Сергей Есенин

1895–1925

«Годы молодые с забубенной славой…»

 

Годы молодые с забубенной славой,

Отравил я сам вас горькою отравой.

 

 

Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,

Были синие глаза, да теперь поблекли.

 

 

Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно.

В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.

 

 

Руки вытяну – и вот слушаю на ощупь:

Едем… кони… сани… снег… проезжаем рощу.

 

 

«Эй, ямщик, неси вовсю! Чай, рожден не слабым!

Душу вытрясти не жаль по таким ухабам».

 

 

А ямщик в ответ одно: «По такой метели

Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели».

 

 

«Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам!»

Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам.

 

 

Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья.

Вдруг толчок… и из саней прямо на сугроб я.

 

 

Встал и вижу: что за черт – вместо бойкой тройки…

Забинтованный лежу на больничной койке.

 

 

И заместо лошадей по дороге тряской

Бью я жесткую кровать мокрою повязкой.

 

 

На лице часов в усы закрутились стрелки.

Наклонились надо мной сонные сиделки.

 

 

Наклонились и хрипят: «Эх ты, златоглавый,

Отравил ты сам себя горькою отравой.

 

 

Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, —

Синие твои глаза в кабаках промокли».

 

<1924>

Михаил Голодный

1903–1949

Юность

 

По Москве брожу

Весенней,

В гуле улица живая.

Профиль юности

Бессмертной

Промелькнул в окне трамвая.

Небо мая

Надо мною

Расплескалось в тихом звоне.

Профиль юности

Бессмертной

Тонет в синем небосклоне.

Боевой отряд

Проходит,

Боевое знамя рядом.

Профиль юности

Бессмертной

Тенью прянул над отрядом.

Рвется Щорса конь

В атаку.

Замер Щорс на ткани пестрой.

Профиль юности

Бессмертной

Пролетел над шашкой острой.

Что же это? Сон?

Виденье?

Молодость страны живая?

Профиль юности

Бессмертной

Промелькнул в окне трамвая.

 

Дмитрий Кедрин

1907–1945

Остановка у Арбата

 

Профиль юности бессмертной

Промелькнул в окне трамвая.

 

Михаил Голодный

 

Я стоял у поворота

Рельс, бегущих от Арбата,

Из трамвая глянул кто-то

Красногубый и чубатый.

Как лицо его похоже

На мое – сухое ныне!..

Только чуточку моложе,

Веселее и невинней.

А трамвай —

как сдунет ветром,

Он качнулся, уплывая.

Профиль юности бессмертной

Промелькнул в окне трамвая.

 

 

Минут годы. Подойдет он —

Мой двойник – к углу Арбата.

Из трамвая глянет кто-то

Красногубый и чубатый,

Как и он, в костюме синем,

С полевою сумкой тоже,

Только чуточку невинней,

Веселее и моложе.

А трамвай —

как сдунет ветром,

Он промчится, завывая…

Профиль юности бессмертной

Промелькнет в окне трамвая.

 

 

На висках у нас, как искры,

Блещут первые сединки,

Старость нам готовит выстрел

На последнем поединке.

Даже маленькие дети

Станут седы и горбаты,

Но останется на свете

Остановка у Арбата,

Где, ни разу не померкнув,

Непрестанно оживая,

Профиль юности бессмертной

Промелькнет в окне трамвая!

 

1939

«Прощай, прощай, моя юность…»

 

Прощай, прощай, моя юность,

Звезда моя, жизнь, улыбка!

Стала рукой мужчины

Мальчишеская рука.

Ты прозвенела, юность,

Как дорогая скрипка

Под легким прикосновеньем

Уверенного смычка.

Ты промелькнула, юность,

Как золотая рыбка,

Что канула в сине море

Из сети у старика!

 

1938

Борис Слуцкий

1919–1986

«Интеллигентнее всех в стране…»

 

Интеллигентнее всех в стране

девятиклассники, десятиклассники.

Ими только что прочитаны классики

и не забыты еще вполне.

 

 

Все измерения для них ясны:

знают, какой глубины и длины

горы страны, озера страны,

реки страны, города страны.

 

 

В справочники не приучились

лезть, любят новинки стиха и прозы

и обсуждают Любовь, Честь,

Совесть, Долг и другие вопросы.

 

Сон

 

Утро брезжит, а дождик брызжет.

Я лежу на вокзале в углу.

Я еще молодой и рыжий,

мне легко на твердом полу.

 

 

Еще волосы не поседели

и товарищей милых ряды

не стеснились, не поредели

от победы и от беды.

 

 

Засыпаю, а это значит:

засыпает меня, как песок,

сон, который вчера был начат,

но остался большой кусок.

 

 

Вот я вижу себя в каптерке,

а над ней снаряды снуют.

Гимнастерки. Да, гимнастерки!

Выдают нам. Да, выдают!

 

 

Девятнадцатый год рожденья —

двадцать два в сорок первом году

принимаю без возраженья,

как планиду и как звезду.

 

 

Выхожу, двадцатидвухлетний

и совсем некрасивый собой,

в свой решительный, и последний,

и предсказанный песней бой.

 

 

Потому что так пелось с детства.

Потому что некуда деться

и по многим другим «потому».

Я когда-нибудь их пойму.

 

18 лет

 

Было полтора чемодана.

Да, не два, а полтора

Шмутков, барахла, добра

И огромная жажда добра,

Леденящая, вроде Алдана.

И еще – словарный запас,

Тот, что я на всю жизнь запас.

Да, просторное, как Семиречье,

Крепкое, как его казачьё,

Громоносное просторечье,

Общее,

Ничье,

Но мое.

 

 

Было полтора костюма:

Пара брюк и два пиджака,

Но улыбка была – неприступна,

Но походка была – легка.

Было полторы баллады

Без особого складу и ладу.

Было мне восемнадцать лет,

И – в Москву бесплацкартный билет

Залегал в сердцевине кармана,

И еще полтора чемодана

Шмутков, барахла, добра

И огромная жажда добра.