На следующее утро, за завтраком было девять детей, но с уходом Айрис, они почти не разговаривали, и никто не смеялся. Джордж Айлс не шутил. Хелен Симмс позавтракала съедобными сигаретами. Гарри Кросс взял себе гору яичниц и умял их (вместе с беконом и жареной картошкой), не отрывая глаз от тарелки. Маленькие девочки, Грета и Герда Уилкокс, ничего не ели, пока не появилась Глэдис со своей лучезарной улыбкой и не уговорила их съесть пару кусочков. Они, казалось, даже повеселели от её внимания, даже немного посмеялись. Люк подумал, что позже нужно отвести их в сторонку и сказать, что не стоит доверять её улыбке, но это, пожалуй, напугает их, да и какая от этого польза?

«Какая от этого польза» стало ещё одной мантрой, и он решил, что так думать нельзя; это шаг в сторону принятия этого места. А он не хотел этого, нет, он не хотел, но логика есть логика. Если маленькие Г находили утешение во внимании со стороны большой Г, может, это и к лучшему, но когда он подумал, как им будут вставлять ректальный градусник… и об огнях…

– Что с тобой? – спросил Ники. – Выглядишь, будто проглотил лимон.

– Ничего. Думаю об Айрис.

– Она в прошлом, чувак.

Люк взглянул на него.

– Это жестоко.

Ники пожал плечами.

– Такова правда. Не хочешь сыграть в КОНЯ?

– Нет.

– Да ладно. Я дам тебе фору.

– Я пасс.

– Зассал? – беззлобно спросил Ники.

Люк помотал головой.

– Просто, на меня накатят чувства. Раньше я играл с отцом. – От этого «раньше» ему стало не по себе.

– Ладно, я тебя понял. – Он посмотрел на Люка с выражением, которое Люк мог едва вынести, особенно от Ники Уилхолма. – Слушай, чувак…

– Что?

Ники вздохнул.

– Будут на площадке, если передумаешь.

Люк вышел из столовой и побрёл по своему коридору – ЕЩЁ-ОДИН-ДЕНЬ-В-РАЮ-коридору – а затем по следующему, который он теперь называл коридором ледогенератора. Морин там не было, так что он двинулся дальше. Он прошёл мимо других мотивационных плакатов, мимо других комнат – по девять на каждой стороне. Все двери были распахнуты, открывая вид на незастеленные кровати и голые стены. От этого комнаты были похожи на то, чем по сути и были: на детские тюремные камеры. Он миновал лифтовый холл и снова пошёл мимо комнат. Напрашивались определённые выводы. Когда-то в Институте было гораздо больше «гостей». Если только руководство не ожидало пополнения.

В итоге Люк добрался до другой гостиной, где уборщик по имени Фред томными размашистыми движениями мыл пол в столовой. Там стояли автоматы с закусками и напитками, но они были пусты и выключены из розетки. Снаружи не было никакой игровой площадки, только гравий, сетчатый забор и несколько скамеек (предположительно, для сотрудников, чтобы они могли передохнуть на воздухе), а дальше, в семидесяти ярдах или около того, стояло зелёное административное здание. Логово миссис Сигсби, которая сказала ему, что он здесь, чтобы служить.

– Что ты тут делаешь? – спросил Фред.

– Просто гуляю, – ответил Люк. – Смотрю, что тут есть.

– Тут ничего нет. Возвращайся туда, откуда пришёл. Играй с другими детьми.

– А если я не хочу? – Это прозвучало скорее жалко, чем решительно, и Люк пожалел, что открыл рот.

У Фреда на одном бедре висела рация, а на другом электропалка. Он взялся за второе.

– Возвращайся назад. Я не буду повторять.

– Ладно. Приятного дня, Фред.

– Пошёл в жопу. – Фред вернулся к работе.

Люк оставил его, удивляясь тому, как быстро все его нерушимые убеждения о взрослых – например, что они будут добры с тобой, если ты будешь добр с ними – были смыты в унитаз. Он старался не заглядывать в пустые комнаты, когда проходил мимо них. Оттуда веяло жутью. Сколько детей в них побывало? Что с ними стало, когда они отправились в Заднюю Половину? И, где они были сейчас? Дома?

– Хер там, – пробормотал он и захотел, чтобы его мама оказалась рядом, услышала, как он произносит это слово, и сделала ему выговор. Без папы было плохо. Без мамы – невыносимо.

Дойдя до коридора ледогенератора, он увидел тележку «Дандукс» Морин, стоящую возле комнаты Эйвери. Он заглянул внутрь, и она улыбнулась ему, ровняя одеяло на кровати Эйвестера.

– Всё хорошо, Люк?

Глупый вопрос, но он знал, что она спросила искренне; и то, как он узнал об этом, вполне могло быть связано со вчерашним световым шоу. Сегодня лицо Морин было ещё бледнее, а морщинки вокруг её рта ещё глубже. Люк подумал, что у этой женщины не всё хорошо.

– Да. А у вас?

– Всё нормально. – Она солгала. Это не было похоже на догадку или озарение; это пришло, как неоспоримый факт. – Если не считать, что минувшей ночью Эйвери намочил кровать. – Она вздохнула. – Он не первый и не последний. К счастью, дальше наматрасника не протекло. Теперь иди, Люк. Хорошего тебе дня. – Она смотрела прямо на него с надежной в глазах. И не только в глазах, но и в мыслях. Он снова подумал: они изменили меня. Не знаю, как и на сколько, но они точно изменили меня. Что-то добавили. Он был очень рад, что солгал на счёт карт. И очень рад, что они поверили ему. Пока что.

Он собрался было уйти, но вернулся.

– Пойду возьму немного льда. Вчера они надавали мне пощёчин и у меня болит лицо.

– Давай, милок. Давай.

И снова ему стало теплее на душе от этого слова. Ему даже захотелось улыбнуться.

Он взял ведёрко в своей комнате, вылил талую воду в раковину и прошёл к ледогенератору. Морит была уже там, согнувшись пополам и прижавшись попой к шлакоблочной стене, её руки почти касались лодыжек. Люк поспешил к ней, но она жестом остановила его.

– Просто потягиваю спину. Чтобы позвонки вернулись на место.

Он открыл дверцу ледогенератора и достал совок. Он не мог передай ей записку по методу Калиши, потому что, несмотря на наличие ноутбука, у него не было бумаги и ручки. Даже огрызка карандаша. Может, это и к лучшему. Здесь было опасно пользоваться записками.

– Лиа Финк из Берлингтона, – прошептал он, набирая лёд. – Рудольф Дэвис из Монпелье. У обоих по пять звёзд на «Легал Игл». Это сайт для клиентов. Запомните имена?

– Лиа Финк, Рудоль Дэвис. Храни тебя Бог, Люк.

Люк знал, что стоит на этом остановиться, но ему было любопытно. Он всегда был любопытным. Поэтому вместо того, чтобы уйти, он принялся колоть лёд, будто хотел измельчить его. Лёд не нуждался в измельчении, но зато от этого образовывался довольно громкий шум.

– Эйвери сказал, что деньги вы скопили для сына. Я знаю, это не моё дело…

– Это малыш Диксон, который умеет читать мысли, не так ли? Должно быть, он правда способный, хотя и писает в кровать. В его досье нет никаких розовых отметок.

– Да, он. – Люк продолжал ворошить лёд совком.

– Что ж, он прав. Это было церковное усыновление, сразу после рождения моего мальчика. Я хотела оставить его, но мой пастор и моя мать отговорили меня. Кобель, за которого я вышла, никогда не хотел детей, так что он мой единственный. Тебе это действительно интересно, Люк?

– Да. – Но затягивать разговор было опасно. Они могли не слышать, но могли наблюдать.

– Когда у меня начались боли в спине, мне захотелось узнать, что с ним стало, и я выяснила это. Государственные службы не выдают данных о детях, но церковь хранит записи об усыновлениях, начиная с 1950 года, а у меня был пароль от компьютера. Пастор держит его прямо под клавиатурой в приходском доме. Мой мальчик живёт всего в двух городах от места моего проживания в Вермонте. Он заканчивает школу. Хочет пойти в колледж. Да, это я тоже выяснила. Мой сын хочет пойти в колледж. Вот, для чего мне нужны деньги, а не для оплаты счетов этой поганой скотины.

Она вытерла глаза рукавом – быстрым, почти машинальным движением.

Он закрыл крышку ледогенератора и выпрямился.

– Поберегите спину, Морин.

– Обязательно.

Но, что, если это рак? Именно так она и думала. Он это знал.

Когда он развернулся, она коснулась его плеча и придвинулась к нему. У неё был неприятных запах изо рта. Запах больного человека.

– Он не должен знать, откуда взялись деньги. Но он должен получить их. И, Люк? Делай, что они говорят. Делай всё, что они говорят. – Она замолчала. – И если захочешь с кем-то что-то обсудить… делай это здесь.

– Я думал, тут есть другие места, где…

– Делай здесь, – повторила она, и покатила свою тележку обратно туда, откуда пришла.