17

Пабло Эскобар взял все расходы по похоронам Луизы на себя и даже произнес надгробную речь, хотя не был с ней знаком. Купил новую одежду для всей погребальной процессии и организовал, чтобы муниципалитет перекрыл все улицы от церкви до кладбища. Купил мраморный монумент метровой высоты в виде обелиска. Разместил ее родителей и сестер в лучшем медельинском отеле и оплатил их содержание и стол на неделю. И, наконец, скупил весь квартал, где стоял ресторан, снес здания и разбил зеленый травяной сквер, названный парком Луизы. Агилар получил бонус в полмиллиона песо.

Но возместить этим его утрату хотя бы отчасти нечего было и думать.

Он кое-как испил чашу бдений у закрытого гроба, всенощного бодрствования и погребальной массы, то рыдая, то впадая в оцепенение. Объятья, рукопожатия и похлопывания по спине друзей и близких почти не затронули его сознания. Еду приносили чуть ли не тоннами; он едва притрагивался к ней, не чувствуя аппетита. Другие приносили алкоголь или дурь; и то, и другое он потреблял с жадностью. Рождество пришло и ушло. На Рождественской мессе он не присутствовал – впервые в жизни.

Две недели спустя он отправился в Асьенду Наполес в одиночку и встретился с доном Пабло. Они сидели тет-а-тет в официальной столовой Эскобара. Выражение лица Эскобара было мрачным, брови насуплены, и он непрестанно теребил усы. Агилар сложил руки на столе, не обращая внимания на бокал вина, поставленный для него. Эскобар к своему бокалу тоже не притронулся.

– Дон Пабло, – произнес Агилар, – хочу поблагодарить вас за щедрость и понимание в эти последние пару недель. Мне было нелегко, как вы, конечно, понимаете, но вы несколько облегчили мою ношу своими многими добрыми деяниями.

– Это меньшее, что я мог сделать, – отозвался Эскобар. – Я отдал приказ накрыть Кирогу и чувствую себя отчасти повинным.

Агилар молча согласился. Он так и думал с самого начала, но Эскобар хотя бы не пытался отнекиваться.

– Конечно, я не приказывал накрыть его там, в людном общественном месте. Я бы сделал это, когда он тронулся бы в путь, когда ушел бы с набитым желудком и, может быть, чуточку захмелевшим от вина.

Уж так, как скоро узнал Агилар, было у Эскобара заведено – стоило подумать, что он принимает на себя вину за какие-то злодеяния, как он деликатно перекладывал ее на чужие плечи.

Впрочем, от ответственности уклонялся не он один. Когда они выпивали на па́ру как-то вечерком, Монтойя заявил: «Не следовало ей работать в заведении, где едят преступники». Тот факт, что он и сам преступник – или что всякий раз по пути домой она непременно оказывалась в каком-нибудь месте, где есть преступники, – ему даже в голову не приходил. Да и вряд ли он вообще сознавал, что повинен именно он.

Но вина была на нем – все разыгралось у Агилара на глазах. У него не было и тени сомнения.

– Вы не виноваты, дон Пабло, – промолвил он. – Но Альберто Монтойя виноват.

– Вы уверены? – приподнял бровь Эскобар.

– Я сам видел. Я только что подъехал. Пытался проскользнуть мимо него, помешать перестрелке. Он пытался подстрелить кого-то у нее за спиной, но его прицел сбился, и он дважды попал ей в голову. Я опоздал. – Он уронил голову на грудь. – Пожалуй, я виноват не меньше других.

– Вы не спускали курок.

– Нет. Но я слишком запоздал, чтобы не дать его спустить. Это то же самое.

– Вовсе нет, – возразил Эскобар. – Мы знаем риски. Понимаем опасности. Но семья? Семья – главное на свете. Если что-нибудь подобное случилось бы с Татой, я был бы готов весь мир спалить.

– Именно это я и чувствую, – проронил Агилар.

– Чем я могу помочь?

– Вы уже и так сделали очень много.

– Но вы хотите чего-то еще. Иначе вас бы здесь не было.

– Вашего благословения, – выдохнул Агилар.

– Моего благословения? На что?

– Я хочу убить Монтойю.

Эскобар задумался над этим на несколько долгих мгновений.

– Вы уверены?

– Да. Он убил Луизу. Он должен умереть.

– Поверьте, я понимаю ваш порыв. Но он ваш друг. Ваш напарник. Я уверен, что он совершил это непреднамеренно.

– Я знаю, что непреднамеренно. Это неважно. Сделал же. Я не смогу жить, зная, что она под землей, а он ходит по земле.

– Понимаю, – кивнул Эскобар. – Да. Но есть проблема. Он один из моих. Он работал на меня дольше, чем вы, правду сказать. Оказывал мне услуги. И делал то, что приказывал я. Меня вы тоже хотите убить?

– Это приходило мне в голову, – признался Агилар. Слова чуть не застряли у него в горле, но он их все-таки выдавил. – Но нет. Вы не знали, что она там. А он знал, потому что я ему сказал. Вы даже не догадывались, что он может ее подстрелить. А он знал и все равно стрелял. Он не контролировал собственное оружие. Он опасен – не только для нее, но и для вас. Человек, неспособный управлять собственным огнем…

Он понимал, что мало-помалу достигает своего, подводя Эскобара к мысли, что это здравая идея.

Эскобар прищурился, и Агилар подумал, что совершил промах. «Он может прикончить меня прямо здесь, – пронеслось в голове. – Похоронить меня где-нибудь здесь же или скормить животным в зверинце».

Но вместо того Эскобар заявил:

– А я бы хотел. Я хотел бы прикончить и меня, и всех остальных, причастных к операции. Вы добрее меня, Хосе Агилар Гонсалес. Поведайте мне вот что… как вы намерены это осуществить? Быстро и безболезненно?

Агилар извлек нож из ножен.

– Вот этим. Не быстро. И не безболезненно. Я хочу, чтобы он знал, за что. Хочу, чтобы он просил прощения, молил о милосердии.

Эскобар снова кивнул.

– Поначалу я гадал, не слишком ли вы кротки для такой жизни, Хосе. Вы образованны. Большинство моих sicarios – просто уличные мальчишки, без денег и без перспектив в жизни. Я даю им цель в жизни, и они могут хорошо зарабатывать. Вы могли бы остаться офицером полиции, исполнять свой долг, арестовывать преступников и прилично зарабатывать. Но вы предпочли связать судьбу со мной. Я рад, что вы так поступили, но порой ломаю голову, правильный ли вы сделали выбор.

Теперь вижу, что да. То, что я поначалу принял за мягкость, было лишь личиной, о которой, может, не ведали даже вы сами. Но теперь я вижу пламень в ваших глаза, сталь в вашем хребте. – Улыбнувшись, Эскобар присовокупил: – Да, Хосе, даю вам свое благословение. Вы всегда были интереснее для меня, чем Монтойя. Теперь вижу почему.

– Спасибо вам, дон Пабло, – вымолвил Агилар.

– Незачем меня благодарить. Еще раз хочу выразить вам свое глубочайшее сочувствие. Ступайте, Хосе.

Агилар поднялся, но не успел переступить порог, как Эскобар вслед ему бросил:

– И пусть помучается.

* * *

Монтойя жил в небольшом оштукатуренном домике в районе Франсиско Антонио Цеа, поодаль от дороги, с небольшим двориком и несколькими деревьями, загораживающими его от взоров. Он мог бы позволить себе что-нибудь получше, но был доволен имеющимся. Тут удобно, говорил он, а много места ему и вовсе ни к чему.

Подъехав в ранний предутренний час, Агилар припарковался, не доезжая трех домов, и некоторое время наблюдал за улицей. Нигде ни движения, не считая серого кота и листьев, тронутых пролетным ветерком.

Наконец Агилар выбрался и забарабанил в дверь Монтойи. Прошло несколько минут, прежде чем Монтойя отпер и распахнул ее. Он был небрит, одет только в семейные трусы. Продрав глаза, он хмуро уставился на Агилара.

– Какого хера, братан? Который час?

– Тебе лучше не знать.

– В чем дело?

– Могу я войти?

– Я не один, – возразил Монтойя.

– Ничего страшного, – с этими словами Агилар протиснулся мимо него. Монтойя был крепок и мускулист, с поросшими густой шерстью грудью и руками, но Агилара подстегивали адреналин и ярость, копившаяся неделями. Чтобы преградить ему путь, потребовалось бы трое таких, как Монтойя, а он еще толком не очухался от сна.

– Одевайся и проваливай! – рявкнул Агилар, входя. – На сегодня Альберто с тобой закончил!

– Эй! – вскинулся Монтойя.

Из спальни донесся тонкий взвизг. Минуту спустя оттуда выскочила девушка – вернее, девочка, не старше шестнадцати, кутаясь в рубашку и неся сумочку и туфли.

– И не возвращайся, – предупредил Агилар. – Ты что, не знаешь, что он офицер полиции? Если он попадется с особой твоего возраста, беды не оберется.

Она метнула на него взгляд – судя по опыту Агилара, присущий всем подросткам поголовно, подразумевающий «Разумеется, знаю. Думаешь, я дура?» Правду говоря, он считал, что большинство подростков дураки, но старался этого не показывать.

– Не слушай его, – начал было Монтойя, но она уже выбежала, хлопнув дверью, и он ужом развернулся к Агилару. – Что за дела? Что ты тут делаешь?

– Она тебе нравится?

– Она в порядке. Забавная.

Отойдя от него, Агилар направился в кухню, находившуюся в задней части дома, с окном и дверью, выходящими во дворик, смахивающий на уголок джунглей. Однажды он видел там дикую обезьяну.

– Иди на кухню, – сказал.

– Зачем? В чем дело, Хосе?

– Просто иди.

Не включая света, Агилар присел на корточки сразу за дверью. Войдя, Монтойя замешкался на пороге, нашаривая выключатель.

Агилар полоснул ножом, рассекая правое ахиллово сухожилие Монтойи. Монтойя с воплем рухнул на плиточный пол, хлеща кровью из раны. Попытался ухватиться за лодыжку, но боль была такая жуткая, что он сжал ногу выше ее.

– Что за херня?! – крикнул он. – Какого?..

Агилар полоснул снова, рассекая лезвием тыльную сторону правого запястья Монтойи. На этот раз порез был не таким глубоким, потому что Монтойя отдернул руку, но клинок рассек вены, и на пол брызнул новый поток крови.

– Ты разве не рад, что я позвал тебя сюда? – спросил Агилар, поднимаясь на ноги и отстраняясь от Монтойи. – Здесь пол вымыть куда легче. И криков твоих никто не услышит.

В последнем он сомневался – улица тихая, а Монтойя горластый. Но изрядную часть шума заглушат джунгли в заднем дворе. И все же, пожалуй, стоит его утихомирить. Он подступил ближе, и Монтойя попытался уцепиться за него левой рукой. Агилар без труда уклонился. Снова приблизился. Монтойя потянулся к нему, но Агилар выставил клинок, и Монтойя отдернул руку. И в тот же миг Агилар, повернув нож, врезал рукояткой Монтойе по горлу.

Тот сдавленно засипел, задыхаясь. Глаза его увлажнились, и он вцепился в глотку, уставив вопрошающий взгляд на Агилара.

– Лады, – молвил Агилар. – Хочешь знать, за что? Ты застрелил Луизу, мудак блядский. Выстрелил ей прямо в лицо и даже глазом не моргнул. Даже не заметил.

– Я… нет, ты ошибаешься, – сумел проскрипеть Монтойя. Лицо его побагровело.

– Я был там. Я видел. Ты стрелял в человека у нее за спиной и попал по ней.

– Так это была… Луиза?

– Да, мудак. Это была она. Ты убил ее, а потом сказал мне, что ей просто не следовало там работать.

– Это… случайность…

Ой ли? Агилар уже не был так уж в этом уверен. Как ни крути, Монтойя и Ампаро стрелял в лицо. Может, ему нравится так поступать с симпатичными женщинами, заполучить которых ему не светит.

– Не играет роли. Ты должен заплатить.

Монтойя поглядел на него печальным взором. Жалобно. Агилар снова сделал выпад, полоснув лезвием по его лбу. Из пореза бусинками выступили капели крови, а затем начали сбегать ему в глаза и дальше, по щекам. Плачет кровавыми слезами, вкупе с соленой водицей, источающейся из его глаз.

Кричать он перестал. Теперь он то скулил, то хриплым шепотом молил о пощаде. Агилар своими действиями ничуть не наслаждался. Ему было тошно, но остановиться он был не в силах. Если он позволит Монтойе жить, тот наверняка поправится и прикончит его. К тому же он уронит свое достоинство в глазах Эскобара. Хочешь не хочешь, надо продолжать. Он сам избрал эту тропу, и настал час пройти по ней.

Он хотел шагать по ней не спеша – вернее, думал, что хочет. Но теперь ему больше не хотелось любоваться мучениями Монтойи дольше, чем требуется. Луиза страдала, но совсем недолго. Агилар страдал – и будет страдать до конца своих дней, с каждым сделанным вдохом. Монтойя должен заплатить за это.

Больше не в силах держаться вертикально, Монтойя свернулся калачиком. Он морщился и вскрикивал, когда Агилар резал его, но слабо. Агилар стремительными движениями рассек второе ахиллово сухожилие Монтойи, полосовал его руки, его лицо. Кровь собиралась лужами. Наконец, чтобы положить этому конец, чиркнул напарника по горлу, ощутив уступчивость плоти и тугое сопротивление хряща. Из раны хлынула кровь, и Монтойя сдавленно забулькал.

Несколько минут спустя он был мертв.

Агилар нашел в спальне Монтойи «Поляроид», которым тот делал фотки себя с юной девицей. Агилару хотелось задержаться, чтобы спалить эти фото, но он и так уже промешкал тут дольше, чем намеревался.

Сделал несколько снимков Монтойи на случай, если Эскобар захочет увидеть доказательство, что Агилар был именно настолько «нежен», как он и рассчитывал, и покинул дом.

Он думал, от убийства Монтойи ему станет лучше.

Ничуть.

Впрочем, и хуже ему тоже не стало.