27

Чарли был уверен, что его спрашивают о дигоксине так, словно что-то не в порядке. Однако за ночь до интервью с Флемингом Чарли убил человека добутамином, химическим аналогом адреналина. Препарат сработал как надо.

Его смена еще даже не началась, но Чарли уже надел свой халат и зашел в палату Джеймса Стриклэнда, чтобы посмотреть, как он дышит. Затем Чарли ощутил чье-то присутствие в дверном проеме за спиной. Он поправил простыни, словно заканчивал свои дела, а затем направился к двери.

«Чарльз?» Это была дочь мистера Стриклэнда, Джэнис, среднего возраста блондинка с огромной сумкой на плече. Она была внимательной, запомнила его имя, задавала вопросы. Чарли чувствовал себя некомфортно, словно шел по улице, а его преследовала бродячая собака.

Он несколько раз видел Джэнис, когда она навещала отца. Они общались и со временем приняли на себя роли, в которых Чарли стало комфортнее. Он объяснял ей технические аспекты состояния ее отца, а она, казалось, слушала. Иногда она приходила со своим маленьким сыном, мальчиком-аутистом, которого Чарли жалел, но в тот вечер она была одна.

«Чарльз? – спросила она еще раз. – Чарльз, вы сегодня ухаживаете за моим отцом?»

Чарли не хотел разговаривать. Он продолжил идти, притворившись, что не слышал, повернул по коридору в другую палату, чтобы подождать, пока женщина уйдет. Затем Чарли притащил тележку с «Сёрнером» в конец коридора и открыл карту мистера Стриклэнда. Нет, технически он не был приставлен к нему. Ему не следовало находиться в его палате. Однако мистер Стриклэнд все еще находился во власти Чарли, и Чарли принял решение. Инсулин.

В отличие от дигоксина, инсулин – это гормон, который человеческое тело производит естественным образом. В больнице пациентам дают его с помощью капельниц. В теле он поступает из розового влажного участка поджелудочной железы, где находятся скопления клеток под названием «островки Лангерганса». В этом названии было что-то пиратское. Когда Чарли учился на медбрата, им рассказывали, что внешний инсулин, который используют диабетики, получают из животных – свиней или коров, – словно это побочный продукт производства хот-догов. Они все смеялись над этим на занятиях, выпуская таким образом напряжение, которое скапливалось от большого количества неприятных деталей.

Инсулин – это своеобразный переключатель громкости для сахара. Если его слишком мало, то ты – диабетик. Если слишком много, то гипогликемик. Это не яд: нельзя съесть инсулин и заболеть; желудочные соки поглотят его, как гамбургер. Однако случаются передозировки от введенного инсулина, и иногда они неслучайны.

Сначала губы и пальцы начинают покалывать и терять чувствительность, потом страдает мозг. Поток инсулина дает клеткам определенную команду, и они становятся голодными. Они начинают поглощать глюкозу; в крови ее не хватает, и конечности голодают. Человеческий мозг, который живет на кислороде и сахаре, начинает отключаться, что со стороны выглядит, словно человек находится в ступоре, – поэтому гипогликемиков часто отправляют по ошибке в вытрезвитель. Все кажется расплывчатым, как в тумане. В теле появляется слабость, характер человека тускнеет, он становится либо капризным, либо ветреным, в зависимости от своего темперамента. Затем отключается желудок. На лбу выступают капли пота. В голове ухает, сердцебиение замедляется, человек не может ни на чем сосредоточиться. Картинка в глазах становится нечеткой. Мозг перестает запоминать то, что происходит.

Все это происходит довольно быстро. У пациента, который уже болен или накачан каким-нибудь транквилизатором или паралитиком, эти эффекты, отражающиеся на восприятии и умственной деятельности, со стороны можно и не заметить. Следующие стадии, однако, не заметить невозможно, потому что в этот момент начинаются конвульсии.

Самые обширные исследования на эту тему проводили нацисткие ученые. В некоторых концлагерях детям постепенно вводили дозы инсулина, чтобы выяснить их терпимость к гипогликемии. Эти так называемые терминальные эксперименты рано или поздно приводили к смерти. Однако намеренные передозировки инсулином изначально задумывались как лечение. Намеренное введение в кому или шок, считалось, может привести в чувство людей, страдающих от определенных душевных недугов. Такое лечение появилось в Швейцарии вскоре после открытия гормона в 1920-е. Как и электрошоковая, инсулиновая терапия использовалась все пятидесятые годы для лечения параноидальной шизофрении, пока чем ее не прекратили из-за жестокости и ущерба, который она наносила мозгу в процессе его голодания.

Пережить инсулиновую кому – все равно что пережить утопление, а количество и серьезность травм будет зависеть от количества времени, которое мозгу недоставало нутриентов. Длительное голодание наносит вред коре головного мозга. Мельчайшие химические связи мозга нарушаются, его оболочка становится гладкой, кренуляция упрощается, как у пациентов с нейродегенеративными заболеваниями. Эффекты варьируются от жесткости и дерганости движений из-за поврежденной моторной коры, как при Паркинсоне, до постоянной умственной ретардации.

Крайним эффектом, конечно, была смерть. Нужно было лишь правильно рассчитать дозировку.

28

Больница всегда больше нравилась Чарли ночью, когда не было лишних людей: волонтеров, администрации, посетителей. Сувенирная лавка была закрыта, общественный туалет тоже. Не было даже уборщиков, а их шумные машины стояли, обмотанные желтыми проводами.

Над головой ртутные лампы жужжали как неоновые. Дальше по коридору гудел автомат с едой и напитками. На столе в комнате отдыха можно было увидеть пластиковые стаканчики со следами зубов, трубочки в губной помаде, натюрморт из снеков и пончиков. Некоторые медработники ели это дерьмо всю ночь, но не Чарли. Чарли никогда не ел во время смены. Чарли ждал.

Он наблюдал за движением силуэтов сквозь жалюзи и ждал, когда перевалит за полночь. Потом ждал мистера Стриклэнда. Проверил его карту на «Сёрнере», сделал кофе и еще раз проверил карту. Он все еще здесь. Чарли всегда делал кофе. Некоторые люди относились к этому так невнимательно: они наливали себе кофе, но никогда не заполняли кофейник. В этом, конечно, не было ничего страшного, но он взял на себя эту обязанность и таким образом оказывался полезным, причем тайно. Он смотрел, как сестры на станции мешают свой кофе, его кофе, пользуясь его помощью, находясь у него в зависимости, пусть и не знают об этом.

Он достал шприц на 10 см³ из кармана своего халата и ввел четыре ампулы инсулина в порт капельницы мистера Стриклэнда, выбросив шприц и ампулы в контейнер для острых предметов. Затем закончил смену и пошел домой. Он так и не увидел, как мистер Стриклэнд бьется в конвульсиях, но представлял это по дороге домой.

На следующий день он приехал рано, было все еще 22 сентября. Чарли быстро прошел мимо палаты Стриклэнда и заглянул туда. Он или кто-то другой все еще лежал в его постели. В коридоре Чарли проверил карту на «Сёрнере», стараясь держаться подальше от сестринского поста и болтовни коллег. Было 19:05, его смена только началась, но он сгорал от нетерпения. Чарли откатил тележку обратно к сестринскому посту, чтобы заступить на смену.

Обычно Чарли не хватало терпения, чтобы выслушивать подобные детали, но не сегодня. Дневные медработники в красках описали, что значили цифры в карте мистера Стриклэнда.

Его уровень сахара, как обычно, проверили с утра. Анализ показал нулевой уровень глюкозы, поэтому в лаборатории решили, что это ошибка. Человек не может выжить с нулевым уровнем сахара. Они не знали, что Стриклэнд уже три часа страдает от гипогликемии. Утро подходило к концу, а мозг Стриклэнда от недостатка сахара начинал пожирать сам себя.

Дочь Стриклэнда пришла в полдень, в этот раз со своим старшим сыном-подростком. Чарли уже видел этого мальчика и старался избегать его во время часов посещения. Судя по всему, именно он первый заметил, что с его дедушкой что-то не так.

Мальчик заметил маленькую судорогу в руке Стриклэнда. Так все началось. Поначалу это было едва заметно. Однако к концу дня запас глюкозы в организме мистера Стриклэнда заканчивался, судороги усиливались и распространялись, пока он не начал биться в припадке. Даже самые опытные сестры говорили, что это было по-настоящему жутко: мужчина бился в кровати, машины пищали, семья кричала и просила, чтобы хоть кто-нибудь ему помог. Стриклэнд бился и исходил пеной, словно закусил оголенный провод, а его височные доли пульсировали в спазме. Медработники давали мистеру Стриклэнду глюкозу весь день, но его состояние не улучшалось. Внук Стриклэнда ткнул пальцем в дорогое медицинское оборудование и спросил: «На кой черт тогда здесь эти аппараты?»

Чарли притащил «Сёрнер» и просмотрел цифры в карте Стриклэнда еще раз, затем вернулся к «Пайксису», чтобы придумать что-то еще. Мистер Стриклэнд выживет, по крайней мере его тело – точно. Он останется в Сомерсете. Прошло две недели, прежде чем Чарльз Каллен прикончил мистера Стриклэнда полуночной дозой дигоксина. Однако дигоксин не фигурировал в карте Стриклэнда, и Чарли его не заказывал в «Пайксисе». Никаких записей об отмененных заказах тоже не было зафиксировано. Чарли был хорош.

Каждый пациент представляет собой набор симптомов, которые можно либо вылечить, либо усилить любыми препаратами, которые есть в отделении. Позже Чарли вспомнил лишь несколько. Например, Мелвина Симко, корпоративного менеджера с четырьмя взрослыми детьми, которому еще в мае Чарли дал нитропруссид натрия, пока его кровь не стала катастрофически жидкой. Еще был Кристофер Хардгров, наркоман, который прибыл в отделение интенсивной терапии с сильно поврежденным мозгом. И Филип Грегор, которого Чарли отравил и довел до остановки сердца, но не убил. И Фрэнсис Агоада, чей уровень сахара сильно упал после того, как Чарли ввел ей огромную дозу инсулина, и Кришнакант Упадхьяй, чье сердце перестало биться, как и сердце мистера Стриклэнда, от огромной дозы «дига».

Вариантов было бесконечное множество, особенно в отделении интенсивной терапии / кардиологии. Не было никаких причин останавливаться, и поэтому Чарли продолжал. Шестнадцать лет спустя это все еще было так просто.