Для папы это было тяжким ударом потому, что Р_ П_ — имя известное. В Маунт-Вернон, где он прожил с мамой тридцать лет, и в профессиональных кругах, где он известный человек.

Я не имею в виду, что папа знаменит, как Эйнштейн или Оппенгеймер, или папин преподаватель из Вашингтонского института, доктор М_ К_, или что он в своей области выдающийся гений, но его хорошо знают и уважают, многие аспиранты мечтают у него учиться. У него докторская степень и по физике, и по философии, а может быть, у него две докторских степени и обе из Гарварда, или одна из них откуда-нибудь еще — папа побывал во многих других университетах и знает кучу людей.

Еще до моего рождения, когда Р_ П_ только получил степень, он вступил в членство Вашингтонского института в столице, и там вошел в расположение к ученому-исследователю, доктору М_ К_, которому в 1958 году дали Нобелевскую премию. То ли по нейробиологии, то ли по цитобиологии. В доме в Дейл-Спрингс, где я рос, на каминной полке стоит фотография двух мужчин в смокингах и один из них — доктор К_, а второй — папа, такой молодой, что его не узнать, и эти двое жмут друг другу руки и улыбаются в камеру. В глазах у них красные отблески от вспышки. Доктор К_ — лысоватый седой старик с бородкой из лобковых волос на лице, и можно подумать, что Р_ П_ — его сын. Он серьезен и умен, и в свои двадцать девять уже опубликовал кое-какие работы, как он их называет. И уже женат на маме (которой на снимке нет).

Эту фотографию доктора М_ К_ и Р_ П_ можно найти в трех местах: в папином кабинете в Университете в Эразмус-Холл, в доме в Дейл-Спрингс и у бабушки в столовой на стене среди семейных снимков. Гости глядят на нее и говорят: «О! неужто это?..», — и папа отвечает: «Да, это он». Краснеет как дитя. «На самом деле мы были не так уж близки — но он был великим человеком, он повлиял на множество жизней и уж точно изменил мою».

Пару лет назад, когда доктор К_ умер в возрасте восьмидесяти лет, некрологи напечатали в «Тайм», «Пипл», «Нью-Йорк Таймс», даже в «Маунт-Вернон Инквайрер». Папа все их вырезал и заламинировал, и они висят на стене в его университетском кабинете. Я нашел некролог в «Детройт Фри Пресс», который надо было вырвать и сохранить для папы, но забыл об этом или потерял газету. Я был в Детройте, куда иногда езжу и останавливаюсь в отеле на Касс-авеню — там меня знают как ТОДДА КАТТЛЕРА, усатого парня с курчавыми рыжевато-каштановыми волосами, он носит кожаный галстук и выглядит отчасти круто, а отчасти эдаким простофилей, ослом, которому можно при желании навешать лапши на уши. Мы были с Рустером вдвоем и под кайфом, и смеялись, листая газету — меня это всегда смешит, когда я в нужном настроении, — кто-то из нас переворачивал страницы быстро и резко, как ребенок, стараясь их порвать, а может, мы делали это вместе, и я увидел на странице с некрологами это лицо — «УМЕР НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ», и я пихнул Рустера локтем и сказал: «Этот чувак — папин знакомый», — и Рустер ответил: «Правда? Не гонишь?»