Спрашиваю. Всегда спрашиваю. Поднимаю глаза к бездне заоблачной и спрашиваю: все ли правильно, Господи? Не перегибаю ли палку в своей убежденности, что Ты, Господи, направляешь стопы мои, и если что, то не допустишь, Господи, пересечь незримую черту между желаемым и действительным?!

Закрываю глаза, вслушиваюсь в звонкую тишину своей души, жду – может, услышу остерегающий глас: нет, Иван, много на себя берешь, место свое забываешь. Не слышу. Значит ли это, что правильно я понял идею образа и подобия? Если да, то где предел моего могущества? Что мне мешает проложить дорогу между мирами, выбрать из предложенной бесконечности мир, в котором мне лучше всего? Разве что собственное непостоянство мешает. Сегодня я стираю со щеки умиленную слезу от вида новорожденного младенца, завтра я с удовольствием направлю половину ядерного боезапаса, если еще не сгнил, конечно, на соседний континент, позвоню в ООН и посоветую, пока ракеты не долетели, сообщить мировому сообществу, что вторую половину к ним пульну, если хоть одна вражеская ракета до моей Родины доберется. Мол, мимо вас все равно полетят, сбивайте, коды знаете, в одном военном блоке состоите, а китайцы сами сообразят. Смекалистые они.

Что я за человек?! И неужели я один такой, неужели все остальные на одной эмоции резонируют? Не похоже. И что получается? Нельзя нам на волю. Сами себя на пазлы разложим. Хошь не хошь, рабская участь – вот оно счастье! Принять кандалы как украшение. Тем более что и песни уже написаны. Причем лучшие из песен. Помните «По диким степям Забайкалья…» и еще на два сборника для караоке в MP3.

Иное дело – на кого горбатиться? На дядю не втыкает. Дядя из того же дерьма, что и я, сделан. Мало того: я о дяде задумываюсь, а дядя обо мне – нет. Чужой мне дядя и родным становиться не торопится. И мне чужой, и детям моим чужой будет. Со мной дело ясное, но дети?! Дядя по Лондонам своих распихал, а моим придется рано или поздно разворованную Отчизну восстанавливать. Сырья надолго не хватит, и так третий десяток у природы на иждивении.

Так что с кандалами я, пожалуй, поторопился. Надо с хозяином определиться. А по факту миропомазания и кандалы в вериги переименовать можно. Они – синонимы. Только в первые тебя насильно заковывают, а в другие ты сам просишься.

А как же свобода? Какая, пардоньте, свобода! От чего свобода? От гражданской ответственности? От родительских обязанностей?! От половой ориентации?! От здравого смысла?! Назовите мне хоть одного абсолютно свободного человека. Что?! Нету! Все от чего-то зависимы. И не стоит предлагать дозами. Свобода ни на кокаин, ни на дороги не делится. Либо свободен, либо нет.

Есть только одна форма свободы – свобода от греха. И вот мы опять входим в зону парадоксов: чтобы стать по-настоящему свободным, необходимо приковать себя намертво к скале обязательств. Так, чтобы дышалось через силу. Чтобы себе даже мысли не принадлежали. Чтобы твое «хочу» без остатка растворилось в твоем же «нужно». Но в твоем. Осознанно твоем. Чего никогда не добиться, если ангелы не скажут или на худой конец император не приказал. Но мы же пока даже возможности не допускаем, что это реально. Потому что не свободны от подростково-гормонального желания, хоть ты вывернись, быть свободными.

«Софистика!» – хмыкнет кто-то. Правильно – она. Ажурная вязь причин и следствий, ищущая не смысла, а мелодии.

Но о каком смысле может идти речь, если смысл жизни – в жизни самой? Разве это не очевидно?