Корин Роусон стояла перед кинозалом и трепала языком с Джейком Змеем Холандом и Филом Пилюлей Чаффицем. Хотя в детстве Корин подвергалась насилию со стороны отца и двух из четырёх её братьев, у неё не возникало проблем с работой в Задней Половине. Она знала, что дети называли её Корин-шлепок, но была не против. В трейлерном парке, в Рино, где она выросла, она получала много шлепков, поэтому смотрела на это так: что посеешь, то и пожмёшь. Кроме того, это было ради благого дела. Как говорится, беспроигрышный вариант.

Но всё же в работе в Задней Половине имелись свои недостатки. Во-первых, голова была забита слишком большим количеством информации. Она знала, что Фил хотел трахнуть её, а Джейк – нет, потому что ему нравились женщины с большими дыньками спереди, и пышными булочками сзади. И она знала, что они знают, что она не хочет иметь ничего общего ни с одним из них, по крайней мере, в этом плане; с семнадцати лет она играла строго за противоположную сторону.

Телепатия всегда кажется интересной в книгах и фильмах, но в реальной жизни она была невероятно раздражающей. Она приходила с гулом, что тоже было недостатком. И усиливалась, что было ещёбольшим недостатком. Экономки и уборщики менялись между Передней Половиной и Задней, что помогало, но красные санитары работали только здесь. Было две группы, «Альфа» и «Бета». Каждая работала четыре месяца, затем на четыре месяца уходила в отпуск. Корин подошла почти к концу своей четырёхмесячной вахты. Затем она неделю-две проведёт в посёлке для персонала, восстанавливая силы, и отправится в свой маленький домик в Нью-Джерси, в котором жила вместе с Андреа, верившей, что её партнёрша работала на сверхсекретном военном объекте. Сверхсекретном – да, военном – нет.

Низкоуровневая телепатия исчезнет за время её пребывания в институтском посёлке, и к тому времени, как она вернётся к Андреа, её уже не будет. Потом, через несколько дней после начала следующей вахты, она снова начнёт нарастать. Если бы Корин могла испытывать сочувствие (которое было почти выбито из неё к тринадцати годам), ей было бы жаль докторов Халласа и Джеймс. Они находились здесь почти всё время, а значит почти всегда подвергались воздействию гула; последствия были видны невооружённым глазом. Она знала, что доктор Хендрикс, начальник медицинской службы Института, делал докторам из Задней Половины инъекции, которые должны были ограничить эрозию, но между ограничением и прекращением большая разница.

Хорас Келлер, красный санитар, с которым она дружила, называл Хекла и Джекла высокоэффективными психами. Он сказал, что рано или поздно кто-нибудь из них или оба слетят с катушек, и тогда шишкам наверху придётся искать новые медицинские таланты. Корин это не касалось. Её работа заключалась в том, чтобы дети ели, когда полагается есть; шли в свои комнаты, когда полагается идти в комнаты (что они там делали, её также не касалось); чтобы сидели в кинозале во время просмотра фильмов, и не выходили за рамки дозволенного. А если выходили, то получали оплеухи.

– Овощи сегодня беспокойные, – сказал Змей Джейк. – Это слышно. Наверное, придётся кормить ужином с тайзерами на изготовку?

– По вечерам им всегда хуже, – сказал Фил. – Я не… эй, что за херня?

Корин тоже это почувствовала. Они привыкли к гулу, как привыкаешь к шуму холодильника или к дребезжанию кондиционера. Но внезапно он возрос до уровня, который наблюдался во время вечеров кино, также называемых вечерами бенгальских огней. Только в эти вечера гул исходил из-за закрытых дверей Палаты А, известной как Овощебаза. И сейчас она чувствовала, как он исходит оттуда, но также, словно порывистый сильный ветер, доносится с другой стороны – из гостиной, куда ушли дети, чтобы провести там свободное время после фильма. Сначала туда прошла группка пока что высокофункциональных детей, затем ещё несколько, которых Корин считала полуовощами.

– Какого хера они делают? – крикнул Фил. Он обхватил голову руками.

Корин побежала в гостиную, доставая на ходу электродубинку. Джейк последовал за ней. Фил – возможно, более чувствительный к гулу, или просто испугавшийся – остался стоять на месте, прижав ладони к вискам, будто удерживая мозг от взрыва.

Добравшись до двери, Корин увидела почти дюжину детей. Даже Айрис Стэнхоуп, которая после завтрашнего просмотра определённо отправится на Овощебазу. Они стояли, образовав круг и держась за руки; теперь гул стал настолько сильным, что у Корин заслезились глаза. Ей даже показалось, что у неё завибрировали пломбы.

«Разберись с новичком, – подумала она. – С молокососом. Кажется, он у руля. Шарахни его током и тогда круг разорвётся».

Только она это подумала, как её пальцы разжались и её электродубинка упала на ковёр. Она услышала, как позади неё, почти теряясь в гуле, Джейк кричит детям, чтобы они перестали делать то, что делали, и шли по своим комнатам. На Корин смотрела чернокожая девочка, на губах которой играла дерзкая улыбка.

«Я собью это выражение с твоего лица, малявка», – подумала Корин, и когда она подняла руки, девочка кивнула.

К Калише присоединился ещё один голос: «Бей!»

Затем все остальные: «Бей! Бей! Бей!»

Корин Доусон принялась лупить себя сначала правой рукой, затем левой, взад и вперёд, сильнее и сильнее, почувствовав, как её щёки сначала запылали, а потом начали гореть. Но это чувство было слабым и каким-то далёким, потому что теперь гул превратился в одно сплошное ВУААААААААААААААА, проносящееся через всё её тело.

Она упала на колени, когда Джейк пробежал мимо неё.

– Перестаньте, вы, блядские мелкие…

Его рука взметнулась вверх и раздался электрический треск, когда он прижёг себя шокером между глаз. Он дёрнулся назад, расставив и сведя ноги, будто в движении танца диско, и выпучив глаза. Его рот раскрылся, и он вставил туда конец электродубинки. Треск электричества был приглушённым, но результат был очевиден. Его горло раздулось, как пузырь. В ноздрях мелькнула вспышка голубого света. Затем он упал ничком, от чего шокер залез в его горло до самой ручки, а палец продолжал дёргаться на кнопке.

Калиша повела детей, взявшихся за руки, как первоклассники на экскурсии, в коридор. Пилюля Фил увидел их и отшатнулся, держа в одной руке электродубинку, а второй хватаясь за дверь кинозала. Дальше по коридору, между столовой и Палатой А, с открытым ртом стоял доктор Халлас.

В запертые двойные двери Овощебазы начали барабанить кулаки. Фил выронил шокер и поднял руку, показывая приближающимся детям, что она пуста.

– Я не стану мешать, – сказал он. – Что бы вы ни задумали, я не стану меш…

Двери кинозала захлопнулись, оборвав его, а заодно отрезав три пальца.

Доктор Халлас развернулся и побежал.

Из подсобки позади лестницы, ведущей в крематорий, выглянули два других красных санитара. Они побежали к Калише и её импровизированной команде, достав электродубинки. Но остановились перед запертыми дверями Палаты А, прижгли друг друга и упали на колени. Они продолжили бить друг друга током, пока не рухнули без чувств. Появилось больше санитаров, которые либо увидели, либо почувствовали, что что-то происходит, и попятились назад, кто-то вниз по лестнице, ведущей в крематорий (финиш во всех отношениях), остальные обратно в подсобку.

«Погоди, Ша». – Эйвери смотрел в конец коридора, не обращая внимания на Фила, оплакивающего обрубки пальцев, и ещё двух ошеломлённых санитаров.

«Да. Но сначала выпустим их».

Группа детей начала двигаться по коридору к Палате А, в самое сердце гула.