Глава 3
ВЕЛЕМИРА
Республика Алтай, Восточное полушарие
— Мирка, поможешь?
Запыхавшийся паренек пятнадцати лет остановился, сбросил с плеч тяжелую вязанку сушняка. Оглянулся настороженно — нет ли поблизости кого из взрослых. Не то быстро влепят затрещину да начнут залечивать — мол, негоже мужу просить девицу подмочь груз тягать. И всем до хухлика, что Велемира одной рукой двухпудовую гирю поднимает, будто авоську с килограммом яблок. А уж эту вязанку ей до избы доволочь — как в постельке поутру потянуться.
— Не вопрос, Славик, — ответила девушка и с легкостью подхватила вязанку.
Они пошли по лесу, болтая о том о сем. Кто бы поверил, что три месяца назад, только угодив в родноверскую общину на Алтае, Велемира пару слов не могла связать. Заговорила она к концу первого месяца — так же внезапно, как появилась в общине.
К тому времени она уже сжилась с родноверами. Вместе с женщинами трудилась по дому, освоила и стряпню, и уборку, и шитье, и ткачество. Возносила славословия Перуну, Велесу и Ладе-богородице. Во всем стала почти своей.
Почти — потому что странностей у девушки было слишком много. Одна потеря памяти чего стоила. Общеизвестно, что люди могут забыть свое имя и свое прошлое, но при этом автоматические навыки сохраняются.
Амнезия не разучит человека водить автомобиль, ездить на велосипеде, пользоваться интернетом. Не заставит удивляться мобильному телефону или фотоаппарату. А Велемира, когда Лютовзор привез ее в отделение полиции в Горно-Алтайске и полицейские стали фотографировать девушку для сверки с базой пропавших без вести, совершенно не понимала, что с ней делают.
Так же она реагировала на сам город с автомобилями и маршрутками. Игнорировала светофоры, то и дело ломилась на красный свет — если бы Лютовзор не удерживал ее, так и ринулась бы под колеса.
На джип Лютовзора тоже смотрела как на чудо-юдо. Не понимала, как туда влезть, как пристегнуться, крутилась на сиденье, разглядывала консоль, словно видела в первый раз. Изумлялась, с какой скоростью проносились за окном зимние пейзажи. Будто никогда и не ездила в автомобиле.
Электричество было ей не более понятно, чем печь. Первые дни она с изумлением рассматривала, даже трогала как печку, так и лампочки. Дивилась, как это — щелкаешь выключателем и зажигается свет. Зато в темноте видела, как кошка.
В общем, быт родноверов оказался для гостьи загадкой, к которой пришлось приобщаться некоторое время. Такой же загадкой была для них она. За месяцы, что девушка провела у них, полиция звонила Лютовзору — для них он был Черепанов Владимир Игоревич — лишь пару раз, вызывая Велемиру на опознание.
Один раз пришла ориентировка из Москвы, второй — в участке ждал обезумевший от горя отец. Велемира немного походила на его пропавшую без вести дочь, но даже по фото было ясно, что это другая девушка. Он не желал в это верить и не жалел денег. Лично добрался в Горно-Алтайск из Костромы, надеясь узнать дочь при встрече вживую.
А когда убедился своими глазами, что это не она, стал расспрашивать Велемиру, предлагал увезти ее с собой, заботиться, пока настоящая семья не найдет ее. У него не было сомнений, что родители Велемиры сходят с ума, как он, не зная участи своего дитя.
Это случилось совсем недавно. Девушка привыкла к приютившим ее людям. Ей было жалко мужчину, она расспрашивала на обратном пути Лютовзора, как можно ему помочь, как отыскать пропавшую дочь. И как она могла пропасть. Из расспросов мужчина сделал вывод, что найденыш не помнит даже опасностей, которыми полон мир.
В общине была женщина, нареченная Милорадой. Она больше всех усердствовала в родноверии, ревностно исполняла обряды и ритуалы, следовала куче примет, даже самых неудобных.
Милорада начала говорить, что сами боги перенесли Велемиру из чистых времен, чтобы она научила их истинно служить родной вере. Предлагала поставить ее во главе общины, потому что незнание и непонимание нынешнего мироустройства означало незапятнанность девушки испорченным временем. По мнению Милорады, она приобщила бы их к истинным корням славянского духа.
Лютовзор и Яронега пресекали подобные разговоры. Несмотря на преданное служение, оба были людьми практичными и понимали, что для руководства общиной нужно хорошо разбираться в нынешнем мироустройстве, каким бы грязным и испорченным оно ни было. Родноверы ушли от мира, насколько смогли, но мир от них не ушел.
Девушка, которую называли Велемирой, не могла не замечать, что кажется этому миру не менее странной, чем он ей. Были явления и события, обычные для нее. Восход солнца, таяние снега, цветение деревьев, пение птиц ощущались привычными, знакомыми. Домашние дела тоже — уборка, готовка, стирка, ткачество. Как они делались — было странным и чужим. Но сами по себе они не удивляли.
Многие другие вещи и занятия, совершенно естественные для ее новой семьи, казались ей дикостью. Например, ноутбук. И взрослые и дети пытались объяснить ей, как они общаются через эту штуку с другими людьми в «каких-то чатах». И даже узнают, что происходит в мире.
Она никак не могла понять. Может, потому что письменная речь оставалась недоступной. Целый месяц она не могла вымолвить ни слова, хотя понимала все. Свой родной язык тоже не могла вспомнить — просто знала, что он у нее был.
И когда все считали ее глухонемой, она вдруг заговорила… Да так, будто этот язык — русский — и был родным. А вот писать так и не смогла.
Светомысл вызвался научить. Каждый день он усаживал ее за стол, вкладывал в пальцы ручку, раскрывал тетрадь… Велемира подозревала, что он делает это лишь затем чтобы трогать ее.
— Миринька… — говорил он ей, и звук напоминал ей что-то тревожно-щемящее из прошлого. — Ты такая красивая. Такая хорошая. Выходи за меня, а? Люблю тебя, не могу.
И память подбрасывала другие слова: «Избери меня, Мири, а?» — сказанные другим голосом… Даже голосами. Один — юношеский, просящий, как у Светомысла. В сердце всколыхивало странное тепло… и отстраненность. Тот голос не трогал ее, как и сейчас.
А вот второй… Низкий, бархатный… Голос зрелого мужчины. Властного и не признающего слова «нет». Он звенел внутри тоской по чему-то ускользающему. И в то же время свербил глухим раздражением. Как будто она хотела и быть рядом с обладателем этого голоса, и одновременно очутиться от него подальше. Разобраться в этих чувствах Велемира не могла. Как и вспомнить мужчину, что вызывал их. Только бархатное «Мири» раскатывалось в сознании. Так ее называли в прошлом.
Месяц травень пролетел вслед за кветенем. Настало лето. Мири — теперь она думала о себе только так, оставив Велемиру для «родовичей», — лето казалось чересчур сухим, она точно помнила, что привыкла к более влажному климату. А вот прохлада первого летнего месяца ничуть не смущала. Видимо, она привыкла к ней в прошлой жизни…
Она стала совсем своей в общине. Закликала весну с тремя другими молоденькими девушками, восхваляла Ярило-солнце, окрепшего после зимы, входившего в рост. Красила яйца-писанки, прыгала через огонь во славу богини Живы.
Светомысл ходил за ней по пятам, уверенный, что добьется благосклонности. Родоцвет — второй холостой парень общины — поначалу тоже увивался. Но через три дня резко прекратил ухаживания. И у него и у Светомысла на ребрах появились приличные синяки. Похоже, юноши решили проблему выбора девушки по-мужски.
Мири огорчилась. Не понимала почему. Она четко знала, что не будет ни с одним из них. И ни с кем в этой общине. Бархатный голос звучал в ее сознании денно и нощно. Она не могла вспомнить его обладателя — как и все свое прошлое, — но точно знала, что связана с ним на всю жизнь. Кем бы он ни был, где бы ни находился. Парни общины не интересовали ее иначе как по-дружески.
А расстроилась она из-за драки. Ей было неприятно, когда отношения выясняли силой. К тому же оба были ей симпатичны. Но не более.
Близился Купала — один из самых любимых праздников общины. Особенно молодежи. Дети и подростки прятались за углом с ковшами, маленькими тазиками и даже водяными пистолетами. Наскакивали друг на друга и на взрослых, выплескивали воду и кричали: «Праздник Купала — обливай кого попало!»
Вечером Рада — четырнадцатилетняя дочка Лютовзора и Яронеги — прибежала звать Мири прыгать через огонь, плести венки, искать цветок папоротника. Мири откликнулась с радостью — прыгать через огонь она полюбила. Не первый праздник родноверы разжигали костер и водили хороводы с перепрыжками.
По такому поводу девушки снимали поневу и оставались в рубахах до середины бедра. В другое время такой наряд в общине был неприемлем, но прыгать через огонь в юбке до пят ради соблюдения приличий — безрассудство. У мужчин для таких случаев имелись шорты такой же длины.
Мири прыгнула раз десять — перещеголяла даже парней, которые пробежали с полдюжины кругов. У огня она чувствовала себя как дома. А потом молодежь рванула в лес за цветком папоротника.
Пока Мири напряженно всматривалась в заросли папоротника, выискивала что-то похожее на цветок, Рада рвала васильки, одуванчики, купальницы-жарки, сплетала стебельки друг с другом и рассказывала Мири, подхихикивая:
— Как думаешь, Петька… в смысле Ладогор полезет за моим веночком? Или поленится? Подмигивать проще, чем из холодной воды венок выуживать!
Ладогором звали шестнадцатилетнего паренька, который заглядывался на Мири. Но это не мешало ему виться вокруг Рады. Дети с подростками то и дело обращались друг к другу по «мирским» именам. Община собралась только полтора года назад, старые привычки не забылись. Звать друг дружку Петькой, Машкой, Ленкой проще и короче, чем звучными и напевными нареченными именами.
— Вот Светомысл точно полезет за твоим! — продолжала трещать Рада. — Он и зимой в ледяную прорубь полез бы!
— А зачем?
— Как зачем? Ты чего, Мирка? А, ну да, ты ж не помнишь! Кто выловит венок девушки в купальскую ночь, тому и быть ее суженым!
— А если она не захочет? — пожала плечами Мири.
Рада хихикнула.
— Не кинет. Она ж не глупенькая, смотрит, куда кидать. Кто подкарауливает.
— Ну, мне и нечего кидать тогда, я не хочу, чтобы кто-то был моим суженым.
— Да ладно тебе! Это ж просто такой прикол! Чтоб весело было. Давай сплетем, гляди, какой он красивый выходит!
Венок Рады и правда был очень красивым. У девочки был талант. Дома она постоянно плела соломенные подстилки или обереги. Мири захотелось поучиться.
— Ну, давай. Что для него рвать?
— Да все подряд! Что нравится, то и срывай. Сплетешь, я тебе помогу.
— Рада, слушай… А цветок папоротника какого цвета вообще? Сколько ни смотрю, не вижу.
Рада уставилась на нее непонимающе, а потом захохотала.
— Ты и это не помнишь! Нет у папоротника цветов. Это тоже для прикола!
— Все-то у тебя для прикола, — буркнула Мири недовольно. Высматривала цветок, как дурочка.
— Ну а как же! Родноверие, оно, знаешь, все для прикола. Приколы разные бывают. У моей бывшей одноклассницы предки хату в Питере сдали гастарбайтерам, а сами в Гоа укатили на пээмже. А мои — совсем продали. И сюда перебрались, а с ними еще восемь семей. Ну, по мне, как хочешь, так и живи. Не, тут тоже прикольно на самом деле. Мне вообще нравится. Но иногда скучаю по Питеру. Посидеть бы в Макдаке, на метро прокатиться, пошляться белыми ночами да поглядеть, как мосты разводят. Ты не была в Питере, да? Или не помнишь?
Мири не понимала почти ни слова из речи Рады. А значит, в загадочном Питере ей точно не доводилось бывать.
Через полчаса совместных стараний венок был готов. Стебелек к стебелечку, каждый цветочек казался драгоценным камнем. Рада и впрямь была искусной рукодельницей.
— Ни в какую воду я его не брошу! — заявила Мири. — Украсим нашу светлицу.
— Да ладно тебе! К утру завянет. Идем бросим! Хочешь — закинь подальше, на середину реки, тогда Светомысл не достанет! А мы полюбуемся, как веночек поплывет.
Мири вздохнула.
— Только ради тебя, Радка!
Подружки схватились за руки и побежали к реке. Рада принялась распевать прямо на бегу: «Купалинка, Купалинка, те-е-емная но-о-очка! Те-е-емная но-о-очка, а где тво-о-я до-о-очка!» Мири уже не раз слышала эту песню и принялась подпевать подружке.
Вдвоем они выбежали на берег широкой реки. Полная луна и россыпь созвездий отражались в темной глади воды. Ночь была безветренной, течение оставалось почти незаметным. Река казалась тихой и неподвижной.
Рада бросила венок первой. Мерно покачиваясь, он неспешно тронулся влево, вниз по течению.
— Давай, Мирка, бросай свой!
— Может, не будем? Красивый…
— Мир, ну говорили уже! Давай скорее!
Мири грустно вздохнула. Размахнулась и зашвырнула чудесное творение Радкиных и своих рук на середину русла. Оба венка поплыли метрах в трех друг от друга. Девушки завороженно замерли. На миг им почудилось, что творится самая настоящая магия — не «по приколу»…
А через несколько минут они увидели, как в двухстах метрах ниже по течению с берега в реку входит человек. Девушки затаили дыхание. Это был обнаженный по пояс мужчина. Мири невольно залюбовалась атлетичным торсом, блестящим в свете луны.
Никаких сомнений — мужчина плыл прямиком к венкам. Радин проплыл мимо него — он не обратил внимания. А когда с ним поравнялся венок Мири, крепко схватил и погреб к берегу одной рукой, стараясь не притапливать венок.
Рада хихикнула шепотом, чтобы эхо не донесло звук до пловца:
— Светомысл все-таки подкараулил тебя!
— Это не Светомысл… — прошептала Мири. — Погляди лучше!
Рада прищурилась и ахнула. И верно, у мужчины не было светлой гривы волос. А когда он ступил из воды на берег, девушки разглядели, что и ростом он был выше, и телосложение крепче, чем у родноверского паренька.
Он направлялся прямо к кустам жимолости, где укрывались девушки.
— Мири! — позвал негромко. — Я знаю, ты здесь. Выходи.
— Кто это? — прошептала Рада. — Что он говорит? Что это за язык? Он абориген?
И Мири поняла, что мужчина произнес слова не по-русски. Но она его понимала, хоть не знала, что это за язык. И он назвал ее Мири. И голос — тот бархатный, что не покидал ее сознание…
Этот человек пришел из ее прошлого. Она была с ним близка. Отголоски этой близости сейчас зазвучали неимоверно громко в ее сердце. Что-то внутри нее кричало и рвалось наружу, жаждало броситься в объятия пришельца… А что-то, наоборот, желало убежать, оказаться так далеко от него, как возможно. Никогда не видеть и не слышать.
Как такое могло быть? Кем он ей был? Любимым? Или врагом? Или всем разом?
Мускулистая рука раздвинула цветущие ветки жимолости. Они увидели его. Темные волосы. Темные, как бездна, глаза. Мири поймала в них крошечное отражение луны… и больше не могла отвести взгляда. Он удерживал ее как зачарованную в плену бездонного мрака.
— Good night, — сказала Рада. — Who are you?
Мужчина промолвил на том же самом языке, который Мири понимала, но не знала, как называется:
— Твоя подруга спрашивает, кто я. Я понимаю ее, но не могу ответить. Скажи, что я твой друг. Я пришел за тобой. Скажи ей, что теперь с тобой все будет хорошо. Ты пойдешь домой. Со мной.
— Я с тобой не пойду! — выпалила Мири прежде, чем в сердце заворочались щупальца, тянувшие ее к этом человеку, алчущие швырнуть в его объятия и никогда не отпускать.
Только теперь она ощутила в полной мере, как серо и тоскливо было ей без него все эти месяцы. И все равно не могла шагнуть навстречу… позволить обнять. Хоть нечто внутри нее желало сделать это больше жизни.
Он покачал головой.
— Я не отпущу тебя, Мири. Не теперь, когда сумел найти. После всех месяцев без тебя. Ни за что. Ты вернешься со мной в Ранду. Ты моя.
Ранду… Еще одно до боли знакомое слово, которого она не помнила.
Мужчина отвел взгляд и посмотрел на Раду. Пару секунд девочка зачарованно смотрела в темную бездну, а потом ойкнула, закрыв рот ладошкой. Мужчина протянул руку с венком, надел его на шею Мири. И подхватил ее на руки, унося прочь от берега реки.
Мири кричала, вырывалась. Но ее будто опутало сетью из невидимых стальных нитей. Приковало к нему — к этому человеку с мраком в глазах. Мрак. Марк.
— Марк! — завопила она.
— Что, Мири?
— Выпусти меня! Я не хочу!
— Хочешь. Ты страдала от вязи, как и я. Ты хочешь прекратить это. Мы оба хотим прекратить наши мучения. И только вместе можем сделать это. Если бы ты знала, как я хочу тебя. Прямо здесь и сейчас, не дожидаясь возвращения…
— Нет!
Его сердце билось как молот. Учащенное дыхание обжигало шею. Мири ждала, что сейчас он и правда опустит ее на траву и овладеет, не спрашивая согласия… Как делал прежде. В ее забытом прошлом. Она вспомнила это. Вспомнила, почему хотела убежать так же яро, как слиться с ним в объятиях. Он всегда брал ее против воли с их первой ночи. И продолжит, если сейчас она позволит ему забрать себя.
— Увы. Нет времени. Ветария держит портал, нам надо спешить.
Он не замедлил шаг, приближаясь к зарослям папоротника. Мири разглядела странное мерцание между листьев. Папоротник все-таки зацвел?
Это была последняя мысль, прежде чем мужчина по имени Марк нырнул вместе с ней в заросли. В следующий миг Мири как будто угодила внутрь облака. Они с Марком очутились в странном пространстве, заполненном белым туманом. Под ногами, над головой, по бокам — всюду мерцали белые искры. Марк шел вперед, стискивая Мири железной хваткой.
Вдруг облако — или чем бы ни была странная субстанция — задрожало. Белое свечение словно налилось кровью. Что-то прогремело позади, и раздался глухой рокот. Невольно Мири вспомнила кино «Властелин Колец», которое они с Радой однажды посмотрели, выбравшись в кинотеатр Горно-Алтайска. Так являлся жуткий демон по имени Балрог…
Марк бросился бежать. Алые мерцающие нити становились все ярче и толще. Краснота захватывала туман, из белого он становился бордовым. А рокот позади нарастал.
— Проклятье, где же конец? А’Джарх! Открывай портал! Слышишь? Где ты, сука? Открывай!
Ничего не случилось. Туман наливался багрянцем, гремел рокот за спиной. А Марк, кажется, искал выход из этого ада, но не находил.
— Проклятая предательница! Мы в ловушке!
