33
В конце дня, когда заседание суда заканчивалось, я обычно ускользала от всех, отходила в сторонку и переобувалась, никем не замеченная, присаживаясь где-нибудь у входа, чтобы сменить шпильки на кроссовки. А через несколько минут слышала голоса журналистов, щелчки фотоаппаратов и понимала, что Мина вышла и общается с прессой – позирует для фотографий с мужем и детьми, прежде чем сесть в машину и уехать.
В суд и обратно они ездили на такси, как самая обычная семья. Мина также прилагала все старания, чтобы выглядеть заурядно в своих простых платьях с отложными воротничками «Питер Пэн» – наверное, по совету своего стилиста. В прошлом я присутствовала на нескольких таких «консультациях»: Мина примеряла разные наряды, прежде чем выбирала образ, подходящий случаю. Для Олд-Бейли она отдала предпочтение пуританскому стилю. Но он обманул далеко не всех. Позднее у меня вызвал улыбку один комментарий в газете: Мину Эплтон, звездную селебрити, ждал у зала суда не лимузин с шофером, а «Форд Эстейт» из местной таксомоторной компании. Ее одежда тоже отличалась почти квакерской простотой – впрочем, одним из ее талантов всегда было придирчивое внимание к деталям и неустанная забота о собственном имидже.
У меня вошло в привычку каждый день ходить пешком от Олд-Бейли до станции «Юстон», а уж потом ехать домой: ходьба помогала мне привести в порядок мысли и выкинуть из головы часть мусора, которого я наслушалась в суде. Дело против Мины я воспринимала как заговор конкурирующих сетей супермаркетов с целью подрыва ее репутации. Эти слова я так часто слышала от пиарщиков «Эплтона», что поверила в них. Оказывается, все время, пока я крутилась вокруг них на совещаниях и, чтобы стать невидимой, разливала напитки и подавала еду, я впитывала их слова жадно, как сухая губка.
Стелла установила для меня строгий режим на все время, пока продолжался суд: поощряла определенные продукты, ограничивала потребление алкоголя, строжайшим образом запретила газеты, а также новости по телевизору или радио. Кино – да, комедии – безусловно, но передачи о текущих событиях или новости? Verboten.
– Только когда все закончится, Кристина. Поберегите себя. Как это делает Мина. Она будет рада узнать, что вы следуете тому же совету.
Мне казалось, что утешение, которое я нахожу в ежедневном, рутинном посещении суда, выглядит извращенно, и я, наверное, была права. Моя потребность в упорядоченности жизни достигла маниакальных масштабов, пожалуй, кое-кто назвал бы ее обсессивно-компульсивной. По пути от станции к дому после очередного дня в суде я останавливалась, чтобы высморкаться рядом с платаном у края газона, в четырехстах метрах от станции. Прочистив нос, я разглядывала салфетку с темным от загрязненного лондонского воздуха пятном. Потом шла дальше, держа салфетку в руке, пока наконец не выбрасывала ее в третью по счету урну между платаном и домом. Этот порядок действий я не нарушала из боязни, что случится что-нибудь ужасное, как будто и без того не жила в кошмарном сне.
Дома я снимала одежду, в которой ходила в суд, убирала ее до следующего дня и набрасывала халат. Готовила на ужин продукты из списка, одобренного Стеллой, съедала приготовленное перед телевизором, постоянно перескакивая с канала на канал, чтобы не нарваться на новости, и наконец останавливала выбор на чем-нибудь спокойном и нейтральном.
Стелла служила мне прекрасной опорой, и по мере продвижения судебного процесса ее визиты ко мне участились. Она сама привозила мне прописанные лекарства и перед уходом оставляла их на тумбочке у моей кровати.
– Спите спокойно, – говорила она.
– Как убитая, – ответила я Сандре Тисдейл на вопрос, как я спала, тем утром, когда мне предстояло впервые выйти на свидетельскую трибуну. Мы договорились встретиться пораньше и провести краткое совещание в буфете Олд-Бейли, а заодно и позавтракать булочками с кофе.
– Извините за опоздание. – Мой барристер Генри Андерсон уселся, поддернув мантию, и положил свой парик на край стола.
Я отодвинула тарелку, чтобы к нему не пристали крошки лежащей на ней датской сдобы.
– Ну, Кристина, как вы? – спросил он, вглядываясь в мое лицо.
– Прекрасно, – ответила я, и, кажется, он так и думал.
– Вот и хорошо. Обвинение постарается заронить в головы присяжных мысль, будто бы вы забрали коробки из архива, чтобы выгородить миссис Эплтон. И что эти коробки содержали не только ваши стенографические блокноты и рисунки вашей дочери. Не дайте мистеру Мейтленду увести вас от истины, Кристина. Он попытается заговорить вам зубы, сбить вас с толку. Вместе с тем важно, чтобы вы держались не слишком холодно и невозмутимо. Присяжным надо увидеть, кто вы на самом деле. Это ваш шанс показаться им, так что старайтесь не выглядеть чересчур отчужденно. Пусть видят, кто вы – работающая женщина и мать. Порядочный человек, которому и в голову не придет нарушить закон. – Он изобразил кратчайшее из возможных похлопывание по моей руке и надел парик. – До встречи в зале.
Порой я задаюсь вопросом, что подумал бы мистер Андерсон, если бы случайно столкнулся со мной уже после окончания процесса. Испытал бы он угрызения совести или нет? Может, сказал бы себе, что действовал бы иначе, если бы знал, в каком я душевном состоянии? Или вообще не взялся бы за мое дело. Но под действием назначенных мне лекарств я была непроницаема. А может, он все понял, и это его устраивало. Кто-то успешно управлял мною – вот что имело значение. Мне подобрали и отрегулировали дозу лекарств с тем расчетом, чтобы я могла идеально функционировать на свидетельской трибуне. Спокойно, бдительно, но никак не отрешенно.
Пока мы шли в зал суда, Сандра Тисдейл, как обычно, болтала о пустяках – о погоде, отпусках, – но я слышала только, как цокают по мраморному полу ее шпильки. Цок-цок, цок-цок. Когда я пробиралась на свое место, Мина шепотом поздоровалась со мной, а Дэйв, проходя мимо, коснулся ладонью моей спины. Мелочь, но она многое значила.
Вошел судья Бересфорд, все мы поднялись, и я встала, как в церкви, сложив спереди опущенные руки. Бросив взгляд на места для публики, я увидела, что мне ободряюще улыбаются родные Мины, а не мои. Все, как я хотела. Мы с Майком оба решили, что Анжелике не стоит появляться в суде. Сам он предлагал приехать, но сразу отнесся с пониманием, когда услышал от меня, что лучше не стоит.
Лишь когда мы снова сели, до меня дошло, какая колоссальная задача мне предстоит. Пройти через зал суда, занять место на трибуне и произнести реплики, которые я так часто репетировала. У меня задрожали руки. Выступил пот. Стало страшно. Несмотря на всю видимость, спокойствия во мне не было. Мне помогла Мина – создала отвлекающий момент, сбив лежащую перед ней кипу бумаг на пол. Я наклонилась, чтобы помочь собрать их, и она воспользовалась случаем, чтобы взять меня за руку. Контакт длился всего несколько секунд, но за это время я успела понять: хоть мне и придется пройти через зал суда одной, как и отвечать на трибуне, мысленно Мина все время со мной.
Присяжным представилась первая возможность как следует разглядеть меня – женщину ростом пять футов семь дюймов, не особенно рослую, но великаншу по сравнению с ее работодательницей. С каштановыми волосами, подстриженными до подбородка. С хорошей кожей, но легким покраснением на щеках из-за розацеа, обострившейся несколько недель назад, – впрочем, я сумела накраситься так, что удачно замаскировала его. Карие глаза. Густые темные брови. Не красавица, но я всегда считала, что умею наилучшим образом подать себя. На мне были бледно-лимонная шелковая блузка, темно-синие юбка и жакет. Ни обручального кольца, ни серег, только подаренная мне Миной брошь, приколотая к лацкану.
– Миссис Бутчер, вы проработали личным помощником Мины Эплтон почти восемнадцать лет, правильно?
– Да, я приступила к работе в компании «Эплтон» в тысяча девятьсот девяносто пятом году. В следующем апреле будет восемнадцать лет.
– Вы не могли бы объяснить нам, в чем заключались ваши обязанности личного помощника миссис Эплтон?
– Со временем состав этих обязанностей изменился. Когда я только начинала, я занималась ее корреспонденцией, но в настоящее время, когда есть электронная почта и тому подобное, это уже не так важно… – Это была моя излюбленная тема, я говорила свободно и четко, моя уверенность с каждым словом росла.
– Думаю, из ваших слов можно заключить, что, несмотря на технические изменения, даже несмотря на то, что немалую часть переписки миссис Эплтон ведет по электронной почте, большинство входящих и исходящих контактов в ее офисе все равно осуществляется через вас. Это так?
– Да, и у меня действительно есть доступ к ее электронной почте. Видите ли, писем очень много. Я помогаю ей оставаться в курсе событий.
– По-видимому, ваша работа включает и управление другими аспектами ее жизни. Личными встречами, более частной стороной происходящего. Правильно?
– Да. Личное и публичное в ее жизни частично пересекаются. Отчасти моя работа – следить, чтобы ей хватало времени для всех необходимых дел. Все, что ей не обязательно делать самой, я беру на себя, чтобы высвободить ей время.
– Например, когда ее дети были младше, вы участвовали в поиске няни для них – вы имеете в виду что-то в этом роде?
– Да, правильно.
– Значит, вы близко знакомы с ее детьми и ее мужем. Можно сказать, вы были для них членом семьи. И что вам доверяли, как родному человеку. Вы с этим согласны?
– Ну, я не уверена, что выразилась бы именно так. Безусловно, я не считаю себя членом ее семьи, хотя, конечно, привязана к ее детям и полагаю, что мне доверяют. – Не удержавшись, я взглянула в сторону зала, и мне согласно кивнули и Лотти и мальчики.
– Доверие играет решающую роль в такой работе, как ваша, не правда ли? Особенно если вы работаете с публичным лицом. Должно быть, Мина Эплтон доверяла вам даже больше, чем некоторым руководителям своей компании.
– Я в этом не уверена…
Знай свое место, Кристина, знай свое место.
– Вот как? Вы же имели непосредственное отношение и к профессиональной, и к частной жизни миссис Эплтон. Вы, как никто другой, были посвящены в подробности, неизвестные остальным. Ведь это же правда?
– Думаю, в некотором смысле да.
– Мина Эплтон полагается на вас. Она знает вас как преданного и надежного сотрудника. Даже сейчас, пока вы находитесь здесь, на свидетельской трибуне, и даете показания в суде, она вам доверяет. – Он выдержал паузу. – Так как, по-вашему, миссис Бутчер, Мина Эплтон была – то есть, прошу прощения, является хорошим работодателем?
– Да, очень.
– Честным?
– Да.
– И, похоже, щедрым. Вам платили… – Он заглянул в свои записи и приподнял бровь. – …Семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов в год, верно?
Произнесенная вслух, эта цифра звучала внушительно. Присяжные явно удивились. Но для секретаря руководителя высшего ранга это обычная зарплата.
– Да.
– Для должности секретаря немало, так? Выше среднего, вы не находите?
– Моя должность отличается от обычной секретарской: ответственности больше, рабочий день длиннее. В наше время сотрудники на таких должностях иногда называют себя помощниками-референтами, но, честно говоря, я не чувствую необходимости в таком пиетете. Мне вполне достаточно называться секретарем.
Он улыбнулся.
– Воистину так. Я ни на минуту не сомневаюсь, что в должности секретаря вы честно отрабатываете каждый пенни своей зарплаты, миссис Бутчер. Вы согласились бы с тем, что миссис Эплтон – адекватный работодатель?
– Да, конечно.
– Она никогда не предъявляет несправедливых требований? Не ждет от вас обязательности, выходящей за все разумные рамки?
– Ни в коем случае.
– Я хотел бы обратить внимание присяжных на документ номер пятнадцать в пятом томе материалов дела, страница двадцать шесть.
Помню, я еще подумала, что глупо называть папку с бумагами «томом». Это слово будто нарочно выбрали, чтобы обязанность присяжных копаться в бумажных завалах казалась не такой изнурительной.
– Перед вами отчет о звонках на мобильный телефон миссис Бутчер. Как видно из этого документа, Мина Эплтон звонила своему секретарю миссис Бутчер в среднем по двадцать раз в день в течение месяца. Некоторые из этих звонков были сделаны в рабочие часы, но многие – рано утром или вечером, предположительно когда вы, миссис Бутчер, уже находились дома. Маркером выделены звонки, которые поступили к вам от работодательницы в выходные. Зачастую их бывало не меньше девяти. По-моему, это очень много. И вы называете такое поведение адекватным, миссис Бутчер? Когда ваш работодатель беспокоит вас по девять раз за выходной?
– Издержки профессии. Мина не придерживается графика работы с девяти до пяти – это было бы невозможно. В таком случае она ни за что не уложилась бы в расписание. И у меня, как у ее секретаря, рабочий день ненормирован. Обычное дело для тех, кто занимает такую должность, как я. Зачастую дневной график оказывается настолько плотным, что лишь по вечерам и в выходные удается наверстать упущенное. Я не возражаю.
– Вы не возражаете. Ваши представления о том, что является адекватным, миссис Бутчер, многие сочли бы неадекватными. И эти маленькие «наверстывания упущенного» всякий раз оказывались настолько срочными для вашей работодательницы миссис Эплтон, что с ними никак нельзя было подождать до следующего дня?
– Как я уже сказала, в течение рабочего дня времени хватает не всегда. Мина часто находится на совещаниях в офисе или за его пределами.
– Миссис Бутчер… я говорю «миссис», потому что вы сами предпочли называть себя так, хотя, если не ошибаюсь, с мистером Бутчером вы в разводе.
– Да.
– При таком вмешательстве в вашу частную, домашнюю жизнь со стороны Мины Эплтон неудивительно, что ваш брак пострадал. Серьезную жертву вам пришлось принести, не так ли? Пожертвовать браком ради работы.
– Протестую, ваша честь. Семейное положение моей подзащитной не имеет отношения к данному процессу.
– Поддерживаю. Мистер Мейтленд, распад брака из-за загруженности на работе – явление нередкое, с чем, я уверен, вы согласитесь. Мало того, в сфере юриспруденции процент разводов – один из самых высоких, не так ли, мистер Мейтленд?
– Вполне возможно, Ваша честь.
– Продолжайте, мистер Мейтленд.
– Спасибо, Ваша честь.
Разумеется, он был прав, но мне понадобилось некоторое время, чтобы понять: я в самом деле пожертвовала своим браком и дочерью ради работы. А в тот день я буквально излучала довольство собой. Я справлялась прекрасно – с легкостью произносила ложь.
Нет, меня не просили увезти коробки из архива. Ни Мина Эплтон, ни кто-нибудь другой. Это было мое собственное решение. Заняться коробками я собиралась давно, с самого переезда в другой кабинет, но все не доходили руки. Содержимое коробок принадлежало мне. Просто этикетки перепутались. Глупая ошибка, в которой виновата только я, и никто другой. Так вышло в суматохе из-за переезда.
Должно быть, мистер Мейтленд надеялся разоблачить мою ложь при перекрестном допросе сотрудницы архива Рейчел Фаррер несколько дней спустя, но Дуглас Рокуэлл ухитрился представить ее суду как весьма неприятную зануду и педантку, и во время ее показаний глаза присяжных остекленели от скуки. Я же, в отличие от нее, производила впечатление спокойствия и рассудительности, выдавала ложь сплошным потоком, но не считала ее ложью. В правильности своей позиции я не сомневалась: в моем представлении все это дело по-прежнему оставалось беспричинной травлей женщины, у которой я проработала дольше, чем пробыла в браке.
– Огонь – эффективный способ уничтожения улик, миссис Бутчер.
– Протестую.
– Поддерживаю. Прошу вас, мистер Мейтленд.
– Спасибо, Ваша честь. Миссис Бутчер, будьте добры, объясните, почему вы решили сжечь содержимое коробок, которые вы забрали из архива «Эплтона»? Этот поступок выглядит странно, поскольку сначала вы считали эти бумаги достаточно важными, чтобы хранить их в архиве, а потом вдруг предали их огню.
– Честно говоря, почти все они не были важными, за исключением рисунков моей дочери. А в архив я сдала их для того, чтобы не загромождать мой новый кабинет. Видите ли, верхний этаж офиса выдержан в минималистском стиле, там все скрыто из виду.
– Костер, разведенный среди ночи, кажется излишне тщательным способом избавления от хлама, миссис Бутчер.
– Сжечь заодно всякий хлам из офиса я решила уже потом. А поначалу собиралась избавиться лишь от вещей бывшего мужа, оставшихся в гараже. Он сообщил, что они ему не нужны, вот я их и сожгла. Все они хранились в гараже, сложенные в мусорный мешок, и мне, понимаете, хотелось отделаться от них, чтобы уж раз и навсегда. Наверное, для меня это был способ продолжить жить дальше после развода. – Свои реплики я знала назубок. – А когда взялась за дело, подумала, что неплохо бы заодно расчистить гараж от остального хлама, то есть от коробок с работы.
– Костер. Поздно ночью. И не просто поздно, а в три часа ночи. В то время, когда, как вам, возможно, казалось, его не заметят. Все это определено выглядит так, будто бы вы уничтожали что-то тайно, если можно так выразиться. Когда никто не видит.
– Вовсе нет. Я подумала, что вызову у соседей меньше раздражения, если разведу костер ночью. И потом, в то время я плохо спала. Тот период выдался для меня нелегким.
– Правда? Но если бы одна из ваших соседок не встала в это время к новорожденному малышу и не выглянула в окно, удивляясь, кому взбрело в голову жечь костры среди ночи, никто бы об этом не узнал, верно? На это вы и рассчитывали, миссис Бутчер? Что никто не узнает, как вы уничтожили эти документы. Вы хотели сохранить этот поступок в секрете.
– Нет, это не так. Как я уже сказала, в моей жизни был трудный период, мне не спалось. В три часа ночи мне часто случалось лежать без сна.
– И вы в ту ночь уничтожили контракты – так, миссис Бутчер? Контракты с поставщиками, которых, по утверждению миссис Эплтон, якобы никогда не существовало.
– Нет, ничего подобного.
– Согласитесь, миссис Эплтон несказанно повезло, что вы решили увезти домой именно эти коробки. На этикетках которых отчетливо значилось: «Личные вещи Мины Эплтон». Коробки, содержавшие документы, которые могли стать свидетельством против миссис Эплтон в ходе этого процесса, если бы вы не уничтожили их.
– Протестую, Ваша честь. Мистер Мейтленд утверждает, что ему известно о наличии улик в коробках, хотя доказательств этому нет.
– Поддерживаю.
– Миссис Бутчер, вы припоминаете, чтобы вам когда-либо случалось говорить «нет» вашей работодательнице?
– Не совсем понимаю вас.
– Это же прямой вопрос. Вы помните, чтобы за восемнадцать лет работы вам когда-либо приходилось отказывать Мине Эплтон?
– За неполные восемнадцать. Не припомню, чтобы миссис Эплтон обращалась ко мне с неприемлемыми или неразумными просьбами, так что нет, не приходилось.
– И за все время, пока вы работали с Миной Эплтон, вы ни разу не отказывались сделать то, о чем она вас просила?
– Не припомню такого, нет.
– Стало быть, миссис Бутчер, вас можно назвать безотказной помощницей Мины Эплтон, «миссис Да». Которая готова на все, о чем бы ее ни попросили.
– Я бы не стала называть себя так. Мина никогда не требовала от меня действий, которые были бы мне не по душе.
– Миссис Бутчер, одна из ваших обязанностей – сопровождать миссис Эплтон в деловых поездках, которых, полагаю, она совершает много. Я хотел бы напомнить вам об одной конкретной поездке. В две тысячи третьем году вы вместе с Миной Эплтон побывали в Нью-Йорке. Вы помните это?
Я взглянула на своего адвоката, не понимая, к чему клонит обвинитель. Адвокат лишь едва заметно пожал плечами, обеспокоенным он не выглядел.
– Да.
– В то время вы были не единственным секретарем миссис Эплтон. С вами работали еще двое, правильно? Вы называли их помощниками номер два и номер три, эти секретари подчинялись непосредственно вам. А вы считались номером один. Это верно?
– Да.
– В той конкретной поездке миссис Эплтон должна была сопровождать в Нью-Йорк секретарь номер три, Люси Бичем. Билет для нее был заказан и оплачен.
– Да, правильно.
– Хоть она и не называлась личным помощником или помощником-референтом, новичком в своем деле она явно не была. Она располагала секретарским опытом, верно? Впрочем, эта поездка за границу с миссис Эплтон стала бы для нее первой. Однако в последнюю минуту все переиграли, так? И вместо мисс Бичем в эту поездку с миссис Эплтон отправились вы. А почему?
– Кажется, Мина беспокоилась, что такую нагрузку Люси не потянет. И она была права. Вскоре после этого нам пришлось попрощаться с Люси…
– Вот как? Ваша работодательница полагала, что мисс Бичем «потянет» такую нагрузку, когда ей покупали билет и получали визу. Но за два дня до отъезда Мина Эплтон ясно дала понять, что недовольна. И заявила о своем желании, чтобы вместо Люси ее сопровождали вы. Это так?
– М-м… да.
– И не такой уж малой ценой: билет в бизнес-класс для мисс Бичем пропал, для вас был куплен новый билет в первый класс – впрочем, его оплатила компания «Эплтон». Но и вам пришлось поплатиться за эту поездку – разве не так, миссис Бутчер? Лично вы дорого заплатили за согласие. Ваш отец был болен. Полагаю, именно поэтому сопровождать миссис Эплтон поначалу было предложено мисс Бичем. Насколько я понимаю, ранее на той же неделе вашего отца госпитализировали. И он по-прежнему находился в больнице, когда Мина Эплтон попросила вас отправиться в Нью-Йорк вместе с ней. Вашему отцу было за восемьдесят, он болел пневмонией.
– Да.
– Вы были близки со своим отцом, миссис Бутчер?
Мне удалось только кивнуть.
– Матери вы лишились еще в детстве, братьев и сестер у вас не было. Нет никаких сомнений в том, что вы с отцом были близки.
Я не поднимала взгляда.
– Простите меня, миссис Бутчер, я вижу, как вам трудно. Может быть, прервемся ненадолго? Уверен, суд отнесется с пониманием.
– Нет. Я бы хотела продолжить.
– Спасибо, я вам признателен. Мина Эплтон знала, что вашего отца экстренно увезли в больницу, когда попросила вас сопровождать ее?
– Не уверена.
– Правда? Вы не уверены? Вы проработали вместе много лет и все-таки не уверены в том, знала ли она, что ваш отец тяжело болен?
– Вообще-то, да, она знала. Ранее на той же неделе я брала отгул на день, когда его увезли в больницу.
– Ясно. Значит, она дала вам день отгула, чтобы вы съездили в больницу. Насколько мне известно, за все время, пока вы работали у миссис Эплтон, этот отгул был единственным, который вы взяли. Если не считать ежегодных отпусков. В некотором роде рекорд, миссис Бутчер.
– М-м…
– Итак, миссис Эплтон знала о тяжелой болезни вашего отца и все-таки просила вас сопровождать ее?
– Ну, я бы не сказала…
– Миссис Бутчер, будьте добры – да или нет. – Он сделал шаг в мою сторону.
– Да, просила.
– Пока вы были в этой поездке, ваш отец умер, так? Трудно представить себе, каково вам пришлось, ведь вас не было с ним рядом.
– Протестую, Ваша честь.
– Мистер Мейтленд, мне необходимо услышать вопрос, или я попрошу вас перейти к следующему.
– Да, Ваша честь. Миссис Бутчер, вы сочли просьбу Мины Эплтон сопровождать вас в этой поездке приемлемой?
– Да.
– Хоть она и знала, что ваш престарелый отец тяжело болен? Хоть и знала, что он скорее всего умрет, пока вы в отъезде? Большинство людей сочли бы просьбу Мины Эплтон не только неприемлемой, но и безусловно жестокой, и манипулятивной. Но не вы. Мина Эплтон заставила вас выбирать между вашим отцом и ею, правильно? Миссис Бутчер, невольно напрашивается вопрос, не разучились ли вы за долгие годы службы у Мины Эплтон распознавать, что честно и что приемлемо. И даже что законно.
Чепуха, хотелось возразить мне, но слово присохло к языку. В зале для публики сидела Анжелика. Хотя не должна была. Мы же договорились. Я задумалась, давно ли она уже здесь. И сколько успела услышать. Она смотрела мне прямо в глаза.
– Миссис Бутчер.
Я перевела взгляд с дочери на мистера Мейтленда.
– Вам нужен перерыв, миссис Бутчер?
Я покачала головой.
– Вы объяснили суду, что за все время работы у миссис Эплтон ни разу не сказали ей «нет», потому что она никогда не просила вас сделать ничего неприемлемого или неразумного. Вы продолжаете настаивать на этом?
– Да.
– Миссис Бутчер, но разве вы не испытали хотя бы легкий душевный дискомфорт, когда вам пришлось оставить умирающего отца в больнице одного, чтобы сопровождать миссис Эплтон в Нью-Йорк?
Анжелика в то время была еще совсем крошкой. Она любила своего дедушку. Подробности обстоятельств его смерти она слышала впервые.
– Поездка была короткой. Я не сомневалась, что у него все наладится.
– Откуда такая уверенность?
– Просто я надеялась…
– Вы надеялись. Но ваш отец умер, ведь так? Пока вы были в отъезде. И вы все-таки продолжаете считать требования вашей работодательницы адекватными?
– Да. Ей было необходимо мое присутствие. Только я могла управиться с ее расписанием.
Вид у мистера Мейтленда стал ошарашенным. Присяжные не скрывали своего отвращения. Я знала, что и Анжелике сейчас тошно.
– Это вопрос суждений, разве нет? Смотря к чему вы привыкли. Поведение, которое одному человеку кажется адекватным, другой сочтет жестокой манипуляцией. Думаю, у нас не осталось никаких сомнений насчет прочности уз между вами и Миной Эплтон. И насчет степени влияния, которое она на вас оказывает. Ради нее вы готовы на все – правильно, миссис Бутчер? Неудивительно, что вы даже не задумались, когда вас попросили прикрыть ее ложь.
– Протестую.
– Поддерживаю.
Передо мной появился стакан с водой, но я не посмела протянуть к нему руку.
– Сопровождать ее – моя работа. Я была нужна ей. Люси Бичем просто не справилась бы.
Я взглянула на Анжелику и увидела, как она качает головой.
– Ваша работа, говорите? И вы не усматриваете в случившемся ничего выходящего за рамки вашей работы, миссис Бутчер?
Я опустила голову, и слезы, которые я до сих пор сдерживала, наконец пролились. Судья объявил обеденный перерыв на пятнадцать минут раньше, я сумела дойти до скамьи подсудимых, и тут ноги у меня подкосились.
Меня подхватила Мина, это она обняла меня, и мне показалось, что Анжелика смотрела мне вслед, пока я, поддерживаемая Миной, выходила из зала суда.
Вызвали штатную медсестру Олд-Бейли, я посидела с ней некоторое время, затем она отправила меня домой. Выйдя из здания, я поискала взглядом Анжелику, надеясь, что она ждет. Мне хотелось объясниться с ней.
Но у здания суда ее не было, и, когда я позвонила ей, она не ответила. В суде она увидела, кто я такая.
