Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
С русским языком может произойти всё что угодно: перестройка, преображение, превращение, – но только не вымирание. Он слишком велик, могуч, гибок, динамичен и непредсказуем, чтобы взять и вдруг исчезнуть. Разве что – вместе с нами.
Борис Cтругацкий
«Никогда такого не было, и вот опять» – пожалуй, знаменитое высказывание Черномырдина как нельзя лучше отражает суть нашумевшего словарного кризиса 2009 года, отголоски которого слышны до сих пор. Не прошло бы и дня, чтобы кто-то не написал мне:
– Опять придумали новые нормы?
– Таких правил раньше не было!
– Наш великий язык подстраивают под неграмотных, уже даже кофе стал среднего рода.
– Всё, тушите свет. Теперь надо говорить йогу́рт.
– А в наше время…
Порой так начитаешься подобного, что появляется желание встать, хлопнуть по столу и закричать: «Люд-и-и-и! Хватит. Остановитесь! Перестаньте так жестоко заблуждаться и верить всему, что пишут на заборах». Но формат такой книги не предполагает чрезмерных эмоций, поэтому будем считать, что вы этот абзац не видели.
Что произошло в 2009 году? Вроде бы ничего особенного, рядовое событие: Министерство образования и науки РФ издало приказ № 195 «Об утверждении списка грамматик, словарей и справочников, содержащих нормы современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации». Статус официальных получили тогда всего четыре источника:
1. Орфографический словарь русского языка. Букчина Б. З., Сазонова И. К., Чельцова Л. К. – М.: «АСТ-Пресс», 2008. – 1288 с.
2. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение. Зализняк А. А. – М.: «АСТ-Пресс», 2008. – 794 с.
3. Словарь ударений русского языка. Резниченко И. Л. – М.: «АСТ-Пресс», 2008. – 943 с.
4. Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. Телия В. Н. – М.: «АСТ-Пресс», 2008. – 782 с.
И всё! Как видите, там нет ни известного всем Ожегова, ни самого главного грамотея Д. Э. Розенталя, ни Р. И. Аванесова, ни В. В. Лопатина, в конце концов.
«Всего четыре издания, один из которых словарь обратного типа (А. А. Зализняка), совершенно не предназначенный для неспециалистов. Как такое возможно?» – по идее, должна была удивиться общественность… Но всё пошло совершенно по другому сценарию. Приказ был опубликован 8 июня, зарегистрирован в Минюсте 6 августа, а 1 сентября в СМИ начали появляться громкие заголовки:
«Кофе официально разрешили быть как мужского, так и среднего рода. Министерство образования России на законодательном уровне внесло изменения в правила русского языка»,
«Минобрнауки добавило кофе средний род»,
«Кофе сдался среднему роду: новые нормы русского языка».
Сразу просится вопрос: господа журналисты, а вы вообще с какой планеты? Может быть, вам следовало бы сначала ознакомиться с приказом, где ни слова не было о кофе, и непосредственно заглянуть в перечисленные словари, чтобы не расписываться в отсутствии своей филологической компетенции? Но эмоциям в такой книге всё-таки не место, поэтому давайте продолжим распутывать этот клубок.
Почему начался сыр-бор? Кто-то разглядел в указанных выше словарях «новые нормы»: допустимое только в разговорной речи употребление существительного кофе и формы мн. ч. договорА, ударение на второй слог у йогурта, написание карате вместо каратэ, брачащиеся вместо брачующиеся и так далее.
Только вот никто не учёл одну важную деталь: это совершенно не новые нормы, им уже несколько десятков лет.
Все эти варианты были зафиксированы гораздо раньше и в других уважаемых научным сообществом источниках, но в погоне за жареными фактами и рейтинговыми публикациями, видимо, было некогда перепроверять информацию. К тому же на фоне единичных примеров, которых в сумме едва ли наберётся десяток, очень сомнительно выглядят утверждения о «реформе языка» или «новых правилах»…
Пора расставить в этой истории все точки над Ё – ниже мы рассмотрим те самые примеры, которые до сих пор возмущают честной народ. С опорой на здравый смысл и разные достоверные источники.
Если вы вдруг надумали переучиваться на «новый» вариант, оставьте эту затею. Потому что, во-первых, сейчас нормативны и йОгурт, и йогу́рт, а во-вторых, йогу́рт всё-таки устаревает. Да, этот вариант до сих пор встречается в современных словарях, но стоит признать, что он фиксируется по инерции в соответствии с этимологией.
Если мы проанализируем заимствования из восточных (в частности, тюркских) языков, то заметим, что в русском в большинстве случаев сохраняется то же ударение, что и в языке-источнике – на последнем слоге. Особенно это касается двусложных существительных, то есть состоящих из двух слогов: изюм, кефир, каймак, утюг, халат, алмаз, кабан, ханжа, балык, хурма, чурек и многих других. В этом ряду изначально было и слово йогу́рт, заимствованное из турецкого языка – yoğurt.
В СССР йогурт начали производить в 1920-х годах. Тогда он назывался «ягурт» и продавался исключительно в аптеках как лечебное средство, способствующее восстановлению микрофлоры кишечника. В первом издании толкового словаря Ушакова (1935–1940) есть словарная статья югу́рт с допустимым вариантом произношения ягу́рт, а нынешний вариант йогурт увидел свет уже в первом издании толкового словаря Ожегова в 1949 году.
В начале 1990-х йогурт обрёл вторую жизнь: этот продукт уже появился в магазинах не только в ярких привлекательных упаковках, но и с новым ударением – в этот раз уже будучи заимствованным из английского языка (yoghurt). Эта форма моментально закрепилась не только в узусе, но и в словарях. И, возможно, жил бы преспокойно до поры до времени старик йогу́рт в словарях, если бы в 2009 году не получил такую ложную славу.
Ещё одна «жертва» бурной фантазии журналистов. Не поленитесь, вбейте сейчас в любой поисковой системе это слово и увидите эти привлекающие внимание заголовки:
«Министерство образования вносит изменения в русский язык. Брачующиеся отныне – ошибка, правильно говорить брачащиеся»,
«Брачащиеся, не брезгайте йогу́ртами!»,
«Брачащиеся будут пить чёрное кофе».
И ладно, если бы это были СМИ, чья подача материала веяла бы желтизной, нет же – это всем известные федеральные каналы и газеты, которым, казалось бы, непростительно такое дилетантство. Но чего не сделаешь ради повышения индекса цитируемости и попадания на самую верхушку поисковых страниц?..
Для того чтобы проверить, новое ли слово брачащиеся или нет, понадобился бы только доступ в Интернет, если уж под рукой не оказалось старых словарей. И я даже не буду говорить, что можно было бы ввести это причастие в любой поисковой сети. Нет. Лучше сразу зайти на сайт Национального корпуса русского языка (информационно-справочной системы, основанной на собрании русских текстов в электронном виде) ruscorpora.ru и увидеть там документ 1776 года – «Слово на радостнейшее бракосочетание Их Императорских Высочеств архиепископа Платона Левшина»:
«Тако и брачащиеся взаимную верность свою пред церковию свидетельствуют перстней пременением…»
Брачащиеся есть и в «Орфографическом словаре» С. И. Ожегова, А. Б. Шапиро, который вышел в 1956 году – сразу же после последней орфографической реформы, когда Правительством СССР были утверждены правила русской орфографии и пунктуации, действующие по сей день.
Ещё одно подтверждение давнишнего существования причастия брачащиеся можно найти в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля (который, напоминаю, не является источником современных норм – мы обращаемся к нему как к памятнику русской словесности). В словарной статье брак есть глагол брачиться – «сочетаться браком, венчаться, быть обвенчанным». Всё сходится: брачащиеся – действительное причастие настоящего времени, образованное от этого глагола (II спряжения) с помощью суффикса -ащ. Так что, как вы понимаете, вся ирония по поводу фиксации «нового» слова была совершенно не к месту.
Наверное, никакое другое заимствованное слово не сможет похвастаться такой армией защитников, какая есть у существительного кофе. Хотя не столько у самого существительного, сколько у его формы мужского рода – перед её непрекращающимся вознесением на Олимп грамотности блекнет даже ныне набирающая обороты феминизация языка – ещё одно отвергаемое большинством (пока что) явление, которое уже успело набить приличную оскомину. Порой кажется, что только ленивый если и не высказался об «искусственности» феминитивов, навязываемых современными медиа, то точно хотя бы раз в жизни пожаловался на филологов, которые «от скуки решают менять нормы и узаконивают безграмотность».
Никто, конечно же, ничего не узаконивает: во-первых, фиксации допустимой только в разговорной (!) речи формы среднего рода идут с кофе бок-о-бок уже как минимум на протяжении 40 лет: вы можете найти издание «Русской грамматики» Академии наук СССР 1980 года или книгу «Занимательно о русском языке» В. А. Ивановой, З. А. Потихи, Д. Э. Розенталя (1990) и убедиться в этом. Во-вторых, хоть форма мужского рода и продолжает быть индикатором образованности и интеллигентности, я не побоюсь пойти против общественности и написать крамольную вещь:
по своим лингвистическим характеристикам кофе действительно может быть существительным среднего рода. Только не спешите на самом интересном месте закрывать эту книгу и искать для растопки ближайший камин.
Давайте лучше запустим машину времени и отправимся в 1652 год – год первой дошедшей до нас фиксации этого слова, которую можно найти в «Проскинитарии» иеромонаха Арсения Суханова. Во время своего паломничества в Палестину он описывал приём патриархом Паисием иерусалимского паши: «И тут пили кофе и заедали сахаром с леденцом», а после трапезы «яства снесли и паки пили кофе с сахаром». Обратите внимание: уже в XVII веке писали именно кофе, а не кофий, как часто аргументируют исторический выбор в пользу мужского рода.
Откуда взялся кофий? Скорее всего, изначально на написание повлияли фонематические факторы (сработала аналогия со словом чай), а потом при освоении кофе в русском языке уже вмешались и морфологические. Для анализа этого явления нам важны конечные звенья этимологической цепочки: употребление существительного кофе в русском языке набрало обороты только в XVIII веке как заимствование из английского или нидерландского (coffee «ко́фи» и koffie «ко́фи» соответственно). Затем к ним добавились новые формы из французского – cafè («кафэ́») и немецкого – Kaffee («ка́фе»).
Очевидная многоконтактность с другими языками-источниками поспособствовала возникновению вариативного написания: в литературе XVIII–XIX вв. встречались разнообразные формы – кофе, кофий, кофей, кафей, кефа, кава, кохвий, кофь, кофа, кафе. Как же в таком цветнике победил мужской род? Да не просто победил, а стал одним из ярких социолингвистических маркеров? Самая распространённая версия гласит, что под влиянием варианта кофий. Но тут снова стоит обратить внимание на французское cafè и немецкое Kaffee – в этих языках кофе мужского рода. Как и какао (внезапно!), которое, будучи сейчас существительным среднего рода, в тех же XVIII–XIX вв. употреблялось исключительно в мужском. Как и всегда, доказательства можно найти в Национальном корпусе русского языка:
Павел Петрович похлёбывал свой какао и вдруг поднял голову…
Посмотрим, как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
И. С. Тургенев. «Отцы и дети» (1862)
Из этого можно сделать вывод, что не кофий всему голова. Имело место и влияние родовой принадлежности в других языках, особенно если учитывать неоспоримую галломанию, которая захватила в то время Российскую империю.
Осталось только уделить особое внимание морфологической характеристике. Кофе, в равной степени как и какао, по своей форме – нарицательное, несклоняемое и неодушевлённое существительное, оканчивающееся на гласную -е. Так уж повелось, что русский язык всегда наделял подобные заимствования категорией среднего рода (вспомните пальто, эскимо, радио, ателье, море и другие), подгоняя похожие существительные под общую парадигму. Это произошло с какао (смею заметить, совершенно незаметно и безболезненно). И не исключено, что та же участь постигнет и кофе. Да и, честно говоря, давно бы уже постигла, если бы общество не держалось мёртвой хваткой за мужской род…
Строгая литературная норма до сих пор неизменна: догово́ры. Но, как сказал бы Молчалин из «Горе от ума», злые языки страшнее пистолета: то и дело со всех сторон слышится об очередном «нововведении» того же 2009 года – о зафиксированном варианте договора́. Думаю, не удивлю вас, если снова напишу, что в действительности всё иначе: как и в случае с кофе, указание на допустимость употребления исключительно в разговорной речи можно найти ещё в словарях полувековой давности (например, в словаре-справочнике Р. И. Аванесова, С. И. Ожегова «Русское литературное произношение и ударение», 1959). Эти же фиксации сохраняются в академических источниках и по сей день: варианты до́говор и договора́ сопровождается пометой «разг.» и не наделяются нормативным полноправием. Поэтому отдавайте предпочтение заключению догово́ров – вдруг вам попадётся принципиальный клиент или партнёр, для которого общепринятые языковые нормы не пустой звук.
Надеюсь, у вас не создалось впечатления, что ничего нового в словарях не появляется. Появляется! Ещё как появляется, только об этом почему-то никто не пишет в СМИ. Так, например, если мы возьмём наиболее полный на данный момент «Русский орфографический словарь» (5-е издание), регулярная работа над которым ведётся в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН, то увидим сотни новых фиксаций. Например, формы косвенных падежей (кроме винительного) существительного брелок. Оно было заимствовано из французского языка (breloque) и всегда склонялось без выпадения последней гласной как в единственном, так и во множественном числе: брелок, брелока, брелоку, брелок, брелоком, о брелоке; брелоки, брелоков, брелокам, брелоки, брелоками, о брелоках. Ещё недавно формы брелка, брелки (мн. ч.) считались грубым нарушением нормы и не допускались ни одним словарём. Но что мы видим сейчас? Действие закона аналогии во всей красе: под влиянием похожих существительных (моток – мотки, замок – замки, курок – курки и др.) наиболее употребительной стала форма с беглой гласной – брелок – брелки. И это уже отражено в словаре.
Также по решению Орфографической комиссии РАН было унифицировано написание глагола приумножить. Его история складывалась непросто: на протяжении десятков лет гласные -и и -е в приставке постоянно враждовали между собой. Из-за этого возникала вселенская путаница: кто-то писал прЕумножить, кто-то – прИумножить. Масло в огонь подливали авторы словарей: как новых, так и старых. Если вы откроете толковые словари Ожегова (1970) или Кузнецова (2014), то увидите оба варианта с похожими значениями.
В несколько раз умножить, намного увеличить что-л. Преумножить доходы. Преумножить усилия.
Ещё более увеличить, умножить. Приумножить доходы. Приумножить богатство. Приумножить усилия.
С. А. Кузнецов, «Большой толковый словарь русского языка», 2014
И снова на помощь к этому глаголу пришли В. В. Лопатин и О. Е. Иванова, которые зафиксировали в том же новейшем «Русском орфографическом словаре» (2018) только один вариант – приумножить.
Вот как прокомментировал это решение В. В. Лопатин:
«… признано целесообразным не различать глаголов „преумножить“ и „приумножить“, сохранив одно написание – „приумножить“. Письменное различение глаголов с приставками пре- и при- в данном случае бессмысленно – семантическое разграничение их затруднительно в силу лексического значения производящего глагола умножить, уже обозначающего многократное увеличение ‹…› Теперь в орфографическом словаре оставлен один только глагол „приумножить“, значение которого – „ещё более умножить, сильно увеличить“».
Вот и всё, обошлось без громких заголовков: никто не кричал, что русский язык убивают, и на баррикады никто не выходил. И, надеюсь, не выйдет, ведь последний пример явно может спровоцировать обсуждения в духе «лингвисты упрощают язык». Хотя на самом деле… Что именно делают лингвисты – узнаете дальше.
Войти с помощью соц. сетей: