Часть 6

Говард Шор

композитор

ИЗВЕСТЕН ПО ФИЛЬМАМ:

В центре внимания (2015), Хоббит. Трилогия (2012–2014), Хранитель времени (2011), Сумерки. Сага. Затмение (2010), Отступники (2006), Авиатор (2004), Властелин Колец. Трилогия (2001–2003), Банды Нью-Йорка (2002), Автокатастрофа (2006), Семь (2005), Эд Вуд (1994), Филадельфия (1993), Миссис Даутфайр (1993), Обед нагишом (1991), Молчание ягнят (1991), Большой (1988), Муха (1986)

НАГРАДЫ:

Два «Оскара» за лучшее музыкальное оформление к фильмам – Властелин колец: Братство Кольца, Властелин колец: Возвращение короля

«Оскар» за лучшую песню к фильму – Властелин колец: Возвращение короля

Три «Золотых глобуса»

Четыре «Грэмми»

Когда музыка делает то, что должна, что она может подчеркнуть в фильме?

Если музыка к фильму сделана как должна, она переносит зрителей в мир фильма. Тогда музыка работает вместе с другими элементами фильма: сценарием, операторской работой, монтажом, игрой актеров, декорациями, режиссурой. Тогда она работает лучше всего – когда целое важнее частей.

Почему вы считаете, что музыка в кино является формой визуального искусства в дополнение к аудиальной форме?

Для композитора музыка настолько же визуальное искусство (нотация), как и аудиальное.

Насколько важно день ото дня придерживаться своего режима работы и не выходить за его рамки, когда вы работаете со строгими дедлайнами?

Я делаю не намного больше, чем можно сделать за один день. Мне нравится концентрироваться на том, что я могу выполнять каждый день, поэтому я придерживаюсь очень строгого расписания, когда пишу музыку. Я всегда стараюсь работать с маленькими кусочками и при этом держать общую большую картину в голове. Работая над «Властелином колец» Толкина, очень сложно охватить всю пьесу за короткий период. Нужны долгие годы, чтобы написать ее. Работая дисциплинированно каждый день, вы подпитываете всю пьесу, и она растет.

Как я понял, вы держали книги Толкина под рукой, когда работали над «Властелином Колец», чтобы напомнить себе, что перед вами стоит монументальная задача.

Да. Я держал под рукой книги все время, потому что в действительности я писал музыку по работам Толкина как последовательную историю. Несмотря на то, что передо мной были визуальный образы – фильм и фантастические иллюстрации работ Толкиена, – вся наша работа, как создателей этого фильма, сводилась к тому, чтобы говорить с экрана словами Толкина, от всего сердца и с глубокими чувствами. Имея под рукой книгу Толкиена, я мог перечитывать те отрывки, над которыми я работал. Это давало мне ясное понимание его мира.

Вы обычно говорите, что ваша музыка для фильмов «написана широкой кистью». Что именно это значит?

Если вы взгляните на мои концертные пьесы, то увидите, что контрапункт более детализирован от такта к такту, в то время как в музыке для фильмов намного больше пространства в гармонии и в оркестровке. И я думаю, это часть процесса создания фильма – работа с диалогами, боевыми сценами и звуковыми эффектами – это более открытый тип композиции. Я могу противопоставить это концерту классической музыки, где все полностью находится под вашим контролем. В фильме намного больше совместной работы. Приходится иметь дело с множеством различных аспектов производства фильма.

Музыка также очень линейный процесс для меня. На стадии сочинения я не думаю о тембре или оркестровке, или о том, как это будет выглядеть на сцене. Это приходит немного позже, когда я удовлетворен композицией, что значит, что я доволен использованием темы, или лейтмотива, который я использовал в данной секции, или как контрапункт относится к сцене фильма. Потом я начинаю придумывать оркестровку. Я спрашиваю себя, как сыграть эту пьесу? Как она должна звучать? Какие части оркестра необходимы, чтобы передать это? И затем снова оркестровка написана чернилами на бумаге. И я даю ее музыкантам и дирижирую. Это другая стадия создания музыки. И потом, когда я заинтересован в записи, я смотрю на акустику, физические свойства помещения, думаю о расположении микрофонов и так далее.

Работа с симфонической музыкой, с оркестровой музыкой – это действительно процесс. Музыка для кино – это форма искусства, заключающаяся в записанном выступлении.

То, что получится после – это запись пьесы, которая войдет в фильм. Теперь, когда есть запись, можно приступить к монтажу, микшированию, мастерингу – более технической части процесса. Теперь можно оторваться от карандаша и бумаги, реалий 19 века, к технологиям 21 века. Это мост через пропасть между этими периодами – пара сотен лет создания музыки.

Каждый композитор начинает с разного. Некоторым нравится прочитать сценарий, прежде чем они начнут, в то время как другие считают это пустой тратой времени и скорее просто посмотрят фильм. Почему вы предпочитаете начинать со сценария или романа, если он есть?

Я всегда начинаю со слов. Я люблю читать. Поэтому, если я работаю над адаптацией новеллы, как в случае с «Властелином Колец» или «Хоббитом», или с Дэвидом Кроненбергом, который сделал несколько адаптаций («Автокатастрофа», «Обед нагишом» и так далее), я всегда возвращаюсь к первоисточнику. И когда я удовлетворен этим, я приступаю к исследованию того, что заставило автора написать это произведение. К каким эффектам привела эта работа? С чем-то вроде «Обеда нагишом», это был очень сильный эффект, произведение очень повлияло на писательство и литературу, и на то, чем литература может быть. Книга Уильяма Берроуза была опубликована в поздние 50-е и также повлияла на музыку. Я смотрю на то, какой эффект это литературное произведение оказало на культуру, и пытаюсь привнести это в работу.

Когда я удовлетворен исследованием и чтением, я откладываю книги в сторону и ухожу на прогулку. Потом я погружаюсь в сон и пытаюсь проникнуть в подсознание. Что эта тема значит для меня? Что я должен сказать об этом? И я пытаюсь поставить себя в позицию, в которой я могу относиться к этому на очень интуитивном или подтекстуальном уровне. И я люблю эту стадию. Это очень мечтательный период, когда я просто поглощаю произведение и думаю, что оно значит, думаю о конкретных сценах. Обычно я не смотрю фильм в этот момент. Возможно, я посмотрел фильм один раз на этой стадии. Я хочу чувствовать, что чувствуют зрители.

А затем я приступаю к написанию музыки. Делаю наброски карандашом. И они не всегда линейны. Я работаю над сценами, которые мне больше всего запомнились в фильме, и стараюсь вытащить эти сцены из своего сознания. Обычно на этой стадии я не много работаю с фильмом, но я работаю над темами и лейтмотивами. Я стараюсь создать стержень работы, который будет сопровождать историю, рассказанную фильме, или то, что я запомнил из фильма. Иногда это может быть пьеса длиной 20–30 минут, и для себя я пытаюсь объединить все аспекты композиции этой сюиты вне фильма. Когда я доволен тем материалом, который собрал, я пытаюсь поместить сочиненные произведения в фильм. Это также основывается на встречах с режиссером на споттинг-сессиях – как музыка будет использоваться в фильме.

Вы говорили о всем опыте работы в кино, как о чем-то похожем на состояние сна. Как вам пришло в голову такое сравнение?

Представьте, что вы думаете о фильмах – вы входите в комнату, меркнет свет и спускается тьма. И затем начинают появляться образы. Разве это не похоже на состояние сна? Вы заходите в комнату. Становится темно. Вы закрываете глаза, и начинают появляться образы. Вы в состоянии сна.

О чем я говорю в действительности – это о способе пропускания через себя, как глубже прочувствовать идею. Это то, почему я смотрю фильм только один раз – только для того, чтобы получить о нем представление. Я не хочу смотреть его снова и снова. Я просто хочу получить из него вдохновляющую картину, так же как вы, из любого великого фильма. Вы выходите из кинотеатра, ярко помня отдельные части фильма. Может быть, в вашем воображении они намного ярче, чем это на самом деле было на экране. Это намного глубже.

Чем отличается процесс записи в Лос-Анджелесе и в Лондоне?

Музыку записывают по всему миру. И что мне нравится делать, так это пытаться сопоставить процесс записи с предметом, поэтому я делаю это с определенными оркестрами, определенными акустическими пространствами. В случае с «Авиатором» я использовал оркестр в Бельгии, в здании старого кинотеатра, чтобы поймать звук кино ранних 30-х годов в Голливуде. И делал это и с другими фильмами, например с «Эд Вудом». «Обед нагишом» – это хороший пример, когда студия и оркестр подходили друг другу для записи. Поэтому, я не могу сказать, что есть большая разница между Лос-Анджелесом и Лондоном. Вы можете посмотреть на другие места, где записывается музыка, в разных частях света, и все они будут хороши по-своему. По этим причинам я записывался в разных странах.

В Лос-Анджелесе есть замечательные оркестры, так же как и в Лондоне. В Лос-Анджелесе оркестры специализируются на записи музыки для кино. А в Лондоне есть такие оркестры, как Лондонский филармонический, с которым я записывался много раз. Этим оркестром обычно пользуются, как оперным. Они играют в оркестровой яме Глайндборнского оперного сезона. У них замечательный маэстро Владимир Юровский. У вас в распоряжении мгновенно оказывается весь тот репертуар, который они исполняли в оперных театрах или концертных залах в Лондоне, Европе и во всем мире.

И я думаю, что это должно влиять на тему фильма. Один хороший пример того, как это происходит – фильм «Большой», над которым я работал в середине 80-х. Я действительно хотел получить голливудский звук. Это был первый раз, когда я записывался в Лос-Анджелесе, и я пришел в студию к Альфреду Ньюману в Fox, там все еще стояло его большое фортепиано, прямо в студии, и экран, и подиум для оркестра, как в прошлом, и мы использовали проекцию фильма. И то, что я тогда искал на самом деле – опыт. Я хотел именно тот звук. Не идеальный для любого фильма, но идеальный для одного единственного. Это то, как я пытался привести в соответствие звук записи и предмет изучения. Повторю, это зависит от того, чего вы хотите добиться. Не вся музыка для кино оркестровая и использует акустику и физику для записи, даже микрофоны.

Музыку для фильма «После работы» я записал в 80-е для Мартина Скорсезе. Я не использовал никаких микрофонов. Она была полностью электронной. «Авиатор» – полностью симфоническое музыкальное оформление. Я пытался поймать звук конкретного периода. Поэтому я думаю, что с акустикой помещения, электроникой, звукозаписывающими студиями, с которыми я работал, со звукорежиссерами, с которыми я работал, я старался просто поймать звук фильма. И туда входит очень многое. Какие музыканты подходят? Какой оркестр? Как ты собираешься создавать музыкальное оформление? Какая звукозаписывающая студия? Какой звукорежиссер подходит для твоей работы?

Как ваша музыка к «Властелину Колец» помогала зрителям следить за бесконечной сменой мест и персонажей?

Книга Толкина «Властелин колец» очень запутанная. Толкину понадобилось 14 лет, чтобы написать ее. И это считается одним из самых полных миров фэнтези, который когда-либо создавался. Поэтому, чтобы написать музыку к такому фильму, нужно создать зеркальное отражение его работы.

В музыке используются темы и лейтмотивы, все благодаря работе Вагнера, который в 19 веке показал нам, как можно использовать музыку, чтобы описывать персонажей, места, культуры и объекты. И это помогает вам следить за историей. Когда Арагорн держит определенный меч в фильме, и вы слышите определенный мотив, вы можете связать его с культурой эльфов. Вы понимаете, каков ресурс этого меча. Это помогает вам понять взаимоотношения в истории.

Это то, как музыка использовалась в тех фильмах. Эта техника не всегда используется в других историях. И вовсе не эту технику использовал я сам, когда работал с Дэвидом Кроненбергом. Мы ходили по лезвию в фильмах Кроненберга. Музыка нужна была, чтобы окунуть зрителей в это. И вы можете сами решить, как вам относиться к этим персонажам, местам и вещам. Но техника Вагнера может очень хорошо послужить для ясности повествования. И она очень интенсивно использовалась в музыкальном оформлении к Толкину. И я уверен, что она помогла стать фильму доступнее для широкой аудитории. Люди, которые не читали книгу, не понимают историю: «Кто все эти люди на экране?» Они могут смотреть фильм и наслаждаться им просто на уровне чистой фантазии, мифа и развлечения, но там есть внутренняя логика.

Почему вы верите в то, что фильмы по Толкину пришли в самый правильный момент вашей карьеры, когда вы смогли справиться с ними?

В тот момент мой шестой десяток подходил к середине, и я работал в кино 20–25 лет. Я работал примерно над 60–70 фильмами. У меня в самом деле была точка зрения, был опыт работы. Я могу добавить, что с несколькими очень хорошими кинематографистами.

Я думаю, что когда этот проект пришел ко мне, я просто был готов к нему. Я был готов сочинить музыку, оркестровать, дирижировать и продюсировать ее. Я создал ее для Лондонского филармонического оркестра – оркестра, с которым я работал много лет, начиная с «Мухи». Поэтому к тому времени у меня уже было 15–16 лет опыта записи именно с этим оркестром. И музыка была написана и оркестрована для них. Проект пришел как раз в тот подходящий период, когда я мог создать такую большую симфоническую работу.

Некоторые композиторы говорят, что они устают от работы над серией фильмов. Что насчет работы над Толкином, которая заставляет вас возвращаться к следующей картине?

Мне нравятся его произведения, и мне очень интересно, каким он был по своей природе. Многое из того, о чем писал Толкин, основано на любви к природе. Я живу в очень красивом лесу, который я люблю, и я считаю, что связь с природой и всем, что было зеленым и хорошим, резонирует со мной. Я думаю, что у меня действительно была сильная связь с работами Толкина.

Когда бы я не возвращался к Средиземью, оно всегда было интересно мне. Я никогда на самом деле не уставал от него. Это была тяжелая и сложная работа, но я не устал от нее на ментальном уровне. У меня всегда было чувство, что я могу сказать больше. И в конце «Возвращения короля», когда было написано, я не знаю, 10 или 11 часов музыки, и она записывалась больше четырех лет, я все еще чувствовал, что у меня есть еще. Думаю, им пришлось оттаскивать меня от этого. Им пришлось выкинуть меня (смеется), чтобы я больше не писал музыку для этого фильма. А я настолько дисциплинировался, чтобы сочинять каждый день, что было трудно просто положить карандаш и остановиться.

Много ли музыки, которую вы написали и записали, не вошло в финальный монтаж фильмов по Толкину?

Я не так уж много оставил в стороне. То, что я делал – это переписывал и подгонял под новый монтаж. Это не новые пьесы. Это ранее написанные пьесы, приспособленные под новые варианты монтажа сцен.

Вы когда-нибудь оглядываетесь назад, на фильмы, над которыми вы работали годы или десятилетия назад, и желаете переписать какую-нибудь музыку?

Я не возвращаюсь назад, чтобы посмотреть на работы и попытаться представить какими бы они могли быть. Я принимаю их такими, какие они есть. Были вещи, которые я сочинял, и я помню, временами я писал их, думая: «Да, это оно», – глубоко в ночи. Или: «Я уверен, что нужно будет переработать это», – и я не выпускал их.

В определенный момент я просто принял это. Так оно и было. И я думаю, как художник, в определенной точке ты должен научиться принимать свои идеи и свою работу и просто говорить: это было создано в тот-то день или в тот-то вечер, а это было сыграно в такой-то день на студии. Так оно в действительности и происходит. А дальше продолжай и напиши еще одну пьесу. Принятие и продолжение.