Он проснулся от того, что его хлопали по щекам. Это были не сильные пощёчины, не такие, как та, из-за которой у него носом пошла кровь (если это вообще было), но никакой заботы в них не чувствовалось. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу. Но комната была другой. Рядом с ним, опустившись на колено, стояла Присцилла. Это она хлопала его по щекам. Тут же, наблюдая, стояли Брэндон и двое докторов. Хендрикс по-прежнему с айпадом, а Эванс с планшетом для бумаг.

– Он очнулся, – сказала Присцилла. – Можешь подняться, Люк?

Люк не знал, сможет ли. Четыре или пять лет назад он слёг с воспалением горла и высокой температурой. Сейчас он чувствовал себя так же, как тогда, будто часть его покинула собственное тело и парила в воздухе. Во рту стоял отвратительный привкус, а место укола невыносимо зудело. Он всё ещё чувствовал сдавленность в горле.

Брэндон не дал ему возможности проверить ноги – просто схватил его за руку и поднял. Люк не упал, но стоял, покачиваясь.

– Как тебя зовут? – спросил Хендрикс.

– Люк… Лукас… Эллис. – Слова, казалось, выходили не из его рта, а из той его части, которая отделилась и парила над головой. Он очень устал. Его лицо пульсировало от множества пощёчин, а нос болел. Он поднял руку (она медленно поплыла вверх, словно в толще воды), потёр верхнюю губу и без удивления увидел корочки засохшей крови, оставшиеся на пальцах.

– Долго я был без сознания?

– Усадите его, – сказал Хендрикс.

Брэндон взял Люка за одну руку, Присцилла за вторую. Они подвели его к стулу (слава Богу, к обычному кухонному стулу, без ремней), который стоял перед столом. Рядом, на другом стуле, сидел Эванс. Перед ним лежала колода карт. Они были большими, размером с книгу в мягкой обложке, и с простыми синими «рубашками».

– Я хочу обратно в свою комнату, – сказал Люк. Его голос, казалось, по-прежнему доносился не из его рта, но откуда-то неподалёку. – Я хочу прилечь. Мне нехорошо.

– Твоя дезориентация пройдёт, – сказал Хендрикс, – хотя советую пропустить ужин. А сейчас я хочу, чтобы ты уделил внимание доктору Эвансу. Мы проведём небольшие тесты. Как только закончим, ты сможешь вернуться в свою комнату и… ээ… расслабиться.

Эванс взял одну карту и посмотрел на неё.

– Что это?

– Карта, – ответил Люк.

– Прибереги шутки для «Ютьюба», – сказала Присцилла и ударила его. Эта пощёчина была гораздо крепче, чем те, которыми она будила его.

У Люка зазвенело в ухе, но, по крайней мере, немного прояснилось в голове. Он посмотрел на Присциллу: она не повела и бровью. Никакой жалости. Никакого сочувствия. Ничего. Люк понял, что для неё он вовсе не был ребёнком. Она будто провела в голове разделительную черту. Он был подопытным. Ты делаешь с ним, что хочешь, а если упрётся, прибегаешь к тому, что психологи называют отрицательным подкреплением. А после тестов ты идёшь в бытовку, пьёшь кофе с пирожными, болтаешь о своих детях (настоящих детях) или треплешься о политике, спорте и так далее.

Но разве он уже не знал этого? Вроде того, только знать что-то и чувствовать, как оно алеет на твоей коже – это разные вещи. Люк уже видел, что не за горами то время, когда он будет съёживаться каждый раз при виде поднятой руки – и не важно, хотят с ним поздороваться или дать пять.

Эванс аккуратно отложил карту в сторону и взял из колоды другую.

– Ну, а это, Люк?

– Я же сказал, не знаю! Откуда мне знать…

Присцилла снова ударила его. Теперь в ухе зазвенело сильнее и Люк начал плакать. Ничего не мог с собой поделать. Он думал, что настоящий кошмар – это Институт, но настоящим кошмаром было происходящее: когда часть его где-то парила; когда он не мог назвать то, что было изображено на карте; когда ему тут же прилетала пощёчина при ответе «не знаю».

– Попытайся, Люк, – сказал Хендрикс во второе ухо, которое не звенело.

– Я хочу обратно в свою комнату. Я устал. И мне нехорошо.

Эванс отложил вторую карту и взял третью.

– Что это?

– Вы ошиблись, – сказал Люк. – Я не ТК, не ТП. Может, Калиша и скажет вам, что на этих картах, или, уверен, скажет Эйвери, но я не ТП!

Эванс взял четвёртую карту.

– Что это? Больше никаких пощёчин. Отвечай или в этот раз Брэндон опробует на тебе электродубинку, а это действительно больно. Возможно, у тебя случится ещё один припадок, так что отвечай Люк, что это?

– Бруклинский мост! – выкрикнул он. – Эйфелева башня! Брэд Питт в смокинге, срущая собака, Инди-500, я не знаю!

Люк ожидал применения электродубинки – что-то вроде тайзера, решил он. Может, раздастся треск, а, может, она издаст жужжащий звук. Может, это случится бесшумно, и он просто дёрнется и упадёт на пол, корчась и пуская слюни. Вместо этого Эванс отложил карту и жестом велел Брэндону отойти. Но Люку не стало легче.

«Лучше умереть, – подумал он. – Умереть, чтобы всё это прекратилось».

– Присцилла, – сказал Хендрикс, – отведи Люка в его комнату.

– Да, доктор. Брэн, помоги мне довести его до лифта.

Когда они дошли до лифта, Люк снова почувствовал себя единым целым, шестерёнки в его голове начали потихоньку вращаться. Они действительно выключили проектор? А он продолжал видеть точки?

– Вы ошиблись. – У люка пересохло во рту и в горле. – Я не тот, кого вы называете ТП. Вы ведь знаете, правда?

– Неважно, – с безразличием ответила Присцилла. Она повернулась к Брэндону и игриво улыбнулась, став совершенно другим человеком.

– Увидимся позже, да?

Брэндон усмехнулся.

– Конечно.

Он повернулся к Люку, внезапно сжав пальцы в кулак, и замахнулся. Кулак остановился в дюйме от носа Люка, но Люк съёжился и вскрикнул. Брэндон залился смехом, а Присцилла одарила его снисходительной парни-есть-парни улыбкой.

– Не расстраивай её, Люк, – сказал Брэндон и развязной походкой направился вниз по коридору уровня «В», кобура с электропалкой болталась на его бедре.

В главном коридоре – крыле для постояльцев, как теперь знал Люк – стояли две маленькие девочки, Герда и Грета, с широко раскрытыми и испуганными глазами. Они держались за руки и сжимали кукол, таких же одинаковых, как они сами. Они напомнили Люку близнецов из одного старого ужастика.

Присцилла проводила его до двери и ушла, ничего не сказав. Люк вошёл в комнату, увидел, что ноутбук на месте, и рухнул на кровать, даже не сняв обувь. И проспал следующие пять часов.