В декабре 1924 года, в рамках безуспешных попыток разобраться с убийством О’Бэниона, полиция наконец закрыла Four Deuces, хотя клуб функционировал только как офис.

В ответ Капоне открыл еще два. Один располагался в восточной части Сауз-Мичиган, 2146. За табличкой с надписью «А. Браун, Доктор медицины» посетители обнаруживали комнату ожидания преуспевающего врача. Заднюю стену помещения занимали полки со спиртными напитками, удовлетворявшие вкусу самого взыскательного клиента.

Джек Гузик контролировал бухгалтерию, списки основных клиентов, подробности поставок своих производителей крепкого алкоголя и пива, прибыли от борделей и казино. Также он вел графики выплат взяток политикам и полицейским.

Торрио отсутствовал в городе, когда Капоне открывал новый офис. Газеты писали, что его не видели после похорон О’Бэниона до второй недели января 1925 года. По слухам, Торрио с женой и друзьями видели в Хот-Спрингс, Новом Орлеане, Сент-Питерсберге, Багамах и в Гаване. Эти разрозненные, скудные сведения позже дали почву для создания необычной эпопеи: «побег, состоявшийся за несколько часов».

Возможно, Торрио и Анна действительно совершили такую поездку, но его действительно преследовали. Торрио считал себя неуязвимым, даже после нападения на Капоне.

Ранним утром, 12 января 1925 года, седан с зашторенными стеклами и без номерных знаков перекрыл дорогу машине Капоне, заставив остановиться. Из переднего и заднего окон последовал ряд выстрелов из револьверов и дробовиков. Капоне тогда в машине просто не было. Удивительно, но двое из троих не пострадали. Водитель Капоне, Сильвестр Бартон, получил пулю в спину, прежде чем упал ниже линии огня, а находящиеся на заднем сиденье благополучно бросились на пол кузова еще до начала стрельбы.

Позже говорили, что Капоне за несколько минут до стрельбы вышел осмотреть ресторан, но это кажется маловероятным – было слишком рано.

Нападение настолько потрясло Капоне, что он немедленно заказал автомобиль с бронированным кузовом и пуленепробиваемыми стеклами. Если обычный седан Cadillac весил две тонны и стоил $7000, передвижная крепость Капоне весила семь тонн и стоила не менее $20 000. Это был первый из броневиков, которыми владел Капоне.

Торрио признал себя виновным в обвинениях по делу пивоварни Sieben 17 января 1925 года.

Федеральный судья Адам К. Клифф назначил ему смехотворный штраф в $5000 долларов и девять месяцев в тюрьме округа Дю Пейдж, к западу от округа Кук. Не так давно за попытку запустить стандартный пивоваренный завод Терри Драггэн и Фрэнк Лейк получили такие же сроки, причем половину времени гуляли за пределами тюрьмы. Тюрьмой управлял верный старый друг Торрио, шериф Питер Хоффман, поэтому Торрио мог ожидать аналогичного понимания в Дю Пейдж.

Двое полицейских, якобы охранявших Sieben, получили по три месяца заключения; Нику Джаффра, руководителю погрузки, дали полгода. Эдвард О’Доннелл (политик, а не Спайк), владеющий частью акций Sieben, заработал восемь месяцев: бывший мэр Ист-Чикаго не был непосредственно причастен к бизнесу. Судья Клифф оштрафовал шесть водителей грузовиков на $500, еще двадцать два ответчика были отпущены с миром. Торрио дали десятидневную отсрочку исполнения приговора на урегулирование дел.

20 января Торрио отпраздновал сорок третий день рождения – через три дня после того, как Капоне исполнилось двадцать шесть лет.

В субботу, 24 января 1925 года, у Торрио были дела в центре города, в том числе встреча с Майклом Кенной. Из-за реорганизации в каждом районе осталось только по одному олдермену, однако Хинки Динк все еще правил в качестве председателя комитета Первого административного района. Джон Кофлин также сохранил должность: отцы города помнили, что Банька щедро финансирует городской City Hall.

Торрио, Анна и ее брат, Том Джейкобс, выехали примерно в одиннадцать часов утра, что было очень удобно. Машина Торрио находилась на ремонте, и он не вызвал постоянного водителя. Джек Гузик, уехавший в Новый Орлеан по делам, отдал Торрио Lincoln вместе с шофером, Робертом Бартоном, невысоким темноволосым мужчиной по кличке Бобби.

Пока Торрио занимался делами, Анна ходила по магазинам. Они встретились, чтобы вернуться в квартиру на Сауз-Клайд-авеню, 7011. Тома Джейкобса с ними не было.

В четыре часа дня начало темнеть. Уолтер Хильдебрандт рассчитывал отдохнуть субботним вечером, потому что почти закончил развозить груз для прачечной Oriental Laundry Company. Оставалась одна посылка на улице Клайд.

Семнадцатилетний сын дворника Питер Виссерт из Сауз-Клайд авеню, 6954, сидел на вершине лестницы (дом располагался по диагонали от дома Торрио).

Миссис Джейн Патнэм проживала в доме 7016 – напротив дома Торрио. Во второй половине дня Джейн выглянула в окно: внимание привлек роскошный черный блестящий Lincoln. На этой узкой улице, предназначенной исключительно для людей среднего класса, нечасто можно было увидеть личного шофера в коричневой ливрее! Машина остановилась около дома 7011. Прежде чем шофер вышел, чтобы открыть заднюю дверь, с другой стороны из автомобиля вышел мужчина в синем пальто. Ба! Да это же мистер Лэнгли! Он помог жене (у нее было много пакетов). Как и другие, живущие в этом квартале, миссис Патнэм приветливо кивала ему при встрече. По мнению всех соседей, Торрио был успешным брокером на Ла Сейл Стрит.

За углом, на 70-й улице, на протяжении часа стоял серый Cadillac с работающим двигателем, припаркованный так, чтобы с водительского сиденья была видна квартира Торрио.

Анна Торрио, в сером пальто с поднятым лисьим воротником, несмотря на плюсовую температуру, не дожидаясь мужа, поспешила вперед. Перед дверями она обернулась, чтобы открыть дверь спиной. Анна увидела, что Бобби Бартон держит пакеты, а муж отходит от машины с покупками. Но кроме этого Анна увидела людей, выходящих из Cadillac.

Винсент Друччи остался за рулем, Хейми Вайс вышел с дробовиком, а Джордж Моран обежал Lincoln, держа в руке револьвер калибра 45. Они совершили ошибку, открыв стрельбу по тяжелому кузову машины, вместо того чтобы вести прицельный огонь.

Одна пуля попала в ногу Бартона, чуть ниже колена. Торрио, бросив пакеты, бросился к дому. Сделав с полдюжины шагов, попал на линию огня, чего как раз не хватало боевикам. Моран попал в правую руку Торрио, заставив развернуться на месте. Отступая назад, Торрио попытался выхватить оружие, но теперь его поймал Вайс. Торрио был ранен в челюсть, легкие, пах, ноги и живот. Моран попытался сделать контрольный выстрел в голову, но у него закончились патроны. Анна стояла в ужасе.

В это время Вальтер Хильдебрандт повернул фургон на Клайд, и Друччи подал сигнал уносить ноги. Морану казалось, все дальнейшие действия излишни: в теле Торрио виднелись рваные дыры, нижняя часть лица и шея представляли сплошное месиво. Моран не стал перезаряжать оружие и побежал за Вайсом обратно в машину. К чести Вальтера Хильдебрандта, он кинулся следом, успев заметить, что у Cadillac не было номерных знаков.

Бобби Бартон сел в Lincoln и уехал.

Анна Торрио подбежала к мужу и потащила за плечи, чтобы укрыться в вестибюле.

Наблюдавшая из окна напротив миссис Патнэм позвонила в полицию. «Скорая помощь» доставила Торрио в больницу Джексон-Парк.

Томас Дж. Конли, дежурный сержант, прибывший на место преступления, заметил пробитый пулями Lincoln, делающий странные повороты, и отправился следом, пока машина не остановилась у аптеки, расположенной в одном квартале на юг и трех на восток от дома Торрио. Ковыляющий водитель отправился звонить Капоне.

Обезумевший Капоне ворвался в больницу: «Их поймали, Джонни?» Выяснив, что произошло, Капоне зарыдал, повторяя: «Это сделала банда! Это сделала банда!» И, обращаясь к помощнику прокурора штата Джону Сбарбаро, добавил: «Я смогу рассказать больше, когда он поправится».

Жизнь Торрио висела на волоске, раны выглядели смертельными. Торрио грозила еще одна опасность.

Сицилийцы были уверены: пули, вываренные в луковом настое и натертые чесноком, непременно вызовут некроз тканей, если их сразу не извлечь. В то время господствовало заблуждение, что чеснок, смешанный с порохом, обязательно ведет к гангрене. Современная медицина утверждает – это сущий вздор: чеснок способствует развитию инфекции не больше, чем другие посторонние вещества. Но в середине двадцатых годов лечащие врачи Торрио, Оменс и Бирн, не отрицали такой возможности. Торрио умолял прижечь раны – такое лечение гангрены считалось лучшим.

Гангстеры держали рот на замке. Капоне понятия не имел, кто это сделал, – возможно, люди, расстрелявшие его машину двенадцать дней назад. Трудно сказать. Он добавил: «Нет оснований предполагать, что Джонни Торрио расстреляли друзья Диона О’Бэниона. Они были хорошими друзьями».

Торрио отказался назвать убийц: «Конечно, я знаю, кто они, – сказал Джон репортеру, лежа в постели, – но больше ничего не скажу». Когда с вопросами обратились к Анне, она ответила: «Какой смысл рассказывать полиции?»

Молодой Питер Виссерт рассказал все, что видел. На предъявленных фотографиях без колебаний опознал Джорджа Морана. Позже еще два раза выбрал Морана на опознаниях.

«Нет, – заявила Анна Торрио, когда полиция привела Морана в больницу, – этого человека там не было». Как и муж, она заявила, что не сможет опознать нападавших. Невзирая на это, полиция притащила Морана к постели Торрио, вместе с Вайсом, Друччи и многими другими. Врачи протестовали, утверждая, что такое постоянное нарушение режима мешает восстановлению пациента, а Торрио твердо заявил: «Не нужно сюда никого приводить, я все равно не буду заниматься рэпом» (в то время слово «рэп» на сленге подразумевало опознание, а «бам рэп» – злобную ложную идентификацию).

Полицейские арестовали Капоне, допрашивали в течение ночи и отпустили восвояси. В ночь допроса к больнице подкатили три машины. Один из мужчин вошел вовнутрь и заявил старшей ночной медсестре Дороти Бек, что хочет повидать своего приятеля Джона Торрио. Дороти популярно объяснила ночному визитеру, что сейчас не время посещений, и госпожа Торрио категорически запретила свидания, за исключением членов семьи и ближайших друзей. Мужчина продолжал настаивать, пока Бек не добавила, что в палате Торрио дежурят двое полицейских. На следующий день Капоне услышал о попытке визита и приехал в клинику. «Пока я здесь, – сказал он, – Торрио никто не потревожит». Для Торрио выделили три палаты: посередине находился он, Анна расположилась справа, Капоне – слева. Двое полицейских в форме охраняли двери, еще двое дежурили на лестничной клетке, другие были расставлены в коридорах и следили за входом.

В первые дни врачи пребывали в отчаянии: у Торрио началась лихорадка, пульс прыгал, в рану на шее все-таки попала инфекция. Тем не менее на пятый день врачи сообщили, что началось улучшение, а на следующий употребили слово «поправляется». Девятого февраля, всего через три недели после стрельбы, Капоне контрабандировал Торрио по пожарной лестнице и увез в закрытом седане.

Торрио ожидал срок заключения. Адвокат организовал перевод из тюрьмы Дю Пэйдж в крошечном сельском Уитоне в тюрьму округа Лэйк в Уокигане. Тюрьма находилась примерно в тридцати милях севернее, где не до конца оправившийся заключенный мог получить качественное лечение. Хотя суд назначил вступление приговора в силу на 27 февраля, Торрио счел разумным оказаться в безопасном окружении стен и решеток как можно скорее.

Муниципальный судья освободил Морана под залог $5000, несмотря на возмущение полиции и прокуроров. Учитывая категорический отказ Торрио опознавать его или кого-нибудь еще, единственное опознание Питером Виссертом (ни соседка, ни водитель прачечного фургона не видели лиц, а Моран был единственным, кого видел Виссерт), адвокат даже не понадобился.

Хотя тюрьма округа Лейк выглядела как темница (толстые стены, с огромным сводом), она явила Торрио настоящий уютный домашний очаг.

Торрио выделили необычайно просторную камеру, которая могла похвастаться чудесной проточной водой, медной кроватью, ковровым покрытием, легкими креслами, книжным шкафом, комодом, проигрывателем и – настоящей редкостью в тюрьме – радио. Начальник тюрьмы Альстром позволил Торрио экранировать оконные проемы пуленепробиваемой сеткой с внутренней светомаскировкой, что защищало от снайперов в темное время суток. Он разрешил Торрио нанять помощников шерифа в качестве личных охранников. Анна приходила к Торрио на обеды в шерифском доме, где Торрио также завтракал и ужинал, пара проводила время в креслах-качалках на крыльце. Разумеется, Торрио оставался наедине с коллегами извне, когда им нужно было посовещаться.

В марте Торрио вызвал Капоне и адвокатов.

Торрио решил выйти. Было ясно, что синдикат вот-вот развалится. Весь преступный мир Чикаго (не только последователи О’Бэниона) стремился выпотрошить его. По мере ухудшения ситуации Торрио все больше убеждался: всякое мирное деловое сотрудничество придется устанавливать и поддерживать оружием, а не дипломатией. Он был слишком стар для этого.

Торрио передал дело Капоне. Его срок подошел к концу, он уехал из Чикаго, возможно, в Италию. Капоне переводил ему часть доходов (по одной из версий, 25 % в течение десяти лет). Торрио всегда был открыт Капоне для консультаций.

Позже разные аналитики заверяли мир, что Торрио «мог бы все вынести, но не захотел». Безусловно, его потрясли и полученные травмы, и страдания Анны. Никогда в жизни Торрио не проявлял трусости. Скорее, он как человек, который всегда стремился избегать проблем, видел, что происходит и что будет дальше.

Теперь его преемником должен был стать Капоне.