ГЛАВА 17

Лена заявляется лишь под утро. Она нисколько не помята и даже почти не пьяна. На мой вопрос: «Как дела?» она машет рукой:

— Все нормально. Правда, без особых успехов, — и, улыбнувшись, добавляет: — Ни с той, ни с другой стороны. Подробности потом, когда отдохну. Впрочем, подробности малоинтересные. Обычный кутеж. Но продолжение последует.

Я весь день работаю с Демидовым. Подробно рассказываю о Нуль-Фазе и его работе. Демидов узнает от меня и о ЧВП, и о Старом Волке с Корой. Он узнает, как я попал в ловушку и долго скитался из Фазы в Фазу. Как Лена отправилась на безнадежные поиски и все-таки нашла меня., Правда, ей в этом помогла Кора. Я рассказываю, как в нашу с Леной Фазу-тюрьму случайно попала Наташа, и чем все это кончилось.

Я подробно останавливаюсь на том, как нам удалось бежать из своего заключения. Так же подробно я разъясняю, какой работой мы сейчас заняты, какую цель преследуем, кочуя из Фазы в Фазу. Когда я делюсь с Демидовым добытой нами информацией, он надолго задумывается, потом решительно хлопает меня по плечу.

— Решено, Андрей Николаевич. Я иду с вами. Все равно, как я понял, прежняя жизнь потеряна для меня безвозвратно. Вот только Веру с Мишкой жалко до слез. Она сейчас места себе не находит. Пошел муж в магазин и не вернулся. Всех на уши уже поставила. Пропал мужик без вести. Как она это перенесет?

— Попереживает, без этого нельзя. Поплачет, погорюет. А потом уедет к родителям.

— Все-то вы знаете, — невесело усмехается Демидов. — Ишь, как уверенно говорит, словно наперед знает. Откуда это знать?

— Знаю наверняка. Я ведь тебе не все вчера сказал. У вас в Афганистане война идет?

— Второй год. А что?

— А то, что я, когда ходил вчера в твой подъезд, действительно зашел в твою квартиру. Там уже живут другие люди. Про тебя они сказали, что ты пятнадцать лет назад погиб в Афганистане. А Вера Павловна уехала к родителям. По моим прикидкам это должно было произойти через полгода, через год после твоего похода в магазин. Веру не осуждай. Она, конечно, помнит тебя, переживает и горюет. Но мертвым — мертвое, а живым — живое. У нее Мишка на руках. Его надо растить, воспитывать. А тебе, можно сказать, действительно повезло. Не попади ты в этот переход, погиб бы в Афгане. И погиб бы безвозвратно. А так живешь, дышишь, коньяк пьешь и закусываешь. Дело нашел себе, не хуже прежнего. Ты думаешь, нам с Леной легко далась такая перемена в жизни? Как не так! Все мы что-то утратили и утратили, как правило, что-то очень важное и дорогое. Но в итоге и приобрели немало. А самое главное, занимаемся серьезным и очень важным делом. Я помню, когда я только в Нуль-Фазу попал, Магистр мне сказал: «Для тебя, Андрэ, теперь все Миры свои. Если у соседа горит дом, ты же не пройдешь равнодушно мимо, когда имеешь возможность помочь».

— Не надо убеждать меня, Андрей Николаевич. Я уже принял решение. Ставьте задачу.

— А вот с этим мы погодим. Лена отдохнет, побеседует с тобой, и мы примем по тебе решение.

— А почему только после того, как она со мной побеседует?

Видимо, Лена в своем «прикиде» произвела на него сомнительное впечатление, и он никак не может представить себе, что она способна на что-либо иное, кроме как «блистать оперением».

— Она у нас психолог и методист. А на ее перышки не обращай внимания. Знаешь ведь — не все то золото, что блестит, и не всегда мишура прикрывает пустышку. Впрочем, завтра сам убедишься. Придется с тобой заниматься, многому учить. Наша работа очень не простая, знать и уметь надо очень и очень многое. Даже такие вещи, о которых ты сейчас и представления не имеешь. Это, конечно, хорошо, что ты профессиональный военный. Многое тебе постигать будет легче. Но во многих вопросах, в том числе и чисто военных, и Анатолий, и даже Наташа могут дать тебе сто очков форы. Не удивляйся. Мы готовили их хоть и по упрощенной программе, но зато в стационарных условиях, и тронулись в путь только тогда, когда они сдали нам все зачеты и экзамены. Тебе все придется постигать на ходу, в процессе работы. А сейчас я продемонстрирую тебе кое-какие наши возможности. Конечно, по сравнению с нашей основной базой в Нуль-Фазе, они сильно урезаны. Самоделка. Но тем не менее мы можем анализировать ситуации и строить прогнозы. А это — немало.

Едва я успеваю запустить нашу систему, как звучит дверной сигнал. Пришли Сергей с Дмитрием. Официально они явились сделать профилактический осмотр поставленного нам оборудования. Они, мол, держат на него гарантию и отвечают за его работоспособность. На самом же деле их сильно заинтересовала работа нашей системы. Настолько сильно, что они даже не могут скрыть своего восторга, когда видят, что она сейчас как раз в рабочем режиме. Видимо, они хотели бы в ней разобраться и сделать для себя то же самое. Пусть попробуют. Мы секретов не держим. Здесь главное не в технике, а в программном обеспечении. А оно не из XXI века, и даже не из XXII. Впрочем, я заметил, что Сергей — программист не из слабых. Пусть дерзает, лишь бы не дерзил.

Где-то около двух часов мы работаем. Потом просыпается Лена и после завтрака выпроваживает компьютерщиков. Сергей пытается пленить ее своей чарующей улыбкой, но Лена, как и в прошлый раз, выигрывает поединок, и последняя улыбка остается за ней. Правда, она соглашается, чтобы они регулярно к нам приходили, предварительно позвонив по телефону.

Нас всех сильно интересует, что сумела Лена узнать от Герасимова. Но она нас разочаровывает. Весь вечер и большую часть ночи они провели в шикарном ресторане. Все это время ушло на взаимное прощупывание. Герасимов оказался далеко не прост. Но этого и следовало ожидать. Он сам исподволь пытался вытянуть из Лены побольше сведений о ней самой. Правда, интимных поползновений он не предпринимал. Видимо, понял, что Лена — не обычная «ночная бабочка», и к ней надо подходить постепенно. Но и сам был не особенно словоохотлив в тех моментах, которые интересовали Лену. Она не стала заострять его внимание, чтобы не вызвать излишних подозрений.

— Все впереди. Главное, начало положено. А в том, что он знает много интересного, я уже убедилась. Слишком искусно он уходит в сторону. Значит, есть от чего уходить, и мы на верном пути. Завтра мы с ним идем в элитный ночной клуб при казино. Главное, не спешить, и я выжму из него то, что нам нужно.

— Смотри, как бы он из тебя не выжал то, что ему нужно, — предупреждаю я.

— Что ты имеешь в виду?

— Отнюдь не то, что ты подумала. Ты сказала, что этот Герасимов — осторожный и проницательный мужик. Как бы он тебя не расшифровал.

— До этого дело, полагаю, не дойдет. На самом-то деле Я далеко не та, за кого себя выдаю. И ты это знаешь. Впрочем, если ему сказать правду, он все равно не поверит.

— Конечно, — подает голос Демидов, — если бы Анд-рей Николаевич вчера, еще в кафе, мне сразу сказал, что со мной произошло и кто он такой, я бы решил, что меня ПРОСТО неумно разыгрывают.

— О! — тут же меняет тему Лена. — Самое время нам с тобой, Петр, обстоятельно побеседовать. Вир, завари, пожалуйста, большой кофейник. А мы с тобой, наш новый друг, уединимся, чтобы нам никто не мешал.

Петр по-прежнему недоверчиво смотрит на Лену. Но сегодня она уже не в том ярком наряде женщины-соблазнительницы. Тем не менее в голубом халатике и белых тапочках она не производит на него впечатления деловой женщины, обладающей незаурядными способностями. Скорее наоборот. Длинные, небрежно распущенные светлые волосы; мечтательные «перламутровые» глаза; изящная шейка, аристократические, узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальчиками; «осиная» талия и до неприличия красивые длинные ножки. К тому же полы короткого халатика внизу расходятся так, что эти ножки выставлены на обозрение почти до основания. И вдобавок, «молния» халатика застегнута не до конца, и груди вот-вот выскочат наружу. Но Петр, пожав плечами, покорно встает и уходит вслед за Леной в другую комнату.

Мы не расходимся, ждем приговора. Наташа тем временем знакомит нас с результатами своих изысканий в области массовой музыкальной и песенной культуры.

— Вы знаете: всегда и во все времена это массовое музыкально-песенное искусство выдавало море всякого хлама. Однако в навозных кучах всегда попадались жемчужные зерна. Эти зерна выдерживали проверки временем потому, что их авторами были настоящие мастера, которые вкладывали в свои произведения частицу души и сердца. В общем потоке такие произведения составляли не более пяти процентов. То, что звучит сейчас, песнями назвать трудно. Да их так никто и не называет. Для них придумали новое определение «композиция». Я прослушала несколько сотен этих «композиций». Не скрою, и среди них попадаются жемчужины. Но это такая же редкость, как крупицы золота в отработанной породе. Я не говорю о некоторых авторских и исполнительских коллективах, стоящих особняком. В их творчестве преобладают военно-патриотические или народные мотивы. Они имеют свою цель и ориентированы на определенный круг почитателей. Основной же поток — это откровенная пошлятина, рассчитанная на самую невзыскательную аудиторию. Как правило, на подростков. Они воспринимают эти «композиции» не ушами, а ногами. Под них хорошо прыгается на дискотеках. Они прыгают и не замечают, что с ритмом ударных инструментов в их сознание вколачиваются назойливо, непрерывно повторяющиеся строчки припевов. Кстати, основная масса «композиций» именно из них и состоит. А строчки эти несут весьма интересную информацию. На первый взгляд, они не несут вообще никакой. А если вслушаться и вдуматься (но кто сейчас над этим задумывается?), то вырисовывается картина, прекрасно вписывающаяся в рамки той самой концепции, о которой мы недавно говорили. Как вы знаете, подавляющее большинство произведений песенно-музыкального искусства всегда воспевало любовь. Точнее, отношения между полами. Это время в этой Фазе не является исключением. Но здесь назойливо звучат призывы низвести эти отношения до уровня сморкания. Настойчиво пропагандируется даже не свободная любовь, а именно короткие, случайные встречи. Вторая тенденция — воспевание культа силы, преуспевания; «крутизны», как здесь говорят. И еще уголовной романтики. Картина ясная: делайте деньги, пробивайте себе дорогу, отвоевывайте место под солнцем, а все прочее — ерунда. Если ты будешь «крутым», всегда найдешь женщину для удовлетворения своих потребностей. Не забивайте себе голову лирической чушью. Она для слабаков. Впрочем, послушайте сами.

Наташа включает воспроизведение, и на нас обрушивается ворох того, что здесь называется «композициями». Фильтруем незатейливую музычку и вслушиваемся в назойливо повторяющиеся рефрены. Впечатляет. «Сегодня мы вдвоем останемся, а утром навсегда расстанемся…» «Целуй меня везде…» «Простые движения…» «Пять минут на любовь, и не больше!» Тут даже Вир не выдерживает:

— Я заметил, что здесь даже кошки на общение с котом тратят времени гораздо больше.

— Верно, Вир! — смеется Анатолий. — Была когда-то теория «стакана воды». То есть отправление половых потребностей должно быть таким же простым, как и утоление жажды. Похоже, в этой Фазе «стакан воды» воплощается в жизнь.

— Точно, — соглашается Наташа, — и не только в этой Фазе А я еще ничего не говорила вам о таком пласте музыкальной, с позволения сказать, культуры, где звучит откровенная матерщина. Причем иногда без толка и без смысла, лишь бы в рифму. Хотите послушать?

— Избавь, Наташенька, — морщусь я. — Этих шедевров словесности я досыта наслушался в забегаловках. Тем более я догадываюсь, что ты хочешь нам продемонстрировать. Какие-нибудь «сникерсы-йогурты»?

— Во-во! Угадал! — смеется Наташа.

Лена с Демидовым беседуют довольно долго. Наконец они появляются. На лице у Демидова какое-то недоуменное выражение. Лена сразу проходит на кухню, а Петр отзывает меня в сторонку.

— Извините, Андрей Николаевич, — начинает он.

— Стоп, Петр! — прерываю я его. — Раз уж мы в одной команде, раз мы принимаем тебя в свою семью, давай — на ты и без официальностей. Я для тебя — просто Андрей.

— Хорошо, Андрей, — соглашается Демидов. — Будем на ты. Но объясни мне, ради бога, зачем она со мной так долго беседовала на такие отвлеченные темы?

— Что значит, отвлеченные?

— Сначала мы с ней беседовали о литературе и поэзии. Потом ее вдруг заинтересовало, кого я предпочитаю: Баха, Чайковского, Бетховена или Моцарта. Дальше мы вновь переключились на литературу и поговорили о Петрарке, Данте, Шекспире, Франсуа Вийоне и Омаре Хайяме. После этого она вдруг взялась выяснять, какую я картошку предпочитаю: жареную, печеную или вареную. А если вареную, то в мундире или чищеную? А какие блюда из мяса, дичи и рыбы я знаю и какие умею сам готовить? А как я их готовлю? А в завершение…

Петр заметно смущается, и я его подбадриваю:

— Смелее! Что было в завершение?

— В завершение она начала допытываться, какое она произвела на меня вчера впечатление в этом красном платье, сетчатых колготках и красных туфельках. Потом вдруг поинтересовалась, как должна одеваться женщина, чтобы возбудить во мне желание. А под конец спросила, в каком виде я хотел бы ее видеть. Что, по моему мнению, ей больше всего идет?

— И что ты ответил?

— Я ответил, что этот голубой халатик и белые тапочки идут ей лучше всего. Не хватало, на мой взгляд, белых носочков или гольф и белой ленточки в волосах. И еще я добавил, что было бы неплохо, если бы она застегнула повыше «молнию» и не так широко распахивала полы халата.

— А она что сказала?

— Она засмеялась, похлопала меня по плечу, чмокнула в щеку и сказала: «Молодец, Петруша!» После этого мы вышли. Объясни, был ли во всем этом какой-то смысл? Или я совсем дурак? Ты улыбаешься. Я сморозил глупость?

— Нет, Петро! Мне самому трудно представить, что и как у тебя выпытывала Лена и почему она задавала тебе именно такие вопросы. Но поверь мне, я достаточно хорошо ее знаю, чтобы уверенно сказать: это был далеко не праздный разговор. Когда Ленка проводит такое собеседование, она зря ни одного вопроса не задаст. Раз вы закончили, значит, она уже сделала выводы.

— И какие она могла сделать выводы? — пожимает плечами Петр.

— А мы сейчас у нее самой спросим, — говорю я, увидев, как Лена выходит из кухни, уплетая на ходу приличных размеров бутерброд с ветчиной. — Ну, подруга, поделись своими впечатлениями.

— Прошу прощения, — извиняется Лена, — такие беседы пожирают уйму энергии. Есть хочу, ужас как! Что можно сказать? Из Петра может получиться неплохой хроноагент. В Нуль-Фазе мы бы за три-четыре месяца подготовили его на третий класс. Разумеется, без учета теоретического курса. А здесь, — Лена вздыхает, — здесь у нас нет даже тех примитивных условий, в каких мы готовили Толю с Наташей. Придется все делать на ходу. Но общее заключение такое: он нам подходит. Человек надежный, на него можно будет положиться и в критических ситуациях. Одно условие, Петр. Никогда, ни при каких обстоятельствах, не лезь поперек батьки в пекло. Без команды не только не стрелять, но и шагу не ступать. Раз уж мы берем тебя с собой, мы отвечаем за твою жизнь. Поэтому дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина!

— Это для него, полагаю, сложности не представляет, говорю я. — Как-никак, военный человек. Хотя, конечно, трудно, будучи комбатом, вновь начинать с рядового танкиста. Даже не со стрелка-наводчика, а с закидного. Но, думаю, Петр вполне все понимает, и с его стороны возражений не будет. Так?

— Не будет, — подтверждает Петр.

— Ну, и прекрасно, — говорит Лена. — А заниматься с тобой начнем прямо сегодня. Я сейчас помозгую над программой, адаптирую ее к полевым условиям и, с нами Время! Разумеется, все это будет не в ущерб нашей основной работе. И еще надо сделать поправку на то, что мы сейчас находимся во вражьем стане, и в любой момент следует ждать какой-нибудь пакости. Ты меня понял, Андрей?

Я киваю. Не знаю, что имела в виду Лена, но следует задуматься о пополнении нашего арсенала. Мы в самом деле живем как на вулкане и, просыпаясь утром, не можем сказать: где устроимся на ночлег. Жить таким образом, а тем более пускаться в дальнейший путь, имея одного члена команды безоружным, нельзя. Конечно, можно дать Петру автомат Анатолия или Наташи, как я отдал свой Виру. Но это — крайний и нежелательный вариант. Надо где-то искать оружие.

Но раз здесь рынок, и есть спрос на оружие, значит, должно быть и предложение. Были бы деньги, а они, слава Времени, у нас есть. Надо искать продавца. Нам нужны два автомата и два пистолета. Кроме того, требуется пополнить боекомплект автоматов и пулемета, гранаты. Неплохо было бы приобрести еще несколько «Мух». Тут я вспоминаю прапорщика, которого часто встречаю в небольшом ресторанчике. На какие средства этот скромный военный чин позволяет себе генеральские ужины? Надо будет с ним пообщаться.

Мы продолжаем работу и одновременно занимаемся с Петром. К работе его пока не привлекаем. На второй день я беру его в поход по забегаловкам. Мы вливаемся в группу пожилых мужчин, нещадно проклинающих нынешние порядки и пытающихся сделать неутешительные выводы: чем все это закончится и кому это нужно? Петр слушает и не верит своим ушам.

— Вот, вы — мужики молодые. Относительно, конечно. Вы еще можете пристроиться более или менее. Хотя скорее менее, чем более. Ни летчики, ни танкисты никому сейчас не нужны, даже опытные. Переучиваться вам придется. А мне и учиться не надо. Я в своем деле все знаю. Такого спеца, без ложной скромности, еще поискать надо. Но мне уже пятьдесят два. А когда тебе за сорок, сорок пять, на хорошую работу тебя не возьмут. Иди в сторожа, в дворники. Да и там ищут кого помоложе. Кто работать-то будет, если мы уже не нужны? Читаю объявление: «Требуется главный технолог на производство стеклопластиковых изделий. Опыт работы. Зарплата десять тысяч». Я и по образованию химик-технолог, и двадцать лет именно на таком производстве проработал. Деньги неплохие. Звоню, представляюсь. Кричат: «Ура! Срочно приходите!» Прихожу. Как только переступил порог, у них физиономии сразу киснут. «Вы нам не подходите». — «Почему?» — «Возраст. Мы берем не старше тридцати пяти лет». — «Да где же вы на это производство найдете опытного технолога, да еще и в таком возрасте?» — «Будем искать». — «Ну, ищите. Флаг вам в руки. Может быть, и найдется такой опытный дурак». — «Почему, дурак?» — «А если он опытный и производство знает, то он в таком возрасте к вам ни за что не пойдет. Вашей смолой да стеклянной пылью годика два подышишь и — привет. Потомством лучше не обзаводиться. Здоровое ли у тебя дите родится и выживет ли, одному богу известно. А если он в таком возрасте к вам все-таки пойдет, значит, он в этом производстве ничего не понимает. А мне о детях думать поздно, у меня внуки растут». Тут я по их физиономиям понял, что в точку попал. Не нужны им такие, кто об этом производстве всю подноготную знает. Только вот где они найдут такого, кто и производство знает, и о вредности его представления не имеет? Разве что идиота какого-нибудь?

— Тут, Тимофей, еще одна закавыка есть. Вот мне все уши прожужжали, что нас, в свое время, плохо учили. Что мы, как спецы, все, что ни на есть, слабые, малограмотные и ни к чему не способны. Потому-то мы от Запада и отстали. Интересно, как только мы умудрялись космические корабли и носители создавать и все прочее? А сейчас в институтах, почему-то их вдруг стали все университетами называть, готовят спецов по новейшим американским методикам. Они все знают и все могут. Ой, ли? Вот, пришли к нам наниматься трое с новенькими дипломами. Беседовал я с ними. Врать не буду. По той специальности, что у них в дипломах прописано они знают все. Да так знают, что мне с ними тягаться бесполезно. Только больно уж мудрено у них специальность называется. Я так даже и не повторю, не запомнил. Но в том, что чуть в сторону от этой специальности спросишь, они не плывут даже, а сразу тонут. Пузыри пускают. Да еще и выстрачиваются: «А зачем нам это нужно знать?» Я им толково объясняю. Будете вы, ребята, в цеху сменами командовать, продукцию выпускать, зарплату получать. А выйдет что-нибудь из строя, что делать будете? Вы ведь даже резьбу нарезать не умеете, в марках сталей не разбираетесь, нуль от фазы отличить не можете. Они мне в ответ: «Это — не наше дело. Для этого ремонтная бригада должна быть». А я им терпеливо объясняю, что рембригада на заводе одна, а цехов, где оборудование может выйти из строя, много. Если по каждой ерунде останавливать производство и ждать ремонтников, мы никогда на зарплату не заработаем. Учиться вам надо, говорю. А они: «Мы уже выучились. Мы инженеры, а не ремонтники». Опять объясняю, что «инженер» по-латыни означает «хитроумный изобретатель». А они что могут изобрести хитроумного с их узкой специализацией? Припомнил к этому случаю старый анекдот. Ковырялся один американец в носу и вывихнул палец. Идет, от боли повизгивает и видит вывеску: «Джон Браун. Специалист по травмам пальцев. Левый». Ну, что такое «левый», он разбирать не стал, подумал: политическая ориентация у врача такая. А когда у тебя болит, тут и к коммунисту лечиться пойдешь. Но Джон Браун ему объяснил, что он специалист по пальцам левой руки. А специалист по пальцам правой работает в трех кварталах отсюда. Вот и вы, говорю, такие же специалисты, а говорите: «Инженеры». Не инженеры вы, а недоучки. Обиделись и ушли. Я вот думаю. Где же таких спецов применить можно? В цехах нельзя, факт. В КБ? Так сколько же надо таких узких специалистов по разным органам собрать, чтобы нормального человека сделать? Вот и получается, что ни в КБ, ни на производстве такие спецы не нужны. А где их применить? В обслуге. Сейчас у богатеньких и компов, и сотовых телефонов, и всякой бытовухи, вроде агрегата для надевания и снимания презервативов, полные хаты. Все это надо обслуживать, ремонтировать. Вот и открываются всяческие специализированные предприятия. Там на таких уникальных спецов есть спрос. Они за одну лишь диагностику столько берут! А вся их диагностика в чем состоит? Глянул с умным видом, покопался и говорит: «С вас пятьдесят баксов. Но неисправность не нашего профиля. Мы „Умелые руки“, а вам надо в „Умелые ноги“».

— Это ладно, Савелий. Пусть там и работают. А на производстве-то и в КБ кто работать будет?

— А я про это не первый год думаю. Вот помрем мы, и все встанет.

— А почему же так получается?

— А значит, дорогой, это кому-то здорово нужно.

Все это опять-таки укладывалось в нашу концепцию «революционных» преобразований, происходящих в этом обществе: свертывание научно-технического прогресса и перенос центра тяжести в сферу потребления. Глянуть бы только на тех, кому это нужно!

Замечаю, что Петр к четвертому часу наших походов по забегаловкам выглядит не лучшим образом. Это вполне естественно. Он же не получил нашей подготовки и не в состоянии без особых последствий поглощать такое количество пива и водки, чтобы поддерживать в течение нескольких часов беседу с разными людьми. А если собеседник не пьет с тобой наравне, то с ним никто не будет откровенничать. Отвожу его домой, а сам направляюсь в ресторанчик, где видел заинтересовавшего меня прапорщика.

Прапорщика в ресторанчике не оказалось. Но я решаю не продолжать свои хождения по забегаловкам, а остаться здесь и спокойно обдумать все услышанное сегодня. Вопреки обыкновению, народу в ресторанчике сегодня довольно много. Но мне, как постоянному клиенту, находят отдельный столик. Заказываю ужин и коньяк и задумываюсь.

Интересная вырисовывается картинка, Время побери! Складывается такое впечатление, что эта команда действительно старается поскорее списать в расход старшее поколение, которое еще помнит былое, и которое невозможно убедить отказаться от него окончательно. Ставка делается на молодежь. И все силы брошены на ее обработку в определенном направлении. Соблазненные большими заработками, недоступными старшему поколению, и видимостью красивой жизни, молодые люди не будут оглядываться назад. В принципе им и оглядываться-то некуда. Они просто Перестанут воспринимать старшее поколение всерьез, относя их слова на счет старческого брюзжания. С этой-то целью и издаются массовыми тиражами антиисторические пасквили. С этой же целью и завалены прилавки кассетами и дисками с низкопробными американскими фильмами. И с этой же целью звучит с эстрады и тиражируется музыкально оформленная пошлятина и похабщина. И для этого же с телеэкранов тщательно изгоняется все доброе и полезное.

Мне не дают додумать до конца эти невеселые мысли. К столику подходят две молоденькие девушки, даже еще девочки (лет четырнадцать-шестнадцать, не больше). Они интересуются: «Вы не возражаете?» И, не дожидаясь ответа, присаживаются за столик. Официант приносит им фруктовые коктейли, кофе и пирожные.

С любопытством разглядываю юных соседок, столь дерзко нарушивших мое уединение. Школьницы. В лучшем случае, младший курс техникума или, как сейчас говорят, колледжа. Родители, люди состоятельные. Одеты девочки довольно богато, с потугами на изысканность. Но эта одежда пока явно не для них. Справа от меня сидит миниатюрная блондиночка с длинными прямыми волосами, как у Лены. На ней отливающая золотом полупрозрачная блузка с многочисленными воланами на рукавах, юбочка из алой кожи с тиснеными по ней цветами. На ножках бронзовые босоножки с длинными ремешками, оплетающими икры до колен. Любимая обувь Лены. Но ножки у девочки еще по подростковому худенькие, да и нет у нее такого навыка, как у Лены, заплетать и застегивать такие ремешки. На одной ноге ремешки перетянуты и врезаются в кожу, а на другой — слишком слабые, и девочка постоянно их поддергивает.

Шатеночка слева одета не менее броско. На ней тонкий, до прозрачности, розовый свитер с лиловыми цветами. Фигурку обтягивает короткий сарафанчик из атласной ткани бронзово-коричневого цвета. На ножках белые получулки до середины бедра. Лена иногда тоже носила такие. Но я никогда не видел, чтобы ей приходилось их периодически подтягивать. Эта же девочка выполняет эту процедуру ежеминутно. Чулочки упорно не хотят сидеть на ее девичьих бедрах. Завершают туалет роскошные туфельки из черной замши с широким ремешком вокруг лодыжки. С ремешка свисают золоченые подвески. Туфельки на высоченной шпильке тоже золотистого цвета. Девочка надела их явно в первый или второй раз и еще не освоилась с такими каблучками. Это было видно по ее неуверенной походке, когда она подходила к столику.

Девочкам по малолетству не налили ни пива, ни водки, ни коньяку. А им явно хочется выпить и хорошо закусить. Расплатиться за угощение они готовы, не откладывая в долгий ящик, натурой. А, скорее всего, им хочется и того, и другого: и угоститься, и расплатиться.

Поболтав немного на отвлеченные темы, девочки начинают меня обрабатывать. Я уже знаю, что шатенку зовут Жанной, а блондинку Милой. Жанна вполголоса, но так, чтобы я хорошо слышал, начинает рассказ о том, как два дня назад она провела вечер с неким Стасом из «Форварда». Стас угостил ее сначала пивом, потом вином, а в заключение и коньяком. Ужинали они шикарно. Потом Стас катал ее на своем «БМВ». Они свернули в лесополосу и там начали заниматься «любовью». При этом Жанна очень живописно и увлекательно обрисовала позиции, в каких ее имел Стас. «Ой, Мила! А как он язычком умеет! Я все на свете забыла, ногами так махала, что по сигналу заехала! Мы с ним чуть не уписались! Вот только наутро голова болела, и тошнило. С чего бы это?»

— Это потому, что вы перемешали пиво, вино и коньяк. Так, девочки, пить нельзя, — кидаю я реплику в знак того, что тоже слушаю ее рассказ, и сильно заинтересовался.

Вот ведь сыкухи! Пить не умеют, взрослую обувь и чулки носить не умеют, а сексуальные премудрости уже усвоили! Жанна награждает меня благосклонным взглядом (клюнуло!) и продолжает рассказ.

Возвращались в город они уже ночью. Стас гнал свою тачку под двести километров и, пользуясь тем, что она была без трусиков, шарил у нее между ног. «Я два раза кончила! Это был кайф!»

— А вы так сумеете? На двухстах километрах? — приглашает она меня к разговору.

— Двести километров, милые девочки, для меня не скорость, — со снисходительной улыбкой отвечаю я.

— А какая у вас тачка? — глазенки у Жанны загораются и приобретают изумрудный оттенок.

— У меня не тачка, как вы изволили выразиться, а самолет.

— Так вы — летчик, — личико Жанны разочарованно вытягивается, и глазки тускнеют, — а я думала, вы крутой бизнесмен.

— Да, я летчик, — честно отвечаю я и тут же начинаю врать. — Летчик и владелец авиационной компании.

— Вот как?! И сколько же у вас самолетов?

— Сейчас четыре. В следующем месяце покупаю пятый, — врать так уж до конца.

— А самолеты у вас большие?

— Нет. Большие самолеты слишком дорого содержать. Мои самолеты берут от четырех до десяти пассажиров.

— Ой, Мила! Как интересно! В тачках я уже много раз бывала, даже в самых шикарных. А вот в самолете ни разу не пробовала.

Глазенки у Жанны снова загораются. Продолжая игру, я подливаю масла в огонь:

— В чем же дело? Хозяин — барин. Самолеты мои, кого хочу, того в них и сажаю.

— Ой! Здорово как! Сейчас, я только позвоню маме, что меня сегодня не будет. Если что, Мила, я у тебя.

Мою реплику Жанна принимает за приглашение к авиационному сексу. Она поддергивает чулочки и направляется к телефону. Походка у нее далеко не грациозная. Чувствуется, что высокие каблучки ей еще осваивать и осваивать. Тем не менее девочка не забывает поигрывать на ходу попкой. Заметив, что я смотрю вслед Жанне, Мила спрашивает меня:

— Вам понравилась Жанна?

— Неплохая девочка.

— А я? — Мила кокетливо улыбается.

— Ты нисколько не хуже.

— И с кем из нас вы предпочли бы провести ночь?

— Если откровенно, то с обеими вместе.

— Ой!

Мила блаженно улыбается. Ее глазенки, в отличие от глаз Жанны, не загораются, а подергиваются томной поволокой. Она уже предвкушает роскошную групповуху в салоне летящего на большой высоте самолета. Мила встает, поддергивает бронзовые ремешки босоножки на левой ноге, бежит к Жанне; причем ремешки на ходу снова сползают вниз, и что-то говорит ей. Та визжит от восторга. Они начинают оживленно обсуждать предстоящее сексуальное игрище. Великое Время! В многочисленных Фазах мне приходилось делать всякое, но заниматься групповухой с двумя малолетками в салоне самолета… Андрей Николаевич, вы заходите слишком далеко даже для хроноагента. Пора прекращать игру.

Девочки тем временем, в очередной раз поддернув сползающие принадлежности своих туалетов, направляются ко мне. Мордашки буквально светятся от счастья. Еще бы! Как им повезло! Будет чем похвастаться подружкам.

— А далеко ваш аэродром?

— Когда мы едем? Прямо сейчас?

— Нет, девочки, — огорчаю я их. — Сегодня ничего не получится. У меня через пять часов важный рейс. Но как только я буду свободен, я обязательно исполню свое обещание.

— А как мы вас найдем? — с сомнением и надеждой в голосе спрашивает Мила.

— Здесь и найдете. Только не подходите ко мне без приглашения. У меня здесь часто бывают деловые встречи. Когда я буду свободен, я сам подойду к вам. Договорились?

— Договорились, — вздыхает Жанна.

Девочки выглядят разочарованными. Нашли такого дядьку, раскрутили его на такой секс и так обломились. Чтобы как-то утешить их, я заказываю им две рюмки коньяку и две порции японского салата с каракатицей. Девицы оживляются. Вечер только начинается, и не все потеряно. Поймают еще кого-нибудь. А я прощаюсь с ними и направляюсь к выходу. Но мои приключения на этот день еще не закончились. В вестибюле меня окликают:

— Эй, дядя!

Делаю вид, что ко мне это не относится, и выхожу на улицу. Но меня нагоняют трое юнцов, преграждая мне дорогу. Один стоит прямо передо мной, двое — чуть сзади. Все трое коротко острижены, слегка накачаны. На уверенных физиономиях отчетливо читается превосходство над всеми окружающими и снисходительное презрение.

— В чем дело, ребятки? Какая у вас ко мне нужда? — невинно спрашиваю я.

— Чехлиться надо.

— Я по счету вроде расплатился.

— Ты, дядя, дуру не гони. За девочек чехлись.

— Если понадобится, я с ними и расплачусь. А вы-то здесь при чем?

— Ха! С ними расплатится! Да им, кроме выпивки и траханья, ничего не надо. Платить нам будешь. Понял, козел? Или не дошло?

— Дошло. Вы вроде как сутенеры при этих девочках. Ну-ну. Только, ребятки, ничего вы сегодня не получите. Во-первых, я с этими девочками ни о чем еще не договорился. Во-вторых, сутенерам принципиально не плачу. А в-третьих, о козлах мы сейчас поговорим.

— Михан, — цедит сквозь зубы один из тех, что стоят сзади, — он не понимает. Надо объяснить.

Михан, не меняя расслабленной позы, делает резкий выпад ногой, прямо мне в лицо. Ничего, тренированный малый. Если бы я был тем, за кого они меня принимают, лежать бы мне сейчас без зубов, а может быть и с перебитой челюстью. Но удар ногой попадает в пустоту. Более того, эта нога почему-то резко задирается вверх и выворачивается наружу. Михан теряет равновесие и падает навзничь. Он не успевает коснуться земли, а носок моего ботинка чувствительно бьет его в копчик. Раздается сначала деревянный стук головы об асфальт, затем грузный шлепок тела. Будто мешок с мукой уронили. Оставшиеся двое молодцев ошеломленно смотрят и не могут понять, как это грозный Михан вдруг оказался в таком нелепом положении. Лежит и не шевелится. Я делаю по направлению к молодцам три шага. Не знаю, что они читают в моих глазах, но продолжения они решают не ждать и резво делают ноги, оставив своего приятеля на милость победителя, то есть меня. Смелые ребята! А главное, крутые.

Пожалуй, хватит с меня сегодня. Вытираю запылившиеся ботинки о рубашку Михана, перешагиваю через его безжизненное тело и направляюсь домой. Там я застаю странную картину. За столом сидят Наташа с Анатолием, выспавшийся и посвежевший Петр и Вир. Лена еще не пришла. На столе стоит бутылка водки, и лежат несколько бананов.

— Что это значит? Соленые огурцы кончились, и вы подыскиваете им замену?

— Не, Андрей, — отвечает Анатолий, — это я специально принес такой набор.

— Что это тебя на такую экзотическую закуску вдруг потянуло?

— Иду через скверик мимо университета. Смотрю, сидит группа девочек-студенток, какую-то бутылку передают по кругу и закусывают бананами. Ближе подхожу и глазам своим не верю. Гоняют по кругу бутылку водки, делают из горлышка по глоточку и закусывают действительно бананами. Вот я и подумал: столько лет прожил и все зря. Оказывается, главной прелести я и не вкусил, а они во всем разобрались и все уже прочувствовали. Я вот и не знал, что водку бананом закусывать надо. Вот и решил попробовать.

— А что? В самом деле, — поддерживаю я, — почему бы и не попробовать. Может быть, мы действительно чего-то не понимаем. Разливай, Толя.

Первая же рюмка водки, закушенная бананом, наводит меня на грустные мысли о том, что в этой Фазе извратились не только нравы, но и вкусы. Мы смотрим друг на друга и «смакуем» свои ощущения. Вир молча встает и уходит на кухню. Через минуту он возвращается и ставит на стол тарелку с порезанной селедкой и луком. Анатолий вздыхает:

— К сожалению, эксперимент не дал положительных результатов. Больше я водку бананом закусывать не буду.

— Не переживай, Толя, — успокаиваю я его, разливая по второй рюмке. — Отрицательный результат — тоже результат. По крайней мере, мы поняли, что в этой Фазе и в этой стране тяга к экзотике полностью вытеснила здравый смысл. Выпьем, теперь уже нормально, без извращений.

Допив бутылку до конца, мы решаем на этом остановиться. Наташа с Анатолием и Вир уходят спать, а мы с Петром садимся заниматься. Хронофизик из меня, как из осла композитор, но другого здесь взять негде. Как могу, объясняю Петру основы теории множественности параллельных Миров-Фаз, стараясь подбирать при этом более-менее понятную терминологию. Не знаю, как воспринимает все мое красноречие Петр, но я к трем часам ночи уже никакой. Попробуйте объяснить основы тензорного исчисления школьнику, который только-только освоил начала алгебры.

В четвертом часу ночи мне становится до такой степени скверно, что меня может ввести в норму только полная коньячная бутылка. Лучше всего, распитая с кем-нибудь на пару. Бросаю взгляд на Петра. Тот вроде бы ничего, держится. Даже, кажется, готов воспринимать дальше. Ему, кажется, даже интересно. Но мне-то уже не по себе. Если он полагает, что я — неисчерпаемый источник сведений в области хронофизики на уровне, скажем, Мага, то он крупно ошибается. Я попросту иссяк. А вот если я приму, скажем, граммов сто, сто пятьдесят коньячку, то, пожалуй, смогу объяснять ему хронофизику и дальше. Ну а если добавить еще граммчиков сто, то я и на темпоральную математику отважусь. Высказываю это предложение Петру. Он недоверчиво смотрит на меня и качает головой:

— Ну, Андрей, ты даешь! Сколько мы с тобой в этих забегаловках приняли. Потом ты еще в кафе пошел и явно там, кроме кофе, еще что-то принимал. Здесь бутылочку на пятерых, правда, усидели. А ты еще намерен. Как ты вообще после этого держишься? Ты, вот, мне рассказываешь, объясняешь, а я ни в зуб ногой. Последний час уже ничего не понимаю. Ей-богу, если так и дальше пойдет, то я от вас просто сбегу. В этой зауми без пол-литра не разберешься.

— Так в чем же дело? Сейчас сбегаю. А что касается восприимчивости к таким наукам как хронофизика и темпоральная математика, не переживай. Это я педагог ни в Схлопку. Такими науками с тобой займется Лена. А я, Петр, больше практик. Все эти премудрости я когда-то тоже изучал. Без них хроноагенту нельзя.

— Понятно. Сдал и забыл.

— Нет, не так. При той методике, по какой мы всю эту премудрость изучали и сдавали, забыть что-либо просто невозможно. Другое дело, что я это знаю, могу использовать в своей работе, а вот другому объяснить… Тут надо дар иметь. Ну, как у Ленки, к примеру. Впрочем, это дело наживное. Она ведь тоже в Миру не педагогом была, а врачом. Просто, она в Нуль-Фазе живет и работает уже много лет, а я — без году неделя.

— А кем ты был раньше?

— Кем и представился тебе вначале, летчиком.

— А как хроноагентом стал?

— Ну, это, Петро, особая история. И без пузырька с коньяком ее точно не расскажешь. Подожди полчасика, я смотаюсь до ближайшего ночного магазина. Здесь рядом, за углом.

Но едва я выхожу в прихожую, как входная дверь открывается, и на пороге появляется Лена. Серебряная сумочка висит у нее на плече, а в руках она держит продолговатую коробку светло-коричневого цвета, перевязанную красной ленточкой.

— Привет! Куда это ты собрался среди ночи?

— Да, вот с Петром захотели коньячку принять, собрался сбегать.

— Никуда не надо бежать. Коньяк к вам сам пришел. Лена распаковывает коробку и достает из нее пузатую бутылку темного стекла. «Камю», — читаю я.

— Фабрикат?

— Обижаете, сэр! Этот коньяк из элитного клуба, где собираются очень богатые господа. Там все только подлинное. А это мой приз, я его выиграла.

— Что-то ты сегодня припозднилась, подруга.

— Да. Ушла-то я час назад, даже больше. Но Геннадию Харитоновичу страсть как захотелось узнать, где я живу, и он послал за мной хвост.

— Ты его сбросила?

— Разумеется.

— И как вы это сделали? — интересуется Петр.

— Как учили. Для тебя персонально расскажу, полезно будет. Я пропустила первое и второе такси, села в третью машину и поехала в нашу сторону. Проехав десять километров, я вышла, прошла через дворы на другую улицу и поймала другую машину в противоположном направлении. Потом опять прошлась дворами и скверами, снова поймала такси и опять поехала сюда. Вышла я, не доезжая километра полтора. Предосторожности были не лишними. Команда Геннадия Харитоновича оказалась далеко не слабой. Их машина стояла в двух кварталах отсюда. Четверо «гвардейцев» стояли возле нее и на чем свет стоит костерили «гребаную телку», «старого козла» и друг друга. Я спокойно прошла мимо, зашла в ближайший подъезд и выждала, пока они уедут. И вот, я здесь.

— Как же они вас не заметили?

— Петя, они на меня даже внимания не обратили. Им и в голову не пришло, что женщина, которая так ловко и мастерски водила их за собой по всему городу, спокойно пройдет мимо них, да еще и зайдет в свой подъезд у них на глазах.

— Все равно, — говорю я, — раз он начал предпринимать такие шаги, он на этом не остановится. Пора сворачивать игру.

— Я тоже так думаю, — соглашается Лена. — Почти все, что мог выдать мне этот мафиози, я уже узнала. Осталось уточнить некоторые детали. И еще меня очень заинтересовал его основной бизнес. Не тот, которым он занимается официально. Нефть — это только прикрытие. Основной доход Геннадий Харитонович получает не от нее.

— Ну-ка, ну-ка! Это интересно. Рассказывай. И об этом бизнесе, и о том, что сумела от него узнать.

— Подожди, переоденусь. А то мне все кажется, что я на работе. Хочу почувствовать себя как дома. А ты организуй закусочку, чтобы не пить коньяк голяком. Кстати, если бы я не пришла вовремя, клянусь Временем, вы бы так и сделали.