Книга: Мир вечного ливня
Назад: ГЛАВА ШЕСТАЯ Победа
Дальше: ГЛАВА ВОСЬМАЯ Героин для героев

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мост

Образы сферы взаимодействия начали уплотняться, пока я не ощутил себя лежащим на бронированном полу БТРа. Цуцык протирал маслом автомат на коленях, Андрей ковырялся с заклинившим пулеметом в башне, Макс заново перебинтовывал руку, а Искорка еще спала, лежа рядом со мной.
— Вернулся? — Цуцык отложил автомат и подал мне руку, помогая подняться. — Бурненько ты день провел…
— Иди ты… — вяло огрызнулся я.
— Да я не о том, — хитро сощурился подрывник. — Дрался?
— Пришлось.
— И как?
— Победа за нами. Враг побежден.
— Расскажешь?
— Да там нечего рассказывать, — отмахнулся я. — Бандиты на девушку наехали. Пришлось вмешаться.
И только я это сказал, как смутная догадка в голове промелькнула. Нет, конечно, интерес Цуцыка к драке с бандитами Ирокеза был не более чем любопытством, дурачеством — это ясно. Но меня другое совпадение зацепило.
— Слушай… — не очень уверенно произнес я. — Цуц, а как звали твоего командира части?
— Того педераста, который латунь мусульманам продавал?
— Ты же говорил, там не только в металле дело. Ну, типа, за ним еще грех какой-то?
— А тебе что с того? Что было, то было.
— Да остынь ты! Раз спрашиваю, значит, надо. Если тебе до лампочки, что с ним стало, можешь и дальше строить из себя пострадавшую невинность. А если нет…
— Ты что, раскопал что-то?
— Не знаю! Чего зря языком воздух трясти? Расскажи, что там было.
— Деньги он любил беззаветно, — зло ответил Цу. цык. — Я доказать не смог, но он точно двух баб чичам продал.
— Что значит «продал»?
— А то и значит. Были в Грозном двое ментов — следаки, что Шерлок Холмс, точно. Те менты много раз моджахедам на хвост наступали, а однажды подняли крупную нычку — с оружием, со взрывчаткой. Ну, понятно, чичи на них объявили охоту. Ментам самим до фени, они и так из РОВД не вылезали сутками, а вот за женами попросили нашего командира приглядеть. Тот их перевез в часть, записал вольнонаемными, на довольствие поставил. Все по чину. А часть штурмовать, знаешь, кишка уже у мусульман была тонковата. Ну они и не стали штурмовать. Послали парламентера с деньгами. Много принесли. Я знаю, там шесть нулей было, если в убитых енотах. Уж очень им хотелось тем ментам яйца покрепче зажать. А он им взамен пообещал, что выпустит ментовских жен точно по графику и в названном направлении. Бабам поутру сказал, что мужья их звонили, хотели встретиться. Дал им машину с водилой. Ну и все. Дальше понятно. Только они выехали на дорогу, мусульмане водилу грохнули, а бабам мешки на голову и в горы. Один из ментов сразу пошел шерстить по домам в горячке, хотел хоть какую-то информацию собрать, где жену искать. Ну, наломал дров, понятно. Попал под статью. Посадили. Второй по-тихому кое-что выяснил, собрал кровников тех козлов, что жен забрали, и с этим отрядиком в горы. Ну, там все и полегли в первом же бою. История известная, а как доказать, что наш командир при делах? Он ведь умный, сразу с бабками увольняться не стал.
— Ты сам-то откуда узнал?
— От верблюда, — нахмурился Цуцык.
— Нет, погоди…
— Иди в жопу! Что ты жилы из меня тянешь? Блин… Ну, были у нас щенки, которые у чичей анашу покупали. Мы с ребятами узнали, накрыли их всех. Ну, я с одним мусульманином по душам поговорил. Это пока он говорить еще мог. Потом-то только кричал уже, но поначалу он много чего рассказал. Жить очень хотел. Не довелось…
— Ты что, очумел? — вытаращился я на товарища.
— А ты думал, в сказку попал? Та война, которую ты знаешь, давно закончилась. Все. Они нам не войну объявили, а геноцид. Просто выкашивают напропалую всех, без разбора. Детей, женщин… Не за идею! Какая тут уже на фиг идея! Забыл, что в Беслане было? Они просто освобождают себе жизненное пространство. Деньгами, взрывчаткой, спермой своей вонючей… Это уже не война. Это не противостояние культур или миров… Чушь! Они просто разрастаются. Бездумно, ни для чего — как раковая опухоль или колония тараканов. Смотрел фильм «День независимости»? Вот они — как те инопланетяне. А у нас их по-прежнему за людей считают. Потому что у них две ноги, две руки и что-то там под черепной коробкой шевелится. И что с того? Это что, признак человека? Или признак разумного существа?
Он взял автомат и положил на колени.
— Права человека для них придумали… По телевизору орут — мол, нет у террористов ни национальности, ни религии… Знаешь, почему? Потому что все крикуны, как наш командир. Одной рукой антитеррористические указы подписывают, а другой деньги берут с этих выродков. А все указы, ужесточения, моджахедам по фигу. Класть они на них хотели с прибором. От этих указов страдают только те, кто закон соблюдает. Пока в указе не будет написано, что въезд в город с черной мордой запрещен, только русских и будут щемить на блокпостах. Если же объявить их нелюдями, то как деньги с них брать? А если не с них, то с кого? Русских-то обобрали уже — дальше некуда. Нечего больше с русских взять. А денег по-прежнему хочется. Так что насчет моего очумения ты не горячись. Знаю я и их религию, и их национальность. Не ошибусь.
— Сумасшедший… — покачал я головой.
Цуцык не ответил. Проснулась Искорка, и он помог ей подняться.
— Так как командира твоего звали? — решил все же выяснить я.
— Вениамин Тихонович Жичко, — с ненавистью произнес Цуцык. — Позывной — Ирокез. А что?
— Я точно не уверен, но, кажется, знаю, чем он занимается в Москве и где его можно достать,
— А точнее?
— Есть один владелец рекламной фирмы. Бывший военный. Сука редкостная. Кликуха — Веничка-Ирокез.
— Это он… — мстительно улыбнулся подрывник. — Слушай, где тебя в Москве отыскать?
— Да я там же. Ты адрес знаешь, — спокойно ответил я. — Потеснюсь, не умру.
— Ну и добро, — кивнул Цуцык.
— О чем это вы сговариваетесь? — насторожилась Искорка. — Ирокеза, что ли нашли?
— Саша нашел, — ответил Витек.
— Bay! Ну это дело! Даже ради этого стоило попасть в сферу взаимодействия. Так он в Москве?
— Да, — ответил я. — Бандитствует помаленьку. Я днем с его ребятами маленько схлестнулся. Так ребят у него теперь чуть поменьше стало, они под раздачу СОБРа попали.
— Это хорошо, — улыбнулась Ирина. — Раз бандитствует, значит, можно все под разборку замаскировать.
— Э, погоди! — остановил я ее. — Ты-то тут каким местом?
— Не поняла… — с напором ответила Искорка. — Вы что, без меня решили эту гниду душить? Фиг вам.
— Так ты же свой адрес скрываешь от старых боевых товарищей! — рассмеялся Цуцык.
— Уже не скрываю. Город Сергиев Посад, улица Первомайская, дом шесть, квартира двадцать.
— А чего скрывала? — удивился я.
— Того! — буркнула Искорка и отвернулась.
— Муж у нее ревнивый, — отозвался Андрей из башенки. — Не хотела лишних писем и встреч. Кстати, пулемет я починил.
— Ну, так мы в полном шоколаде! — подытожил Цуцык. — Макс, рука твоя как?
— Хреново. Кости целые, но в общем… — он продемонстрировал левую кисть, покрасневшую и отекшую.
— Чем тебя в реальности шибануло? — полюбопытствовал я.
— Ничем. Что я, дурак, ждать неизвестно чего? Проснулся, взял шило, продезинфицировал спиртом, принял обезболивающее, положил руку на доску для разделки мяса и шарахнул как следует. А то налетел бы днем на какой-нибудь ржавый гвоздь. Только столбняка мне еще не хватало!
Я не ответил. Раньше мне казалось, что сам я немного сумасшедший, но в сравнении с Максом и Цуцыком, пожалуй, мое чучело можно в музее показывать, как образец нормальности. Искорка тоже красавица… Детей собралась рожать, а все равно не может усидеть на месте. Чего ей дался этот Веничка-Ирокез? Налетит на шальную пулю, будет ей ребенок, блин. Я мысленно сплюнул три раза через левое плечо, целясь в невидимый глаз нечистого. Не знаю, попал или нет, но на душе остался неприятный осадок.
— Надо выбираться из болота, — Цуцык поднялся на ноги и повесил автомат на плечо. — А то времени и так впритык. Хочется ведь и Храм посмотреть, и к Мосту успеть вовремя.
Мы выбрались на броню, под ливень. Дым от начисто сгоревшего участка леса все еще стелился у земли. У самого борта БТРа торчал из воды угол крыла рейдера, еще два обломка валялись на земле поодаль. Я не смог удержаться, чтобы не глянуть на них вблизи, не пощупать руками, ну сон, понятно, но я давно уже стал относиться к переносу в сферу взаимодействия как к некоему реальному путешествию. Ну, пусть к перемещению духа, а не тела. Что с того, если все реально?
Соскочив с брони, я по пояс погрузился в воду и, загребая руками, побрел по дну к берегу болотца. Левый обломок не вонзился в землю, как правый, а распластался у черного пенька, бывшего до падения плазменных бомб могучим деревом. Приближаясь к нему, я различил сначала детали ребер жесткости внутри корпуса, а затем, ближе к носу, керамзитовый шарик размером с мандарин. Судя по расположению, это мог быть либо блок дистанционного управления летательным аппаратом, либо… кабина. Я нагнулся и осторожно тронул шар пальцем. Он не был ни холодным, ни теплым — просто гладкий керамзит, который мизеры использовали вместо брони. Однако при ближайшем рассмотрении я различил на гладкой поверхности несколько швов. Ухватившись за шарик, я вывернул его из остатков корпуса, после чего достал нож из ножен и попробовал просунуть лезвие в одну из щелей.
До меня донесся смех Андрея.
— Гляди, Цуц, Саня мизера в плен взял!
— Чего ржете? — обернулся я. — Это что, кабина?
— Ну да, — ответил Андрей. — Да ты ковырни сильнее, не бойся. Только подальше от лица, а то эти твари почти чистым фтором дышат, пусть выветрится.
— А он что там, живой?
— Да хрен знает, — безразлично отозвался Цуцык. — Может, уцелел, когда падал. Но все равно сдохнет.
— Открывай, открывай! — подбодрила меня Ирина. Я сильнее вонзил лезвие в щель, провернул, отчего шарик сухо треснул и развалился на три сегмента сферы. Два упали, а третий остался в руке. Пришлось задержать дыхание, ожидая, когда слабый ветер снесет облачко ядовитого газа в сторону.
Увиденное поразило меня до глубины души — к стенке сферы приросло какими-то волокнами существо размером с крупного жука. Но это было не насекомое! Да вообще черт знает на что оно было похоже! Пожалуй, если сравнивать с привычными существами, то напоминал мизер скорее растение, чем представителя фауны. Корни у него точно были — развитая корневая система, вросшая в заднюю стенку кабины. Насчет конечностей уже сложнее — скорее толстые мясистые стебли бледно-голубого цвета тянулись вперед. Наверняка они недавно врастали в переднюю стенку кабины, но я их выдрал с мясом, что называется, когда вскрывал скорлупу. Еще четыре стебля, обросшие густыми щетинками, похожие на паучьи лапы и шевелящиеся, как паучьи лапы, и шуршащие, как паучьи лапы, судорожно подергивались на весу. Нечто вроде толстой раковины, или кожуры, или скорлупы венчало то, что с огромной натяжкой можно было назвать головой существа. На ее поверхности помигивали восемь красных бусинок — я понял, что глаза. Может быть, рудиментарные, но в общем-то глаза. Тоже паучьи.
Это разглядывание длилось меньше секунды — я с испугом и отвращением разжал пальцы и трофей шлепнулся в жирную грязь под ногами, с брони снова послышался хохот.
— Это что, и есть наш враг? — обернулся я.
— А ты кого ожидал увидеть? Разумных осьминогов по мотивам Герберта Уэллса? — весело поинтересовалась Искорка. — Или яснооких яйцеголовых?
— Блин, бурьян какой-то паукообразный, — вздохнул я, возвращаясь к друзьям. — Тоже мне противник. Интересно, как у них выглядит атака пехоты?
— Не дай бог! — помрачнела Ирина.
— Да уж… — поежился Цуцык. — Ладно, Макс, заводи мотор!
Вытягивать БТР из болота оказалось труднее, чем мы все ожидали. Самое противное, что после пожара не осталось ни одного приличного дерева в округе, чтобы можно было повалить его и затянуть для опоры под колеса. Пришлось пойти противоположным путем — выгребать лопатами ил из болотца, углубляя его до тех пор, пока не появилась возможность эффективно врубить водометы. БТР, кряхтя, взревывая, плюясь фонтанами воды, выполз на берег, напоминая доисторическое чудовище, решившее поменять ласты на лапы. Мы все были перемазаны илом с ног до головы, все, кроме Макса — он сидел за рулем. Говорят, что наши предки — илистые прыгуны. Они могли бы нами гордиться, поскольку так, как мы сегодня напрыгались в иле, им, наверно, не каждый день удавалось.
Пришлось некоторое время отмываться под хлещущими струями ливня, чтобы привести обмундирование хоть немного в норму.
— Может, ну его, этот Мост? — осторожно решил я прощупать почву, вспомнив все, на что натолкнул меня разговор с Катей.
— С ума сошел? — покосилась Ирина.
— Так… Погоди, Искорка. Похоже, наш Саня раскопал за прошедший день больше, чем кажется. Так? Ирокеза нашел — это уже много, но это не все?
— Не все, — кивнул я. — Возможно, я разгадал главный секрет Нанимателя. Даже наверняка.
— Оп-па! — встрепенулся Андрей. — Подробнее можно?
Из переднего люка по пояс высунулся Макс и окликнул нас:
— Долго вы будете отмываться? Танкисты на связь выходили. Их прижали огнем, так что они, чтобы не тратить ресурсы, взяли направление прямиком на Мост. Вы же еще хотели к Храму успеть.
— Погоди, Макс! Сейчас.
Штурмовик пожал плечами и скрылся под броней.
— Саня? — Андрей пристально глянул на меня.
— Вы все хотели узнать, за каким чертом нас сюда затягивают и еще деньги платят? Хотели узнать, в чем выгода Нанимателя?
Цуцык молча кивнул, не сводя с меня взгляда.
— Ранение, полученное здесь, отзывается ранением в реальности, — напомнил я, чтобы сразу перейти к главному. — Думаете, только ранение? Я не знаю, почему это место называют сферой, но точно знаю, почему сфера взаимодействия. Событие, происходящее здесь, напрямую вызывает адекватное событие в реальности. В общем, точно такое же. Отрицательное это событие или же положительное — не имеет значения.
— Какое же тут может быть положительное событие? — недовольно поморщился Цуцык.
— Победа в бою! — с торжеством произнес я. Все умолкли, а через секунду Искорка громко присвистнула.
— Черт побери! — сказала она. — Я ночью рейдер завалила, а днем…
— Что? — Андрей обернулся к ней.
— Еще месяц назад я раскручивала одну фирму, чтобы дали рекламу в нашу газету. Ну, в местных газетенках, сами понимаете, негусто с рекламой. А зарплаты у меня нет — только процент от клиентов. И тут, сегодня днем, звонит мне референт их главного перца…
— И предлагает рекламу? — закончил за нее Цуцык.
— Нет! Приглашает меня к ним работать. Дает аванс…
— За что? — удивился Андрей.
— Говорит, что почти повелся на мое предложение. Себя он простым не считает, так что решил, что я могу с кем угодно коммерческие переговоры вести. Я согласилась, конечно. Попробую. Тем более аванс, прямо скажем, не маленький. Не десять тысяч, конечно, но мне и штуки в месяц вполне хватит, если постоянный доход. В общем, везение налицо. Хорошая награда за один сбитый рейдер.
— Мне тоже повезло нехило, — подтвердил я. — Даже больше, чем Искорке. Она что? Деньги просто получила, а деньги, по большому счету, никакой ценности не имеют. У меня же…
— Да мы видели, — хохотнул Андрей. — Извивался, как змей, а дышал, как паровоз.
— Дурак ты, — спокойно ответил я. — Не в сексе там дело. Это не женщина — человек! Причем с большой буквы «Ч».
— Мужик, что ли? — поддел меня Цуцык.
— Ага… — поддакнул Андрей. — «Чоловик» по-украински как раз и значит «мужчина».
— Идите в жопу! Вы за усы меня дергать будете или слушать, что я раскопал?
— Все, молчим, внимаем! — поднял руки Андрей.
— Так-то! Короче, любая победа здесь отбивается везением в реальности. Кстати, Кирилл, похоже, денежное вознаграждение начисляет еще и из этих соображений. Больше получает тот, кто имеет меньше шансов совершить личный подвиг.
— Но сам-то он не воюет! — возразил Цуцык.
— Что значит «не воюет»? — хитро сощурился я. — Кто через Альпы переходил? Группа неизвестных солдат или Суворов?
— Так… Похоже, в точку, — согласился Андрей. — Кирилл у нас начальник. По всем статьям. Он платит деньги, значит, мы воюем за него. Каждая наша победа — его победа. Победа всех его подчиненных в сфере взаимодействия записывается не только на счет солдата, но и на его личный счет. Это как игра в шахматы… Фигуры приносят победу игроку.
— Шахматы? — повернулся я к корректировщику. — Ну да! Шахматный Храм! Первая база! Белые начинают и выигрывают.
— Ну, черные иногда тоже выигрывают, — не согласился Цуцык. — Это как карта ляжет.
— Не карта, а умения, — я покачал головой. — В шахматах нет места случайностям.
— Получается, что здесь вообще все равно, за что воевать? — нахмурилась Искорка.
— Вот именно! — подтвердил я. — Это просто такая игра. По большому счету — игра на деньги. Только смерти и ранения настоящие. Но Кириллу по фигу, он-то в поле не воин. Хотя наши поражения ему тоже откликаются не лучшим образом. Когда мы с Михаилом в прошлый раз потерпели поражение в бою, у Кирилла в реальности были проблемы с фирмой.
— Ну, проблемы с фирмой — это все же не смерть, — вздохнул Цуцык. — Получается, что Наниматель все же в выигрыше.
— Да, все как в реальности, — поддакнула Искорка. — Любая война, все равно за что, кому-то приносит дивиденды. И в выигрыше всегда Наниматель. А мы — просто лохи. И в реальности были лохами, и здесь лохи. Как еще назвать людей, которые продают свои жизни и здоровье за деньги? На фиг! Прав Саня — не надо идти на Мост. На кой черт? Еще одну галочку на счет Кирилла поставить? Под плазму лезть за вшивые десять штук? Да я на новой работе меньше чем за год их заработаю без всякого риска для жизни.
— Думаешь? — невесело ухмыльнулся Андрей. — Так не бывает. Не бывает денег без риска для жизни. Деньги как раз и являются коэффициентом риска для жизни — чем меньше риск, тем меньше тебе платят.
— Да уж прямо! — не согласился я. — Сколько нам на реальной войне платили? Долларов по триста? А Ирине на гражданке штуку положили. Каждый день, извините, ей под пули лезть не придется за эти деньги. А там приходилось. Нет, деньги не пропорциональны опасности для жизни. Черт его знает, коэффициентом чего они являются. Раньше я думал, что мерой труда. Но если бы так, то больше всех бы зарабатывали шахтеры.
— Нашли время и место для философских дебатов! — оборвал нас Цуцык. — Насчет похода на Мост не все так просто. Я все думал — почему именно Мост? Теперь знаю. Если у Кирилла, как Саня говорит, проблемы с фирмой, значит, он хочет за счет победы у Моста поправить свои дела. Это факт. Мост — очень трудная цель. Значит, очков в игре за подрыв Моста полагается очень много, но ведь если мы подорвем Мост, то победа Кирилла будет и нашей победой. Нам, значит, тоже, кроме обещанных десяти тысяч, будут положены нехилые бонусы в реальности. А? Думали об этом?
— Да, это понятно, — кивнул Андрей.
— Может, тогда, раз уж ввязались в это дело, стоит довести его до конца? — продолжал Витек.
— Погодите, ребята! — остановила нас Ирина. — Мы тут бредим. Знаете, почему? Нет вопроса — идем мы на Мост или нет. Потому что мы не одни, туда еще танкисты прут. Если мы их не поддержим, ребят попросту перебьют.
— Ну и чего мы тогда стоим? — Цуцык поправил автомат на плече. — Давайте на борт!
Мы погрузились на БТР и двинулись в направлении, прочерченном по карте Андреем. Путь вел чуть в сторону от Моста — к кружочку, нарисованному красным фломастером и обозначенному неровной надписью «Шахматный Храм». Скорость набрали хорошую, поскольку после плазменной бомбежки от леса остались только низкие обугленные пеньки. БТР лишь чуть вздрагивал, налетая на них колесами, а так пер, как по афганской бетонке. Выжженное пространство все тянулось и тянулось, а насколько далеко — непонятно, поскольку усилившийся ливень не позволял видеть и на полкилометра вперед.
Цуцык устроился на сиденье рядом с Максом, надел наушники и слушал эфир. Я молча сидел между Андреем и Искоркой, пытаясь понять, что же представляет собой этот Шахматный Храм. Что мы собираемся там найти? Или, может, кого? Что бы там ни было, у меня не было ни малейших сомнений, что первая База просто обязана содержать в своих стенах некую тайну, которая поможет… Чему поможет? Трудно сказать. Вроде главную тайну я выяснил, а что с ней делать? Непонятно. Может, как раз этот ответ ждет нас впереди? Хотелось на это надеяться.
Еще я подумал, что мне бы не помешала удача, полагающаяся здесь за победу в бою. Работу-то я потерял, и перспектив в этом плане никаких. Хотелось верить, что подрыв Моста поможет мне именно в этом, а то деньги кончатся, и что тогда? Ведь кончаются любые деньги, даже обещанные десять тысяч не вечны, их зарабатывать надо. Катя говорит, что они ничего не стоят. Философия… Еду без них не дают. К тому же на мне теперь ответственность не только за себя, но и за нее. Я ведь уже несколько часов как продюсер. Смешно, кстати, как-то получилось, что я не послушал ни одной ее песни, прежде чем согласиться на эту должность. И что вообще делают продюсеры? Наверное, если песни записаны, надо их куда-то нести, кому-то демонстрировать. А если не записаны? Ладно, разберусь. Где наша не пропадала!
Цуцык наклонился вперед и прижал наушники ладонями. Похоже, танкисты снова вышли на связь.
— На связи я, на связи! — ответил он в микрофон. — Что у вас? Прием.
Короткая пауза.
— Принял! Конец связи! Мы все повернулись к нему.
— Так, ребята. — Витек стянул с головы гарнитуру. — Видимо, заколдован этот Шахматный Храм — никак к нему не пробиться. В общем, меняются наши планы. Надо полным ходом гнать к Мосту, а то наши бравые бронеходчики как куры во щи попали.
— Черт! — выругался я.
— Так, Макс! — первым отреагировал Андрей. — Выруливай градусов на тридцать вправо. Ломанем напрямую к Мосту, пока местность позволяет. Если что тогда уже на дорогу.
Нас крепко качнуло — Максим слишком резко заложил руль.
— Теперь неприятная процедура, — Цуцык полез в свой рюкзак. — Грибная дурь действует только от пробуждения до засыпания. А поскольку нам предстоит, судя по отзывам танкистов, тяжелый бой на подходе к Мосту, то все должны быть уверены, что никто случайно не потеряется. От греха подальше дурь надо принять сейчас.
— Радует, что последний раз в жизни, — скривилась Искорка и достала свою дозу.
— Решила завязать? — одобрительно улыбнулся Андрей.
— Непременно. Все, ухожу на пенсию.
Она вдохнула порошок обеими ноздрями, запрокинула голову, зажмурилась и стиснула кулаки. Я взял протянутую Витьком понюшку, развернул вощеную бумагу и тоже вдохнул вонючую пыль.
На старые дрожжи приход оказался сильнее, чем в первый раз. Такое ощущение, словно в ноздри, до самого мозга, кто-то несколькими ударами молотка вбил две ржавые неровные арматурины. Тут же эти стальные запалы произвели детонацию под черепной коробкой, и саданул мегатонный ядерный взрыв, распыляя меня вместе с сознанием на молекулы. В то же время взрывом меня не только разнесло по сторонам, но и, наоборот, чудовищно вдавило внутрь, спрессовав, стиснув до тех границ, когда всякое понятие о раздельности материи и энергии потеряло смысл. Полная чернота первозданного космоса. Я понял, что нахожусь в том кратком моменте мировой истории, когда еще не было времени, а крохотная точка, в которую я сколлапсировал, станет центром Большого Взрыва. Не когда-нибудь, поскольку времени нет, а скорее где-нибудь, что в том пространстве, по сути, было одним и тем же.
И тут как жахнет… Извергнув пламя Большого Взрыва, я породил Мироздание во всем его современном разнообразии и совершенстве. Я отчетливо осознал, что все сущее является моим потомком и предком одновременно. И понял я, что это хорошо.
И услышал я позади себя собственный громкий голос, как бы трубный, который говорил: «Я есмь Альфа и Омега, первый и последний».
— Он не дышит! — сквозь рев пространств донесся едва слышный Искоркин голос.
Хорошо, что я и ее родил. И Цуцыка, и Андрея, и Макса. И уж совсем хорошо, что я родил Катю. Но, наверное, не надо было рождать Ирокеза и Кирилла. Это я погорячился. Слишком, наверное, горячим был взрыв.
Кто-то крепко ударил меня промеж лопаток, и меня моментально вывернуло наизнанку, я закашлялся, а потом блеванул звездами и галактиками. Снова закашлялся — тяжело, хрипло, до боли в напрягшихся легких. Снова удар и новый приступ кашля, только после этого в водовороте хаоса я начал различать какие-то проблески света, которые роились, складывались, словно пазлы, в картинку перед глазами.
— Ну? — Цуцык потряс меня за плечи, а Андрей снова влепил кулаком между лопаток.
— Хватит! — взмолился я.
— Все, — успокоилась Ирина. — Отошел. А то бывает такое — нюхнет кто-нибудь грибной дури, и у него моментально останавливается дыхание. Если по спине не врезать — конец. Врачи констатируют смерть от остановки дыхания во сне. В первый раз такого почти не бывает. Второй раз чаще, но самый опасный — третий прием. Потом все, опасности никакой. А вот на третьем разе почти всех приходилось откачивать.
— Черт… — я еще несколько раз кашлянул.
— Саня, полезай в башню, — оглядел меня Цуцык. — Дождик и ветер в лицо тебе на пользу пойдут а то ты сейчас на мертвяка похож. Заодно посмотри чтобы с неба не было новых сюрпризов. Скоро войдем в зону сплошного патрулирования.
Пришлось поднять люк и высунуться под косо хлещущий ливень. В голове по-прежнему бушевала черно-белая метель, но постепенно становилось все лучше и лучше. Как и в прошлый раз, от грибной дури меня начало потихоньку распирать. Даже кричать захотелось, залихватски так — эгей-го! Но я удержался. Надо было вести наблюдение за низкими небесами. Но если честно, то пустое это занятие — все равно ни хрена не видать, а за ревом мотора клекот рейдеров можно услышать, когда те уже будут над головой. Но пока я здесь, всем будет чуть меньше нервотрепки, а это уже хорошо,
Потом меня сменил Андрей, и я полез под броню, если не сохнуть, то хотя бы обтекать. Под действием грибной дури сознание сохраняло раздвоенность, и к этому снова надо было привыкать — одного раза для привычки оказалось недостаточно, я сидел и дивился тому, как одновременно ощущаю теплый бок лежащей рядом Кати и мокрый бок сидящей рядом Искорки. В этом был определенный прикол. Я подумал, что в принципе можно так все обустроить, чтобы быть одновременно с двумя женщинами и ни одна об этом не догадается. Но, если честно, даже несмотря на усиление сексуального влечения от наркотика, я уже не мог рассматривать Ирину как сексуальную партнершу. Все. Мое сердце целиком и полностью прикипело к Кате. Несмотря на все ее странности, несмотря на сложный характер. Огонь, а не женщина. Буря, стихия! Пожар, ливень, торнадо и землетрясение в одном теле. Не человек даже, а древняя языческая богиня — спасительница человечества. Влекущая и пугающая одновременно,
Когда мы преодолели две трети расстояния до Моста, Цуцык приказал Максу остановиться.
— Все, ребята, — он шлепнул ладонями по коленям. — Дальше ножками. С броней нас засекут и расстреляют этими гадскими конусами. Пешком же мы вымокнем, и сканерами нас разглядеть будет в высшей степени обременительно. При этом беречься придется и плазмы, и «ежей», но вероятность самой атаки на подходе снизится многократно. Риск считаю оправданным. Другие мнения есть?
Других мнений не было. Мы выбрались через десантный люк, выстроились цепочкой и попрыгали, хлюпая ботинками, на месте. Это чтобы снаряжение осело на теле, чтобы ничего не мешало на марше. Заодно затекшие мышцы немного размять. Ливень хлестал толстыми упругими струями, вокруг простирался обычный лес — огонь от бомбежки не добрался в эти места.
— Ну, вперед, мои храбрые воины! — весело подогнал нас Цуцык и первым неспешной рысью направился в сторону Моста.
Такая неспешная рысь дается намного легче, чем бег, и даже легче, чем ходьба, поскольку за единицу времени можно преодолеть гораздо большее расстояние с затратой ненамного больших усилий. Надо только уметь двигаться правильно, правильно дышать, правильно шевелиться и даже правильно думать. Главное — не думать о самом беге. И уж тем более не думать о том, сколько уже пробежал и сколько еще пробежать осталось. И желательно не думать о тяжелой винтовке на плече. Лучше всего не смотреть вперед, потому что тогда видно, как далеко еще бежать, а смотреть надо себе под ноги. Тогда ритмичное мелькание чуть притупляет сознание, тогда можно думать о чем-нибудь отвлеченном, витать, что называется, в далеких сферах, а тело между тем само по себе бежит и бежит, отмеряя километр за километром.
Ему, телу то есть, в общем-то все равно — что бежать, что грузить картошку, что заниматься любовью. У него, у тела, счет идет на потраченные калории, и если восстанавливать их исправно, то оно и работать будет отменно. Как лошадь. Шлеп-шлеп — ботинки по грязи. Протектор хороший, почти не оскальзывается. Шлеп-шлеп. Брызги из-под ног впереди бегущего. Шлеп-шлеп. Брызги в лицо позади бегущего. Нет, бегущей — там Искорка. Ливень смывает с лица пот вперемешку с крохотными капельками грязи. Так бежать можно очень долго. Так, говорят, бегают волки — неспешной рысью. Еще говорят, что дорога в тысячу миль начинается с одного шага. Нет, тысячу миль так, конечно, не пробежать. Может быть, без винтовки… Нет, о винтовке на плече думать нельзя. Это лишнее. Черт!
Я чуть не свалился, оскользнувшись на подвернувшемся булыжнике, едва удержал равновесие, балансируя слетевшей с плеча винтовкой, как канатоходец шестом. И когда я чуть поднял лицо к небу, увидел за тучами три силуэта тяжелых рейдеров. Не поскользнулся бы — не заметил!
— Ложись! — крикнул я, падая лицом в грязь. — Воздух!
Все тут же повторили мой маневр и приняли на земле позы лягушек, по которым проехал груженый «Урал». Рейдеры медленно, чинно шли над нами на высоте приблизительно километра, время от времени полностью пропадая в серой дымке облачности. Черные, как обрывки пиратского флага. Я косился на них не двигаясь, боясь увидеть увеличивающиеся точки «ежей» или фиолетовое зарево падающей плазмы. Мне не хотелось умирать. Я даже знал, что прямо сейчас не умру ни при каких обстоятельствах, что надо будет сначала проснуться, пожить чуть-чуть, а потом уже сгореть на пожаре или получить автоматную очередь от пьяного мента, забывшего поставить оружие на предохранитель. Но даже с отсрочкой умирать мне не хотелось. Теперь, после встречи с Катей — особенно. Рейдеры медленно плыли в тучах, и я кожей чувствовал лучи их чувствительных сканеров. Только вода — главный бич и главное благо этого мира — спасала нас от немедленного разоблачения. Наконец клекот стих.
— Вперед! — скомандовал Цуцык, первым поднимаясь из лужи.
И мы снова рванули вперед. Я нутром чувствовал, что это последний рывок и последний, пусть относительный, отдых перед тяжелым боем. Вдруг как-то отчетливо стало ясно, что кого-то из нас в этот раз непременно убьют. Просто по статистике. Если укрепления Моста даже у бывалого Цуцыка вызывают содрогание, то бить нас будут крепко, так крепко, что кого-то убьют. Может, даже не одного.
«На кой черт я в это ввязался?» — в очередной раз подумал я.
Каждый раз эта мысль неуклонно посещала меня перед боем. И каждый раз я посылал ее подальше. Но умирать только оттого, что тебе приснилось, как тебя убивают, казалось невероятно глупым. Мозг сам, помимо воли, принялся искать ответ на вопрос, который в подсознании гнездился уже давно, — можно ли избегнуть неминуемой участи? Можно ли, погибнув в сфере взаимодействия, остаться живым там, в реальности? Вот, допустим, пробило тебя тут иглой от ежа. Просыпаешься утром и быстренько закатываешься в бетон, оставляя трубочку для дыхания. Вот что тогда будет? Просто умрешь? Или не сможешь закататься в бетон…
И тут воздух рвануло далеким грохотом выстрела из танкового орудия. Следом за ним второй, третий…
— Прибавить темп! — крикнул Цуцык. — Искорка, на левый фланг, Саня на правый! Андрей с Саней! Гарнитуры проверьте!
Я постучал пальцем по микрофону, после чего услышал ответный стук корректировщика.
— Раз, два, — произнесла Ирина, прежде чем вырваться из цепочки и скрыться в пелене хлещущего Дождя.
Мы с Андреем взяли чуть правее, и вскоре никого кроме него, я уже не видел. Только ливень кругом только палые листья в лужах, только воронки с водой похожие на огромные, брошенные между деревьев зеркала. В них отражалось серое лохматое небо.
Слева раздались сначала редкие, потом все учащающиеся завывания плазмоганов. Один фиолетовый шар ударил по верхушкам деревьев, отчего они вспыхнули, как серные головки на спичках. И снова ответили танки.
«Ох, будет сейчас… — с тревогой подумал я, прислушиваясь к ударам недобро ноющего сердца. — Ох, дадут нам сегодня прочихаться как следует…»
Чтобы не нарваться на передовое охранение мизеров у самого Моста, нам с Андреем пришлось описать довольно широкую дугу. На это ушли последние силы, поэтому, когда стал слышен рев танковых двигателей, мы рухнули в грязь. Сбросили рюкзаки, перевернулись на спины и жадно дышали, приходя в себя после отчаянного рывка, и жадно ловили ртами струи дождя. Но долго нежиться было нельзя — бой уже шел, так что многое зависело от того, как быстро и насколько правильно мы выберем позицию. Здесь мне на собственный опыт полагаться было нельзя, я даже не знал толком, по каким целям придется стрелять, так что пришлось всецело следовать указаниям Андрея.
— О деревьях забудь, — сразу предупредил он. — Нам потребуется высокая мобильность, так что никаких гнезд вить не будем.
— С земли цели не видно, — попробовал возразить я.
— Ничего, — недобро усмехнулся корректировщик. — Скоро увидишь все как на ладони. А пока надо подыскать водоемчик поглубже.
С этим в сфере взаимодействия проблем не было — в тридцати метрах от нас обнаружилась глубокая яма, оставшаяся на месте вывернутых корней рухнувшего дерева. Само дерево, почти полностью сгнившее от сырости, валялось рядом, а яма, понятное дело, была доверху наполнена водой.
— Цуц, ответь, — шепнул Андрей в микрофон гарнитуры.
— На связи, — услышал я голос подрывника в наушниках.
— Мы на отметке тринадцать, попроси танкистов, пусть дадут нам обзор.
— Добро.
— Что значит «дадут обзор»? — спросил я, чувствуя недоброе.
— Сейчас сюда танки пойдут, — пояснил Андрей. — А они под перекрестным огнем плазмоганов. Так что минут через несколько здесь будет выжженная пустыня, и мы увидим все цели.
— Черт! — выругался я. — А другого способа нет?
— Есть еще бензопила, — отшутился корректировщик. — Но мы ее в этот раз не взяли.
— Вот черт… — помотал я головой.
Рев танковых моторов стремительно приближался, уханье плазменных взрывов тоже. Мне показалось, что с той стороны пахнуло жаром, хотя понятно было, что это самовнушение.
По воздуху прошелестело, комок плазмы ударил в землю метрах в ста от нас, повалив два дерева и подпалив еще несколько,
— В воду! — крикнул Андрей, первым ныряя в омут,
Я, сделав глубокий вдох, прыгнул за ним. С тяжеленной винтовкой в руках и с рюкзаком за плечами легко было пойти на дно — без всяких усилий. А под водой это важно — не тратить силы. Потому что никогда не известно точно, как долго придется просидеть без дыхания. У Андрея рюкзак тоже был набит хорошо, там ведь и добрая часть моего боезапаса хранилась.
Глаза я закрыл, — терпеть не могу открывать их в пресной воде, — но даже через плотно сжатые веки были видны сполохи плазмы, бушующие наверху. По ушам ударило басовитым гудением — вскипела вода на поверхности. Но это лишь тонкий слой, всему омуту и до пятидесяти градусов не прогреться. Хотя теплом кожу все же обдало — не сильно, примерно так как при выходе из холодного течения в обычную воду. Всем телом ощущалось содрогание почвы. Да, тяжелые плазмоганы — это вам не шутки. Я представил, каково под броней танкистам, когда сгустки плазмы рвут воздух в непосредственной близости. Не позавидуешь… Они там глухие, наверно, уже, непонятно, как на рацию отзываются.
Сполохи померкли раньше, чем мне стало не хватать воздуха. Сотрясения почвы еще ощущались, но я понял, что можно вынырнуть и продышаться. Оставив винтовку и выскользнув из лямок рюкзака, я оттолкнулся ногами, задев коленкой Андрея, и вынырнул по шею из омута.
Первые мгновения не увидел я ничего, поскольку надымили мизеры — хоть топор вешай. Да и дышать было, если честно, удовольствия мало, я закашлялся и ухватился руками за скользкий глинистый край ямы. Рядом показалась голова Андрея. Он чертыхнулся и тоже закашлялся.
— Хорошо прошлись, — огляделся он, отдышавшись.
Едва ощутимый ветер медленно сносил клубы дыма, но уже было видно, что от деревьев в округе осталось мало — от толстых лишь обугленные пни, а от тонких вообще ничего, насколько можно было пока разглядеть, образовалась черная выжженная пустыня, испускающая пар под потоками ливня. Я прикинул, что если вымазаться в саже, то замаскироваться тут можно так, что противник не заметит, даже если перешагнет через тебя. Ну, в смысле человеческий противник. Насчет мизеров полной уверенности не было, хотя, по большому счету, человеческие принципы маскировки годились и в этом мире.
Рев танковых двигателей, а вместе с ним и ухающие содрогания плазменных взрывов перестали удаляться и начали смещаться вперед, в ту сторону, где на карте был обозначен Мост. Похоже, танкисты, обеспечив нам расчистку местности, решили не тратить топливо понапрасну, а предпринять очередную атаку на укрепления. В подтверждение этой мысли раздался беглый орудийный огнь. Пелена дыма между тем становилась все жиже, лишь впереди серое марево не желало истончаться, словно там, километрах в двух, оказалась локальная полоса абсолютного штиля. Я невольно зацепился взглядом за это аномальное уплотнение и вдруг поймал себя на том, что у меня разыгралось воображение — уплотнение, скорее всего под действием ветра, начало принимать причудливые очертания. Это было похоже на угадывание в облаках знакомых образов — собак, лошадей, волшебных замков. Да, замков. На этот раз густые клубы дыма впереди определенно напомнили мне исполинские башни, фрагменты акведуков, кубы цитаделей…
— Черт побери! — вырвалось у меня в следующую секунду.
Андрей фыркнул рядом.
— Проняло? — спросил он. — Да, от фотографий эффект слабее.
— Это что там, Мост за пеленой дыма? — испуганно прошептал я, прикинув реальные размеры сооружения, пока еще частично скрытого от наших глаз.
Но уже было ясно — это не мираж, не галлюцинация, не разгул фантазии. Впереди действительно возвышалось, подпирая небо, нечто до умопомрачения исполинское, пронизывающее башнями тучи, теряющееся в замутненной ливнем и дымом перспективе. Пожалуй, Мостом, пусть и с заглавной буквы, колоссальную систему боевых укреплений можно было назвать с огромной натяжкой. Средневековый замок-переросток? Нет, слишком далекая ассоциация, хотя и приходящая в голову. Скорее огражденное пустынное поселение, какие иногда встречаются на севере Африки, — в архитектуре преобладают кубы и параллелепипеды, а не цилиндры, крыши плоские, а не остроконечные. Только все в масштабе десять тысяч к одному. Сооружение, неуместное не то что в реальности, а даже в дурном сне, в состоянии которого я в данный момент находился.
— И как это взрывать? — негромко спросил я. — Это же и атомной бомбы не хватит!
— Хватит, — успокоил меня Андрей. — Должно хватить, по крайней мере.
— Ты хочешь сказать…
— А ты думаешь, мы аммонитные шашки пришли сюда заклыдывать? Конечно, поручик выдал Цуцыку кое-что помощнее банальной химии. Иначе о чем бы они так долго беседовали, пока мы снаряжались?
— Да откуда тут бомба? — спросил я, но тут же понял, что сморозил глупость.
Уж где-где, а тут водородная бомба просто обязана была быть. Сюда ведь попадает все использованное оружие. Все! А сколько ядерных и термоядерных боеприпасов израсходовали на испытаниях за полвека? Уйму! Вот только был ли среди них носимый образец, умещающийся в рюкзаке? Вроде опыты по созданию таких штуковин велись. А раз были опыты, то были и испытания. Логично, конечно, да только очень уж неожиданно. Никогда бы не подумал, что мне придется, пусть и во сне, вести бой в условиях применения термоядерного фугаса. Это вам не под минометный обстрел попасть.
— Надо работать, — вывел меня из шокового состояния Андрей. — А то мизеры сейчас начнут выводить легкую авиацию, и нашим бронированным друзьям станет не до шуток.
Пришлось снова нырять в яму и доставать оружие со снаряжением. Выбравшись из омута, мы для верности хорошенько извалялись в жирной черной грязи, чтобы ни сканеры, ни чужие глаза не имели возможности засечь наше местоположение. От ямы с водой удаляться было глупо, на случай применения «ежей» или плазменных бомб. В общем, позиция для стрельбы выбралась как бы сама собой. Хорошая, кстати, позиция, во всех смыслах. Интересно, а как Ирина устроилась? Я постучал пальцем по микрофону.
— Искорка… На связь.
— Ну? — раздался голос в наушниках.
— Как устроилась?
— По высшему разряду. Прикинь, дупло нашла, точнехонько на Мост смотрит. Ствол такой толстый, что о «ежовых» иглах можно не беспокоиться. Разве что плазмой долбанут… Но тут какое-то озерцо метрах в десяти. А вы как?
— Как на ладони, — ответил за меня Андрей. — Правду писал Эдгар По насчет того, что, если хочешь что-нибудь спрятать, надо оставить на самом видном месте.
— В поле залегли? — хмыкнула Искорка.
— Ага. Причем возле глубоченной ямы с водой. Армагеддон можно пережить, не то что плазменную бомбежку.
— Базарить хватит в эфире! — вклинился Цуцык в наш разговор. — На вас, зоркие вы мои, вражеская легкая авиация. Если хоть один рейдер со «штырями» пропустите, танкисты будут расстроены.
— Да готовы мы! — ответил я, включая прицел, внутри зашелестел жесткий диск, загружая операционку, управляющую электронными мозгами устройства. Наконец на экране прицела проявилось изображение с четкой паутинкой наложенной сетки. Я устроился поудобнее и усилил увеличение — хотелось получше разглядеть Мост. Через мощную двенадцатикратную оптику сооружение выглядело еще более жутко — видны были узенькие бойницы, похожие на окна нашей Базы, какие-то окаймленные прямоугольными колоннами порталы… Ворота, кстати, тоже похожие на ворота Базы. Чувствовался стиль одного и того же архитектора, только Базу он проектировал в состоянии здравого рассудка, а Мост ему, по всей видимости, пригрезился во сне, причем в состоянии тяжелой формы гигантомании.
— Мост люди строили? — спросил я Андрея.
— А хрен знает, кто тут что строил, — ответил он. — Мне кажется, что наоборот — Базу тоже строили мизеры. Я думаю, они здесь аборигены.
— В смысле?
— Ну, мы пришельцы. Заснули, попали сюда. А они в этом мире бодрствуют.
— А спят где?
— Откуда я знаю?
— Понятно, — вздохнул я, снова прильнув к прицелу.
Идея с аборигенами сна мне понравилась, мне представились разные миры, в которые люди попадают, уснув. Что, если это действительно миры, по которым путешествует ментальная часть тел? Что, если сны — не просто бред парализованного сознания? Да, это и впрямь забавно. Допустим, снится кому-то, что он бредет по пустыне, и данная пустыня не плод воображения спящего, а некий параллельный мир или другая планета, где пустыня существует постоянно и объективно, вне зависимости от воли спящего, вне зависимости от того, спит он вообще или нет. Просто когда ему снится пустыня — он в этом параллельном мире, а если горы — в другом, и поскольку Вселенная наша бесконечна во всех своих проявлениях, если в ней бесконечное разнообразие мест, то и разнообразие снов бесконечно, что вписывается в общую картину мира.
Вот только почему сны так нереальны, абсурдны, нелогичны? Может, это свойство присуще не нашему мозгу, а самим мирам, по которым мы путешествуем, когда засыпаем? В сфере взаимодействия вот все до предела логично, все вообще как в жизни, хотя это точно сон — вне всяких сомнений.
И тут меня осенило. Все, что со мной происходило в последнее время, сложилось в некую, пусть зыбкую, картину мироздания. Такое озарение может быть только в критические минуты, например перед началом тяжелого боя, когда чувственное восприятие реальности обостряется до предела, когда ты словно подключаешься к невидимому каналу и получаешь через него информацию, недоступную другим образом. Я вдруг явственно представил, как то, что мы привыкли называть реальностью, окружено бесчисленным множеством все более и более тонких сфер. Чем толще сфера, чем ближе она к реальности, тем сильнее происходящее в ней воздействует на реальность, а еще точнее — взаимодействует с ней.
«Кто-то до меня уже додумывался до этого, — с уверенностью подумал я. — Иначе откуда бы взялся термин „сфера взаимодействия“?»
Если развивать теорию, то чем дальше сфера от реальности, тем она тоньше и тем менее логичны в ней законы мира, в дальних сферах совсем кавардак, там даже если стреляешь в противника из крупного калибра, он идет и идет на тебя, словно заговоренный. А сфера взаимодействия, похоже, непосредственно соприкасается со сферой реальности. Этим она и отличается от всех других. Поэтому ее и можно использовать. Конечно! Ведь Кирилл говорил, что если копнуть глубоко эту землю, то можно очутиться прямиком в собственной кровати. Интересно, это аллегория или так и есть?
Я глянул через прицел на укрепления Моста и снова поразился их чудовищному размеру. Впервые в сфере взаимодействия логика мира дала трещину — Разум отказывался верить в увиденное. Однако через секунду мне уже стало не до красот.
— Три цели, — сказал Андрей. — Воздушные, скоростные.
— Вижу, — кивнул я, плотнее вжимая приклад в плечо.
Как и предупреждал Цуцык, в ход пошла легкая авиация мизеров. Это были три рейдера, выскользнувшие из узкой бойницы и взявшие курс на четверку танков. Цели скоростные, маневренные, по таким с большой дистанции стрелять очень трудно, поскольку практически невозможно точно вычислить упреждение. А до цели, удаленной на два километра, пуля летит от среза ствола ни много ни мало — полные две секунды. Это поведение человека можно рассчитать на две секунды вперед, даже поведение самолета или вылетающей из шахты ракеты, но не кувыркающегося в воздухе рейдера. Однако недаром слово «снайпер» происходит от английского «снайп», что означает — «бекас». Бекаса бить на лету тоже не самое простое занятие. Но били, ведь били.
В наше время, правда, бекасы уже не в моде — изменились цели снайпера. Сначала удалились, пришлось делать длинные стволы, мощные патроны и оптические прицелы. Затем набрали скорость. Пришлось делать полуавтоматические многозарядки. Потом обвешались броней, и снайперам пришлось осваивать калибры, которые во Вторую мировую войну применялись для поражения танков. Меч против щита, щит против меча — вечная дуэль. В конце концов цели обвешались радарами, оснастились электронными мозгами, обрели невероятную маневренность и живучесть. Тогда и снайперам довели до ума винтовки, снабдив их локаторами, скоростемерами и лазерными дальномерами, напичкав прицелы компьютерами, помогающими автоматически вычислять упреждения и смещать сетку прицела согласно поправке. Такой прицел стоял как раз на моей «Рыси», почему я ее и предпочитал любым американским моделям.
Увеличив приближение до предела, я поймал в сетку прицела ведущий рейдер и нажал кнопку захвата цели. Компьютер тут же сделал захват по контрастному пятну, сетка прицела подсветилась зеленым, дрогнула и сместилась, отмеряя упреждение. Я выдохнул и выжал спуск.
Грохнул выстрел, подняв напором порохового газа черные брызги впереди нас, меня ухнуло отдачей в плечо, и зашипели, распрямляясь, амортизаторы на прикладе. Рычаг вниз, затвор на себя. Перезарядка. Взгляд на полсекунды в сторону, чтобы дать сетчатке отдохнуть от оптики.
— Ведущий поражен, — спокойно констатировал корректировщик. — Первый ведомый поражен.
Второго сняла Искорка. Молодец. Винтовка у нее попроще, но специалисту какое оружие дай, с таким он чудеса и покажет. Я снова прильнул к прицелу. Только собрался стрелять, Искорка сняла последний рейдер — он исчез в фиолетовой вспышке. Н-да… При стрельбе по скоростным целям скорострельность оружия играет важную роль. У меня же винтовка как слон — мощная, но медлительная.
Между тем танки не тратили время даром, а использовали то, что мы их прикрыли — взяли под прицел центральные ворота и дали по ним залп из всех четырех орудий, враз сорвав створки с петель. Это уже много. Следующие четыре снаряда почти одновременно влетели в освободившийся проем, озарив вспышками темноту. Где к этому времени находились Цуцык с Максом, я не знал, но даже думать об этом было страшновато.
И тут началось… Из десятка бойниц вывалилась стая легких рейдеров, а вместе с ними из проема свернутых ворот вырвался табун шагающих боевых машин. Размером они были с человека, может, чуть больше, но ощерившиеся плазмоганами и плевалками раскаленных цилиндров.
— «Бродилы»… — сквозь зубы прошептал Андрей.
— Хотел увидеть атаку пехоты мизеров? — зло прозвучал в наушниках голос Ирины. — Ну так любуйся.
Танки ударили по «бродилам» пулеметным огнем, сразу опрокинув больше десятка, но из передовой башни их выливался целый поток.
— Ты бей по пехоте, — сказал корректировщик. — Искорка берет все воздушные цели.
Тут бы пулемет, а не снайперку… Но делать нечего я взял в прицел передовой фронт пехоты и выжал спуск. Выстрел, сноп брызг впереди, шипение амортизаторов, перезарядка. Тут же снова взгляд в прицел. Оказалось, что мой выстрел нанес рядам противника куда больший ущерб, чем пулеметный огонь танков, поскольку тяжелая крупнокалиберная пуля, попав в толпу легких шагающих боевых машин, поразила не одну цель, а проделала в строю ровный коридор, собрав и разметав десятка два «бродил».
— Приготовь экспансивные патроны! — попросил я корректировщика и тут же снова шарахнул по передовым порядкам противника.
У меня в патронташе оставались еще два бронебойных патрона, и я решил их использовать, чтобы не терять время на преждевременную перезарядку. Однако необходимость смены боеприпаса показалась мне очевидной — раз уж бронебойный патрон, прошивающий первые цели навылет, произвел в рядах противника столь впечатляющий беспорядок, то снаряженная ртутью, более тяжелая экспансивная пуля натворит таких дел, что держись.
Пока я отстреливал два оставшихся бронебойных, Андрей набил мне патронташ экспансивными. Танкисты тоже даром времени не теряли, плотно прикрывшись пулеметным и орудийным огнем, производя в пехотном строю мизеров разрушения, сравнимые с теми, какие мог наделать Гулливер в пехотном строю лилипутов.
— Почему мизеры не стреляют? — спросил я корректировщика.
— Плазмой по нашим танкам палить без всякого толку, а «плевалки» бьют «штырями» только метров на триста, не дальше. Наша задача не позволить пехоте выбрать дистанцию.
Краем глаза я заметил, что Искорка тоже дает мизерам прочихаться, не позволяя рейдерам снизиться и вести прицельный огонь из «плевалок» по танкам. Однако лишь ее винтовка такого эффекта дать не могла, поэтому логично было предположить, что откуда-то ведут автоматный обстрел по воздушным целям Цуцык с Максимом. К тому же через секунду на всех танках без умолку заработали четырехствольные зенитные пулеметы, и за небо теперь можно было не беспокоиться. Пехота же, напротив, несмотря на потери, начала напирать. Не зря одно ее упоминание вызывало у опытных бойцов содрогание.
Зарядив экспансивный патрон, я опробовал новый боеприпас на передних рядах «бродил». Эффект превзошел все мои ожидания — пятерка первых машин, попавших под удар ртутной пули, разлетелась в клочья, посбивав осколками окружающих. Брызги ртути, разогнанные до сверхзвуковой скорости, тоже оказались серьезным поражающим фактором, значительно расширив зону поражения, а сама пуля, уже освободившись от лобового контейнера с жидким металлом, проделала в порядках мизеров сорокаметровый коридор.
Это дало танкистам возможность для маневрирования. Они сдали назад, сорвав дистанцию, после чего начали молотить из орудий по позициям тяжелых плазмоганов, расположенных на стенах. Им самим плазмоганы, понятно, как слону дробина, к тому же молотить по танкам они не могли ввиду близости собственной пехоты, но командир танкистов знал, что делает, — он расчищал дорогу Максу и Цуцыку, которые должны были установить термоядерную мину в главной цитадели Моста. Я между тем продолжал косить «бродилы», стараясь не обращать внимания на ноющую боль в плече, усиливающуюся с каждым выстрелом.
Через минуту от усердной работы напрочь заклинило один из амортизаторов приклада, и каждый выстрел превратился в адское испытание. Все же отдача у «Рыси», несмотря на дульные тормоза, очень тяжелая, только амортизаторы и спасали. Теперь же стало совсем худо — каждый выстрел отдавал в плечо так что хрустела ключица и в глазах расплывалось алое марево. Точности это не прибавляло — пару раз я пустил пули поверх строя «бродил».
— Мажешь! — укорил меня Андрей.
— Хочешь попробовать? — зло прошипел я.
Вот представьте, торчит из земли стальной столб. И надо разбегаться как следует, а потом со всей дури толкать его плечом. Причем не халявить, не мазать, не притормаживать. Нормально? Зараза бы забрала этот хренов амортизатор!
А тут еще сюрприз — тяжелые рейдеры из-за туч. Мизеры решили пройтись плазменными бомбами по округе, поняв, что танкистов и штурмовую группу поддерживают снайперы.
— Искорка! Воздух! — крикнул в микрофон Андрей.
Сами же мы сгребли снаряжение в яму с водой и нырнули следом, когда плазма рвалась уже метрах в ста от нас. Когда вынырнули, местность вокруг значительно изменилась и шипела, исходя паром. От леса, где укрылась Ирина, теперь тоже ничего не осталось.
— Искорка! — позвал в микрофон Андрей.
— На связи! — раздался ее голос в наушниках, и у меня отлегло от сердца.
Однако беды наши только начались. А еще точнее — одно за другим начались поражения. В памяти все осталось смутной кутерьмой, болью в плече, прыжками в яму с водой то от плазмы, то от «ежей». В один из таких налетов я умудрился сбить тяжелый рейдер. Сам не понимаю, как получилось. Зато потом по нас ударили со стен тяжелые плазмоганы и держали нас в яме до судорог в легких. Я так нахлебался мутной, гнилой воды, что меня вытошнило раз пять, не меньше. Правда, орудия противника немного перестарались, в результате обстрела почву так перемолотили, что перед нами возникло несколько глубоких воронок и бруствер высотой почти в метр. Прятаться за ним от обстрела было стремно, в яму прыгать все же надежнее зато глиняный вал не давал молотить со стен по прямой наводкой, позволяя время от времени выныривать и жадно ловить ртом живительные глотки содрогающегося от взрывов воздуха. Попытки мизеров разровнять вал плотным обстрелом делали его только выше и толще, да еще спекли глину до состояния керамики.
В общем, вести сколь-нибудь прицельный огонь у нас не было ни малейшей возможности. Танки остались без прикрытия, и им пришлось откатываться назад под напором мобильной пехоты мизеров. Благо у них было преимущество в скорости перед «бродилами», а то в считаные минуты остались бы мы без брони. Искорку тоже загнали в озерцо и высовываться не давали. Короче, нас плотно прижали к земле огнем, и эффективность нашей работы начала стремиться к нулю. Я понял, что нашими силами Мост не взять. Ну не взять, и все тут. Без шансов. Путей к отходу тоже не было — отползи мы от бруствера на сто метров, нас бы прибили, как мух мухобойкой. И я испугался. Не так испугался, как обычно в бою, когда орешь что есть мочи, подгоняя собственное тело, не давая ему вжаться в землю и трястись крупной дрожью, а испугался совсем на другом уровне — на разумном. Проанализировал ситуацию и понял, что, как бы ни повернулось дело, всех нас убьют. Даже если проснуться, все равно ничего не изменится, поскольку принятая доза грибной дури оставит тело здесь, в бессознательном состоянии. Тогда первая же бомбежка доведет наше поражение до логического конца.
И тут вдруг Цуцык вышел на связь.
— Эй, чего зашхерились, как мышата? — задорно поинтересовался он. — Мы уже внутри, а вы спите!
— Что? — прохрипел я в микрофон.
— Глазки берегите! — хохотнул Макс. — Бомбочка у нас не простая.
— Да мы уже догадались, — съязвил Андрей. — Хотя ты, Цуц, мог бы нам и сказать о том, что несешь в рюкзаке.
— Сочтемся, — ответил Витек. — Прячьтесь, короче. Включаем запал с замедлителем.
— Блин, а как вы собираетесь отходить? — мне не удалось справиться с паникой. — Шарахнет ведь как следует!
— Не ссы в компот, там повар ноги моет! — отпустил старую казарменную шутку Макс. — Мы тут кое-что разведали интересное.
— Ну так делитесь, конспираторы, черт бы вас побрал!
— Понятно, почему эта хрень называется Мост. Это действительно мост, но с мощной крепостью в самом начале.
— Через что мост?
— А вот это самое интересное. Через ничто. В смысле через Ничто с большой буквы.
— Нашли время говорить загадками! — не на шутку разозлился Андрей.
— Да мы сами ни хрена не понимаем! — вступился за Макса Цуцык. — Мост начинается на обрыве и теряется в перспективе. Видимость примерно километров двадцать, и даже больше, потому что тучи вдали кончаются и виден свет,
— Там что, солнце? — удивился я.
— Вот именно. Такое ощущение, что здесь мир сферы взаимодействия заканчивается, а Мост ведет куда-то дальше.
— В другие сферы, — ляпнул я.
— Может быть. Но только под Мостом ничего нет. Клубится какая-то хрень, похожая на густые тучи, раздираемые вихрями. У меня есть предположение, что там реальность. Тут ведь если копнуть глубоко, то окажешься…
— В собственной постели, — закончил я.
— Да. А ущелье, если это ущелье, а не обрыв мира, очень глубокое. До клубящейся хреновины метров шестьдесят, не меньше. Но если это обрыв мира, там, внизу, все равно должна быть реальность.
— Значит, мизеры — это не аборигены… — сказал Андрей, не включая микрофон гарнитуры. — Они пришли по Мосту, который сами построили, или воспользовались чужим. Мост ведет в их родной мир. А глубина ущелья, скорее всего, в наш.
— Вы собрались прыгать вниз? — напрямую спросил я.
— Точно. Выхода нет, — подтвердил Цуцык. — Мы внутрь-то с трудом попали, а выйти через ворота никаких шансов, там «бродило» на «бродиле» сидит и «бродилом» погоняет. Все. Замедлитель скоро сработает. Берегите глаза.
— Стойте! — выкрикнул я и назвал номер своего мобильника. — Всем позвонить, когда все закончится.
— Раскомандовался, — буркнул Цуцык. — Ладно, я принял. Искорка?
— Приняла.
— Ну все.
Мы с Андреем бросились в яму, но не успели погрузиться в воду полностью, когда тучи озарились таким ярким сполохом, что на мгновение я увидел мир даже через плотно сжатые веки. Мы нырнули, ожидая ударной волны, которой нас пугали еще в школе на уроках начальной военной подготовки. И она не заставила себя ждать, пронеслась над нами чудовищным фронтом высокого давления, ударив по внутренностям сквозь водяную толщу, окрасив мир поднявшейся пылью в непроницаемую черную краску.
Я понимал, конечно, что термоядерный взрыв, пусть и маломощный, на расстоянии нескольких километров дело нешуточное. Я видел съемки испытаний по телевизору. Но ощутить удар самого мощного из известных человеку видов оружия на собственной шкуре оказалось для меня серьезным испытанием. Не только физическим, но и психологическим. В общем, я испугался конкретно — так будет точнее.
Воздух кончался, хотелось вынырнуть, но со школьных уроков НВП и гражданской обороны я помнил, что ядерный взрыв обладает еще одним коварным свойством — обратной ударной волной, образующейся от чудовищного разрежения воздуха в месте взрыва. Мгновения проходили одно за другим, я уже задыхался, и тут по нам снова ударило, мне показалось, даже с большей силой, чем прежде. Или просто мои собственные силы были уже на исходе.
Это стало последней каплей. Я понял, что, если не вынырну, умру от удушья, а если вынырну — еще неизвестно, что будет. Оттолкнувшись ногами от дна, я свечой взмыл вверх. Рядом всплыл Андрей. Дышать хотелось до одури, но я боялся сделать первый вдох, боялся обжечься раскаленным воздухом, боялся вобрать в себя отравляющие газы, которыми нас путали во времена холодной войны.
И все же дышать было надо, легкие свело спазмом, и первый вдох получился сам собой. Он был ужасен, как я и предполагал. В грудь ворвался не столько воздух, сколько тяжелая взвесь из сажи и пыли, я закашлялся тяжело, как чахоточный. Затем открыл глаза и ровным счетом ничего не увидел. В первый миг подумал, что ослеп, но затем сообразил, что двойная ударная волна подняла непроницаемый слой пыли до самого неба, что эта пыль, может быть, будет оседать неделю, а мы заблудимся в ней и будем бродить, держась за руки, как слепцы на картине Питера Брейгеля-старшего.
Прижав мокрый рукав к лицу, я стал дышать сквозь него. Так было немного легче. Глаза тоже пришлось закрыть — слезились. Одно радовало — можно было не опасаться плазмоганов противника, поскольку от цитадели при таком подрыве вообще ничего остаться не должно. Это давало нам возможность выкарабкаться из ямы и распластаться в глине.
— Ливень кончился… — прохрипел Андрей.
До меня только после его слов дошло, что потоки воды перестали падать с небес. Похоже, взрыв был настолько силен, что разметал тучи. Как скоро они сойдутся, одному богу известно, если он имеет над этим миром хоть какую-то власть.
— Эй, ребята, вы целы? — раздался в наушниках голос Ирины.
— Да… — шепнул я, не отнимая рукава от лица.
— Вот шарахнуло-то… Ни хрена не видно. Только какое-то красное пятно в стороне крепости.
— Это остывающая вспышка взрыва, — предположил Андрей. — Но мы и ее не видим. Вообще ничего. Ну и пылища! Хрен знает, как пробираться к обрыву. Ощупью, что ли? А что там впереди? Может, обломками цитадели все завалено. Ноги на фиг переломаем.
— Цуцык с Максом много потеряли, не увидев произведенный эффект, — сказала Искорка.
— Не сыпь соль на рану, — буркнул я. — Хорошо, если они вообще там, где хотели оказаться, а не на дне ущелья.
— Типун тебе на язык.
Ждать было нечего. Тонкая пыль от древесной гари могла оседать действительно неделю, если ее подняло достаточно высоко, так что пробираться к краю ущелья надо было чем скорее, тем лучше. Посовещавшись с Ириной, оставив все снаряжение и оружие, сделав мокрые повязки на лица, мы осторожно двинулись вперед.
Сначала ползли в полной тьме. Потом видимость чуть улучшилась, уже можно было разглядеть кончики пальцев возле лица. Затем тьма начала менять цвет с густо-черного на более светлый, а чуть дальше и вовсе приобрела рыжеватый оттенок. Стало видно на расстоянии вытянутой руки, однако все равно приходилось ползти.
— Угольную золу ударной волной смело в нашу сторону, — прикинул Андрей. — Чем ближе к эпицентру, тем должно быть светлее. Здесь уже глиняная пыль. Она тяжелее и будет оседать быстрее.
— Интересно, бомба была сильно «грязной»? — спросил я.
— Вряд ли. Судя по габаритам, это одна из последних моделей, а они уже не с ядерными запалами, а с лазерными. Чистая физическая энергия термоядерного синтеза.
— Да уж…
Я реально ощущал, как меня пронизывают миллиарды разогнанных до смертоносной скорости частиц. Хрен там, что люди не чувствуют радиации. Хрен там!
Вскоре начали попадаться обломки, сначала совсем мелкие, не крупнее гравия, затем побольше — булыжники. В темноте я чуть не напоролся животом на торчащий из кучи щебня лист керамзитной брони, заостренный по краю, словно лезвие бритвы.
— Мать его… — вырвалось у меня. — Так и кишки, не ровен час, упустишь.
— Под ноги смотреть надо, — буркнул Андрей. По-прежнему его не было видно. Хотя нет. Силуэт потихоньку начал проявляться.
Чем светлей становилось, тем легче было пробираться вперед. Вскоре мы уже бодро вышагивали в рыжей пелене поднятой взрывом пыли — видимость увеличилась метров до сорока. Паника у меня начала потихоньку проходить, хотя кожу определенно жгло, и я был уверен, что это от радиации. А может, нервное. Хорошо, если нервное. А то не хватало еще импотентом стать в самом расцвете сил.
В лицо подул ветер — редкий гость в мире вечного ливня. Не иначе как тоже последствие Витиного фейерверка. Дышать стало легче, пыль заклубилась, и ее начало полосами сносить нам за спины.
— Небо! — воскликнул Андрей.
Я поднял глаза и невольно улыбнулся — хоть и зеленое, а не голубое, но небо было видеть приятно. Синее солнце широко раскинуло в вышине лохматую корону. Чужое солнце — не наше. Но это куда лучше, чем кромешная тьма. А опустив взгляд до уровня горизонта, я чуть не вскрикнул, такой вид впереди открылся.
Перед нами, менее чем в километре, прорезало земную твердь широченное ущелье. Точнее, о том, что это ущелье, можно было лишь догадываться, поскольку противоположного края видно не было. Такое ощущение, что здешний мир попросту заканчивался обрывом, как в древних мифах о плоской Земле, внизу, за кромкой, клубилась плотная аморфная масса серого цвета — нечто среднее между плотным дымом, пылью и жидкостью. Турбулентность этой среды была такова, что невольно вспомнились ураганы Юпитера, заснятые с американского «Вояджера».
От грозных укреплений мизеров действительно почти ничего не осталось — если приглядеться, можно было разглядеть на краю обрыва лишь сложный рисунок остатков фундамента. Воронки тоже не было. Сначала я не понял, почему, а потом догадался. Точнее, увидел еще кое-что, и это произвело на меня неизгладимое впечатление.
Вот что видно человеку с края обрыва, если глядеть вперед? Другой край обрыва. А если другой край обрыва черт-те где, за горизонтом, если земля обрывается не в реку, а в океан? Тогда видно горизонт, здесь же с горизонтом были проблемы — пространство просто растворялось в блеклой дымке, сливавшейся с зеленым небом. Так же и клубящаяся масса постепенно теряла четкость и скрывалась в дымке. Такое ощущение, что мир и впрямь плоский, что горизонт тут попросту не предусмотрен конструкцией.
И вот прямо из этой дымки, черт-те откуда, выпирал на нас огромный фрагмент Моста. Вот тут уж точно с заглавной буквы надо писать, потому что ширина пролета, на прикидку, была метров двести, не меньше. Видимая длина (глазомер у меня наработанный) составляла километров двенадцать, если и меньше, то ненамного. Дальше пролет постепенно растворялся все в той же дымке. А от нас уцелевший фрагмент начинался не далее чем в трех километрах.
— Ни хрена себе… — шепнул Андрей, глядя на выпирающий из ниоткуда Мост. — Да он крепкий, как…
Ему не удалось подобрать сравнение. В крепости сооружения сомневаться действительно не приходилось — термоядерным боеприпасом удалось обрушить лишь весьма незначительный фрагмент. Понятно, почему на земле нет воронки, — Цуцык затащил рюкзак с бомбой внутрь, и она рванула на самом Мосту, над ущельем, уничтожив начальный пролет и почти повредив край обрыва. Точнее, повредить она его повредила как следует, обвалив добрый ломоть, да только на воронку это похоже не было.
— Куда же он ведет, этот Мост? — негромко спросил я.
— Любопытно… — вздохнул Андрей. — Но вряд ли мы когда-то узнаем.
Прав он. Вряд ли кто-то из нас еще раз окажется в сфере взаимодействия. Каким бы уродом ни был Кирилл, но он честно выполнял условия договора. Раз сказано — воюем только по доброй воле и до первого отказа, значит, так тому и быть. Искорка первой озвучила, что этот раз — последний. По крайней мере для нее. Теперь Андрей… А я? Да со мной все понятно… Если честно, то кабы не грибная дурь, я бы и в этот раз не вернулся в мир вечного ливня. Как может один день все изменить! Как может перевернуть уже сложившееся, казалось, мировоззрение… Один день и один человек. Катя.
Я поднял глаза к небу и улыбнулся.
— О, вот и Искорка нас догоняет, — произнес Андрей.
Обернувшись, я увидел Ирину, бредущую через расчищенное взрывом пространство. Удивительно маленькой она мне показалась в черно-рыжей пустыне, удивительно беззащитной. Винтовку она тоже бросила, чтобы не переть с собой бесполезное теперь оружие. Помахала нам, я ей ответил.
— Пойдем, она догонит… — Андрей прикрыл глаза от солнца и со вздохом глянул в сторону обрыва. — Страшновато будет прыгать. Без парашюта…
— А придется.
Корректировщик направился к краю здешнего мироздания, а я решил все же дождаться Ирину. Прихрамывает она, что ли?
— Ногу подвернула! — крикнула она, заметив мой взгляд. — Когда из дупла прыгала.
— Черт…
Я бросился к ней, и она ухватилась за мое плечо. Так ей идти было легче, а мне труднее, но в среднем все равно вышло лучше, чем ее ковыляние. Постепенно пробитую в тучах дыру начало затягивать, однако выпирающий из неведомых далей фрагмент Моста по-прежнему оставался освещенным солнцем. Бред… Обрыв не только на земле, но и в небе. Хотя разумно ли искать логику во сне? Я решил наплевать на здешние чудеса — все равно ведь больше не вернусь сюда. Не вернусь…
Андрей дожидался нас у самого края, задумчиво глядя вниз. Когда до него оставалось с полсотни метров, не больше, солнце окончательно скрылось в тучах. Какую-то тревогу я вдруг ощутил, ну прямо на грани паники, необъяснимую, непонятную… Говорят, такой необъяснимый ужас охватывает людей под действием инфразвука. Острый приступ паранойи… Еще у наркоманов вроде такое бывает.
Однако в следующую секунду стало ясно, что причина для ужаса есть. Мы услышали сверху нарастающий клекот, и из-за туч на нас вывалилась тройка легких «углов». А мы все практически без оружия. Не считать же «стечкин» оружием в такой ситуации! Мы для них были как уточки в тире… Особенно мы с Ириной.
— Прыгай! — крикнул я Андрею.
— Иди в жопу! — зло ответил он, выхватывая пистолет.
— Прыгай, чтоб тебя! Тебе ближе всех!
И тут рейдеры как рубанули из плазмоганов… Эх…
Это под броней они не достают, а в чистом поле оказались вполне эффективным оружием. Полоса плазмы шарахнула между нами и Андреем, подняв густые фонтаны пыли и откинув нас с Ириной ударной волной метра на три назад. И тут же посыпались сверху «ежи», не оставляя нам ни малейших шансов. На сколько у них замедлители? Обычно секунд на двадцать…
И так мне стало обидно… Ну, блин, только Катю встретил, только жить собрался, только порадовался, что на войне не убили. Ну западло ведь жуткое!
Второй взрыв шарахнул позади нас, оглушив меня до красных звездочек в глазах и швырнув вперед. Ирину откинуло даже дальше, чем меня, и я решил, что если подхвачу ее на руки, то теоретически смогу успеть спрыгнуть с ней с обрыва раньше, чем рейдеры сделают стандартную петлю и пойдут на второй заход. Может, даже раньше, чем взвоют «ежи».
Зарычав, чтобы придать себе сил, я рванулся к Ирине и хотел подхватить ее на руки, но заметил, что вторым взрывом ее убило. Крупный камень, разогнанный ударом плазмы, попал ей прямо в шею, чуть выше броника. Артерии обе разворотил и горло. Она наверняка даже не заметила ничего.
Тут же взвыли «ежи», готовые выпустить тысячи смертельных игл. Оставшееся до взрыва мгновение ушло у меня на то, чтобы вспомнить Михаила. И то, как он прикрылся телом убитого товарища от «ежей». Черт… Я на него еще наехал тогда.
Грохнувшись на землю, я навалил на себя мертвое тело Ирины и тут же ощутил десяток мощных ударов, пробивших ее бронежилет на груди.
— Прости, прости… — как больной, шептал я, выбираясь из-под трупа. — Прости…
Лицо ее иглами изуродовало до неузнаваемости. Рейдеры с клекотом описали дугу в небе, а я сидел и не знал, что делать. Пыль от первого взрыва осела, и я увидел, что Андрея на краю обрыва нет, наверняка не сам прыгнул, а сшибло его ударной волной. Да какая разница… Мне-то что делать?
Захотелось завыть, зареветь. И я завыл — глупо сдерживаться, когда тебя никто не видит. Слезы ручьями катились по лицу, я поднялся во весь рост и крикнул в небо, где рейдеры завершали маневр:
— Будьте вы прокляты!
Сердце едва не выскакивало из груди. Я понимал, что Ирине уже не помочь, что не будет у нее никаких детей. Что она проснется сегодня утром, поживет несколько часов — и все. С ней непременно случится нечто ужасное, как случалось со всеми, убитыми в сфере взаимодействия.
Надо было самому спасаться, бежать надо было, прыгать с обрыва. А я не мог. С огромным трудом, словно ноги стали чугунными, сделал первый шаг, затем второй. Видел уже, что не добегу, не успею. Знал, что потратил отпущенное судьбой время, а другого шанса не будет. До края обрыва оставалось не меньше пятнадцати метров, а «углы» уже выскользнули из-за туч и взяли меня на прицелы плазмоганов. Я представил, как выгляжу на мониторах мизеров, — одинокая фигурка, отчаянно рвущаяся к спасению. Интересно, присуще ли мизерам злорадство? Или, может быть, сострадание?
Надежда — обратная сторона страха, вот что я понял в эти мгновения. Надежда — это когда от тебя уже ничего не зависит, когда ты сделал все, что мог, или, напротив, упустил все шансы. Когда страшно до одури, когда смерть из абстракции превращается в нечто до безумия осязаемое, когда на самом деле, как в банальной фразе, чувствуешь ее ледяное дыхание. Вот тогда остается только надежда. Некоторые еще богу молятся, но как раз на границе жизни и смерти мне стало ясно, насколько это глупо. Заглянув за черту, я понял сущность смерти — она превращает тебя в то, что не может уже ни на что воздействовать. И во что бы ты ни верил, в рай или в нирвану, это не имеет никакого значения, поскольку станешь ты не чем-то там сияюще-одухотворенным, а просто куском остывающего мяса. И все.
Вера — тоже обратная сторона страха, понял я в тот миг. Сродни надежде. Только люди, до судорог боящиеся смерти, а таких большинство, могут придумать себе сладкую сказочку о том, что не превратятся они в кусок мяса, а будет с ними что-то приятное или страшное. Да просто что-то, на худой конец. Лишь бы не думать об остывающем куске мяса, а вместе с ним о беспросветной бессмысленности существования.
Рейдеры ударили из плазмоганов, когда до края обрыва оставалось три шага. Когда оставалось два, плазма шарахнула в землю прямо у меня за спиной. Не будь куртка мокрой насквозь, она бы неминуемо вспыхнула от чудовищного жара. В следующий миг — удар. Словно поезд на полном ходу протаранил мне спину надувным бампером из горячей резины. Это была ударная волна.
Кувыркнувшись в воздухе и ничего не соображая от сильной контузии, я вдруг ощутил щекочущий ужас, какой бывает, когда во сне под ногами проваливается пол или лестница. Все мышцы разом вздрогнули рефлекторно, я невольно вскрикнул и тут же полетел, стремительно набирая скорость, в клубящуюся серую массу, скрывавшую дно ущелья.
Говорят, что в моменты смертельной опасности вся жизнь проходит перед глазами. Вранье! Один лишь эпизод детства всплыл в моей памяти, когда девушка прыгнула с пирса в озеро и головой ударилась о рельсу на дне. Она выжила, та девушка, только шрам на лбу остался. А вот если с такой высоты шарахнуться…
Ветер захлопал в ушах, рот нельзя было приоткрыть, так рвался внутрь поток набегающего воздуха. И стремительно, слишком стремительно, приближалась серая масса. А что за ней? Я не выдержал и закричал истошно, снова дернулся всем телом и влетел в полную, оглушающую темноту.
Назад: ГЛАВА ШЕСТАЯ Победа
Дальше: ГЛАВА ВОСЬМАЯ Героин для героев