52
Правду говорят про счастье – оно невозможно без благодарности. И я не ропщу на жизнь. Я отрекся от погони за славой. Она мне ни к чему. Я отринул амбиции. И довольствуюсь тем, что просто пишу – занимаюсь любимым делом. Я наслаждаюсь жизнью. И готовлюсь стать отцом. И радуюсь, что мы пока храним это в тайне. Счастье любит тишину.
Я иду на премьеру, знакомлюсь с Дженифер Энистон и Джастином Теру, болтаю с ними о Кабо-Сан-Лукасе и ем гуакамоле. Они оба подтянутые, ухоженные и очень милые и ведут себя со мной как с равным. Я щиплю себя, дабы убедиться, что это не сон. А потом вечеринка заканчивается, и становится еще лучше: мы с Лав заваливаемся в постель, и трахаемся, и обсуждаем прическу Джен.
Я отправляюсь в студию, и меня снимают для рекламы книжного клуба. На вывеске не будет моего лица – я не хочу быть публичной фигурой. Фотографии нужны, чтобы нарисовать на их основе эмблему. Рей одобрил идею, Дотти пришла в восторг.
Первой книгой будет «Случай Портного». Лав режет салат.
– Правильно, – разглагольствует она, размахивая ножом. – Пусть эта Эми подавится.
Теперь у меня есть настоящая спутница жизни, мать моего будущего ребенка. Она заставляет меня принимать витамины и напоминает, когда я забываю чистить зубы. Она отсасывает мне и засыпает, не досмотрев до конца «Коктейль». Она игнорирует звонки брата, когда «просто не до него». Я знаю код от сигнализации и отлично ориентируюсь в Эл-Эй. Оказалось, что с утра из-за пробок проще спуститься с холма, чем взобраться на него. Когда я сказал об этом Эштону Холмсу на одной из вечеринок, тот рассмеялся и попросил не говорить об этом его девушке.
С актерской карьерой Лав завязала – и сильно изменилась. В лучшую сторону. Она просто светится. И говорит, что это из-за меня. Я говорю, что это из-за нее. Мы решаем, что это из-за нас. Из-за нашего ребенка.
Я звоню Келвину, и мы встречаемся по-приятельски выпить пива. С Моникой они быстро разбежались, и что с ней теперь, он не знает. Ему по фигу. Его главная забота теперь – выплатить штраф за вождение в нетрезвом виде. Выглядит он не очень: поправился, погрустнел. В «Тиндер» не заглядывает и все рассказывает, чего натерпелся, пока сидел двадцать восемь часов за решеткой. Говорит, что подумывает о возвращении домой. Я прошу его достать «Айпэд» и надиктовываю наброски для его «Фургона-призрака».
– Отлично! Классно! Здорово! – только приговаривает он.
– Конечно. Знаешь что? Садись прямо сейчас и пиши.
– Джо-бро, кажется, я был редким мудаком.
– Нет, не был.
– Думаю, нам надо писать сценарий вместе.
Я отхлебываю пива и решительно отказываюсь (жизнь научила).
– Это твоя идея, Келвин. Ты ее придумал, разработал – тебе и реализовывать.
Он хлопает меня по плечу и спрашивает, что я думаю про исчезновение Дилайлы.
– Лос-Анджелес – жестокий город. Порой мне кажется, он хочет, чтобы мы все исчезли.
– Глубоко. – Келвин кивает.
По телику в баре идет реклама автомобильной страховки. Он вздыхает и говорит, что теперь она ему обойдется в астрономическую сумму. Мне нравится пиво, нравится музыка – «Take It to the Limit» от старых добрых «Иглз»; песенка, конечно, сопливая, но для бара – самое то.
А потом мы прощаемся, и я еду к себе на холмы. Жизнь прекрасна. Дома Лав готовит телятину с пармезаном.
– Детки для детки, – смеется она. – Телята – это же дети… Ой! Некрасиво как-то вышло. Простите, милые, невинные коровки. Завтра на обед у нас будут старые жесткие куры.
Обожаю ее.
Мы обнимаемся и целуемся. Она закидывает макароны в кипящую воду и спрашивает:
– Как книги?
– Продаются.
Это счастье.
Я узнал, что Харви в хосписе, и отправился его навестить. Привез цветы, шоколадный торт и диски с фильмами Эдди Мерфи. Он благодарит и спрашивает, видел ли я вчера Хендерсона. Меня прошибает холодный пот. Сестра шепчет мне, что он не в себе и часто бредит. Я говорю ему, что все будет хорошо и он поправится.
– Прав я или абсолютно прав?
Его лицо сводит судорогой. Мне хочется верить, что это улыбка.
– Не знаю, – бормочет он. – Мне страшно.
Я сижу с ним, пока не приходит его бывшая жена. Она обнимает меня и плачет. И я плачу, но только уже дома. Лав отправляет им в больницу телевизор с большим экраном. Звонит бывшая жена и благодарит, говорит, что Харви счастлив.
К Дезу я не захожу. К черту наркодилеров!
По воскресеньям мы ездим в Малибу к родителям. Иногда там торчит Форти. С ним мы, кстати, встречаемся регулярно: два раза в неделю в «Тако белл» в Голливуде.
Сегодня я приехал первым. Сажусь и жду. Он прилично опаздывает и приезжает обдолбанный.
– Взять тебе колу?
Он хватает меня за руки.
– Спасибо, старина, Профессор или как тебя там. Я прочитал твой сценарий. Это бомба! Спасибо Господу за то, что ты кинул меня в пустыне!
Протягиваю ему бутылку. Форти ее проливает. Встаю, чтобы принести салфетки, он меня останавливает.
– Сами уберут.
– Форти, отпусти.
Таким обкуренным я его видел только в Вегасе и уже забыл, насколько он может быть мерзок. Делать нечего, придется терпеть ради Лав.
– Это их работа, – настаивает он. – Ты пролил, они вытирают.
– Неужели ты не ненавидишь меня?
– Ненавижу? О чем ты? В «Хаосе» согласилась играть Эми Адам!
Опять это имя. Оно меня преследует.
– Супер. Поздравляю.
– Хотя пока и не точно… Эми, мать ее, Адам! Как я могу тебя ненавидеть? Ты не представляешь, какие мне теперь телочки дают совершенно бесплатно!
Я помню, как бесился, когда он в первый раз назвал меня своей собакой. А теперь преспокойно тащу ему острый соус, тако, гордиты, чалупы. Гав-гав!
Лав присудили очередную награду за благотворительность, и я пишу для нее речь. По дороге домой она предлагает прикупить виноградник и начать делать вино. После того, как родится малыш, конечно. Я не верю, что это происходит со мной, что скоро я буду не только отцом, но и виноделом.
Звоню мистеру Муни, чтобы поздравить его с днем рождения. Рассказываю про Лав, Дженифер Энистон и книжный клуб. Он спрашивает, сосут ли мне, и говорит, что окончательно осел во Флориде, купил себе домик с апельсиновыми деревьями.
– В Нью-Йорке таких не найти – все в крапинку, как мармелад с кусочками фруктов… Ладно, проехали, самому себя слушать противно.
Он вздыхает, мы прощаемся. Я иду на улицу искать Лав.
Она загорает в бассейне, я прыгаю в воду и переворачиваю ее матрас. Лав визжит и целует меня. Ложимся рядом.
– Сэм снова меня достает, – жалуется она.
– Сэм – это сучка с работы?
– Ага. К нам должны прийти стажеры, и она настаивает, чтобы мы отсеяли тех, которые сидят в «Пинтересте», – мол, там одни идиоты.
– Она сама идиотка.
– Точно.
– Так уволь ее, раз ты ее так ненавидишь.
Лав перекатывается на бок и смотрит на меня.
– Я никого не ненавижу. Никого! Оно того не стоит.
У нее звонит телефон. У меня звонит телефон. Она хватает свой.
– Да, мам!
Трубка выскальзывает у нее из рук. Она словно окаменела. Моя первая мысль про ребенка… хотя ей ведь звонит не доктор.
– Форти, – шепчет она.
Все-таки заявил в полицию?! Вот гнида! Я его прикончу.
– Что случилось?
Она не отвечает, ее душат слезы. Убью этого урода!
Поднимаю телефон. И пытаюсь ее обнять. Лав дрожит, бьется в конвульсиях. Ребенку это на пользу не пойдет.
– Дотти? Ты здесь? – кричу я в трубку.
– Мой мальчик… – рыдает она. – Мой мальчик мертв.
Меня отпускает.
– Форти мертв?
Лав вскрикивает; я говорю Дотти, что мне нужно идти. Обнимаю Лав и прижимаю к себе. Хочу ее утешить, но не могу. Форти мертв.
Ура! ☺
