УМНЫЙ МАЛЬЧИК

Одним прекрасным утром в апреле того года, в Миннеаполисе – за несколько месяцев до приезда Тима Джеймисона в Дюпре – Герберт и Эйлин Эллисы пришли в кабинет Джима Грира, одного из трёх штатных психологов Школы Бродерика для одарённых детей.

– У Люка неприятности? – спросила Эйлин, когда они сели. – Если да, то он ни слова об этом не сказал.

– Вовсе нет, – сказал Грир. Ему было за тридцать, с редеющими каштановыми волосами и участвующим выражением лица. На нём была спортивная рубашка с расстёгнутым воротом и отглаженные джинсы. – Вы ведь знаете, как здесь всё работает? Как всё должно работать, учитывая умственные способности наших студентов? Они разделяются, но не по классам. Это фактически невозможно. У нас есть десятилетние дети с лёгкой формой аутизма, которые решают математические задачи старших классов, но всё ещё читают на уровне третьеклассников. У нас есть дети, которые знают по четыре языка, но испытывают трудности при умножении дробей. Мы преподаём им все необходимые предметы и содержим девяносто процентов из них – приходится, потому что они поступают к нам со всех концов Соединённых Штатов, и дюжина или около того из-за рубежа, – но внимание мы фокусируем на их особых талантах, какими бы они не были. Поэтому традиционная система, в которой дети постепенно развиваются от детского сада до двенадцатого класса, практически бесполезна для нас.

– Мы это понимаем, – сказал Герб, – и мы знаем, что Люк – умный мальчик. Поэтому он здесь. – Но он не добавил (о чём Грир, определённо, знал), что они никогда не могли позволить себе астрономическую плату за учёбу. Герб работал бригадиром на заводе по производству коробок; Эйлин была учителем в начальной школе. Люк был одним из немногих приходящих учеников в Броде, и одним из немногих стипендиатов.

– Умный? Не совсем.

Грир бросил взгляд на раскрытую папку, лежавшую на его безупречно чистом столе, и у Эйлин внезапно возникло предчувствие: либо их сына исключат, либо лишат стипендии, – что повлечёт за собой исключение. Плата за обучение в Броде составляла плюс-минус сорок тысяч долларов в год – примерно, как в Гарварде. Должно быть, Грир собирался сказать им, что всё это было ошибкой, что Люк не был настолько одарённым, насколько они все считали. Он был обычным ребёнком, который просто читал книги не по возрасту и, казалось, всё запоминал наизусть. Эйлин где-то читала, что эйдетическая память не так уж редко встречается у маленьких детей; почти феноменальной памятью обладает от десяти до пятнадцати процентов всех детей. Загвоздка в том, что этот талант обычно пропадает по достижении ребёнком подросткового возраста, и Люк как раз приближался к этому рубежу.

Грир улыбнулся.

– Позвольте сказать прямо. Мы гордимся тем, что обучаем одарённых детей, но у нас в Бродерике никогда не было такого ученика, как Люк. Один из наших заслуженных учителей – мистер Флинт, которому сейчас за восемьдесят – взял на себя смелость дать Люку книгу по истории Балкан, довольно сложную, но хорошо описывающую текущую геополитическую ситуацию. Во всяком случае, так говорит Флинт. Через неделю он пришёл ко мне и сказал, что чувствует себя рядом с вашим сыном, как еврейские старейшины, когда Иисус не только учил их, но и укорял, говоря, что не то, что входит в их уста, оскверняет их, а то, что выходит из них.

– Я в замешательстве, – сказал Герб.

– Как и Билли Флинт. Вот, в чём дело.

Грир подался вперёд.

– Послушайте: Люк за одну неделю освоил два семестра чрезвычайно сложной аспирантуры, и сделал множество выводов, которые Флинт намеревался сделать, как только будет заложен надлежащий исторический фундамент. Некоторые из этих выводов Люк весьма убедительно аргументировал, сказав, что «они скорее основываются на мудрости, чем на свежих мыслях». Хотя Флинт добавил, что он сделал это очень учтиво. Почти извиняясь.

– Не знаю, как реагировать на это, – сказал Герб. – Люк не очень любит рассказывать о своей учёбе. Говорит, мы не поймём.

– Что в общем-то так и есть, – сказала Эйлин. – Когда-то я проходила биноминальную теорему, но это было очень давно.

Герб сказал:

– Когда Люк дома, он такой же, как любой другой ребёнок. Сделав уроки и работу по дому, он включает «Икс-бокс» или играет в баскетбол со своим другом Рольфом. Он всё ещё смотрит «Губка Боб Квадратные Штаны». – Он задумался, потом добавил: – Хотя обычно с книгой на коленях.

Да, подумала Эйлин. Недавно это была «Основы социологии». А до того – Уильям Джеймс. А до того – большая книга АА и полное собрание сочинений Кормака Маккарти. Он читал подобно тому, как коровы пасутся в свободном выгуле, двигаясь туда, где трава зеленее. И её муж предпочитал игнорировать это, потому что это пугало его. Впрочем, как и её. Вероятно, поэтому она ничего не знала о книге по истории Балкан. Он не говорил, потому что она не спрашивала.

– У нас здесь есть вундеркинды, – сказал Грир. – Вообще, я бы назвал вундеркиндами более половины учеников Бродерика. Но у них есть ограничения. Люк – другой, потому что он многогранен. Хорош не в чём-то одном, а во многом. Не думаю, что он когда-нибудь будет профессионально заниматься бейсболом или баскетболом…

– Если пойдёт в меня, то ему не хватит роста для баскетбола, – сказал с улыбкой Герб. – Если только он не новый Спад Уэбб.

– Перестань, – сказала Эйлин.

– Но он играет с энтузиазмом, – продолжи Грир. – Ему это нравится, и он не считает это пустой тратой времени. На площадке рохлей его не назовёшь. Он прекрасно ладит со своими товарищами. Он не замкнутый и эмоционально уравновешенный. Люк – образцовый и вполне замечательный американский мальчик, который носит футболки с рок-группами и кепку козырьком назад. Возможно, в обычной школе он не был бы таким замечательным – ежедневная тягомотина могла бы свести его с ума, – но даже там, думаю, у него всё было бы в порядке; он просто продолжал бы учиться самостоятельно. – Грир тут же добавил: – Но, разумеется, не стоит выяснять это на практике.

– Нет. Нам нравится, что он здесь, – сказала Эйлин. – Очень. И мы знаем, что он хороший мальчик. Мы безумно его любим.

– И он вас любит. Я несколько раз беседовал с Люком, и он ясно дал это понять. Такие удивительные дети встречаются крайне редко. А такие зрелые и обстоятельные, которые видят внешний мир так же хорошо, как и собственный внутренний, – ещё реже.

– Если всё в порядке, то почему мы здесь? – спросил Герб. – Нет, я вовсе не против похвал в адрес моего сына, не поймите меня неправильно. И кстати, я всё ещё могу сделать его, хотя у него неплохой бросок крюком.

Грир откинулся на спинку своего кресла. Его улыбка исчезла.

– Вы здесь, потому что мы подходим к концу того, что мы можем предложить Люку, и он это понимает. Он выразил довольно своеобразные пожелания относительно учёбы. Он хотел бы получить специальность инженера в Массачусетском технологическом институте в Кембридже, и диплом по английскому языку и литературе в Эмерсоне, что через реку, в Бостоне.

– Что? – спросила Эйлин. – Одновременно?

– Да.

– А как же АОТ? – Это всё, о чём Эйлин смогла подумать.

– Он сдаст его в следующем месяце, в мае. В Норт-Комьюнити-Хай. И, будьте уверены, сдаст на отлично.

Нужно будет собрать ему обед, подумала она. Она слышала, что в столовой Норт-Ком ужасная еда.

После пары секунд замешательства Герб сказал:

– Мистер Грир, но нашему мальчику двенадцать лет. Исполнилось двенадцать только в прошлом месяце. Может, у него и есть интерес к Сербии, но в ближайшие три года он не сможет даже отрастить усы. Вы… это…

– Я понимаю, что вы чувствуете, и мы не стали бы заводить этот разговор, если бы мои коллеги в руководстве и остальные преподаватели не верили, что он способен академически, социально и эмоционально заниматься подобной работой. И сразу в обоих кампусах.

– Я не собираюсь посылать двенадцатилетнего ребёнка на другой конец страны, – сказала Эйлин, – где он будет жить среди студентов, которым уже можно пить и ходить по клубам. Если бы там были родственники, с которыми он мог бы остаться, тогда другое дело, но…

Грир кивал вместе с ней.

– Я понимаю, не могу не согласиться, и Люк знает, что не готов жить сам по себе, даже в контролируемой среде. Всё это он прекрасно понимает. Тем не мене, его не радует и разочаровывает текущая ситуация, потому что он голоден до знаний. Фактически, жаждет их. Я не знаю, что за невероятное устройство находится в его голове – никто из нас не знает, и, возможно, старик Флинт дал наиболее точное описание, когда говорил об Иисусе и старейшинах, – но, когда я пытаюсь представить, я думаю об огромном сверкающем механизме, который загружен всего на два процента от своей производительности.

– Не радует и разочаровывает? – сказал Герб. – Хм. Мы не замечали ничего такого.

«Я замечала, – подумала Эйлин. – Не всегда, но иногда. Когда бряцали тарелки или двери закрывались сами собой».

Она представила этот огромный сверкающий механизм, такой большой, что он мог бы разместиться в трёх или четырёх ангарах, и работающий или делающий что именно? Всего лишь бумажные стаканчики или алюминиевые подносы для фастфудов. Они должны дать ему больше, но стоит ли?

– А что насчёт Университета Миннесоты? – спросила она. – Или Конкордии в Сент-Поле? Если он будет учиться в одном из этих заведений, то сможет остаться дома.

Грир вздохнул.

– Это всё равно, что забрать Люка из Бродерика и отдать в обычную школу. Мы говорим о мальчике, в отношении которого тест IQ бесполезен. Он знает, где хочет учиться. И знает, что ему нужно.

– Я не представляю, что мы можем сделать, – сказал Эйлин. – Он может поступить туда, но мы работаем здесь. И мы далеко не богачи.

– Что ж, давайте всё обсудим, – сказал Грир.