Часть вторая
Амнистированные
11
До сих пор лунная база военно-космических сил представлялась Присцилле О'Нил как место, где вечно жарко. Даже лунной ночью от заглубленных в скальный грунт штабных помещений, казарм, ангаров, коридоров и туннелей не удавалось отвести достаточно тепла, непрерывно выделяемого людьми, компьютерами, механизмами. Пришлось даже издать специальный приказ, разрешающий персоналу, не занятому наверху, нести службу в легких блузах вместо форменных кителей. Почуяв послабление, персонал немедленно принялся нарушать и этот приказ, выходя на вахту в майках, шортах, бикини и чуть ли не нагишом. Пришлось наказывать. Приходили на ум пляжи, солярии и станции городской подземки, лишенные за ненадобностью даже намека на какую-либо систему отопления. Правда, пассажиров подземки спасает от перегрева незамкнутая система вентиляции, использующая даровой воздух, коего на Луне отродясь не бывало. Трудно убить двух зайцев одним выстрелом – с Луны легко стартовать, но в службе на ней очень мало приятного.
Сегодня, против обыкновения, госпожу главнокомандующую знобило. Температура в ее личном кабинете держалась на уровне плюс тридцать три, в сорока метрах над потолком изнывали в потоках солнечной радиации скалы и равнины, нескончаемый лунный день перевалил за середину, твердо обещая перегрев теплообменников и усугубление тропического пекла, а ей, Присцилле О'Нил, уже несколько часов было зябко. Даже в кителе.
Втянув шею в воротник, госпожа главнокомандующая нахохлилась, как воробьиха, пережидающая на ветке лютый мороз. На столе перед ней копилась стопка сводок, донесений и неподписанных приказов, а у нее все дела валились из рук. Вытянув из стопки ту или иную бумагу, она пробегала ее глазами, слова бойко складывались в предложения, а предложения в абзацы, но смысл их ускользал от главнокомандующей, и она с раздражением возвращала документ на место. Для всех главнокомандующая работала, но лишь одна она и, вероятно, ее адъютантессы знали, что знаменитая на всю Солнечную систему Присцилла, неустрашимая Присцилла, дальновиднейшая Присцилла попросту убивает время. Она, с легкостью управлявшая космическими армадами, славившаяся умением быстрее других штабных мыслительниц находить эффективнейшее решение в любой критической ситуации, сама осознавала, что выбита из колеи сильнейшим нервным напряжением, какое бывает у близких родственниц оперируемой больной, без мысли и действия ждущих, когда им сообщат о результатах операции. И причиной тому была принятая несколько часов назад радиограмма не в меру лаконичного содержания: «Эгида» сработала. Не могу управляться. Гаев».
А дальше – лишь автоматические позывные. Маячок. Пеленг показал, что капсула Гаева (в предположении, что это действительно она) движется с высокой скоростью мимо Луны на достаточно серьезном удалении от нее. Немедленно последовал приказ дежурному звену вылететь на перехват, топлива не жалеть и любой ценой доставить Гаева на базу. Минутой позже взлетел танкер-дозаправщик, а вскоре Присцилла, не выдержав, погнала следом свой личный корвет «Магдалену», способный принять капсулу в шлюз, а не тащить ее на внешних захватах. Если Гаеву нужна срочная помощь, пусть не говорят, что главнокомандующая не сделала все возможное, чтобы оказать ее.
Теперь оставалось только ждать, маясь от неизвестности.
Деликатно постучавшись, дежурная адъютантесса сунула в дверь нос, испросила разрешение войти. Что там у нее? Небось акт о списании еще одной «Жанны д'Арк», что гробанулась вчера при посадке? Да, так и есть. На Земле чрезмерно уповают на новейшую технику, закрывая глаза на ее конструктивные недочеты, с которыми капсула не капсула, а летающий гроб. Нет, годика этак через два доработок, испытаний и снова доработок злополучную «Жанну», наверное, можно было бы использовать по назначению, но пока лучшее ей применение – дистанционно управляемая ложная цель.
А за результат спросят с главнокомандующей. «Мы же для вас ничего не жалели!» Возопят хором. Последнее, мол, отдавали любимому космофлоту!
Нет, не возопят. В случае поражения некому будет вопить.
– Положите вот сюда. Я потом подпишу.
Изящно изогнувшись над столом, адъютантесса пополнила кипу бумаг.
– Принести вам кофе, мэм?
– Нет. Диетический кефир.
– Сию секунду, мэм.
Кефир, как назло, оказался ледяным, прямо из холодильника. Отпив глоток, Присцилла почувствовала, что лучше было бы попросить принести крепкого горячего чаю пополам с коньяком или ромом. Плевать на желудок. И на печень тоже плевать. У главнокомандующих не бывает ливера, все это дилетантские разговоры. У главнокомандующих бывают только мозги, ответственные за анализ обстановки и принятие решений.
В каком смысле сработала «Эгида»? Операция удалась? Полностью или в какой-то ее части? Эксмен-уникум Гаев имел задание прорваться на борт чужого корабля, вступить в контакт с его командой и, действуя по обстоятельствам, либо склонить чужаков к переговорам с землянами, либо попытаться уничтожить комманду. Первый вариант был предпочтительнее во всех смыслах. У чужаков далеко не один корабль. До сих пор не вполне понятны мотивы их действий. Переговоры, даже унизительные, всегда лучше тотального уничтожения.
Ради этого заранее списывалась со счетов Четвертая эскадра – почти двадцать процентов боевых средств космофлота, имевшихся на тот момент в наличии. Как ни удивительно, двадцать семь капсул Четвертой эскадры сумели дотянуть до базы на Церере как раз накануне второго масштабного сражения, и пилоты-эксмены приняли в нем участие. Трое уцелевших в той жуткой бойне, подвергнутые более тщательному допросу, нежели остальные, подтвердили главное: под прикрытием эскадры Гаев подобрался вплотную к чужаку, крикнул в эфир: «Иду», после чего его капсула более не маневрировала. По-видимому, Гаев сумел-таки телепортировать на борт чужака, явив собой абордажную команду из одного человека. Во всяком случае, из такой возможности следовало исходить в практических расчетах, поскольку предположение о том, что Гаев навсегда канул в Вязкий мир, не вело ни к чему, кроме констатации поражения с чувствительными, а главное, напрасными потерями.
Дальнейшее осталось загадкой. Судя по плачевным результатам побоища у Цереры, Гаев все-таки сгинул, ничего не добившись, а чужаки ни в малейшей степени не изменили своей тактики. Да и зачем им что-то менять? Пока людям не удается уничтожить ни одного чужого корабля, старая тактика себя оправдывает и барьер тотального уничтожения все ближе подбирается к Земле…
Чужаки начхали на цивилизованность землян. Гаев мог попасть к ним в лапы, они исследовали его и, вероятно, пришли к одному из двух умозаключений: либо пленник недостаточно разумен и с породившей его цивилизацией можно не церемониться, либо земляне суть конкуренты и как таковые тоже подлежат истреблению. Что в лоб, что по лбу.
Кое-кто из штабных открыто заявлял, что замысел «Эгиды» был порочен изначально: для контакта с чужаками следовало подобрать не эксмена, а человека, ибо ставилась цель убедить, а не устрашить; эксменов же стоило использовать лишь в качестве пилотов капсул, задействованных в отвлекающей фазе операции и все равно обреченных.
Среди попыток подкопаться под главнокомандующую эта была не первая и наверняка не последняя. Присцилла О'Нил и не думала скрывать, что идея «Эгиды» принадлежала ей, как и приказ набрать и обучить пилотов-эксменов. Перед лицом тотального уничтожения все равны: и господа, и слуги. Всякой живой твари присущ инстинкт самосохранения, всем нужна Земля, а значит, среди тех и других всегда можно найти желающих драться за жизнь – неважно какую.
Кстати сказать, в бою у Цереры эксмены в целом вели себя достойно – быть может, потому что были выделены в отдельную группу и получили свой участок боя. Конечно, Присцилла не собиралась смешивать подразделения – до такого шага додумалась бы только идиотка. И все же был документально зафиксирован по меньшей мере один случай, когда эксмен рискнул собой, чтобы прикрыть отход растрепанных остатков чужой для него эскадрильи с пилотами-людьми.
Чужой ли? Чужие становятся своими, когда на тебя и на них прет нечто стократ более чужое, то-то и оно.
Но Гаев в качестве ключевой фигуры «Эгиды»? В свое время главнокомандующая ничуть не сомневалась в правильности своего выбора. Пусть идеология сколько угодно вбивает в обывательские головы тезис о том, что эксмены врожденно тупы и порочны – Присцилла знала, что это не так. Порочны – может быть. Тупы – наверняка, если взять взрослых, и точно нет, если исследовать детей, еще не подвергавшихся школьному образованию. Более того, если целенаправленно искать отклонения от нормы в обе стороны и собирать статистику, то и тут, и там, эксменов окажется больше, чем людей! Больше кретинов, но больше и незаурядных умов. Глупо не использовать ценные кадры, а в критической ситуации – преступно. Человек, получеловек, совсем не человек – плевать, лишь бы шло дело. А у них там ценные головы и золотые руки заняты прокладкой, видите ли, Байкало-Камчатской магистрали в качестве простых рабочих. Валить лес и кормить гнус способны и дебилы!
Теперь даже в самую тупую управленческую башку не могла забраться мысль, будто в космосе можно обойтись без эксменов. Зато пятнадцать-двадцать лет назад за эту идею приходилось драться, отбивая идеологические нападки и упирая прежде всего на то, что тяжелые, опасные и, главное, не очень квалифицированные работы есть везде, и космос тут не исключение.
Да, она всегда требовала от Земли как можно больше обученных эксменов. Ей были нужны базы на спутниках и астероидах, марсианские поселки, кстати, так и не достроенные, исследовательские корабли, космическая инфраструктура. Она мечтала о выносе за пределы Земли любого производства, хоть чуть-чуть загрязняющего природу. Она всю жизнь воевала за свою мечту. Из палок, которые ставили ей в колеса, можно было бы выстроить забор от Земли до Луны. Лет десять назад начались кое-какие подвижки – ничтожные в сравнении с тем, о чем она мечтала, но все же будущее рисовалось в сравнительно радужном свете.
Еще ничего не изменилось восемь лет назад, когда в поясе Койпера начали гибнуть автоматические станции дальней разведки, ненадолго обогащая созвездия Геркулеса и Лиры новыми звездами, когда стало ясно, что на Землю надвигается нечно страшное, когда впервые прозвучало слово «барьер». А шесть лет назад изменилось сразу многое.
Во-первых, на космос стали отпускать больше средств, сразу в разы больше, причем было трудно понять, из каких загашников взялись эти деньги – во всяком случае, Верховная Ассамблея поначалу о них ведать не ведала. Во-вторых, о мирном космосе было приказано забыть и в спешном порядке наращивать «военное присутствие», как выражались в стародавние безумные эпохи. В-третьих, Присциллу О'Нил заставили получить полузаочное военное образование, поскольку лучшей кандидатурой для управления всем и вся в милитаризуемом Внеземелье, нежели та, что являлась руководителем де-факто, правительство не располагало. В-четвертых, ее назначили главнокомандующей новым – и теперь главным – родом войск.
И вот тогда она затребовала сразу тысячи квалифицированных работников преимущественно ущербного пола и получила требуемое. Она бомбардировала правительство требованиями радикально перестроить промышленность, изменить систему образования, свирепо изничтожать ведомственный патриотизм, дать народу новые идеологические установки (тезисы прилагались) – и грозила подать в отставку, если ее требования не будут выполнены в срок и без возражений. Желая отбирать для себя лучшую молодежь, чего невозможно достичь без массового наплыва желающих, она финансировала из средств космофлота съемки художественных и научно-популярных лент о героике космоса и находила время лично редактировать сценарии. Она добилась права перемещать кадры по своему усмотрению, по ее настоянию был принят Устав, позволяющий главнокомандующей двигать нужных людей вверх через несколько ступеней – и она двигала нужных, не жалея для остальных щедрых премиальных. Девяносто девять процентов подчиненных души не чаяли в Присцилле О'Нил.
На свой страх и риск она начала формирование эскадрильи, а затем и эскадры, состоящей преимущественно из специально обученных эксменов-добровольцев. И она не считала, что совершила этим ошибку.
Зато так считали другие, имевшие возможность докладывать через голову главнокомандующей свое видение событий. Только ленивые не писали на нее доносов, обвиняя в подкопе под идеологию. К сожалению, многие командиры старшего и среднего звеньев были в этом заодно, а наиболее оголтелыми из них верховодила, вероятно, Иоланта Сивоконь. Генеральскую фронду в принципе можно было побороть, если уделить этой задаче достаточно времени, но данный товар у Присциллы О'Нил всегда был в жестком дефиците. Можно научиться делать десять дел одновременно, но в сутках все равно останется двадцать четыре часа и ни минутой больше.
Пока что счет между ней и доносчицами был равный. За несколько дней до начала «Эгиды» разразился бунт эксменов на Ананке, погибли люди. Правда, бОльшая часть пилотов не присоединилась к бунтовщикам и даже вступила с ними в бой, защищая не столько людей, сколько свое право остаться избранными, лучшими среди худших. Удивительно, но эксмены подавили бунт без посторонней помощи. И позднее они не подвели. Тим Гаев и вовсе оказался на высоте, проявив не только решительность и практическую сметку, но и качества политика. Во всяком случае, без него главнокомандующей было бы куда труднее сдержать праведный гнев генерал-поручика Сивоконь, настроенной исключительно на репрессии, и тем самым спасти «Эгиду».
Если бы та операция безусловно удалась, Присцилла О'Нил заработала бы одно очко в споре с Иолантой Сивоконь и ее подпевалами. Но итоги «Эгиды» остались неясными, а счет – ничейным. После Цереры позиция главнокомандующей, упорно продолжавшей делать ставку также и на эксменов, заметно упрочилась. И все снова рухнуло после недавнего бунта рабочих на Марсе, по размаху далеко превзошедшего события на Ананке. Большинство не было способно понять, какого же рожна хотели те рабочие. Ведь марсианские поселки должны были полыхнуть значительно позже Земли! Их продолжали строить в качестве последнего форпоста, никак не иначе.
Присцилла знала, чего хотели рабочие: настоящего дела и настоящей драки с чужаками! На Марсе взбунтовалась не серая тупая масса, не те, кто желал продлить свое прозябание на несколько лишних месяцев, исступленно цепляясь за каждый момент их никчемной жизни, – взбунтовались сильные и активные, которые, окажись они на Ананке, не бунтовали бы, а гасили бунт…
А ничего не поделаешь – пришлось карать. Железной, так сказать, рукой наводить порядок. Пришлось спустить с цепи Иоланту, а уж та расстаралась, сразу набрав очко. О «недальновидной и ошибочной» линии главнокомандующей заговорили в открытую. Присцилла знала: не пользуйся она таким авторитетом в низовых звеньях, не будь барьер столь пугающе близок, ее и без того непрочное положение, превзошло бы неустойчивостью куклу-неваляшку, поставленную на голову.
Но главным было даже не это. Главным было то, что радарный контакт с чужаком, нацеленным на Землю, прервался уже более десяти суток назад и до сих пор не был восстановлен. Автоматические буи, во множестве запущенные к самой границе барьера уничтожения, в большинстве своем исправно сканировали пространство, не обнаруживая перед собой ничего достойного внимания. Чужак просто исчез. Ни с того, ни с сего. Такое случалось и раньше, но никогда контакт с ним не терялся больше, чем на несколько часов. Сманеврировал ли чужак, резко сменив дислокацию, научился ли полностью поглощать все диапазоны электромагнитных волн, подействовал ли каким-то необъяснимым образом на буи, заставив их врать, – оставалось неясным. В штабе забыли, что такое сон. И вот теперь – сообщение от Гаева, что «Эгида» сработала!
От Гаева ли еще? Быть может, чужак умеет хитрить не хуже, чем переть напролом, сметая на своем пути к Земле все и вся?
Однако сразу после получения радиограммы был отдан приказ направить два буя за барьер, и пока оба аппарата оставались целехоньки. За эти несколько часов ожидания главнокомандующая не приняла никого, оставив штаб без руководства. Она не желала никого видеть и еще больше не желала показывать себя подчиненным, понимая, что до прибытия «Магдалены» с Гаевым на борту не сумеет заставить себя принять вид Несгибаемой Присциллы, а останется той, кем можно быть только наедине с собой, – сухонькой, седенькой, очень уставшей пожилой женщиной, почти старушкой. Она не могла заниматься никаким делом, дрожа от озноба в жарком кабинете. С «Магдалены» давным-давно донесли, что перехват осуществлен и корвет ложится на обратный курс. Долго еще ждать? Скорее бы. Что они там копаются?..
Палец сам собой нашел кнопку вызова дежурной адъютантессы.
– Связь с «Магдаленой» устойчивая?
– Так точно, мэм. Шесть минут назад корвет совершил посадку на первой площадке.
Далеко не впервые Присцилле О'Нил захотелось грязно выругаться. Но далеко не всегда побороть это желание удавалось без тяжкого труда. Сейчас был именно такой случай.
– Почему не доложили немедленно?
– Прошу прощения, мэм… Госпожа Лин просила сообщить вам, что эксмен с перехваченной капсулы нуждается в санобработке. Она просит дать ей пятнадцать минут.
Теперь хотелось ядовито усмехнуться, но лицо главнокомандующей осталось бесстрастным. Миниатюрная китаянка Чэн Лин, командир «Магдалены» и личная пилотесса Присциллы, обладала рядом неоспоримых достоинств, но отказывалась понимать, что некоторые из них, в частности любовь к чистоте, не всегда достоинства.
– Что с ним такое? Обделался?
– Не могу знать, мэм. Сейчас выясню, мэм.
– Нечего выяснять. Сюда Гаева. Немедленно. В том виде, в каком есть.
Мелькнувшая было мысль о возможной заразе была сразу же отметена. Без сомнения, бортовой врач обследовала Гаева еще на «Магдалене», а вот помыть пациента… Присцилла наконец усмехнулась. Капитан Лин скорее подала бы в отставку, чем позволила бы осквернить корабельную душевую грязным эксменом. Что ж, надо уметь снисходить к слабостям подчиненных, пусть даже это умение оплачивается лишними морщинами и седыми прядями.
А не седых уже почти и не осталось…
Минуты через три в кабинет втолкнули Гаева, и видно было, что его гнали бегом. Эксмен-уникум находился не в лучшей форме – шатался, бестолково размахивал руками и ловил ртом воздух. Грязное лицо, сальные лохмы, отросшая клочковатая борода и дикий взгляд делали его похожим на гипотетического предка всех эксменов, непременно изображаемого в новейших учебниках биологии как существо, сумевшее выдержать эволюционную борьбу в африканской саванне просто потому, что львы и прочие хищники брезговали охотиться на такого противного. Сейчас же в нос ударил крепкий запах давно не мытого тела и перепревшего пота, пропитавшего полетный комбинезон.
– Табурет и стакан воды ему, – приказала Присцилла.
Поблагодарив взглядом и мычанием, Гаев выхлебал стакан в два глотка, поперхнулся, икнул и расплылся в блаженной улыбке.
– Спасибо… Пожевать бы мне сейчас чего-нибудь… ик!.. шесть дней маковой росинки во рту… И поспать…
– После, – отрезала Присцилла. – Всем выйти.
– Мне тоже? – Легка на помине, генерал-поручик Сивоконь была тут как тут.
– Нет, прошу остаться. Ты мне нужна, дорогая.
Госпожа главнокомандующая лгала – сейчас она легко обошлась бы без Иоланты Сивоконь. Она вообще бы расчудесно обошлась без Иоланты. Экая фигура – заместитель главнокомандующей по вопросам безопасности! Безопасности – от кого? От чужаков, что ли? Хороша будет Иоланта в боевой капсуле… А от кого еще? От личного состава? Личный состав флота верен долгу, жаждет драки и победы, пораженческих настроений почти нет. Ни вражеской агентуры, ни диверсантов, ни партизан в космических просторах пока не замечено. Наконец, если в порядке бреда допустить, что она подозревает, будто среди штабных работниц имеются переодетые эксмены, то не проще ли провертеть дырку в душевой кабине, убедиться в неосновательности подозрений да и подать в отставку?
Проще. Но такие, как она, по-своему не ищут простых решений. Если должность велит им болтаться без дела – они будут добросовестнейшим образом болтаться без дела, стойко и без жалоб…
Синекура? Отнюдь нет. Надо думать, не всем в Главном штабе нравится чрезмерный, как они полагают, авторитет главнокомандующей, а равно ее строптивый и самостоятельный характер. Робким душам в каждом кусте мерещится медведь. Неужто внизу считают, что космофлот, зависимый от Земли во всем необходимом, не говоря уже о великом множестве мелочей, может однажды выйти из повиновения?.. А похоже на то. Навязать в штаб Иоланту для пущего присмотра – это еще не самая большая свинья, какую Земля могла подложить Присцилле О'Нил. В сущности, это не более, чем традиционное решение. Копни военную историю и сосчитай полководцев, имевших возможность действовать без опаски и оглядки на собственный штаб, – много ли насчитаешь? Десяток, может быть.
Нет, надо отдать Иоланте должное – однажды она оказалась даже полезна, предложив для «Эгиды» кандидатуру эксмена-уникума. Телепортирующий эксмен – кто мог подумать, что это реальность, а не извечная детская страшилка? С ума сойти. Однако вот он – жив-здоров и даже икает, а главное, утверждает, что «Эгида» сработала!
Нет, указать заместителю по вопросам безопасности на дверь было бы сейчас сугубой ошибкой. Присцилла сразу решила не допрашивать Гаева с глазу на глаз. Один такой допрос – и в Главный штаб, если не куда-нибудь похуже, полетит донос о чудовищном преступлении и чудовищном позоре сговора главнокомандующей с эксменами…
Иоланта нашла кресло в углу под самым кондиционером. Дышать она старалась через рот. А эксмен-уникум, распространяя зловоние, без всяких церемоний плюхнулся на табурет, яростно почесал в бороде и порыскал по столу алчным взглядом, ища, как видно, что бы употребить в пищу. Не найдя ничего съестного, он огорченно посопел, но, похоже, не слишком расстроился. Он и без еды казался довольным сверх меры – рот до ушей, глаза шалые. Словно бродячий кот-помоечник, еще не дорвавшийся до сметаны, но уже получивший статус кота домашнего. Словно тот же гипотетический предок, получивший от Первоматери Люси вожделенное разрешение иногда греться у костра в обмен на охоту и караульную службу.
Но в ледяном – куда деваться! – тоне главнокомандующей не нашлось места ноткам презрения:
– Доложись, пилот.
– А? – Гипотетический предок эксменов был явно удивлен. – Что? Какой пилот? Поскольку задание выполнено, я уже не пилот. Вот она знает… – Грязный палец с обгрызенным ногтем нагло уставился в сторону генерал-поручика Сивоконь.
Иоланту передернуло.
– Встать! – жутковатым голосом скомандовала Присцилла О'Нил. Она нисколько не сомневалась в том, что сумеет укротить любого эксмена лишь голосом и взглядом. И у людей-то, бывало, коленки тряслись. Эксмен помедлил и повиновался. – Как военнослужащему, пусть и низшего разряда, тебе стыдно не знать, что до отдания приказа об увольнении ты находишься на действительной службе. Смирно! Доложись как подобает.
– Пилот Тимофей Гаев, – насупившись, пробормотал гипотетический предок. – Задание командования выполнено.
– Так-то лучше. Не забывайся, пилот. Можешь сесть. Докладывай. Что означала твоя радиограмма?
– Она означала, – Гаев рухнул на табурет и снова икнул, – что цели операции достигнуты.
– Следовательно, чужой корабль уничтожен?
– Что? А, нет. – Гипотетический предок усиленно замотал головой, будто отгоняя приставучую муху цеце. – Он не уничтожен. По-моему, его вообще нельзя уничтожить нашими средствами. Ему ядерный взрыв что слону дробина, почешется только… Кроме того, уничтожив одного, нам пришлось бы иметь дело с другими, а их тысячи. Тоже мне, цель операции! Он пересмотрел свои планы и отказался от прежнего намерения, только и всего. И его коллеги тоже.
– Иными словами, мы можем считать себя в безопасности?
– Ну да. А я о чем говорю? В полной безопасности на ближайшие две тысячи лет – столько времени он дает человечеству, чтобы вымереть естественным порядком. Этот умник все подсчитал… Он живой, между прочим.
– А экипаж? – вмешалась Иоланта. – Экипаж нейтрализован?
– Что? – Гаев завертел головой и покачнулся. – А, экипаж!.. Да нет там никакого экипажа, есть один опекаемый фрукт, помесь майского жука с черепахой, только он слабоумный… Сидит внутри, как глист. Он ничего не решает, он и решать-то, по-моему, не умеет, у него капризы, а не решения…
– У тебя есть доказательства? – спросила Присцилла.
– Что?
– Не «что», а «что, госпожа». Я спрашиваю: какие у тебя доказательства?
– Насчет чего, госпожа? Что через две тысячи лет… э-э… никаких. Какие тут могут быть доказательства? Эксмены столько не живут, да и люди тоже…
– Пилот Гаев!
– А, понял! – Эксмен-уникум настолько просиял лицом, что у главнокомандующей отпали всякие сомнения в том, что он не издевается нарочно. Просто вымотан и не в себе. – Госпожа говорит о ближайшей перспективе? Да нет у меня никаких доказательств, кроме того факта, что я здесь. Чужак меня отпустил. Он был настолько любезен, что восстановил мою капсулу, а потом выпроводил меня восвояси и исчез. Больше мои радары его не ловили.
– Значит, никаких весомых доказательств ты не привез? – ввернула Иоланта Сивоконь.
– Через пятнадцать суток Земля не сгорит, это и будет лучшим доказательством.
– Значит, только твои байки и отсутствие радарного контакта с чужаком? Не много.
– Достаточно! – Ошалевший эксмен даже не заметил иронии, прозвучавшей в словах генерал-поручика. – Более чем достаточно. А если вы мне не верите… ну тогда не знаю… – Он развел руками. – Проверьте как-нибудь. Неужели не найдете способа?
Он покачнулся на табурете и едва не упал навзничь. Нелепо взмахнув руками, на секунду восстановил равновесие. Сейчас же его повело в другую сторону, и он нырнул вперед и влево, повалившись ничком и опрокинув-таки табурет. Судя по тому, что он не остался недвижен, а нелепо ворочался на ребристом полу и даже пытался встать, сознание осталось при нем. На своем веку Присцилла повидала немало измученных людей и превосходно умела распознавать симуляцию. Гаев не симулировал. Он был выжат до капли.
– Встать! – резко крикнула Иоланта.
Зря. Дура. Поморщившись, Присцилла утопила костяшкой пальца кнопку вызова дежурной адъютантессы.
– В санобработку его и на медосмотр. Дать общеукрепляющее по усмотрению врача, выдать обмундирование, накормить жидкой пищей, выделить помещение – пусть выспится. Через восемь часов снова его ко мне, чистого и бодрого.
– Слушаюсь. Выделить ему карцер, мэм?
– Зачем же карцер? Найдите что-нибудь другое. Но пусть помещение охраняется.
– Слушаюсь, мэм.
Как только караульные, брезгливо косоротясь, вынесли сомлевшего Гаева за руки, за ноги – хорошо, что на Луне малая тяжесть, хватило двоих! – Присцилла О'Нил самым дружелюбным тоном обратилась к своему заместителю по вопросам безопасности:
– Ну-с, дорогая, что ты об этом думаешь?
Было ясно, что ничего путного Иоланта не думает, поскольку еще не успела просчитать наивыгоднейшую линию поведения, и главнокомандующая не без удовольствия приготовилась внимать. Включенная заранее аппаратура, старательно задокументировав каждое слово из нелепого доклада Гаева, тоже внимала всеми объективами и микрофонами. Знает ли Иоланта, что разговор не приватный и всякое неосторожное слово может быть использовано против нее?
Без сомнения, догадывается. Жаль… Вообще с Иолантой пора кончать, уж больно резва стала девочка, работать мешает. Только не надо размениваться на мелочную тактическую борьбу, на мышиные подковерные интриги, тихие сапы, осторожные многоходовки – в них Иоланта сильнее, в них она собаку съела, и не одну… целую стаю собак. Съела и обсосала косточки. С такими противницами, как Иоланта, нельзя фехтовать изящными рапирами, а надо сразу бить их по голове тяжелой дубиной, чтобы если и встали, то не сразу, чтобы им для этого понадобилось провернуть две-три многоходовки, – а потом снова дубьем по голове… Жаль только, что дубина не всегда имеется под рукой. Сейчас ее, к сожалению, нет, разве что противница сдуру сама даст ее в руки… Малый, но шанс.
– Трудно сказать что-то определенное вот так, сразу, – ускользнула Иоланта. – Нахамил, навонял, наобещал… Наглецом он был всегда, а что до его обещаний, то не скажу ни за, ни против. Надо допросить его, как только очухается, и обязательно с детектором. Не был бы наш ментоскоп таким барахлом, можно было бы работать прямо сейчас. Окатить клиента водой или взбодрить электроразрядником – ничего, выдержал бы…
– То есть ты ему не веришь? – спросила Присцилла.
– Кто же верит эксменам? – Иоланта улыбнулась, как бы оценив шутку главнокомандующей. Пока что она била наверняка и позицию имела удобнейшую. Трудно было и ожидать, что, вечно атакуя главнокомандующую со стороны официальной идеологии, Иоланта скатится до голого практицизма, на котором ее можно было бы поймать за шкирку – и носом, носом в это самое… Присцилла сама не знала, что сделала бы с Иолантой, окажись та способна хоть раз сознательно подставить себя для пользы дела… вполне возможно, простила бы ей все, честное слово!
– Не ты ли мне его рекомендовала, дорогая?
Иоланта моментально перебросила мяч обратно:
– Совершенно верно, мэм. Использовать эксменов необходимо, но вот доверять им… – Она снова улыбнулась. Вижу, мол, все вижу. Поймать меня хочешь? Лови.
– Достойная позиция, – сдержанно похвалила Присцилла. – Но вот что, дорогая, мне нужен твой совет. Какое предварительное донесние я должна отправить сейчас на Землю? «Есть основания предполагать, что цели «Эгиды» достигнуты, информация проверяется» – так, что ли? Если бы мы рискнули поверить Гаеву на слово, текст был бы примерно таким. Если же мы не верим ни одному его слову, необходимость в срочном донесении отпадает естественным порядком, но тогда… ну ты сама понимаешь, что тогда…
Иоланта, конечно же, понимала. «Тогда» – это безусловное сохранение полной боевой готовности космофлота и всесилие Несгибаемой Присциллы. Еще более существенно, что «тогда» означает неукоснительное продолжение выполнения планов гражданской обороны, всех, какие только существуют, а сходятся они в одном: разрушив на поверхности все, что можно, сравняв с землей максимум искусственных сооружений, спасти часть населения в подземных убежищах. Вот и думай. Лишняя секунда ожидания – это лишний взорванный дом, и не маленький. Минута – городской квартал, или стадион, или фабрика. Час – одно из крупнейших промышленных предприятий или, скажем, морской порт. Цивилизация сама себе подрезает жилы, а что делать? И не то еще будет. Хочешь жить – отруби себе руки-ноги, вырежи гланды, не говоря уже об аппендиксе. Только, в отличие от аппендикса, цивилизация когда-нибудь вновь нарастит то, что сама себе оттяпала.
Хуже другое – нестабильность внизу. Джинн готов вырваться из бутылки. Он уже высунул из нее свою поганую ухмыляющуюся рожу. Эти кретинки в федеральных ассамблеях так и не сумели договориться о едином плане спасения Земли, и каждая Федерация тянет одеяло на себя, и каким-то территориям придется просто худо, а каким-то хуже некуда, и справедливо негодующее население, и, конечно же, на носу бунты и межфедеральные конфликты, и мобилизация громадных армий, бестолковых и необученных… Создаются даже подразделения вооруженных смертников-эксменов, вот что страшно! Не то страшно, что они вооружены, а то страшно, что смертники неуправляемы… никем, кроме Несгибаемой Присциллы. И четыре миллиарда безоружных эксменов, которым очень не нравится, что ими жертвуют… А как ими не жертвовать, если мест в уже построенных и только еще строящихся убежищах нипочем не хватит даже для людей?!
Что ни посоветуй Иоланта – на нее ляжет ответственность. Не столь тяжелая, как на главнокомандующую, но все же… Можно отмежеваться – не моя, мол, компетенция, – и Присцилла О'Нил была убеждена, что Иоланта так и сделает, отправив, понятно, собственное донесение в свое родное учреждение. Позднее ее можно будет обвинить в умышленном искажении информации – какую бы окраску Иоланта ни посоветовала придать донесению, Присцилла заведомо не собиралась следовать ее совету.
И опять Иоланта ускользнула:
– Я бы доложила в Главный штаб все как есть, не делая пока никаких выводов касательно «Эгиды». Выводы делать еще рано, а земные стратегемы – не наша епархия. Только факты, мэм, одни голые факты.
– Спасибо, дорогая. – Присцилла постаралась скрыть разочарование. – У тебя все? Тогда жду через… семь часов пятьдесят минут. Можешь идти.
Неудача. И все же казалось, будто что-то огромное, неподъемно-тяжелое свалилось с плеч, и захотелось расправить эти самые плечи, узкие – старушечьи, чего уж там! – с дряблой, бледной, а кое-где и синеватой кожей. Обдумывая донесение в Главный штаб, Присцилла улыбалась. Она не заметила, когда прошел мучивший ее озноб и снова стало жарко. Привычно, по-лунному жарко.
12
Вертолет Алият Цэрэнкуловой поднялся в воздух за девяносто секунд до взрыва и сразу же резко пошел вверх. Пилотесса стремилась как можно скорее набрать высоту – никто не знал, как высоко взлетят обломки бетона. Расчеты расчетами, но когда они касаются сооружений, простоявших более ста лет, в дело почти всегда вступают неучтенные факторы. Лучше держаться подальше и повыше. Но, само собой, так, чтобы госпоже Алият было все видно, как на ладони.
Внизу страшным басом вопили сирены – прочь, все прочь от обреченной плотины! Бегите, взбирайтесь повыше! Вы, кто не услышал или проигнорировал неоднократно повторенный приказ об эвакуации – спешите! Быть может, у вас еще есть шанс спастись. Через восемьдесят секунд рванут заряды и плотина Батанской ГЭС перестанет существовать. Тридцать пять кубокилометров воды ринутся вниз по руслу великой Янцзы, громадный вал прокатится по ущельям, слизнет с берегов все, до чего дотянется, выскочит на равнину и переполнит чашу Ибиньского водохранилища. Та плотина тоже подготовлена к взрыву, но с ним нельзя спешить – надо дождаться шаткого баланса между максимальной разрушительной силой накопленной воды и пределом прочности плотины. И тогда можно не тратить время и силы на срытие до основания городов Лучжоу, Чунцин, Ваньсянь, Чжичэн, Ухань, Хуанши, Цзюцзян, да и городам нижнего течения, включая Шанхай, сильно достанется. Тысячи деревень, поселков, причалов, мостов исчезнут без следа. Водяной вал сметет строения и скроет под илом фундаменты. Население из опасных зон заблаговременно эвакуировано, даже эксмены. Трудоспособные, разумеется. Приказа начать избавляться от них пока не поступало – рабочая сила еще пригодится. Далеко не везде под боком протекает такая удобная река, как Янцзы, вторая по водоносности после Амазонки. Далеко не везде ярость воды может заменить аммонал.
Вода водой, но все же массу сооружений, особенно в Сычуаньской котловине, придется взрывать. Это уже делается. В огромной долине Хуанхэ подобные работы проводятся в стократ большем масштабе – там, где вода при разрушении плотин моментально покинет русло, нечего рассчитывать на многометровый вал и реке можно доверить лишь окончательный размыв развалин на обширнейшей территории.
Алият лишь мельком подумала об этом, как и о Великой Китайской стене, судьба которой еще не была окончательно решена Ассамблеей Восточно-Азиатской Федерации. Забота Алият – Батанская плотина, и с задачей ее разрушения она должна справиться на «отлично», а о других объектах пусть думают другие. Что характерно – уничтожением объектов в Индокитае, Индии, Японии, Индонезии руководят преимущественно этнические китаянки, а объекты Великого Китая стирают с лица Земли монголки, таджички, ниппонки, камбоджийки – кто угодно, только не коренные жительницы Поднебесной. Варварки, словом. С одной стороны, Китаю не привыкать. С другой стороны, уничтожение чужого достояния вместо своего психологически менее болезненно, но провоцирует национальную рознь. Хуже всего, когда речь идет о разрушении исторических памятников – тут всегда приходится обращаться за помощью к военным, а они той же культуры, что и негодующие толпы, разделяют их чувства, испытывают нервный раздрай, и никогда не знаешь заранее, в какую сторону они начнут стрелять… Алият не хотела бы, чтобы следующим ее объектом оказалась Великая Китайская стена.
О масштабах плановых разрушений по всей планете Алият старалась не думать, а когда думала – ужасалась. Сносились целые города, рычащие стада бульдозеров нагребали горы грунта на развалины построек, которые некогда было разбирать и некуда вывозить. Одним махом уничтожалось то, что строилось столетиями. Неужели для того, чтобы предотвратить всеобщую катастрофу, непременно надо было устраивать катастрофу примерно тех же масштабов, только контролируемую?..
Даже у Алият это плохо укладывалось в голове. Можно спилить один сук, чтобы спасти все дерево, но как быть, если сидишь на том самом суку и не можешь передвинуться?
Наверное, все-таки пилить, подстелив под собой что-нибудь помягче…
Осталось семьдесят секунд. Вертолет по-прежнему шел вверх и смещался ниже по течению реки. По ту сторону бетонного гребня сверкало жидкое серебро водохранилища, вода в нем уже поднялась выше критической отметки. С этой стороны ста двадцатью метрами ниже кипел и пенился поток, вырвавшийся на свободу. Ниже плотины великая Янцзы казалась обобранной и жалкой. Шесть турбин стояли, лопатки их обсохли, как и канал водосброса. Но две турбины должны были работать вплоть до последней секунды, отдавая мегаватты в энергосеть. Человечеству в любой ситуации нужна энергия – даже для уничтожения своей собственной среды обитания.
Осталась минута. Склоны и вершины гор вне границ опасной зоны были черны от людей. Выгнутый в сторону водохранилища полумесяц обреченной плотины, упираясь краями в скалы, стоял нерушимо, но как будто спрашивал: «Что же это вы, люди? За что меня? Я же верно служу, я могу еще служить!»
Растерянное недоумение владело всеми. Смысл приказа тщательно разжевывался, широко пропагандировался и доводился до каждой головы, ответственной и безответственной. Смысл прочно засел в головах, но не переварился в них, а сидел отдельным куском и мешал, как опухоль или инородное тело.
Безжалостно и последовательно уничтожать труд целых поколений? Как так? Для чего? Здравый смысл восставал против холодной логики. Кое-где предпринимались попытки организовать «живые щиты» на намеченных к сносу объектах. Не диво разогнать толпу эксменов, но когда к обреченному сооружению пытаются прорваться люди, худо-бедно владеющие телепортацией, полиции и армии приходится попотеть.
Пятьдесят секунд…
На восьмистах метрах Алият приказала прекратить подъем. Вполне безопасно, если удалиться от плотины километра на два. Оттуда все будет прекрасно видно, хотя зрелище разрушения вряд ли кто назовет прекрасным…
Сорок секунд.
– Зависни здесь и развернись, – скомандовала Алият.
Больше всего на свете она боялась сейчас одного: что плотина начнет разрушаться сама собой, до подрыва зарядов. Правда, расчеты успокаивали, показывая, что предел прочности бетонного чудища пока не превышен, несмотря на переполнение водохранилища и ослабление сечения плотины шпурами для закладки взрывчатки. Но цена расчетам – ноль, если не сбываются прогнозы, сделанные на их основе. Алият собственными глазами видела трещины в бетоне. Да, ее уверяли, что трещины были тут всегда, что это нормальное явление, что новых трещин за последнее время не появлялось, что дефектоскопия не выявила запредельных напряжений, – но кто, кроме духа великой Первоматери, может знать истину? В случае неудачи благополучные расчеты годятся лишь для оправданий перед командованием, да и то не считаются веским аргументом. Почему подменяешь мозги компьютером? Где твое природное чутье?
Нужно им чутье – так и искали бы фокстерьера! Вместо обоняния Алият руководствовалась расчетами. До сих пор они вселяли веру в успех – теперь этой веры оказалось недостаточно. Кусая губы, Алият беззвучно молилась, но не Первоматери. Она, прежде всегда смеявшаяся над суевериями, молила плотину продержаться еще немного, еще каких-нибудь тридцать секунд…
А потом внутри бетонного монстра рванут сотни мелких зарядов, чье назначение – еще больше ослабить сечение плотины путем умножения трещин, а через секунду после них пройдет команда на подрыв основных зарядов, расположенных двумя вертикальными нитками от основания до гребня, одновременно сработают подводные заряды, уложенные у основания плотины, и давление воды вырвет из бетонной дуги кусок пятисотметровой ширины. Главное – разом. Если проран получится черезчур узким, поток все равно размоет его до нужной ширины, но это будет уже не то. Наводнение само по себе не так уж необходимо – необходим мощный водяной вал.
– Человек на плотине, – вдруг сказала пилотесса. – Или эксмен.
«Если эксмен, то окончательно полоумный», – мелькнула у Алият мысль, пока пальцы крутили колесико бинокля. И верно – прямо посередине плотины торчал на гребне отнюдь не эксмен. Женщина. Платье так и полоскалось на ветру.
Убегать – рядом последовательных телепортаций, ибо иначе не успеть – она явно не собиралась. Сумасшедшая, конечно. Или экстремистка, что почти то же самое. Возможно, сектантка, стремящаяся помешать затоплению своей подпольной молельни или каких-нибудь святынь, расположенных ниже по течению. А возможно, и здравомыслящая особа, все обмозговавшая, все рассчитавшая, уставшая выявлять все новые и новые слабые места в плане гражданской обороны и решившая, что жить дальше незачем. Мол, все равно умирать, так лучше уж умереть по своему собственному желанию, чем по прихоти каких-то пришельцев. Мы, мол, не насекомые, мы звучим гордо… А не могла бы она гордо звучать где-нибудь в другом месте, подальше от зоны отвественности Алият?! Надоело жить – ступай в Вязкий мир и надышись там газами, несовместимыми с жизнью, – просто и удобно, тихо и опрятно! И могильщикам работы меньше. Был человек – нет человека. Так ведь нет – всегда найдутся те, кто и из собственной смерти норовит устроить шоу!
Алият чувствовала, как выжидательно смотрит на нее пилотесса – не отложить ли взрыв на четверть часа? Разумеется, нет! Ни в коем случае. Очистишь место от одной ненормальной – тут же на ее место явится другая, а то и несколько. Где много людей, там много и дефективных. Закон больших чисел. Главное, чтобы толпа не дала себя увлечь нескольким оголтелым фанаткам; толпа по определению лишена и разума, и здравого смысла. Толпа – это амеба. Медуза. Но при наличии агитаторов-горланов-главарей она превращается в биологическую бессмыслицу – медузу саблезубую… Алият не была уверена в том, что удержит себя в руках, не отменит команду на подрыв, если на гребне плотины вместо одной психопатки будут торчать сотни людей. А если толпа прямо сейчас ринется топтать оцепление и придется разрешить открыть огонь? Первоматерь, не допусти, дай людям разума еще хотя бы на двадцать секунд…
Им очень нужен разум, холодный рассудок без чрезмерных эмоций. И еще им нужно страстное желание жить, без которого план гражданской обороны не может быть выполнен. Особенно в Восточно-Азиатской Федерации, где на одной седьмой территории суши проживает две пятых населения Земли – четыре миллиарда, в том числе два и три десятых миллиарда полноправных людей!
О том, что происходит сейчас в трех тысячах километров севернее, а именно вдоль всей обширной границы со Славянской Федерацией, Алият не могла думать без бешенства, охватывающего все ее существо. Северная соседка запретила иммиграцию и выставила вдоль границ сильные вооруженные кордоны, имеющие приказ открывать огонь на поражение при малейшей попытке пересечь пограничную линию, еще недавно чисто условную, практически несуществующую… Лиц без славянского гражданства вылавливали и без всякого снисхождения депортировали десятками тысяч. «Азиатскую саранчу» просто-напросто этапировали к границе и приказывали «чесать рысью в свою Узкоглазию» под дулами пулеметов!
Подруги познаются в беде. Славянская Федерация даже не очень скрывала, что намерена попытаться выжить в одиночку, рассредоточив собственное сравнительно немногочисленное население по убежищам в тайге и тундре и предоставив исторически, извечно перенаселенным субъектам Конфедерации выкручиваться как умеют. В ответ на ноты протеста сыпались обвинения в чрезмерной азиатской рождаемости, чудовищные в устах любой женщины. Как видно, женщина-политик – это оксюморон вроде мягкого наждака или свинцового пуха. Алият не раз с отвращением думала, что политик – не профессия, а диагноз опасного и отвратительного заболевания. Увы, совсем не стыдного. Даже наоборот.
Неужели дело дойдет до войны? А что, очень может быть. Хотя до катастрофы осталось всего ничего, меньше двух недель, а уж такой-то срок северные соседки, надо полагать, сумеют выиграть, особенно если додумаются держать эластичную оборону и насытят ее средствами ПВО, оберегая тылы от десантов. Вот тебе и сестры навек, вот тебе и хинди-руси. Отложились, предали, и теперь что – давить их танками? Да и танков почти нет, сто лет не воевали, а проводили одни лишь полицейские операции. Дьявол, да Восточно-Азиатской Федерации за такой срок вряд ли удастся найти и сосредоточить у северных рубежей достаточное количество техники для решительного прорыва!
Можно, конечно, наступать без всякой поддержки, одной живой силой, пустить вперед кое-как вооруженных эксменов, все равно их некуда девать – и переть дуром, лезть вперед через горы тел, уповая на то, что боеприпасы у противника не бесконечны, а стволы пулеметов имеют полезное свойство перегреваться… Видимо, так и будет сделано. Даже ядерный шантаж вряд ли сделает северянок уступчивыми – им прекрасно известно, что все боевые ядерные средства находятся в исключительном ведении Конфедерации и предназначены в первую очередь для космофлота, а возможная заначка в две-три боеголовки ничего по большому счету не решит…
Алият тряхнула головой, гоня прочь несвоевременные мысли. Небольшая черная коробочка с индикатором обратного отсчета и единственной красной кнопкой лежала у нее на коленях, и индикатор показывал, что до подрыва зарядов осталось шестнадцать секунд. Вот уже пятнадцать… четырнадцать…
Тут-то и зазвонил мобильник. Не личный, выключенный, а специальный. Этот номер знали всего человек шесть-семь, не больше.
– Алият Цэрэнкулова слушает.
– Отменить взрыв плотины! – Голос был на грани истерики. Такой визгливый фальцет мог принадлежать только холеной, надменной, облеченной властью даме, впервые в жизни впавшей в беспросветную пучину постыдной паники. – Алият, вы слышите меня? Немедленно отменить взрыв!
– Я слышу, – ответила Алият. Ее палец лег на красную кнопку отмены. – Кто говорит?
– Говорит министр труда. – Голос стал срываться. – Только что… Заседание кабинета… Решение… Именем… Приказываю отменить взрыв!..
Осталось шесть секунд до подрыва. Нет, уже пять.
– Приказывать мне может только штаб гражданской обороны, – оборвала Алият и раздраженно дала отбой. Вот всегда так. Обязательно найдется какая-нибудь истеричка, и надо почитать за счастье, если только одна, а не целое стадо блеющих овец…
Красная кнопка осталась в бездействии, а Алият за две оставшиеся секунды безуспешно попыталась вновь поймать взглядом крошечную одинокую фигурку на гребне плотины. Зачем – она не сумела бы ответить. Разве обреченность прекрасна, чтобы на нее смотреть? Разве смерть не отвратительна?
Через две секунды точно по плану сработали малые заряды, и плотина, беззвучно вздрогнув, начала заволакиваться пылью. Будто ударили палкой по давным-давно не чищенному ковру. Какая длинная секунда… Вот, сейчас…
Столь же беззвучно из тела плотины двумя вертикальными цепочками – сверху донизу – выметнулись фонтаны пламени, пыли и бетонной крошки. Работа придонных зарядов осталась незамеченной, но Алият точно знала, что сработали и они. Иначе просто не могло быть, вероятность отказа – единица после четырех нулей. Центральная пятисотметровая часть плотины не вспучилась и не начала ломаться – к немому удивлению Алият, вода начала выдавливать ее единым куском, толкая перед собой, как поршень. Клубилась пыль, мешая видеть. Вот, наконец, по флангам выдавливаемого фрагмента ударили яростные потоки, и только тогда бетонный монстр начал терять высоту, оседая и заваливаясь. Водяной вал перехлестнул через него. Взрывная волна подбросила вертолет, потрясла, покачала и отпустила. Если бы не поднялись выше ущелья, могло быть хуже. Могло бы достать и брызгами, не то что взрывной волной, а брызги там такие, что вертолет для них – мошка. Слизнет, как жаба языком, и привет. Да и сам вал гонит перед собой по ущелью нехилую воздушную волну – стоит посмотреть, как она гнет деревья за секунду до того, как их сметет коричневая стена воды, а с того вон дома сорвало крышу…
Связавшись со штабом, Алият деревянным голосом доложила об успешном выполнении задания. Взглянув на пока уцелевшие огрызки плотины и на зеркало водохранилища, отметила: уровень воды практически не упал. Ну еще бы – тридцать пять кубокилометров! Надо полагать, бешеный напор начнет ослабевать лишь спустя часы, а окончательно иссякнет лишь через сутки-двое, никак не раньше. Вода схлынет, оставив после себя… да чем меньше она оставит, тем лучше!
– И все-таки это было прекрасно, – прошептала потрясенная Алият.
– Что, прошу прощения? – заинтересованно спросила пилотесса. Кажется, на нее взрыв плотины не произвел особого впечатления. Лишенное воображения существо.
– Ничего. Все идет по плану, говорю. Все прекрасно, все замечательно. Теперь развернись и следуй над валом до Батана. Мы свое дело сделали, теперь поглядим на работу воды…
13
Тугие массирующие струи били из стен тесной кабинки, то обжигая дряблую кожу, то вмиг заставляя ее покрываться мурашками. Душ Шарко сам по себе великая вещь, а если он еще и контрастный, то любую человеческую развалину поставит на ноги, выдержало бы только сердце. О-о-о!.. О-о-о-о!..
Мучение и наслаждение одновременно. Рай и ад. Лед и пламень.
Вот так. Еще. И еще. Пять минут под душем – сутки бодрости. Увядшее тело, в сущности старушечье, иссыхающее… теперь твоя функция только в том, чтобы поддерживать работоспособность головы, а обо всем прочем забудь. И о том, как в молодости купалась в водопаде в канадских Скалистых горах, забудь обязательно. Вода там была куда холоднее, она текла с ледников и била с такой силой, что ты едва удерживалась на ногах. Сорок лет прошло, а будто вчера все было. Сейчас бы нипочем не удержалась, камни там были скользкие, будто намыленные, а тогда ты даже приплясывала и хохотала так, что едва не заглушала грохот воды. И подруга была рядом, тогда казалось – любимая, единственная, а на широком скальном карнизе вдали от водяной пыли пылал костер из пахучих сосновых веток и стояла оранжевая палатка, спасительница от холода и комарья, храм чистой любви, радостной, как луч, искрящийся в капельке росы, как сверкающие на рассвете пики гор и как радуга над водопадом…
Забудь. Что было, то прошло. Тогда твои мозги обслуживали прихоти твого тела, но теперь уже окончательно произошла перемена ролей. Жаль только, что уму не до прихотей – ему дело делать надо. Сегодня надо иметь особенно ясную голову, холодную и ничем не затуманенную. Сегодня день особенный.
Можно было еще минуту-другую сверх лимита постоять под хлещущими струями, главнокомандующей никто слова бы не сказал, но Присцилла О'Нил решительно перекрыла воду. Не на Земле как-никак. Не в Скалистых горах, где купайся – не хочу. Луна. Мертвая серая пустыня с несколькими рукотворными оазисами. В сравнении с ней Сахара просто морской курорт.
Дефицит воды? Да, но не жесткий. При должной дисциплине он может стать невыносимым когда-нибудь потом – если «потом» наступит и на Земле будет принято решение расширять лунные базы, а не сворачивать их. Что вряд ли. Пока что дефицит воды был более чем терпимым. Безвозвратные потери в замкнутой системе водоснабжения удалось свести к трем процентам – остальные девяносто семь, очищенные до питьевых стандартов, возвращались в оборот. Трехпроцентная недостача наполовину покрывалась за счет переработки реголита, наполовину компенсировалась поставками с Земли. Раз в месяц Земля отправляла на главную базу космофлота беспилотную и безвозвратную ракету-танкер. Вместо воды Присцилла предпочла бы ежемесячно получать лишний танкер с топливом, или транспорт с боеприпасами, или еще одну боевую капсулу, даже такую дрянь несусветную, как «Жанна д'Арк». Встретив полное понимание коменданта, главнокомандующая жестоко наказывала персонал за малейшее нарушение технологии и лично вникала в проблемы очистки канализационных стоков. Злобное прозвище «Говнокомандующая» было произнесено, но не прилипло. То ли вследствие уважения, то ли оттого, что кличка получилась обоюдоострая, то ли по обеим причинам сразу, но чрезмерно распущенной на язык подчиненной коллеги устроили «темную». В конце концов, Присцилла командовала не только фекалиями и эксменами. Надо же понимать. Кому охота ощущать себя… этим самым.
Но никто не мог отрицать, что драконовские меры по водосбережению приносили результаты. Пить? Сколько угодно. Умыться? Дважды в сутки. Душ – каждые пять дней. Водяной рай! Те, кто служил на Церере, не верили своим глазам.
А вот ванны на лунной базе не было. Совсем. Ни одной. Даже у главнокомандующей. Злопыхательницы могли болтать что угодно, но ни у одной из них еще не повернулся язык обвинить Несгибаемую Присциллу в сибаритстве. А если язык и повернется, то клеветнице никто не поверит. Всему флоту известно, что Присцилла не какая-нибудь там Марджори Венцель, погоревшая на моральном разложении. Присцилла – ванну?! Гомерический хохот. Надо же выдумать такое. Чтобы Присцилла, всегда бдительно следившая за потоками грузов, идущих с Земли, не вычеркнула из списка ванну, заменив ее на что-нибудь позарез необходимое?! Ой, держите меня, сейчас упаду…
Впрочем, все это мелочи… Растираясь жестким полотенцем до красноты, Присцилла вдруг поняла, что нарочно думает о воде, чтобы не думать о визите на базу высокой гостьи, или, что то же самое, важной шишки – специальной уполномоченной Верховной Ассамблеи, заместительницы премьера, курирующей мероприятия по плану гражданской обороны. Кармен Оливейра – новое имя в правительстве, информации о ней мало, трудно предугадать, на благо ее визит или во вред. Зато очень хорошо известно, чего она будет добиваться от главнокомандующей – окончательного ответа! Да или нет. Как будто кто-нибудь может знать это точно. А ответ нужен позарез. Осталось всего шесть суток, меньше недели. Да или нет?
Из нежданно вернувшегося фигуранта «Эгиды» – то ли героя, то ли преступника – вытрясли все, что можно было вытрясти за несколько дней. Похоже, он ничего и не скрывал, так что дело сводилось к тому, чтобы расшевелить его память.
Вспоминай! Подробнее вспоминай. Желательно по минутам. Что говорил чужак? Попытайся припомнить дословно, а мы тебе поможем. Как ты воспринимал его телепатемы – зрительно или вербально? Ни так, ни этак? Может, осязательно? Почему он не уничтожил тебя сразу? Как выглядел Двускелетный? До какой степени чужак идет навстречу его желаниям? Чем он питается? А чем питался ты? А пил что? Куда девал отходы жизнедеятельности? Почему так мало зарос – чем брился? Ножом срезал? По какой причине чужак поглощал твои отходы, не поглотив тебя самого?
Медицина. Полное обследование, всевозможные анализы. По словам Гаева, чужак вырастил и оставил при себе – точнее, в себе – его двойника. А если он поступил наоборот? Кто он, вернувшийся эксмен, – прежний Тимофей Гаев или орудие чужака, предназначенное для дезинформации, для разведки, а то и для взлома обороны Земли? В какой степени можно ему верить?
Внутри-то чужака он побывал наверняка – надо было быть Иолантой Сивоконь, чтобы усомниться в этом. Как бы иначе он остался жив, проболтавшись в космосе вдесятеро больше срока автономности боевой капсулы? Впал в спячку, как суслик?
Назови ТТХ тактической ракеты «Пилум». Перечисли в алфавитном порядке фамилии пилотов твоей эскадрильи. Какова твоя сопутствующая пороговая масса при телепортации? Двенадцать килограммов? Вот груз массой в десять с половиной ка-гэ, бери и телепортируй… Не выходит? Ослаб, что ли? (На самом деле масса груза превышала тринадцать килограммов.) Сколько секунд в сутках? Отвечай быстро. Национальность единственного бойца в шоу «Смертельная схватка», не имевшего прозвища? Почему он не имел его? Как его звали? (Японец по имени УшИбу Ногами.) Твое первое детское воспоминание? Внезапный слепящий свет в глаза и крик в ухо: «Твое задание, быстро! Нам все известно! Говори!..»
Тысячи вопросов и тысячи ответов. Двухсотстраничный предварительный отчет группы анализа. Трусливо-обтекаемые формулировки. Мало информации, очень мало! Еще и еще допросы. Последний начался нынче утром, длился более девяти часов и лишь недавно кончился…
– Опять? – недовольным голосом осведомился эксмен Гаев, чуть только переступил порог помещения, известного на лунной базе как лаборатория специальных исследований. Был он одет в грубую серую робу и стрижен «под ноль», из-за чего походил на облученного чернорабочего, зато свежевыбрит и не пахуч. Последнее время его допрашивали именно здесь – с детектором лжи и без оного, под гипнозом и под действием препаратов, вызывающих неудержимую болтливость. Пробовали применить и громоздкую ментоскопирующую технику, трое суток провозились с калибровкой (а Гаев ехидничал, пока не получил по шее), лепили датчики на обритый череп, сняли кучу кривых, получили две мутные картинки, после чего ментоскоп задымился, да так, что сработавшая система аварийного пожаротушения заплевала всех пеной, а из-за копоти пришлось менять фильтры в воздуховодах. Нет, Гаев был тут ни при чем – просто негодной технике место не на лунной базе, а на Земле, желательно поближе к местам переработки мусора.
– При обращении следует добавлять «госпожа», – сухо напомнила Присцилла. – Не забывайся, пилот, не вреди сам себе.
– Так вас же двое… госпожа, – немедленно возразил Гаев, покосившись в сторону Иоланты Сивоконь. – Как быть, если я обращаюсь к обеим? Нет такого обращения – «госпожи»…
– Обращайся к старшей по чину, а в отсутствие таковой к старшей по должности, не ошибешься. А еще лучше читай строевой устав. Четвертая эскадра официально не расформирована, и ты пока еще находишься на службе. Есть вопросы?
– Так точно, госпожа. Разрешите задать?
– Успеешь. – Присцилла прищурилась, разглядывая уникума. – А ты недурно выглядишь. Прическа тебе идет. Как здоровье, в норме? В талии пополнел, вижу. Пищей доволен?
– Так точно, госпожа, еда хорошая. Я бы и от плохой не отказался – соскучился по ней очень. И за душ большое спасибо. В моей капсуле на третьи сутки полетела система терморегуляции, чуть не сварился в собственном поту. Пытался наладить – все без толку. Я же не инженер, госпожа, а только техник узкого профиля, я этих систем не знаю. И с каждым часом все жарче. Спасибо, что поймали меня вовремя, а то я уже совсем загибался…
– Ты еще Луне скажи спасибо за малую тяжесть, – хмыкнула Присцилла. – Так ты утверждаешь, что внутри чужака тяжесть тройная?
– Так точно, госпожа, примерно тройная. То есть я, конечно, ее не измерял, нечем было, но по ощущениям – примерно тройной вес. Я там больше лежал, чем двигался.
– Отдыхал, значит, – вмешалась Иоланта Сивоконь. – Напомни мне, был у тебя приказ бездельничать?
Искру ненависти, мелькнувшую было в глазах, Гаев очень умело погасил, но Присцилла успела ее заметить. Вероятно, заметила и Иоланта.
– Я действовал по обстоятельствам, госпожа. У меня был такой приказ: действовать по обстоятельствам.
Естественно, подумала Присцилла. Иного приказа в то время не могло и быть. Гаев должен был действовать по обстоятельствам; его, между прочим, на это натаскивали. Первоматерь знает, какие это могли быть обстоятельства, они не поддавались прогнозу, но эксмен-уникум был обязан извлечь максимум возможного из любой ситуации. Он сам рвался на это дело, мотивы у него были могучие – между прочим, стараниями Иоланты. Программа минимум – разведка. Программа максимум – уничтожение или пленение экипажа, перехват управления и привод корабля на ближайшую базу космофлота (тогда предполагалось, что на Цереру).
Вышло ни то, ни се. Никаких промежуточных вариантов в штабе не просчитывали, прекрасно понимая, насколько маловероятно возвращение Гаева после выполнения хотя бы программы минимум. На программу максимум надеялись, как на чудо, твердо зная, что чудес не бывает. Просто держали ее в уме как некоторую теоретическую абстракцию. В штабах место прагматикам, а прагматики не верят в волшебные сказки.
В самом лучшем случае в штабе Присциллы ожидали, что Гаев перед гибелью успеет передать толику информации о чужаке, прокричав в эфир несколько фраз, – и замолкнет на полуслове, поскольку ни одно облако радиоактивной плазмы еще не научилось внятно разговаривать…
– Ты, кажется, хотел спросить о чем-то?
– Да, госпожа. С вашего позволения, госпожа.
Эксмен вел себя подчеркнуто корректно. Рыкнуть на него – повел бы себя и раболепно, сыграл бы роль без затруднений. Он кое-чему научился, этот Гаев, кое-что осмыслил и понял. Фигура, достойная уважения. Еще восемь месяцев назад был молодым глупым петушком, а и тогда сумел повернуть по-своему, и повисшая на волоске «Эгида» все-таки состоялась, а Иоланта получила плюху. Кажется, уже не первую оскорбительную плюху от этого эксмена. Шепчутся, что… ладно, не будем повторять сплетен, хотя дыма без огня не бывает. А Иоланта права: если с чужаками все обойдется миром, то отпускать Гаева на Землю никак нельзя. Чересчур популярен. Восстание не возглавит, но может сыграть роль знамени. Чуть ли не святая фигура, на уровне Сандры Рамирес и Анастасии Шмалько! Для эксменов, конечно. Герой. Не национальный, а… как сказать-то?.. Половой, что ли?
В некотором смысле да, если вспомнить о его связи с Марджори Венцель. Эксмен, уличенный в сексуальном контакте с человеком, должен уничтожаться без суда – а этот жив-здоров и еще пытается гнуть свою линию. Ну-ну. Гни. А шанс у тебя, дружок, маленький… Если поступить с тобой по уму, то следовало бы, конечно, сохранить тебе жизнь, наградить тебя какой-нибудь специальной побрякушкой, дать денег, назначить командиром особой эксменской эскадры и прокричать о тебе по всем телеканалам планеты. Полагаешь, ты бы сразу понял, что тебя покупают? Подполье поняло бы это куда раньше тебя, и все – ты попался, ты отрезанный ломоть, ты ренегат. Служи за похлебку. И ведь будешь служить, если благополучие твоей матери – допустим, что в лапах Минбеза Конфедерации действительно твоя мать, а не подставка, – зависит от качества твоей службы. Изредка вам даже позволят встречаться – или ее поднимут на орбиту, или тебя ненадолго спустят на Землю. В благодарность за образцовое несение службы.
Так и только так было бы лучше для всех, кроме подполья. Гаеву – потому что жив, при деле и не последняя фигура. Космофлот получил бы инициативного, авторитетного, проверенного в сражении командира среднего звена и эскадру, которой можно затыкать любые дыры. Минбез был бы удовлетворен тем, что держит Гаева на поводке. Лояльные эксмены получили бы путеводную звезду – глядите, чего можно добиться беззаветным служением! Правительство было бы довольно, потому что часть пара из котла ушла бы в свисток. А общество пошумело бы да и успокоилось, примирившись с тем, что не бывает правил без исключений.
Жаль, что так не будет. Иоланта тоже знает, что так было бы лучше всего, но инициатива в этом деле должна исходить от нее, только от нее, а не от главнокомандующей. Присцилла О'Нил еще не впала в старческий маразм, чтобы предлагать такое от своего имени. Сожрут сразу – за ересь, за подкоп под устои. Та же Иоланта и сожрет не без удовольствия. Сама же она ни за что не сыграет на руку главнокомандующей, а значит, дальнейшая судьба эксмена Гаева плачевна. Жаль. Глупо выбрасывать на помойку хороший инструмент только потому, что не умеешь держать его в руках.
Но пока – ни словом, ни жестом…
– Спрашивай.
– Считает ли госпожа, что я выполнил задание?
– Ты уже задавал этот вопрос, – поморщилась Присцилла. – Ответа пока нет. Не стану скрывать, многое говорит в твою пользу, но ты сам знаешь, когда мы будем иметь окончательный ответ. Не раньше. Это все?
– С вашего позволения нет, госпожа. Разрешите задать вопрос генерал-поручику Сивоконь.
– Разрешаю.
Гаев совершил почти четкий полуоборот – как будто в самом деле читал устав да еще упражнялся в выполнении строевых приемов. Пучить глаза на начальство не стал, но сделал их оловянными. Где-то подсмотрел, научился.
– Имеет ли госпожа намерение выполнить наш уговор? Я имею в виду свободу и безопасность для моей матери.
– Госпожа имеет такое намерение. – Чуть брезгливо покривив губы, Иоланта подкрепила слова кивком. – Уговор остается в силе, с чего бы мне нарушать его? Твоя мать жива и здорова. Ей уже сообщили, что ты вернулся невредим.
– Могу ли я поговорить с ней?
– Думаю, сеанс связи можно будет устроить. Но позже.
– Почему позже, госпожа? Я столько времени…
– Сказано – позже. – Иоланта пристукнула ладонью по подлокотнику кресла. – Все доказательства будут предоставлены тебе в свое время, включая не только разговор, но и личную встречу с твоей матерью. Обещаю.
– Я только хотел попросить госпожу…
– Попросить? Позже!
Присцилла едва не усмехнулась – уж очень униженным просителем выглядел сейчас эксмен-уникум. Само смирение. Глаза долу. А какой был наглец редкостный – заглядение! Обтесал его чужак, ничего не скажешь. Научил тактике.
– Всего одна просьба, госпожа…
– Ну?
– Внизу ведь тотальная эвакуация, верно? Так вот, я прошу никуда не эвакуировать мою маму. Всех ведь невозможно спрятать в убежищах, так? Давка будет, беспорядки, стрельба непременно начнется… Пусть лучше она остается там, где жила, это заведомо безопаснее.
– Убежден?
– Всецело, госпожа.
– Подумаем…
И снова начался долгий, то тягучий, как патока, то острый, как стилет, но равно изнурительный для всех допрос с минимумом новых результатов. Одно было ясно Присцилле – Гаев действительно убежден в том, что опасность Земле не угрожает. Убежден искренне, свято, стопроцентно. Бесспорно, и послушное орудие чужака было бы свято убеждено в том же самом, не догадываясь, что им управляют, но… уж больно все это вычурно. Рококо всмятку. До сих пор чужаки всегда перли нахрапом, сокрушая эскадры и базы, зачем же им менять оправдавшую себя тактику? Из-за того, что оборона ближних подступов к Земле гораздо сильнее всего, с чем они сталкивались прежде? Но не проще ли чужаку призвать в таком случае на помощь несколько ближайших собратьев? Недавние штабные игры показали, что силами космофлота можно отбросить или даже уничтожить одного чужака, максимум двух, но навалившись втроем-впятером, они раздавят околоземную оборону, как тиски давят грецкий орех, в этом почти нет сомнений.
Не дождавшись конца допроса, Присцилла ушла, сославшись на занятость. Ей и вправду пора было проверить, как координируется поиск пропавшей цели, накрутить хвосты кому следует, но главное, ей надо было подготовиться к встрече с высокой гостьей, как бишь ее?.. Кармен Оливейра, дьявол ее забери! Политик. Небось такая же холеная бесполезная стерва, как Иоланта, два сапога пара…
В неприязни к политикам Присцилла была не оригинальна и хорошо знала это. Иногда она думала о том, как древние цари, все эти Рамзесы, Киры и Александры, умудрялись совмещать в себе ипостаси политиков и полководцев, часто впадая при этом в паранойю, но никогда – в шизофрению. Она бы так не смогла… Хвала Первоматери, ей никогда не приходило в голову заняться большой политикой! Да и зачем – чтобы попытаться вскарабкаться на самый верх? И положить на это жизнь? Глупо. Нужно уметь годами упорной работы добиваться поставленной перед собой цели, но гораздо важнее уметь правильно наметить саму цель.
Космическая экспансия человечества – вот мечта и цель, а все остальное, включая военную карьеру – лишь средства для ее достижения. Главнокомандующая понимала, что достигла не цели, а лишь своего «потолка» по реальной степени влияния на события – именно сейчас был самый пик, а дальше пойдет только спад. Едва отступит опасность, как правительство тут же вдесятеро сократит расходы на космофлот по причине малой отдачи и разорительности его содержания, тем более что основные средства будут брошены на воссоздание земной материальной базы. Без сомнения, часть военного флота обязательно будет сохранена – мало ли что, – зато о мирном космосе можно забыть на десятилетия. Да и военные надолго сядут на голодный паек.
Есть ли альтернатива? Безусловно. Даже две. Первая – битва с чужаками и поражение в ней, иными словами, окончательный финал. Вторая, маловероятная – битва и победа. Пусть ценой чудовищных потерь. Тогда и только тогда под угрозой повторных атак любимое детище удастся сохранить и обеспечить всем необходимым. Надо готовиться к сражению так, как никогда прежде… пусть вероятность нападения становится с каждым днем все иллюзорнее… плевать!
Да, но какой ответ дать высокой гостье?
За четверть часа до прибытия Кармен главнокомандующая сбежала в душевую кабину – смыть пот, размять тело, очистить от накипи мозги. Вроде стало чуть-чуть легче. Наскоро просушив волосы, Присцилла раздраженно собрала их в пучок на затылке. Пора было идти отвечать на вопросы. В сущности – на один-единственный главный вопрос, от ответа на который зависело все.
Да или нет?
Да или нет?
Прогноз им подавай… Почему бы им самим не погадать на кофейной гуще?
Высокую гостью водили по всей базе, по распоряжению Присциллы показывая ей все – от центра управления до гальюнов, от заглубленного на триста метров в лунный базальт резервного командного пункта, выдерживающего прямое попадание тактической боеголовки, до ремонтных мастерских, от казарм до единственной в мире опытной термоядерной установки, совсем не нужной на Луне, купающейся в солнечной энергии, но из перестраховки и наличия в реголите гелия-3 построенной именно здесь. На случай, если высокой гостье захочется осмотреть наружные постройки, в ангаре в полной готовности стоял личный шестиместный луноход главнокомандующей.
Был приказ ничего не скрывать, показной марафет не наводить, никаких работ не прерывать и «на-караул» не командовать, ограничившись уставным приветствием.
Дальнейшее, по мнению Присциллы, зависело от самой Кармен Оливейра. Если она не напыщенная дура, то поймет и оценит рабочую, а не показушную атмосферу на базе; если нет – наплевать. Хочешь смотреть – смотри. Не стыдишься выставиться незнанием – спрашивай. В каких красках доложить правительству о готовности к отражению агрессии – тебе решать, но делу мешать не моги! Пока еще Присцилла О'Нил здесь единоличный диктатор, и если у тебя нет полномочий отстранить ее от командования… Ну конечно же, нет! Коней на переправе не меняют. После – другое дело. Но о том, что будет после, мы еще успеем подумать… или в этом не будет нужды, если Гаев все-таки ошибается.
Присцилла сделала лишь одну уступку высокой гостье, встретив ее не в своем кабинете, а несколько раньше. Поприветствовав, извинилась: дела, мол. На первый взгляд, Кармен по сравнению с иными визитершами была ничего – не кипятилась, не требовала немедленно изыскать духовой оркестр для исполнения встречного марша и красную ковровую дорожку, не смотрела на персонал базы, как орел на дерьмо, не срывала на адъютантессах главнокомандующей раздражение за собственную потешную неловкость, вызванную непривычкой к меньшей силе тяжести, не зевала напоказ и интересовалась делами космофлота, по всему видно, не из чистой вежливости. Даже извинялась за глупость своих вопросов. «Сколько у вас сейчас боевых подразделений, укомплектованных эксменами? Всего одна усиленная эскадрилья? Мне кажется, их когда-то было больше, или я ошибаюсь? Нет? А почему же пилоты-эксмены летают на новейшей технике, в то время как люди, в том числе опытнейшие пилотессы, вынуждены довольствоваться старой?»
Глупый вопрос, но донельзя уместный. Присцилла отвечала, не стесняясь в выражениях. Пилотессы боятся «Жанны д'Арк. Перечень связанных с ее использованием инцидентов читается как роман ужасов. Мало того, что подразделению, оснащенному капсулами данного типа, практически невозможно ставить реальные боевые задачи, кроме как отвлекать на себя внимание противника, – где же прикажете искать смертников? Ну разумеется, не среди опытных кадров!.. Пилоты? Те тоже боятся, иной раз до поноса, но разве им кто-то предлагал выбор? Никто ведь не принуждает эксменов идти на курсы подготовки – просятся сами, причем в таком количестве, что среди добровольцев можно отбирать самых лучших, одного из десяти. А уж назвался пилотом – полезай в капсулу, какую дадут, и приноси пользу хотя бы в качестве мишени…
Гостья удовлетворенно кивала чернейшей, как сажа, и пышнейшей, как сахарная вата, шевелюрой. Если Кармен доложит, а правительство отдаст под суд тех чинуш, что приняли на вооружение «сырое» изделие, то можно считать, что визит высокой гостьи уже пошел на пользу космофлоту. Быть может, эта оливковая Оливейра доложит и о том, что сплетни о каком-либо благоволении главнокомандующей к эксменам лишены всяких оснований? В этом ей надо помочь. Присцилла подумала, что не мешает сделать вид, будто она боится получить нагоняй за неоправданное расходование эксменского материала. А что, чем не ценный груз? Все, что выводится за пределы земной атмосферы, ценится пусть не на вес золота – так было когда-то давно, до плазменных двигателей, – но на вес серебра, это уж точно. Плюс нарушенное многочисленными стартами экологическое равновесие, гибель природы, климатические сюрпризы…
Нет, главнокомандующей определенно нравилась гостья! В более спокойные времена такую деловую и настырную, конечно, не прислали бы разбираться в проблеме – явилась бы брюзгливая тупоумная мастодонтиха… Карьерные ступени Кармен были видны, как на ладони: активистка детской организации наследниц Сандры Рамирес, секретарь факультетской секции новофеминистской партии где-нибудь в университете Каракаса, административная работа, выдвижение в Ассамблею Латиноамериканской Федерации, работа в комитетах, выдвижение в Верховную Ассамблею, кооптирование в правительство… Без сомнения, Кармен Оливейра в свои сорок лет замахивалась на большее. Глядя на нее, Присцилла О'Нил с удовольствием вспоминала себе сорокалетнюю – такую же энергичную, напористую, готовую расталкивать заплывших жиром мастодонтих, прорываясь мимо них на самый верх…
С годами она стала мудрее. С самого верха непременно свалишься, оттуда всегда падают рано или поздно. Счастье, если успеешь состариться и уйти на покой раньше, чем сорвешься и засквозишь со свистом. Лучше уж засесть чуть ниже, укрепиться и властвовать, как в древние времена властвовали надежные, проверенные сатрапы в своих сатрапиях… Как сейчас-то назвать сатрапа – сатрапка, что ли? Ужасно. Похоже на кличку мелкой собачонки. Сатрапиня? Сатрапесса? Лучше, но все равно не то. Значит, и не надо ничего менять. Сколь в свое время ни тщились всяческие комиссии по языковым реформам привести номенклатуру в соответствие, а многие чины и должности так и остались в мужском роде. Капрал. Майор. Губернатор. Генерал-поручик.
А прав Гаев, нет такого обращения – «госпожи». Для штабных совещаний и прочих мест скопления генералов и офицеров, рекомендовано обращение «коллеги». А как главнокомандующая должна обращаться к младшему министру, члену правительства, но не члену Кабинета? Все-таки «госпожа»? Жирновато. «Сударыня»? Чего доброго, обидится, а обижать ее себе дороже…
– Не будем усложнять, – разрешила затруднение Кармен, мгновенно уловив причину первой же заминки. – Вы Присцилла, я – Кармен. Устраивает?
– Более чем.
– Вот и ладно. – Кармен обаятельно улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами. – Терпеть не могу все эти церемонии. Вы тут, наверное, и не представляете себе, сколько нам приходится тратить времени на политес. А хуже всего то, что он совершенно необходим… ну как вода для рыбы, что ли. Среда обитания. Вам везет, вы командуете, а политик всего лишь влияет. Словечко там, словечко тут, спичи, доклады, меморандумы… Разве дождешься, чтобы кто-нибудь взял под козырек и щелкнул каблуками? – Она заразительно засмеялась.
– Зато вас проверять некому, – натужно пошутила Присцилла. – У вас нынче и пресса под прессом. Чрезвычайное положение, шутка ли!
– Нас – некому? А впрочем, вы правы. Но уж лучше бы душу вымотали проверками, честное слово! Вы не находите, что сечь себя самой – извращение? Пусть лучше секут другие, это как-то естественнее… Послушайте, а куда мы сейчас идем?
– К пусковым шахтам. Я полагала, вам захочется осмотреть всю станцию. Потом легкий обед. Потом, если на то будет ваше желание, допрос Гаева… думаю, удобнее всего это будет устроить в лаборатории специсследований. Гаев – это тот самый эксмен-уникум, что был задействован в «Эгиде» и недавно вернулся…
Вороные, как углем нарисованные, брови Кармен удивленно изломились:
– Послушайте, Присцилла, а на кой дьявол он мне сдался? Меня ведь интересует не его мнение, а ваше. Надеюсь, прогнозы развития событий, отосланные вами в Главный штаб, были основаны не только на словах упомянутого эксмена?
– Нет, разумеется. Половина личного состава флота в настоящий момент занята разведкой, и это не считая почти сотни беспилотных аппаратов. Радарный контакт с чужаками начисто отсутствует. Пресловутый барьер также исчез.
– Ну вот, а вы говорите… Половина личного состава, вы сказали? Ого! Да тут же у вас полно народу! Как же вы размещаетесь, когда все на базе?
– Все новоприбывшие удивляются, – ухмыльнулась главнокомандующая, – хотя всем доводилось открывать банку шпрот.
– Ну и ну. А я-то, глупая, вам сначала позавидовала… Здесь у вас всегда такая духота?
– Бывает хуже. Добро пожаловать на Луну. Если угодно, мы можем спуститься в резервный КП, там гораздо прохладнее. Приятный контраст, но рискуете подхватить бронхит, а то и пневмонию.
– Выбираю пневмонию. Вниз! Вниз!
И скоростной лифт, поддавшись манипуляциям забежавшей вперед адъютантессы, распахнул свой зев, и принял ценный груз, и провалился на стоэтажную глубину. Здесь и впрямь было прохладнее.
– Послушайте, Кармен, разве вы родом не из тропиков?
– Штамп, Присцилла, штамп! Все почему-то думают, что раз Латиноамериканская Конфедерация, так обязательно тропики, да еще влажные. А об Андах вы забыли? А о Фолклендах? А об Огненной Земле? Между нами говоря, снежная она, а никакая не огненная. Я там выросла… Но к делу?
– К делу, – охотно отозвалась Присцилла. Сколь ни приятно было поболтать о пустяках, специальные уполномоченные ради пустяков на Луну не летают. Они возвращаются на Землю с информацией, которую, безусловно, можно было бы получить по радиолучу гораздо проще и быстрее, но главное, они привозят личные впечатления, способные повлиять на важнейшие решения при недостатке информации. И это правильно, подумала Присцилла. Правительства для того и существуют, чтобы иногда принимать волевые решения вопреки логике и осторожности. Если бы это было не так, любую властную структуру вполне мог бы заменить электронный блочок, умещающийся в кармане.
– Я слушаю.
– Правительство поручило мне передать вам свою глубокую озабоченность ходом событий, – сказала Кармен.
– Только озабоченность?
– Да.
– Благодарю, – кивнула Присцилла. – Я озабочена не меньше, но можете передать правительству, что у меня все под полным контролем. План обороны не отменен, повышенная боеготовность сохраняется. В расчетный момент с Луны взлетит все, что летает. Боевое развертывание – строго по плану. Если появится враг, он будет атакован силами, намного превосходящими все, что было до сих пор.
– Вы можете гарантировать, что враг не прорвется к Земле?
Опять двадцать пять… Присцилла вздохнула.
– Ни в коем случае. Я могу только гарантировать, что космофлот сделает все от него зависящее. Возможно, удар, нанесенный по Земле, не будет для нее смертельным. Не исключено, что нам удастся не подпустить противника на дистанцию эффективного поражения. Но уверенности в этом нет никакой.
– Как и в том, что в свете новой информации никакого удара вообще не последует?
– Разумеется.
– У вас есть конкретные предложения?
Ну вот… Опять по кругу. Почему кто-то считает, что главнокомандующая должна нести ответственность за то, что находится вне ее компетенции? С какой стати?
– Простите, Кармен, в мои обязанности входит недопущение прорыва противника к Земле и не более того. Я не могу давать правительству советы о том, что надо делать, если нападения не последует. Лично я считаюсь с такой вероятностью, но, надеясь на лучшее, готовлю космофлот к худшему.
– Правительству трудно последовать вашему примеру, – холодно сказала высокая гостья. – Готовиться к худшему для вас означает одно, а для Земли совсем другое. План гражданской обороны предусматривает полное уничтожение практически всей созданной человечеством инфраструктуры и спасение части – значительной, но все-таки лишь части! – населения в подземных убежищах. Мы спасаем не население, а цивилизацию в закапсулированном виде. Очень многое уже уничтожено. Очень многие объекты пока не удается уничтожить, поскольку они находятся в районах, охваченных гражданскими беспорядками. Если вы полагаете, что бунтуют одни эксмены, то вы глубоко заблуждаетесь. Сегодня мы были вынуждены ввести военное положение, но и среди военнослужащих предостаточно случаев неповиновения. Мы не можем расстреливать всех подряд и швырять ядерные бомбы на неподконтрольные нам объекты, иначе взбунтуются и верные правительству войска. И это только начало, дальше будет хуже. Отказ от плана означает страшную угрозу, но продолжение его выполнения – угроза не менее страшная. В первом случае нас могут очень больно высечь – во втором случае мы высечем себя сами. Уже сейчас человечеству потребуется минимум пятьдесят лет упорной работы, прежде чем оно сумеет худо-бедно восстановить статус-кво. Если план будет выполнен полностью, я не уверена, что на это хватит и двух столетий. Вы представляете себе, в каком положении окажется правительство, когда выяснится, что все это было напрасно?
– Простите, Кармен, не «когда», а «если»…
– Пусть так. Но я хочу знать ваше мнение по данному вопросу. Мы сравняли с землей тысячи городов и я уж не знаю сколько поселков, деревень и хуторов. Промышленности практически больше не существует. Даже космодромов осталось всего лишь два, и то морских, потому что их недолго затопить. Но у нас еще есть около сотни крупнейших городов, уничтожить которые за отпущенный нам остаток времени мы можем лишь с помощью ядерного оружия. Вы понимаете тяжесть последствий? Лекарство горше болезни. Разумеется, будут применены заряды специальной конструкции – максимум энергии взрывной волны и минимум радиоактивного заражения, но и это далеко не панацея. К тому же нет никакой гарантии того, что противник исключит из списка целей озера расплавленного шлака. Замаскировать их мы уже не успеем. Энергия их аннигиляции будет настолько чудовищна, что все уже принятые нами меры, возможно, не достигнут цели. Мой вопрос можно сформулировать так: как поступили бы вы – лично вы – на месте правительства?
«А что я теряю? – с досадой подумала Присцилла. – В случае ошибки не останется даже трупов, кто кому сможет тогда предъявить претензию? Ноль нулю?»
– На месте правительства я бы рискнула прекратить дальнейшее уничтожение наземных объектов, ограничившись, где это возможно, их маскировкой, – твердо сказала она. – Это разумный риск. Но убежища следует задействовать по полной программе. Если все же случится худшее, некоторые из них, возможно, уцелеют.
– То есть вы предлагаете приостановить выполнение плана гражданской обороны? – сейчас же спросила Кармен.
– Я ничего не предлагаю. Я только сказала, как поступила бы я, будучи облеченной законной властью и пользуясь доверием населения.
– Это одно и то же.
Одно мгновение Присцилла колебалась.
– Пусть так, – ответила она. – Я предлагаю приостановить выполнение плана… в деструктивной его части. Это вполне официальное предложение, его можно зафиксировать. Вы хотите, чтобы я сделала это?
– Конечно. Напишите короткую докладную на имя президента Конфедерации.
– На имя верховной главнокомандующей, вы хотите сказать? Хорошо, я напишу…
14
Приданный силам полиции вертолет ВВС идеально зашел на цель, выпустил залпом с консолей все восемь ракет и немедленно отвалил в сторону. Из усадьбы еще огрызались автоматным огнем, но пулеметы на обеих вышках молчали, да и сами вышки после прямых попаданий более всего напоминали клубки скрученного металла. В четырехметровой, обвитой поверху колючей проволокой стене, ограждающей от любопытных взглядов владения некоей Фатимы Али-Джавадовой, саперы проделали широкие проломы для штурмовой техники. Саму усадьбу было приказано по возможности не трогать, и это раздражало. Все равно ведь все ее постройки в конце концов снесут, не оставив и фундаментов…
По мнению Ольги, следовало бы позволить поработать над усадьбой батарее установок залпового огня или попросту сбросить одну тонную бомбу – и конец операции. Ан нет – начальство приказало захватить как можно больше пленных для показательного трибунала и назидательной казни. Группа телевизионщиков уже прибыла, и девчушка-оператор устанавливала на крыше микроавтобуса треногу телекамеры, торопясь успеть заснять штурм. Наверное, в трехминутном сюжете кадры штурма займут всего секунд десять-пятнадцать, ибо кого сейчас удивишь беготней и пальбой? Главный смысл сюжета – участь пленных. Участь сектанток. Участь всех, кто достаточно туп, чтобы противиться властям. Смотрите и делайте выводы.
Относительно засевших в усадьбе зейнабисток – сугубо. Неповиновение должностным лицам, ответственным за претворение в жизнь плана гражданской обороны, – это раз. Наглое вооруженное сопротивление – два. И наконец, так называемые религиозные обряды последовательниц Зейнаб Махди, отринувших культ Первоматери, – это три, четыре, пять и так далее. Хватило бы и одного.
Века полтора назад их было предостаточно – сект на основе старых, отживших верований. Чему удивляться: надави как следует на спелый помидор – обязательно брызнет. Одно лишь давимое христианство выплеснуло из себя не менее трех десятков странных и опасных религиозных вывертов, послуживших идеологической базой для всевозможных сектантских групп. Ислам не отставал. Более того, именно он, динамично приспосабливаясь к новым условиям, породил первую мессию нового времени – Зейнаб Махди. Выплывший откуда-то «неотредактированный» Коран мгновенно дополнился ворохом откровений и туманных пророчеств самой Зейнаб, окончившей свою земную жизнь мученически, как и положено мессии. Кстати сказать, для квалифицированного пророчества о мученичестве Зейнаб не требовалось большой проницательности – достаточно было заглянуть в Уголовное Уложение…
Нет, сам по себе отказ от культа Первоматери еще не преступление (будь хоть атеисткой, изредка встречаются и такие), но создание незаконной религиозной организации – это серьезно. А уж изуверские и отвратительные всякому порядочному человеку обряды – серьезно крайне!
В сущности, о зейнабистках было известно немногое, да они по понятным причинам и не собирались привлекать к себе внимание. Считалось, что они обязаны молиться по семь раз на день, отчего вынуждены в целях конспирации избегать работы в крупных коллективах. Еще считалось, что они крайне привередливы в пище, подразделяя ее на «чистую» и «нечистую» не по данным санэпиднадзора, а по каким-то своим туманным соображениям. Подозревали также, что они крадут эксменов, придирчиво выбирая среди них наиболее здоровых и красивых, и живут с ними то ли в полиандрии, то ли в свальном грехе, если только не изобрели еще какую-нибудь мерзость. Чаще всего разбросанные по всему миру ячейки секты маскировались под уединенные сельскохозяйственные фермы, иногда записанные на имя совершенно постороннего человека. Большинство сектанток и все без исключения гаремные эксмены трудились на этих фермах, никогда не покидая их пределов. Эксмены к тому и не стремились, для них разоблачение означало уничтожение без суда.
Всякому нормальному человеку такая жизнь представлялась не только скотской, но и бессмысленной. Изо дня в день, из года в год работать ради хлеба насущного, молиться, насиловать наложников – это жизнь? Чем она отличается от того несчастного прозябания, что вели прапрабабки до становления человечества на Путь Обновления? Только тем, что теперь не надо угождать образине, именуемой в те времена мужем? Тьфу! Стоило ради одного этого прабабкам городить огород, утверждая превосходство женского начала! Откуда эта мания ничтожности? Да и неизвестно еще, какие у них там отношения на фермах, кто кому на самом деле угождает…
А ведь человек звучит гордо! Эксмен – нет. Ему отказано в праве именоваться человеком. Его господство едва не привело цивилизацию к гибели. Удивительно, сколь недальновидны были люди, доверившие этому ущербному подвиду хомо сапиенсов реальную власть. К сожалению, совсем без ущербного подвида не обойтись, и по законам животной биологии ущербным рождается половина потомства, но это временно. Человек и сам пока еще молод как вид и не вполне совершенен. Но придет время его подлинного взлета, и тогда-то он уж точно научится обходиться без эксменов! Ну и, разумеется, исчезнут без следа все до одной вредоносные секты, в чем им следует помочь решительно и без сантиментов.
Ольге было непонятно только одно: почему гадючьи гнезда зейнабисток не раздавили раньше? Почему приказ о проведении серии операций был отдан только теперь, когда секта открыто отказалась повиноваться? Почему на территории Славянской Федерации за последние лет десять не состоялось ни одного громкого судебного процесса над сектантками? Ведь только дурочка может вообразить, будто о местонахождении штаб-квартир запрещенных сект давным-давно не было прекрасно известно тем, кому по долгу службы надлежит этим интересоваться. Неужели сектанток щадили только потому, что их пропаганда не слишком бросалась в глаза? Так это не ответ. Прополку надо начинать задолго до того, как репьи на грядках вымахают выше головы. Конечно, лучше поздно, чем никогда, но четвертая операция за двое суток – это многовато…
Более всего родной отряд полиции напоминал Ольге листок, подхваченный ураганным ветром. Уже третью неделю она не могла найти время, чтобы заскочить домой. Надеялась успеть повидаться с мамой на эвакопункте перед отправкой – и нате вам, даже это не удалось. Пришлось ограничиться кратким разговором по телефону. Почти на бегу.
Министерство порядка действительно подчинили Департаменту федеральной безопасности, однако серьезные кадровые пертурбации происходили где-то наверху, как погромыхивающая высоко над головой сухая гроза. В сущности, работа осталась прежней, лишь резко возросла нагрузка и необычайно участились спецоперации. Плюнув на контингент, штатные психологи перешли исключительно на работу с личным составом, валящимся без сил и задних ног. Тормошили клюющих носом, чуть ли не силой гнали их к сексаторам – для бодрости. Ольга уже забыла, когда в последний раз спала более трех часов кряду.
Несмотря на призывы телевидения не стервенить полицию, число уличных инцидентов росло лавинообразно. Грабежи и мародерство стали нормой. Редко кого удавалось поймать – неплохо телепортирующие преступницы, как правило, успевали скрыться. Помощницы из добровольческих подразделений по недостатку опыта годились пока только в оцепление, да и то под строгим присмотром – очень были эмоциональны. Объявление военного положения взамен чрезвычайного, свирепые облавы, полученное полицией право уничтожать преступников на месте улучшили положение ненамного и ненадолго. Денежный курс окончательно рухнул. Борьба с черным рынком отмечалась ежедневными победами и общим поражением. В беснующиеся толпы, открыто грабящие магазины, приходилось стрелять отнюдь не пластиковыми пулями. Вроде опыляемой мухами вонючей раффлезии, пышным цветом расцвели всевозможные притоны. Чрезвычайно умножилось поголовье нелицензированных гадалок, сулящих доверчивым гарантированное спасение и прочую чушь несусветную. Многие впали в астроложство, иные брались гадать по пяткам, пупам, порам на носу и экскрементам. Что творилось вокруг эвакопунктов, где по спискам собирали людей для отправки в эваколагеря и далее в убежища, не поддавалось описанию.
Были и такие, кто от большого ума не верил ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай, а уж меньше всего в космическую агрессию. По их мнению, правительство затеяло грандиозную дезинформацию с целью скрыть собственные злоупотребления, из-за которых-де и уровень жизни упал, и экология пострадала, и эксмены распоясались. Прошло несколько митингов и шествий. На них не обращали внимания, пока они не мешали уличному движению, а когда начинали мешать, для их разгона обычно хватало одного водомета – по крайней мере в Москве, где в марте еще довольно прохладно. Как обстоит дело с этими высоколобыми кретинками где-нибудь в жарком Сингапуре, Ольга не интересовалась. Кроме того, в последние дни «партия скептиков» заметно попритихла. Похоже, уличные крикуньи осознали, что тотальное разрушение материальной базы цивилизации – несуразно большая цена за ошибки правительства. Ошибки и злоупотребления, какими бы они ни были, можно прикрыть и проще. Для этого нет нужды взрывать небоскребы, мосты и плотины, топить корабли, прятать в глубоких шахтах культурные ценности и насыпать над египетскими пирамидами холмы песка, имитируя дюны. Из пушки не бьют по воробьям, а уж по комарам тем паче.
Работы у полиции, однако, не убавилось. По мнению Ольги, разделяемому большинством девчонок в отряде, решительные меры сильно запоздали. Теперь делу вряд ли могли помочь показательные расстрелы мародерок и нечистых на руку чиновниц. Вот если бы полгода назад!..
Иные не без резона возражали: если бы завеса секретности с инопланетной угрозы была снята полгода назад, вышло бы еще хуже: чувство обреченности могло бы восторжествовать, начался бы пир во время чумы, да и эксменов не удалось бы столько времени держать в повиновении. Что им терять? Нет, уж лучше внезапный шок…
Отказавшись от предложения полковника Фаустовой, Ольга не нашла в себе решимости попроситься и в спецназ. Наверное, к ее просьбе о переводе отнеслись бы с пониманием – но бросить в такое горячее время отряд, и без того недоукомплектованный? Подруги перестали бы с ней разговаривать. Нет, пойти на такие жертвы она не могла.
Главное – мама была устроена в любом случае. Ольга чувствовала громадное облегчение. Если еще повезет попасть в то же убежище, где мама, то будет совсем чудесно… Вряд ли повезет, конечно. Разве что случится чудо. Но почему бы индейке-судьбе для разнообразия не выкинуть разок счастливый жребий?
…Перед штурмом по усадьбе нанесли еще один удар – ракетами с газовыми и ослепляющими головками. Даже на расстоянии и за каменным забором пришлось зажмуриться. Команда! Пошли!..
Двигаясь прыжками, надолго ныряя в Вязкий мир, Ольга отметила чересчур глубокую дренажную канаву перед оградой. Везде у них так, и это не крепостной никчемный ров, а именно дренажная канава… А центральное строение усадьбы, конечно, стоит на вершине холма, потому что под ним выкопано надежное подземное убежище, где сектантки прячут от посторонних глаз лишнее и лишних, предаются блуду и не приветствуют протечек грунтовых вод… А кстати! Не потому ли власти круто взялись за зейнабисток, что для спасения населения остро не хватает готовых убежищ?
Ну, тем лучше.
В подвал никто не сунулся – туда набросали нервно-паралитических гранат и оставили у его входа подразделение полиции, чтобы часов через восемь, когда у запертых внизу сектанток и эксменов гарантированно сдохнут фильтры противогазов и баллоны дыхательных масок, завершить операцию. Снаружи сопротивление было быстро подавлено – обороняющиеся в большинстве своем имели газовые маски, но, ослепленные, вели пальбу наугад или вовсе валялись в отключке. Приказ уничтожать эксменов на месте был излишен – в слаженной команде такие вещи понимают без приказов.
Пленных людей оказалось пятеро, над ними колдовала врач, приводя их в чувство. Стоило ли?.. Ольга не знала. Она с большей охотой выполнила бы приказ вообще не брать никаких пленных. Враг должен быть уничтожен, это ясно. Зачем же устраивать спектакль из его уничтожения? Стращать обывателей? Оно, конечно, да… хладнокровный расстрел страшнее гибели в горячке боя. Но не поздновато ли уже стращать тех, кто и без того с обреченностью ждет расстрела из космоса, точно зная его время для своего населенного пункта? Тех, кому не досталось места в убежище? Тех, кому рекомендовано спасаться самостоятельно, используя естественные укрытия?
Наверное, есть разница между обреченностью покорной и обреченностью бунтующей. Хотя какой смысл бунтовать? Чистейший шкурный эгоизм тех, кто оказался не так уж нужен для выживания человечества, может лишить шанса тех, кто нужен! И ведь им подробно объяснили это!.. Ольга была рада, что не работает в органах пропаганды. Много ли толку от этой работы?..
И еще она была рада тому, что и на сей раз не попала в расстрельную команду. Безусловно, она выполнила бы приказ. А как же иначе? Когда человек рождается, никто не обещает ему, что работа, которой ему придется заниматься в жизни, всегда будет чистой и приятной. Всякое может случиться. Но до чего все же хорошо, когда грязной работы удается избежать!
Пленных зейнабисток увели. Будь суд полноценным, Ольга не отказалась бы пойти послушать, что скажут обвиняемые. Интересно же узнать, почему иные люди упрямо не желают жить как все. Чего ради рискуют? Что они все сексуально распущенны, это достоверный факт, но в одном ли этом дело? Слишком распущенны, неизлечимо? То есть по сути маньячки? Что-то многовато маньячек пришлось повидать за последние дни… Наверное, отчасти права Галка Васюкевич с ее не то выдуманной, не то вычитанной где-то теорией клинической оппозиции: мол, если правительство издаст закон, предписывающий регулярно принимать пищу, то девяносто девять человек из ста пожмут плечами – сотая же непременно окажется «перпендикулярной» и назло правительству уморит себя голодом. Честное слово, правительству давно следовало бы издать именно такой закон! А еще лучше – закон, категорически запрещающий самоубийства. То-то сразу поубавилось бы «перпендикулярных»!..
– Эй, чемпионка! – крикнула Галка Васюкевич. – Чего ворон считаешь, делом займись!
Ольга не обиделась. Прозвище «чемпионка» прилипло к ней после успеха на состязаниях и лишь поначалу было ироничным. Оказалось достаточно не обращать на него никакого внимания, чтобы вся ирония со временем куда-то испарилось. А если подруги окликают ее по прозвищу без желания задеть, то уже совсем не стоит беспокоиться. Бывают прозвища и похуже.
С блокированным подвалом все было ясно, и чердак уже успели осмотреть – оставались хозяйственные постройки. В коровнике густо мычали пеструшки и буренки, вообразившие, что пришел их смертный час. Не теперь еще, подождите… По команде Галки штурмовая группа рассыпалась по усадьбе, прочесывая сараи, теплицы и отхожие места. В генераторной размеренно стучал дизель, будто ничего и не случилось. Воняло соляром и маслом, дневной свет едва пробивался сквозь пыльное оконце.
Кто-то здесь прятался – Ольга почувствовала это сразу, мысленно поставив себя на место уцелевшей зейнабистки, ополоумевшей от страха. Опытная врагиня, сохранив самообладание, выбрала бы иное место, а здесь грохот дизеля и полутьма давали обманчивую иллюзию надежной норы – если сидеть тихо, никто не увидит, не услышит…
Может быть. Но только в том случае, если бы зачисткой занимались не профессионалки, а какое-нибудь из ныне существующих добровольное общество содействия армии и полиции – бестолковая банда юниц, ничего толком не умеющих.
Прятавшийся был где-то тут. И обнаружить его надо было так, чтобы он не заподозрил, что его обнаружили, – иначе откроет пальбу. И так, чтобы он не совсем потерял голову от страха, не то дело кончится той же пальбой. Ольга двигалась медленно, давая глазам время привыкнуть к полутьме. За дизелем? За баком? За теми вон ящиками? Сверху на стропилах?.. Где??!
Внезапно нырнув в Вязкий мир, она сделала в нем два шага и сейчас же вынырнула, готовая к бою. Сдвоенный хлопок воздуха ударил по ушам прячущегося. Элементарная провокация удалась: кто-то небольшой, выскочив из-за дизеля, с воплем рванул в дверной проем. В первое мгновение Ольга с облегчением поняла, что прятавшийся не был вооружен. В следующее мгновение она удивилась: это был мальчишка, эксмен лет десяти-двенадцати. Выходит, зейнабистки крадут и малолеток?
В третье мгновение Ольга рванула напролом через Вязкий мир, сообразив направление и дальность нырка, оптимального для перехвата. Если позже выяснится, что зейнабистки паче чаяния успели превратить мальчишку не только в раба, но и в наложника – ну что ж… приказ ясен. Но пока эксмена-недоросля надо было брать живьем – и как «языка», и просто потому, что бессмысленное убийство претит всякому человеку.
Расчет оказался верным: вынырнув, Ольга не успела даже осмотреться, как мальчишка налетел прямо на нее, чувствительно угодив ударив головой в солнечное сплетение. Заверещав, брызнул прочь заячьим зигзагом. Стой! Стой, поганец, все равно поймаем!..
– Мама! Ма-а-а-ма! – У мальчишки прорезался голос.
Мама? Какая еще мама? Кинувшейся вдогонку Ольге понадобилась секунда, чтобы понять, а поняв, передернуться от отвращения прямо на бегу. Этот мелкий спринтер был родным сыном одной из здешних сектанток – тайно рожденным ребенком мужского пола, скрытым от общества вопреки закону!
И в эту самую секунду мальчишка, уже почти схваченный поперек туловища, исчез с оглушительным хлопком, заставив Ольгу пробежать сквозь пустое место. Второго хлопка она не услышала.
Потрясение оказалось слишком сильным. Задыхаясь, как после рекорда, хотя пробежала всего ничего, Ольга без сил опустилась на подтаявший унавоженный снег. Весенняя небесная синь ворвалась в глаза. Слепило солнце. Где-то поблизости после малой паузы вновь зачирикали какие-то птахи. У птах были свои дела.
Потом над Ольгой возникло озабоченное толстощекое лицо Галки Васюкевич.
– Ранена? Куда?
Ольга замотала головой, показывая: цела, мол. «Делом займитесь!» – крикнула Галка подбежавшим было рядовым, и те, ограничившись любопытными взглядами, вновь рассыпались по усадьбе.
– Ну? – Галка бесцеремонно встряхнула Ольгу. Заглянула в глаза, присвистнула. – Что случилось?
– Эксмен, – отрывисто доложила Ольга, пытаясь прийти в себя и понимая, что выглядит сейчас, наверное, как сумасшедшая. А может, она и впрямь сошла с ума? – Мальчишка… Прятался в генераторной. Он… Он…
– Дальше! – безжалостно потребовала Галка. – Что он? Удрал? От тебя – и удрал?!!
– Он телепортировал, – решившись, выдохнула Ольга. Сейчас же ей представилась уютная психиатрическая лечебница, процедуры, стены «теплых» тонов, ласковые врачи и суровые бабищи-санитарки, напрактиковавшиеся в усмирении буйных.
– Куда телепортировал? – по-деловому осведомилась Галка.
– Кажется, никуда… – От жалости к себе Ольга всхлипнула.
– Отставить сопли! Второй хлопок был, нет?
– Не было…
– Значит, он либо ушел в подвал к мамаше, либо остался в Вязком мире. В любом случае – труп. Ну и чего ты раскисла? Вставай!
Ольга кое-как поднялась на ноги. Ее бил озноб.
– Ты не поняла. Он…
– Я поняла, – перебила Галка. – Эксмен телепортировал. Дальше что? Бывает. Кричать только об этом не надо направо и налево. Не рекомендуется. Прими к сведению, а лучше всего забудь. На-ка, хлебни глоток.
Жидкость из фляги ободрала горло, как наждак. В пищеводе, казалось, взорвалась напалмовая бомба. Ольга закашлялась и принялась дышать.
– Ром, – с удовольствием пояснила Галка. – Дрянной, зато восьмидесятиградусный. Иногда очень способствует бодрости духа.
– Да… Но…
– Приди в себя, стыдно. И запомни: ты не свихнулась. Легенды о телепортирующем эксмене, в сущности, не легенды. Да, некоторые из них умеют телепортировать. Их очень мало, единицы, а наша забота, чтобы их не было совсем. Усекла?
– Не очень… – Ольгу по-прежнему трясло, но тон подруги-начальницы действовал благотворно. – Как же они с игрек-хромосомой…
– А это вторая легенда, – усмехнулась Галка, несколько понизив голос. – Я имею в виду насчет игрек-хромосомы. Очень полезная легенда, а значит, святая правда. Вход в Вязкий мир запрещен эксменам самой их биологической природой, и они это знают. То есть верят в это, что одно и то же. Если бы не верили – ты представляешь, что было бы? Строго говоря, и нам с тобой знать правду совсем необязательно, не нашего она уровня… Так что считай, что тебе померещилось, и не распространяйся об этом инциденте. Это и в твоих интересах, и в общественных. Договорились?
– Да, – сказала Ольга. – Да. Конечно. Но как же все-таки они?.. Как это у них получается, а? Как??!
– Не ори. Не твоего ума это дело. Да и не моего тоже. Ты что, давала подписку о неразглашении?
– А ты?
– Не городи чепухи. – Взяв Ольгу за лацканы, Галка еще раз тряхнула ее для пущей убедительности. Мотнулась голова. – Если бы такая подписка существовала, то она сама по себе являлась бы совершенно секретной. Забудь. Ничего не было, тебе все померещилось, я понятно говорю?
– Да, но…
– И свое «но» ты тоже забудь. Соберись, сержант, рядовые смотрят.
И Ольга собралась. Несколькими минутами позже она уже могла натужно пошутить над своим испугом. Да, она переутомилась до галлюцинаций, в чем нет ничего удивительного: работы масса, а отдыха не дают, вот воображение и играет с людьми в дурные игры. Ну конечно, того, что она видела в воображении, ни в коем случае не могло быть наяву!..
Лишь наедине с собой, да и то не без усилия, она могла признаться: это неправда. Правда совсем другая.
Безжалостная. Хохочущая в лицо. Осведомляющаяся голосом полковника Фаустовой о пережитом в детстве ужасе – откуда она могла о нем знать??! И вообще с каких пор Департамент интересуют детские кошмары?.. Ответ был на ладони: с тех самых пор, как они случаются в реальности.
И было обидно оттого, что простой и понятный с детства мир оказался сложнее, чем прикидывался. Приподнялась завеса, и за ней не оказалось места ни разуму, ни справедливости. Мир издевался над Ольгой Вострецовой. У него оказались невидимые прежде зубы второго ряда, но пока он не пытался укусить ими. Он их просто скалил.
