22

После того званого обеда прошла неделя. Мина с семьей отправилась на Карибы, где сняла дом у богатого друга. Когда они улетали, в аэропорту их ждали несколько журналистов, и на фотографиях, которые появились в газетах, члены дружной и сплоченной семьи улыбались в объектив, стоя плечом к плечу. Загнать детей в эту поездку оказалось непросто. Они уже достигли совершеннолетия, но по-прежнему слишком зависели от кошелька матери, о чем им пришлось напоминать, как только начались попытки отвертеться от поездки под каким-нибудь надуманным предлогом. Но, как всегда после подобного нажима, напоказ дети Мины вели себя идеально.

По настоянию Мины я тоже взяла небольшой отпуск и собиралась куда-нибудь съездить, но, как назло, в воскресенье вечером свалилась с тяжелой вирусной инфекцией и большую часть недели провалялась в постели. К пятнице я заставила себя встать, одеться, и от одного этого мое состояние улучшилось. А позже днем мне полегчало настолько, что я отважилась добраться поездом до Лондона и наведаться в офис. Всю неделю там управлялась Сара, и хотя мы несколько раз созванивались, ради собственного спокойствия я пожелала убедиться, что к возвращению Мины все готово.

В офис я прибыла около четырех, Сара к тому времени уже убежала: ведь была пятница. А я только радовалась тому, что весь кабинет в моем распоряжении. Я проверила свои сообщения – ничего важного, – заглянула в кабинет Мины и уселась за стол, откуда было удобно осмотреть всю комнату и проверить, все ли здесь в порядке. Она всегда настолько придирчива! Книги и журналы на кофейном столике были сложены аккуратной стопкой, подушки на диване взбиты, жалюзи на окнах приспущены до половины.

Дэйв явился немного погодя, удивив меня. Заметил он меня не сразу, а когда все-таки заметил, то чуть не подпрыгнул от неожиданности.

– А я думал, вы в отпуске.

– Если бы! – отозвалась я. – Подхватила вирус, пришлось сдавать билеты в Вену.

Не было никаких билетов в Вену, не было никогда, но она казалась мне местом, куда, по разумению Дэйва, должны ездить в отпуск такие люди, как я. Опера, немного культурного отдыха. Мы смотрели друг на друга: я из-за стола, он – стоя как вкопанный посреди кабинета.

– Я тоже не ожидала увидеть вас здесь, – сказала я.

– Мина дала мне кое-какие поручения, пока она в отъезде. – Но он по-прежнему стоял на месте.

Я давно работала вместе с Дэйвом и сразу заметила, что он что-то скрывает. Похоже, он собирался с духом и, когда наконец собрался, подошел к столу Мины, выдвинул ящик и достал связку ключей. Я узнала висящий на ней кожаный брелок от старого «Ягуара», принадлежавшего лорду Эплтону. Дэйв никак не объяснил свои действия, и я молчала – эту хитрость я переняла у Мины. Если потянуть паузу подольше, собеседник не выдержит и постарается ее заполнить.

– Она хочет, чтобы я съездил в Финчем, проверил, как там дела. Так что я лучше поеду: пятничные пробки и все такое.

Финчем – это старый дом лорда Эплтона в Котсуолдсе, где выросла Мина. Я взглянула на часы.

– Ну, до пробок вы уже не проскочите, так что мы могли бы выпить по чашечке перед вашим отъездом. Сейчас поставлю чайник. Может, пойдете пока устроитесь поуютнее в моем кабинете?

Когда требовалось, я умела проявлять настойчивость и видела: Дэйва что-то гложет. За чаем с печеньем мне удалось его разговорить.

– Мина хочет отдать мне машину лорда Эплтона. «Ягуар». Я всегда им восхищался, но… не знаю…

Распространяться ему явно не хотелось, но по тому, как он вертел в руках кожаный брелок на ключах, я видела, насколько сильно ему хочется эту машину.

– Вы же знаете, какая она щедрая. Просто согласитесь и поблагодарите, Дэйв. Я съезжу в Финчем вместе с вами, если вам от этого станет легче.

В доме, где прошло детство Мины, я не бывала никогда и очень хотела его увидеть, прежде чем его продадут. Вдобавок при мысли о возвращении в мой собственный пустой дом меня охватило уныние. Спонтанная поездка в Котсуолдс казалась более чем заманчивой.

– Нет, Кристина. Я не стал бы просить вас о таком одолжении. Ехать долго.

– Вот именно. Не хватало еще, чтобы вы уснули за рулем. Я поеду с вами, составлю вам компанию. И потом, если мы приедем туда вдвоем, обратно вы сможете повести «Ягуар», а я – вашу «Ауди». Ну, как вам?

– Да я даже не знаю.

– Честное слово, Дэйв, я буду только рада: глоток свежего деревенского воздуха – как раз то, что мне нужно, ведь я целую неделю провалялась в постели. – И я принялась спешно собирать нам в дорогу термос с кофе, пока Дэйв не передумал.

К тому времени как мы выехали, был уже седьмой час, возникли пробки, но Дэйву с его опытом не составило труда объехать их по боковым улицам, и вскоре мы уже мчались по шоссе М4. Мы оба молчали, но радио было включено, и мы слушали, как много раз прежде, пятничную вечернюю передачу для тех, кто за рулем. Посмотрев на нас из проезжающей мимо машины, любой мог бы принять нас за пару, направляющуюся за город на выходные.

Теперь-то я понимаю, почему эта поездка возбудила подозрения. Мы двое, шофер и секретарь, провели в дороге два часа, чтобы побывать в пустом загородном доме покойного отца нашей работодательницы. Мы поступили глупо. Мы понятия не имели, насколько пристальное внимание привлекла наша поездка, какой интерес к ней проявили незнакомые нам люди, на какие вопросы нам теперь предстоит отвечать, и ускользнули из Лондона, не ведая, что за нами следят.

Перед выездом на магистраль мы заскочили на заправку. Я осталась в машине, пока Дэйв заправлял ее. Позднее другие люди обсуждали подробности этой остановки, а я ее едва помнила – разве что обрывочно. Шум насоса, перекачивающего бензин. Руки Дэйва в силиконовых перчатках – он всегда надевал их, когда заправлял машину. Его куртка, брошенная на заднее сиденье. В окно магазина при заправке было видно, как Дэйв выбирает какие-то мелочи, но я не вникала: сначала писала эсэмэску Анжелике, потом читала ее ответ, – мы разговорились, чего нам никогда не удавалось при личной встрече. Потом я наливала кофе: один стакан мне, другой Дэйву – его я поставила в автомобильный «подстаканник», а потому вообще не замечала, чем он занят. Как я теперь понимаю, «Ягуар» ему достался не просто так. Он был вознаграждением, а не подарком.

Когда Дэйв вернулся в машину, изо рта у него пахло мятой. Обхватив рукой спинку моего сиденья и обернувшись всем корпусом назад, он ловко провел машину задним ходом и вырулил к выезду одной рукой.

По мере того как мы удалялись от города, воздух в машине менялся, к нему примешивался запах сырой, мшистой земли, и я ощутила трепет предвкушения: мы вступали на незнакомую территорию.

– Интересно, какой он, – размышляла я вслух.

– Большой. Жутковатый. Сейчас темно, а если подъезжаешь к нему при дневном свете, дом на вершине холма виден издалека.

– Вы уже бывали здесь? – Я постаралась не выдать обиды. Каждую неделю я составляла для Дэйва расписание, но поездок в Финчем в нем никогда не значилось.

– Да, раза два или три. Возил сюда Мину после смерти ее отца, помогал ей вывезти кое-какие вещи.

Я подумала, не вещи ли Дженни Хэддоу они вывозили. А надо было встревожиться. Надо было задуматься о том, чего еще я не знаю.

Мы свернули с шоссе и затормозили у чугунных ворот, запертых на висячий замок. В лучах фар я увидела, как Дэйв вынул из кармана связку ключей, положил на ладонь и перебирал пальцем, пока не нашел нужный. Он распахнул створки, сначала одну, потом другую, и мы въехали в ворота. Дом я увидела лишь мельком, Дэйв остановил машину у торцовой стены и заглушил двигатель.

– Машину он держал вот здесь, – сказал Дэйв. – В конюшне, перестроенной в гараж.

Я направилась за ним, он открыл ворота гаража и щелкнул выключателем. Лорд Эплтон ездил на старом «Ягуаре-XJ6». Я увидела, как Дэйв провел рукой по боку машины, погладил ее осторожно, словно опасался, что она шарахнется в испуге. Все мои сомнения насчет того, примет ли он дар Мины, развеялись еще в пути. Дэйв сел за руль, и я заметила, как он затаил дыхание, прежде чем повернуть в замке ключ зажигания. Как ему, наверное, хотелось, чтобы двигатель ожил, и он смог бы сразу же увести машину отсюда. Но двигатель был мертв. Не издавал ни звука.

– Как обидно, – сказала я. – Похоже, придется нам здесь задержаться. Утром вы сможете договориться насчет эвакуатора.

Я решила сделать все возможное, чтобы поездка не оказалась напрасной – так мне хотелось увидеть Финчем при свете дня.

До сих пор удивляюсь, вспоминая, как свободно мы вошли в величественный старый дом. В «Минерве» Мина всегда уговаривала меня чувствовать себя как дома, и я не видела причин полагать, что в доме своего детства она повела бы себя иначе. Мы очутились в просторном холле. Дэйв вел меня за собой, как ребенка, который боится темноты.

– Теперь мне ясно, почему вам не хотелось приезжать сюда одному, – сказала я.

Мебель в холле была укрыта белыми чехлами. На месте снятых картин на стенах остались призрачные очертания. Столько дверей, столько комнат – и все темные и запертые. Несмотря на все усилия, я так и не смогла представить, как Мина в детстве бегала по этому дому.

Я последовала за Дэйвом по коридору. Сначала гулким стуком на наши шаги отзывалась плитка на полу, потом звуки стихли: мы свернули в коридор, застеленный ковролином, вытертым и покрытым пятнами за десятки лет, в течение которых по нему ходили из кухни в жилые комнаты и обратно, носили еду и напитки. Сейчас мне отчетливо вспоминается, как мы с Дэйвом шли по стопам местной прислуги.

Этот дом разительно отличался от «Минервы». Кухня в Финчеме выглядела сугубо утилитарной – истертый линолеум на полу, гудящие и мерцающие лампы дневного света на потолке – и предназначенной для прислуги. Те, кто служил в Финчеме, знали свое место. Я присела за дочиста выскобленный сосновый стол, скорее хирургический, чем кухонный, залитый ярким и резким светом ламп, и увидела, что Дэйв заглядывает в холодильник. Разумеется, тот был пуст.

– А что вы купили на заправке? – спросила я в надежде, что он, может быть, прихватил какой-нибудь еды на завтрак. Досадно, что я сама до этого не додумалась.

– Шоколад, – ответил он. – И «Поло».

Дэйв питал пристрастие к мятным леденцам «Поло», сосал их один за другим всякий раз, когда нервничал. Когда он сидел на скамье подсудимых, я заметила, что пол под его ногами был усеян клочками серебристых оберток.

Пока он проверял, надежно ли заперто окно, я, заглядывая поочередно во все кухонные шкафы, отыскала в глубине одного из них бутылку бренди.

– По стаканчику на сон грядущий? – предложила я, найдя два бокала и протирая их рукавом пальто. Было ясно, что этим вечером Дэйву не придется садиться за руль, поэтому я плеснула нам обоим щедрую порцию. – Будем здоровы! – произнесла я, и спиртное обожгло мне горло. – Кажется, он для кулинарии, – пошутила я, состроив гримасу. – «Великолепная парочка в Финчеме!»

Самой себе я казалась персонажем приключенческих книг Энид Блайтон. Дэйв, похоже, не понял, о чем я. Видимо, в детстве он мало читал.

– Обойду-ка я лучше дом, – решил он, я направилась следом за ним в коридор, погасила свет в кухне, и темнота стала красться за нами.

– Даже не верится, что раньше здесь просто жила семья, правда? – спросила я, подняв голову и разглядывая огромную лестницу.

Он пожал плечами.

– Нам с вами – может быть, но ведь они-то не такие, как мы, верно?

Я удивилась, услышав от него про отличие «их» от «нас» – слишком уж старомодно это прозвучало. Но теперь я понимаю, что он был прав. Просто границы размылись. Я поднималась следом за Дэйвом по лестнице, собирая пальцами пыль с перил.

– Это хозяйская спальня, – сказал он, открывая дверь.

Вполне вероятно, здесь и была зачата Мина. Мне захотелось узнать, как выглядит мебель, и я стащила с нее чехлы. Кровать с балдахином на четырех столбиках, туалетный столик, шкаф для одежды, комод – все массивное, тяжелое, из резного дуба. На окнах висели душные, плотные парчовые шторы. Холодная комната. Мне представилось, как лорд и леди Эплтон спят на этой кровати, а маленькая Мина – у себя в комнате, дальше по коридору. Я отправилась на поиски детской.

Спальня Мины оказалась в самом конце справа, так далеко от комнаты родителей, как только было возможно, и мне подумалось, что Мине наверняка было одиноко лежать здесь ночами. Даже если бы она расплакалась, ее бы не услышали.

Я знала, каково это – лежать в постели и надеяться, что кто-нибудь придет тебя утешить. Проходит время, и ты сначала привыкаешь утешаться сама, а потом и вовсе отучаешься плакать.

Остановившись у окна, я выглянула наружу, но в темноте сельской местности не разглядела ничего. Как отличался этот вид от другого, из окна спальни моего детства! Под моим окном никогда не бывало совсем темно – там светили уличные фонари, я, стоя у окна, могла заглянуть в окна домов напротив – увидеть, как чужие семьи ужинают все вместе, смотрят телевизор, и даже когда шторы в окнах задергивали, на тонкой ткани без подкладки отчетливо вырисовывались движущиеся тени.

Я слышала, как Дэйв ходит по коридору, открывает и закрывает двери, заглядывает в каждую комнату. Дойдя до двери детской Мины, он остановился. Я уже успела снять чехол от пыли с широкой кровати и убедилась, что она полностью заправлена. Услышала, как Дэйв повернул ручку двери, вошел и остановился, глядя на меня. Я закрыла глаза в ожидании, когда он закроет дверь. И подойдет ко мне.

– Завтра мне бы хотелось уехать пораньше, – заговорил он. – Я обещал в обед отвезти мальчишек на футбол. Вам удобно будет здесь, наверху? Я пойду спать вниз.

– Меня все устраивает. Спокойной ночи, Дэйв, – не оборачиваясь, откликнулась я.

Когда он ушел, я осмотрела комнату. Почти ничто в ней не указывало на то, что когда-то здесь была детская: все игрушки, разумеется, давным-давно убрали. Остались лишь выстроившиеся на стеклянной крышке туалетного столика миниатюрные фарфоровые зверюшки. Кажется, их называли «уимзи». Сейчас их коллекционируют, хотя ума не приложу почему. По-моему, эти уродцы выглядят дешево.

Я взяла с туалетного столика щетку для волос – миниатюрную копию той, которую видела на туалетном столике леди Эплтон, – и провела ею по волосам, прислушиваясь к звукам в доме. В трубах шумела вода – это Дэйв заходил в туалет, – скрипели половицы, дребезжали оконные стекла. Под стеклом на туалетном столике лежала фотография. На ней я впервые увидела леди Эплтон, и этот образ запомнился мне надолго. С виду она полностью соответствовала определению, которое дала ей Мина: у моей матери холодное сердце.

На этом снимке она выглядела не как мать, а как модель со страницы модного журнала: сидит на садовом стуле, волосы зачесаны высоко на макушке, темные очки, помада, в одной руке – сигарета, в другой – бокал с коктейлем. Мина, лет четырех от роду, у ее ног на ковре – точно в такой же позе, как мать: держит чашку, оттопыривая мизинчик, в одной руке и карандаш в другой, как будто курит сигарету.

Я вернула фото на место, взяла одну из фарфоровых фигурок, белку, и повертела в руках. И увидела, что снизу на этикетке детским почерком подписано «Браунлоу». Как мило, подумала я. Мина дала имена всем фигуркам, приклеив к ним снизу крошечные этикетки. Белка, кролик, барсук, олененок, еж и ласка. Браунлоу, Персивал, Симпсон, Лансинг, Хогарт и Мактолли. Той ночью, лежа в постели, я чувствовала, как их глазки-бусинки изучают меня в темноте.

Теперь, когда мне не спится, я, вместо того чтобы считать овец, мысленно перечисляю имена этих зверьков и представляю себе, как белка, кролик, барсук, олененок, еж и ласка шествуют по полям и пожирают их, вонзая в дерн острые мелкие зубки.