10 октября
Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов.
Владимир Набоков
Когда я закрываю последнюю страницу тронувшей меня книги, внутри трепещет, – а потом на смену волнению приходят нежность и благодарность. «Спасибо тебе, дорогой автор, что написал каждую главу, не умолчав о несбывшихся событиях». В такие моменты мне кажется, что мы беседуем один на один и рассказанная история была поведана только мне, лично, как тайна. И когда я сижу за столом, прикладывая бисерину к бисерине или сплетая разноцветные нити, я иногда вступаю в немой диалог с невидимым смотрящим – говоря на доступном мне языке о том, для чего не хватает слов, но хватает мелькающих образов, цветов и узоров.
Творцы по-разному относятся к своим произведениям. Кто-то творит «для себя», кто-то – из радости процесса, кто-то – желая создать новое и важное, кто-то – беседуя с будущим зрителем. Слушая рассуждения других, я часто задавалась вопросом: а как я сама творю – и могу творить?.. В прошлом мне был ближе диалог: с неизвестным пока адресатом, или рождающимся героем, или просто незримым, ощущаемым рядом. Но время внесло свои коррективы: я могу оставаться внимательной – и каждый раз, начиная новое изделие или открывая вордовский файл, прислушиваться, какой способ создания будет созвучным и лучшим именно сейчас.
Рулетка запускается!
Сегодня я: ___________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
11 октября
Некий бессмертный инстинкт, гнездящийся глубоко в человеческом духе, – это, попросту говоря, чувство прекрасного.
Эдгар По
Рэнт Коэн писал: «На мой взгляд, в Лондоне есть два действительно пугающих строения. Первое – здание Тэйт Модерн, переоборудованное из уже как два десятка лет закрытой электростанции Бэнксайд в 2000 году. Второе – электростанция Баттерси, известная большинству людей либо по обложке пинкового альбома “Animals”, либо по „Темному рыцарю“, либо по первой серии второго сезона бибисишного „Шерлока“. И что же я узнал на днях благодаря счастливой случайности? Оказывается, проектировал этих монстров один и тот же человек, имя ему – Джайлз Гилберт Скотт, прославившийся, actually, благодаря красной телефонной будке, спроектированной также им. И знаете, новость о родстве Баттерси и Бэнксайд меня совершенно не удивила! Посмотрев остальные его проекты, я сделал вывод, что это самый стремный архитектор, которого я знаю, и он бы спроектировал отличный крематорий для Дахау, если бы там знали о его непревзойденном таланте».
Как раз в тот день мы разговаривали об этом с другом. Он говорил, что архитектор должен вложить в свою архитектуру некую эмоцию. Посыл. Сделать так, чтобы человек, который оказывается в этом пространстве, почувствовал его эмоции. Задержал взгляд, остановился. Отвлекся от того, что творится у него в голове – и задумался. И чтобы эта идея, это ощущение не отпускали человека, который просто шел мимо, – и не вызывала привыкания и смирения у того, кто живет рядом. В идеале – чтобы человек почувствовал то, через что прошел создатель. Это не просто сложно. Это почти невозможно. С подобной задачей не справляются 97 % архитекторов – даже признанных гениев.
А Скотт смог это сделать. И определение «самый стремный архитектор, которого я знаю» – в таком свете отнюдь не порицание, а высочайшее признание его заслуг.
Стиль, в котором он работал, – ар-деко, классика, извратить которую крайне сложно. Но он это сделал, и сделал просто великолепно. Только у Скотта получилось привнести в классический стиль какой-то инстинктивный, инфернальный ужас, который появляется, когда читаешь совершенный английский детектив в стиле «Десяти негритят» Агаты Кристи или смотришь до болезненности изощренный триллер фон Триера. Что-то такое внутри, к чему даже ты не имеешь доступа, – слишком глубоко и жутко.
Это похоже на какого-то злого гения – ведь против его зданий не возражает чувство прекрасного. Оно просто молчит и смотрит, как на любую качественно сделанную архитектуру. Вопят и возражают именно инстинкты – разум только озвучивает их вопли, но при этом лично не имеет ничего против.
Работы Гилберта Скотта, помимо инстинктивного неприятия, вызывают у меня ощущения, как от героев фильма «Там, где живут чудовища». В какой-то момент недоумение от самого факта их существования перерастает в желание понять их, успокоить, сказать что-то в духе: ну да, ты, вообще-то, некрасивый и странный и чудовище, ну и ладно, это же не так важно, – а потом подойти и погладить стену, словно кота, потому что настолько одиноко и чужеродно все это выглядит, что молча смотреть уже нет сил.
Мне кажется, самое сложное – передать зрителю свои эмоции так, чтобы они овладели им не на пару минут, а захватили целиком, окунув в твое видение с головой, заставив захлебнуться в твоих чувствах. Наверное, это в чем-то неправильно – спекулировать на сокровенных инстинктах, ведь человек может справиться со многими впечатлениями, но мало кто из нас может пойти наперекор бессознательному страху или эйфории. К счастью, таких гениев, умеющих проникать «в подкорку», можно пересчитать по пальцам.
Скотт смог передать эмоции. Жуткие, леденящие, поражающие. Но уникальные. Этот гигантизм, ощущение сбитого масштаба, присутствие неподвижной, но живой потусторонней сущности, – вызывают иррациональный страх, который в какой-то момент начинает граничить с любовью к этой нелепой, но великолепной архитектуре.
И это потрясающе.
Рулетка запускается!
Сегодня я: ___________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
________________________________________________________________________________________________________________________________________
