущие роли в торговле на Балтике, в их собственном городе вытесняли иностранные компании и даже компании из других ганзейских городов. В важном меморандуме, адресованном в 1609 г. городскому совету Гамбурга, Любек проводит сравнение между процветанием его конкурента и своим падением, подчеркивая утрату привилегированного статуса и торговли на Балтике. Любек жаловался на гамбургских купцов, которые потворствуют иностранцам, и обвинял их в нечестной конкуренции. Их компании имели агентов в Скандинавии, Ливонии и Польше, которые как могли старались вытеснить любекских купцов из тех областей, где они активно торговали на протяжении нескольких веков. Они хотели остаться купцами, а не превращаться просто в «лодочников, агентов и держателей постоялых дворов». Любек не желал опускаться до положения «заурядного отправителя и экспедитора».

Жителям Любека было ясно, что их город приходит в упадок, но они упорно сопротивлялись общему доминированию иностранцев в хозяйственной деятельности. Поэтому возник «спор о транзите», который разгорелся в первые годы XVII в. и тянулся целых 150 лет. В 1606 г. власти Любека распорядились конфисковать партию лосося и партию шведской меди – обе принадлежали гамбургским компаниям. Не обращая внимания на протесты владельцев, Любек в 1607 г. обнародовал общие правила о транзите товаров. Оправдывая свои действия хорошо известными торговыми законами, где речь шла о товарах, которые поступали с Балтики или пересылались туда, а также ганзейским принципом «гостевого права», по которому запрещались прямые операции между иностранцами, Любек запретил провозить через город любые товары, купленные за его пределами у иностранцев. Особо оговаривалось, что все продукты питания из Скандинавии, а также медь, шведское железо и финские шкуры должны продаваться только гражданам Любека. Нарушение этого закона каралось конфискацией транзитных товаров или повышенными пошлинами. Таким образом любекские купцы собирались восстановить позицию, в которой они на протяжении нескольких веков не встречали сопротивления.

Несколько зарубежных городов и стран, пострадавших от новых законов, протестовали, но тщетно. В основном все споры сводились к транзиту меди. В двух случаях вмешался сам император, получивший несколько жалоб. В первом случае, в 1609 г., он запретил облагать медь налогом, хотя и не дал никаких указаний по мучительному вопросу транзита, а второй раз в 1620 г., он осудил любекские «новшества». Но даже его вмешательство не положило конец спору. Отношения Любека с Гамбургом стали очень напряженными, поскольку последний, в период обострения отношений с Данией, обязан был переправлять в Данию товары через Любек. Ноты, обвинения, оправдания, призывы к ганзейской солидарности привели лишь к незначительным изменениям, и в 1632 г. Любек подтвердил закон 1607 г.

Эффективность такой политики трудно оценить. Очевидно, с ее помощью не удалось предотвратить спад в торговле любекских купцов, которые превратились всего лишь в агентов для иностранных компаний в своем родном городе. В XVII в. Любек считался внешней гаванью Гамбурга на Балтике; два города поменялись ролями, которые они исполняли в XIV в. Конфликт двух городов, когда-то так тесно связанных общими интересами, стал серьезным симптомом безвозвратного заката ганзейской организации.