«Геральд Камбрийский»

«…В те дни для ночного освещения использовались светодиодные лампы, потребляющие мало энергии, однако многие привратники по-прежнему цеплялись за безнадежно устаревшие, но милые духу биолюминесцентные трубки. Свет их варьировался от зеленовато-голубого до желтовато-оранжевого в зависимости от температуры и настроения планктона. Раз в две недели требовалось подкармливать начинку трубок, что в большом Дормиториуме становилось хлопотным занятием, однако многие привратники полагали, что дело того стоит…»

«Изящная простота Зимних технологий», Эмма Ллевелин Вай-Энг

Мой Всеключ без труда повернул замок, я толкнул массивную дверь, протиснулся внутрь и плотно закрыл ее за собой. Как только щелкнул язычок замка, шум бурана резко стих до приглушенного завывания ветра. Открыв внутреннюю дверь, я прошел внутрь. Я ожидал, что в фойе «Геральда» царят холод и мрак, поскольку все заверили меня в том, что Чугунок заглушен, однако он не был заглушен, и холода и мрака также не было. Температура внутри составляла благотворные восемнадцать градусов выше ноля – отопительная система продолжала исправно работать. Стянув с рук носки, я скинул обувь и погрузил руки и ноги в чуть теплую талую воду. Я почувствовал, как от возобновившегося кровотока у меня внутри все заболело, но спустя двадцать минут покалывание прошло, и я понял, что все в порядке. Надев сухие носки и шлепанцы, я поднял фонарь и огляделся по сторонам.

Это фойе я уже видел. Оно мне приснилось, когда я пребывал в Пространстве сна Уэбстера. В глубине лестница, у стен – сломанные диваны, посередине – стойка администратора. Я прошел вперед, обратив внимание на раскиданные повсюду пустые консервные банки и деревянные ящики. Вероятно, свидетельства той спешки, с которой покидали Дормиториум, хотя сейчас, учитывая то, какая комфортная температура была внутри, я не понимал, почему его покинули. Внезапно меня осенила очень тревожная мысль, что виной всему явилась утечка радиоактивного топлива, в которой никто не признался, однако большой счетчик Гейгера над стойкой администрации указывал уровень хотя в целом и безопасный, но требующий того, чтобы в Дормиториуме находились только Зимовщики, и старше тридцати лет – на всякий случай.

Освещение не работало, однако хотя внутри царил полумрак, до кромешной темноты было еще далеко. Кто-то не пожалел времени на то, чтобы покормить планктон в трубках, и изнутри здание было заполнено слабым голубовато-зеленым биолюминесцентным сиянием.

Наверху послышался шум. Словно кто-то обо что-то споткнулся.

– Эй, кто там?

Мой голос прозвучал в тишине робко, и я никак не ожидал, что у меня так пересохло во рту. Только сейчас до меня дошло, как же я возбужден. Никто мне не ответил, и я рассудил, что это, скорее всего, зимние грызуны. Судя по стоящему в воздухе запаху, где-то в Дормиториуме находились один-два давно умерших постояльца, которыми можно было полакомиться. Я осторожно поднялся по лестнице на второй этаж, как это произошло со мной во сне, – и ощутил странное чувство уже виденного. Все выглядело очень знакомым, словно я много раз ходил здесь. Коридор, обстановка, тяжелые занавески на стенах – всё.

Я снова услышал шум, на этот раз позади – негромкие шаркающие шаги лунатика.

– Кто там?

Вместо ответа послышался тихий шепот, и у меня над головой скрипнула половица. Затаив дыхание, я увидел, как в круг неяркого света моего фонаря вошла фигура, ярдах в десяти дальше по коридору. Это был лунатик Эдди Танджирс, в светло-синем комбинезоне, бредущий ко мне. Значит, Джонси не отправила его на покой. По неудачному стечению обстоятельств именно в этот момент у меня в фонарике сдох аккумулятор, погрузив все в темноту. Пока мои глаза еще не привыкли к слабому свечению трубок, я фактически остался слепым. Я быстро вставил в фонарик свежий термалит, но особой тревоги не было. Темп шаркающей походки не изменился.

Когда коридор снова озарился светом, я едва не вскрикнул вслух, оказавшись лицом к лицу с другим лунатиком, чье приближение не услышал. Это была женщина, и она смотрела на меня единственным молочно-белым глазом. Лицо у нее было старое и сморщенное, брови высоко изгибались, большой рот скривился в улыбке. Но узнал я ее по шляпе, украшенной фруктами, сильно поношенной, дырявой, лишившейся большинства бананов.

– Чика-чика-бум-чик, – хриплым монотонным голосом произнесла старуха.

– Ваши лучшие времена остались позади, мисс Миранда, – ответил я.

Какое-то время она молча таращилась на меня, затем повела бедрами из стороны в сторону и шаркающей походкой удалилась вслед за первым лунатиком по коридору за пределы освещенного пространства. Они с Танджирсом были в одинаковых комбинезонах и оба или не были голодны, или до сих пор не открыли для себя каннибализм.

– Когда я люблю, я люблю, – донесся из темноты голос Миранды, после чего наступила тишина.

Я двинулся по коридору, теперь руководствуясь исключительно воспоминаниями о сне Уэбстера. Отыскав комнату 106, я постоял, затем толкнул дверь. Комната встретила меня той же самой обивкой из светлой сосны, тем же самым окном с эркером рядом с пожарной лестницей, тем же самым большим дымоходом. На выгоревших обоях виднелся более темный участок в форме звезды – на том месте, где когда-то висели часы, опять же как во сне Чарльза.

Меня прошиб горячий пот, я был сбит с толку и валился с ног от усталости, однако, несмотря на все свидетельства обратного, я все еще пытался убедить себя в том, что это лишь свидетельства того, как разворачивается моя память синхронно с моим продвижением вперед, подобно локомотиву, который сам прокладывает перед собой рельсы. Однако теперь у меня была возможность провести простой опыт, который поможет раз и навсегда установить, свои сны я вижу или чьи-то чужие.

Шагнув вперед, я как можно дальше просунул руку в дымоход. Сначала я ничего не нашел, но затем нащупал край выступа, и за ним мои пальцы прикоснулись к чему-то такому, что пошевелилось, и после долгих усилий, протянув руку как можно дальше – Уэбстер был почти на четыре дюйма выше меня, – я достал картонный тубус, запыленный и покрытый грязью. Открыв тубус, я достал блестящий черно-синий твердый восковой валик. В лучах света засияли тонкие бороздки. Я долго смотрел на валик, не зная, что думать. Радоваться или огорчаться? Я не мог определиться. Мне было известно только то, что валик спрятал в дымоходе Чарльз Уэбстер, что ради него «Гибер-тех» погубил по меньшей мере шесть человек и что Дон Гектор вот уже почти три года пытается передать его через Чарли «Истинному сну» и Кики.

Я убрал валик в тубус. Мое любопытство было разбужено, и я решил, что лучше всего проиграть валик и выяснить, что на нем записано. Для этого мне был нужен фонограф, поэтому я вернулся назад и, разминувшись на лестничной площадке с женщиной-лунатиком Блестящей Диадемой, направился в комнату привратника на первом этаже. Теперь в фойе лунатиков стало больше, и я осторожно прошел сквозь них. Некоторые бормотали под нос бессвязные слова и обрывки фраз, один постоянно тасовал колоду карт, еще одна держала два кубика Рубика: левой рукой она смешивала цвета, правой их собирала. Разбросанные повсюду коробки и консервные банки говорили о том, что лунатикам здесь предоставили прибежище; практически наверняка за этим стояли Джонси и Токката, причем дело было поставлено у них на поток. Джонси обмолвилась, что она также считает, что лунатики сохранили сознание, и, скорее всего, Токката придерживалась того же мнения. Несмотря на то что мое предчувствие получило подтверждение, такое понятие противоречило всем современным медицинским и научным представлениям. Всесторонние исследования привели к единогласному заключению: головной мозг лунатиков необратимо мертв. Однако если их сознание остается полным, но только перемещается куда-то туда, где его невозможно обнаружить, и в «Гибер-техе» об этом известно, тогда нынешняя политика в отношении лунатиков, заключающаяся в преобразовании и отправке на покой с последующим расчленением на отдельные органы, является убийством. Нет, подождите, это значительно хуже простого убийства.

Когда я проходил мимо стойки администратора, у меня снова погас фонарик. Поскольку термалит у меня оставался всего один, я просто подождал, когда мои глаза освоятся в темноте.

Валик – это ключ. «Истинный сон» отчаянно жаждет его получить, а «Гибер-тех» пойдет на все, что угодно, лишь бы этого не допустить. По мере того как мои глаза привыкали к темноте, я начинал видеть смутные силуэты, при этом я слышал шаги бродящих вокруг лунатиков. Они что-то шептали себе под нос, что сильно действовало на нервы. Один раз лунатик прошел совсем рядом и легонько укусил меня за руку, и я вдруг подумал, как часто их кормят и сколько времени они продержатся без кормежки, прежде чем начнут питаться друг другом – и мной. Вскоре я понял, что ответ на этот вопрос – совсем недолго. Мои глаза еще не успели полностью освоиться в полумраке, и я не заметил, как в тусклом свете лунатики обступили меня со всех сторон, и осознал это только тогда, когда почувствовал прикосновение их рук. Я попытался растолкать их, но когда мне удалось протиснуться между двумя и вырваться из цепкой хватки третьего, меня схватили еще три или четыре пары рук, и я ощутил резкую боль в затылке от укуса. Я вскрикнул, однако этот звук лишь еще больше раззадорил лунатиков, и я почувствовал, как их руки сжимаются крепче. Отказавшись от надежды на мягкий подход, я стал драться и толкаться, нанося удары ногами и кулаками, однако лунатиков было слишком много, и они повалили меня на пол. В голубовато-зеленом свете их бормотание и стоны принимали все более агрессивный характер. Я знал, что именно так все и происходит. Нападение начинается медленно, затем агрессивность стремительно нарастает, переходя в безумие. Я почувствовал, как костлявые руки задирают на мне рубашку, чтобы добраться до живота. Кричать я уже не мог, мне оставалось только отчаянно брыкаться и лягаться ногами, а у меня в ушах быстро нарастал бессвязный гул их голосов. Я проделал такой большой путь, и в конечном счете впустую. Валик, не имеющий для лунатиков никакой ценности, попадет в руки тому, кто наткнется на мои останки.

Я беспомощно прижал к груди рюкзак и сжался в комок, понимая, что это совершенно бесполезно, и тут меня осенила мысль. Не обращая внимания на царапины и укусы, я раскрыл рюкзак и достал фотоаппарат Лоры. Направив его на лунатиков, я нажал кнопку затвора.

Сработала вспышка, и мне показалось, будто в зловонном полумраке фойе на мгновение отворилась дверь в Лето. Эффект получился моментальным и впечатляющим. Лунатики неподвижно застыли, на мгновение сбитые с толку. В Академии меня этому не учили; эту хитрость я узнал от Ллойда, два дня назад.

Смятение лунатиков было недолгим, но мне хватило времени для того, чтобы взвести затвор и снова включить фотовспышку. Яркий белый свет выхватил охваченные ужасом лица. Не теряя времени, я выбрался из сплетения оцепеневших тел, сбежал вниз по лестнице, отыскал комнату привратника и, захлопнув за собой дверь, запер ее на засов, чувствуя, как бешено колотится сердце и трясутся руки.

Час за часом я испытывал что-нибудь новенькое, отчаянно желая, чтобы ничего такого не было.