9. Дом, милый дом

Из окна спальни Ван Гога в Желтом доме открывался вид на сад, разбитый на площади Ламартин в 1875 году, стоящие по соседству дома и просторную площадь – центр этого микрорайона. В 1920-х годах, когда первые историки искусства и биографы художника¹ прибыли в Арль в поисках информации о Ван Гоге, площадь Ламартин выглядела совсем по-другому и не была такой, какой ее рисовал Ван Гог. На ней уже не было цветочных клумб и мощенных досками дорожек. К тому времени площадь превратилась в пыльную поросшую сорняками площадку, на которой играли местные ребятишки².

Несмотря на разрушения района вокруг площади Ламартин в результате бомбардировки 1944 года, мы можем воссоздать внешний вид и интерьер Желтого дома на основе писем, зарисовок и полотен Ван Гога, фотографий, поэтажного плана дома, составленного в 1920-х годах, а также описаний дома, сделанных перед тем, как его переоборудовали под кафе. Желтый дом стал пристанищем, о котором мечтал художник. Он окончательно переехал в него в сентябре 1888-го, а до этого использовал дом в качестве мастерской. Вот как описывал он свое новое жилище в письме своей сестре: «Небольшой желтый дом с зелеными дверями и ставнями, беленными внутри стенами, на которых я повесил яркие японские гравюры, на полу – красная плитка. Дом наполнен солнцем, над ним ярко-синее небо, и тень в полдень здесь гораздо короче, чем дома»³.

Снаружи дом смотрелся удивительно ярко и колоритно: оконные рамы, ставни и дверь кухни были покрашены в ярко-зеленый цвет, а фасад был желтым, как масло. В дом можно было войти с двух сторон: справа была небольшая дверь, ведущая на кухню, а через дверь главного входа можно было попасть в коридор. Внутри стены были белеными, а пол сделан из красной неглазурованной керамической плитки⁴. Узкая лестница с коваными железными перилами вела на второй этаж, на котором располагались спальни. С мая до середины сентября 1888 года Ван Гог использовал первый этаж в качестве мастерской. Художники зачастую предпочитают работать в помещении с нейтральным северным светом, но окна комнаты первого этажа выходили на юг, и днем пространство было залито ярким и теплым солнечным светом. Под окнами проходила дорога, по которой сновали люди. Для мастерской это было не самое удобное место, здесь художнику трудно работать, не отвлекаясь. В своем первом письме Тео после того, как Ван Гог полностью переселился в Желтый дом, он писал: «Мастерская представляет собой слишком открытое пространство, в котором сложно себе представить, что “женский эпизод” может привести к сожительству»⁵. Братья часто обсуждали женский вопрос, и оба надеялись на то, что женятся⁶. В случае с Винсентом «божественный союз» так и остался неосуществленной мечтой – во многом из-за того, что он очень неблагоразумно относился к выбору партнерши: «У меня завязываются исключительно самые неподходящие любовные связи, которые заканчиваются для меня стыдом и позором»⁷.

В Желтом доме был камин, а на кухне – водопровод, но не было туалета. Ван Гог мог пользоваться ночным горшком или, как он называется по-французски pot de chambre, опорожнять содержимое которого можно было в цистерну, которую каждый день с июля по август возили по городу в повозке, или мог ходить в туалет на улице во внутреннем дворе. Во дворе был оборудован так называемый toilettes turcs, что можно перевести как нужник или сортир. Такие туалеты существовали во Франции тридцать лет назад, когда я впервые сюда приехала, и представляли собой дырку в земле над выгребной ямой. Ван Гог ходил мыться в одну из двух городских бань, ближайшая из которых находилась всего в нескольких минутах ходьбы от его дома, непосредственно за городской стеной⁸. Ван Гог был маниакальным чистюлей, и полицейские часто видели, как он идет в баню с перекинутым через руку полотенцем⁹.

Немощеные улицы были пыльными, и, чтобы бороться с пылью, неизбежно попадающей в дом, Винсент нанял за двадцать франков в месяц уборщицу. «Мне очень повезло, моя уборщица – женщина, которой можно доверять. Без ее услуг я бы не смог жить в этом доме. Она уже достаточно старая, у нее много детей, но она дочиста моет мой красный плиточный пол»¹⁰.

Винсент никогда в письмах не называл свою уборщицу по имени и фамилии, и их не смог установить ни один из биографов художника. Мне это показалось слегка странным, учитывая то, какую роль эта женщина сыграла в жизни художника в Арле, и я решила узнать, кто она такая. Эта женщина должна была входить в ближайшее окружение художника. Из писем Ван Гога мы знаем, что она была в преклонном возрасте и у нее было много детей. Еще одно упоминание об этой женщине я нашла в письме пастора Салля брату Ван Гога. Пастор упоминал, что муж этой женщины работал на железнодорожной станции. Больше никакой информации о ней я не нашла.

Я решила поработать с моей базой данных жителей Арля. Я знала, что в отличие от больших городов в арлезианских семьях было меньше детей. По словам Ван Гога, у его уборщицы было много детей, поэтому я составила список всех женщин, у которых было четыре ребенка и более, проверила их возраст и профессию их мужей¹¹. В результате у меня появилось две кандидатуры. Первая женщина показалась мне слишком молодой (в 1888 году ей было сорок лет), к тому же в октябре того года она родила. Винсент писал, что уборщица начала работать у него с сентября, поэтому я решила, что женщина вряд ли взялась бы за работу уборщицы, находясь на такой поздней стадии беременности.

Второй женщине по имени Терезе Бальмосьер в 1888 году было сорок девять лет, у нее было восемь детей и много внуков и внучек, а ее муж работал на железнодорожном вокзале Арля¹². В возрасте сорока девяти лет она могла показаться тридцатипятилетнему Ван Гогу гораздо старше своих лет.

Я еще раз внимательно просмотрела свою базу данных, чтобы убедиться в том, что сделала правильный выбор. Муж Терезе Жозеф Бальмосьер работал кондуктором поезда точно так же, как в свое время Бернар Сули – агент, сдавший художнику Желтый дом. Сосед Ван Гога и двоюродная сестра Терезе Маргарит Креволен (племянница Мари Жино) работала в бакалейной лавке, расположенной практически в Желтом доме¹³. Судя по всему, агент, сдававший дом, или соседка Ван Гога и порекомендовала художнику мадам Бальмосьер в качестве уборщицы.

Я обнаружила, что между Терезе и одной из моделей, нарисованной художником, скорее всего, существует некоторая связь. В июле 1888 года Ван Гог нарисовал портрет молодой девушки, который назвал «Мусме». Вот что Винсент писал об этой картине в письме Эмилю Бернару: «Только что закончил портрет двенадцатилетней девочки»¹⁴. В письме Тео от того же числа мы читаем: «Мусме – японочка, в моем случае жительница Прованса, ей от 12 до 14 лет». Никто из специалистов не назвал имени модели. Так кто же она? В тот период времени у Ван Гога было не так много друзей в Арле, и я понимала, что мать девочки вряд ли разрешила бы своей дочери позировать художнику, если бы ему не доверяла.

Практически с первого взгляда на картину и наброски к ней становятся понятными две вещи. Во-первых, девочка не одета в традиционное платье арлезианки. Местные девушки ежедневно ходили в традиционных нарядах, следовательно, можно сделать вывод, что девушка или не из этих мест, или не католичка. Во-вторых, судя по линии талии, девушка в корсете, хотя для корсета кажется слишком молодой. Специалист по костюмам объяснила мне, что в конце 1880-х годов корсеты носили девочки и даже дети. Специалист по костюмам посмотрела на портрет, увидела появляющуюся у девочки грудь и сказала, что модели двенадцать-тринадцать лет, и в те годы именно в этом возрасте, то есть до достижения пубертата, девочки начинали носить корсет¹⁵. Обнадеженная мнением эксперта в этом вопросе, я принялась изучать детей и родственниц Терезе и нашла две возможных кандидатуры: одну из ее дочерей и ее племянницу¹⁶. В конце июля 1888 года, когда Ван Гог писал этот портрет, ее дочери Терезе Антуанетте вскоре должно было исполниться четырнадцать лет, а ее племяннице в конце июля было двенадцать с половиной. Я подумала, что именно племянница выступила моделью для портрета. Девочку звали Терезе Катрин Мистраль, жила она на улице Монмажур, в пяти минутах ходьбы от Желтого дома, а ее семья была дружна с Бернаром Сули. Это всего лишь гипотеза, однако мне было приятно, что я могла узнать имя девочки, выступившей моделью для Винсента, одетой в красивое полосатое платье и сжимающей цветок олеандра¹⁷.

Ван Гог работал непрерывно, и к концу июля 1888 года вымотался: «Я не могу ничего другого делать, чувствую себя последнее время не очень хорошо… Чтобы закончить портрет мусме, мне надо экономно расходовать свои силы»¹⁸. Рисуя портрет, Ван Гог выкладывался полностью, тратил массу эмоциональной энергии, да и физически сильно уставал. Он полностью погрузился в работу над картиной. Сохранились воспоминания очевидцев, свидетельствующие о том, что во время работы Ван Гог очень часто моргал, непрестанно курил трубку и практически не общался со своей моделью¹⁹. Чем больше эмоциональных сил он вкладывал в работу, тем лучше был результат. На протяжении лета 1888 года он почти маниакально пытался достичь в своих работах эффекта «высокой ноты желтого». Все его эмоциональные и физические силы были максимально напряжены: он вкладывался в свои работы и обставлял Желтый дом, с нетерпением готовясь к приезду Гогена. Такое напряжение точно должно прорваться.

Погода в Провансе меняется неожиданно. Жара приходит в одночасье, и ты понимаешь, что настало лето, от которого спасает только мистраль, уносящий пыль, увлажняющий и охлаждающий воздух и очищающий небо. Практически во всех своих письмах Ван Гог упоминает о чистоте света и дивной красоте природы.

4 июня 1888 года температура поднялась до 28 градусов Цельсия. С приходом жары на деревьях на площади Ламартин зазвенели цикады. Звон цикад – это аккомпанемент лета, и по мере повышения температуры насекомые начинают петь все громче, постепенно их гомон становится просто оглушительным. Окна мастерской Ван Гога выходили на юг, а тень от деревьев в парке на площади находилась довольно далеко, поэтому жара в доме была наверняка просто испепеляющей. Однако погодные условия не останавливали Винсента. Для работы ему был нужен свет, поэтому в то время, когда соседи предусмотрительно летними днями закрывали ставни, на изображениях Желтого дома ставни широко открыты²⁰.

Для человека, выросшего в северной части Европы, климат Прованса – просто сказка. Меня всегда удивляло, что местные постоянно ноют по поводу погоды – им то слишком жарко, то слишком холодно, то слишком ветрено. Они никогда не видели свинцового февральского неба, серости и холода Северной Европы и даже не подозревают, как им повезло. Винсент тоже обратил внимание на это ворчание. Вот что он писал в июле своей сестре:

«Мне очень нравится местное лето, оно красивее любого другого лета, которое я пережил на Севере [Европы]. Однако люди постоянно жалуются и говорят, что раньше было лучше. Иногда днем или утром идет дождь, но гораздо реже, чем дома»²¹.

Ван Гог рисовал в одиночестве, не отвлекаясь и при любой погоде, хотя я уверена, что днем из-за жары ему было сложно работать на улице. Во второй половине июля он начал писать серию портретов у себя в мастерской в Желтом доме. На некоторых полотнах изображены его новые друзья – например, Эжен Бох, Поль Эжен Милле, служивший офицером военного формирования зуавов, размещенных в гарнизоне города. Заставить остальных тратить свое время и позировать ему он не смог²². Местным было некогда, или их совершенно не привлекала перспектива, что странный рыжий человек нарисует их портрет. Мимолетом Ван Гог упоминает в своих письмах, по каким критериям выбирает свои модели и что считает в них интересным. Одна женщина привлекла его «выражением лица, как с картины Делакруа» и «странным, примитивным способом держать себя». Но эта женщина не захотела стать его моделью. Вот что написал Винсент об этом своему брату: «Она зарабатывала пару су своим бунтарским образом жизни, и ей было чем себя занять»²³.

В другом письме Винсент описывал брату, как гонялся по местности за старым пастухом, которого хотел нарисовать. Существуют два прекрасных портрета этого старика по имени Пасьянс Эскалье, на которых мы видим опирающегося на пастуший посох человека с обветренным лицом и мягкими глазами. Я попыталась узнать о нем побольше. В газетах и в списках переписи населения такого имени и фамилии не встречалось, я вообще впервые за все время жизни в Провансе услышала имя Пасьянс. Скорее всего, Пасьянс была его кличка (чтобы пасти овец, нужно много терпения, а с французского и английского языков слово patience переводится как «терпение»). В этих местах есть несколько семей с фамилией Эскалье, большинство из них проживало в коммуне Эраг. Из всех кандидатов наиболее вероятным мне показался Франсуа Казимир Эскалье из Эрага, который умер в больнице Арля в 1889 году.

В документах написано, что у него не было постоянного места жительства, и по профессии он был journalier, то есть батрак по найму на ферме или бродяга²⁴. Чтобы передать на портрете «пекло во время сбора урожая», Винсент сознательно изменил цвет на заднем плане одной из картин и поместил Эскалье на ярко-оранжевом фоне – «цвета раскаленной сковороды»²⁵. Винсент писал Тео: «Я не стремлюсь передать то, что вижу, я подхожу к использованию цвета произвольно, чтобы выразить себя с большей силой»²⁶. Ван Гог использовал цвет в экспрессионистской манере, полностью игнорируя естественные и природные цвета. Это видно по красным, больным глазам старика, желтой полосе вдоль носа крестьянина, ярко-красному цвету кожи и бирюзовым вкраплениям в бороде. В витрине местного магазина Bompard & Fils, уже появлялось большинство картин, которые видели обитатели Арля, выставляли невинные пейзажи и портреты, написанные в классическом стиле, поэтому многие местные жители могли счесть портреты Пасьянса Эскалье изображением существа с другой планеты чужой галактики²⁷.

Ван Гог не мог убедить многих моделей позировать ему бесплатно, и оплата такой натуры выбивала очередную брешь в его бюджете. Но даже деньги не всегда помогали. Он заплатил вперед одной арлезианке за то, что она будет ему позировать, а она исчезла с деньгами и больше не появилась. «Эта ситуация с моделями меня ужасно раздражает», – писал он Тео²⁸.

Проблемы с моделями продолжались до тех пор, пока в жизни художника не появился Жозеф Рулен. Даже по портерам Рулена, которые он нарисовал тем летом, видно, как развивалась их дружба. На первых портретах Рулен кажется нервным. Он сидит на стуле прямо, как столб. Постепенно, по мере того, как Рулен начинает чувствовать себя спокойнее и увереннее, выражение его лица меняется, и мы видим лицо человека, которого описывал в своих посланиях Ван Гог – веселого, компанейского, любителя поспорить и порассуждать, который всегда был не прочь выпить.

Сразу после того, как Винсент заселился в Желтый дом, его расходы сильно увеличились. В письмах Тео он много пишет о том, как обставит комнаты, и многословно распространяется о том, что собирается купить²⁹. Винсенту хотелось, чтобы его брат мог себе отчетливо представить все то, что появится в доме, чтобы оправдать новые затраты. Тео выслал брату дополнительные деньги. 8 сентября Винсент написал брату письмо с благодарностью за дополнительные 300 франков³⁰. Ван Гогу, как ребенку, хотелось тут же потратить деньги, и уже на следующий день он шел за покупками:

«Я хочу сделать так, чтобы в доме мог кто-нибудь остановиться… Естественно, я почти все потратил. На оставшиеся деньги я купил двенадцать стульев, зеркало и еще некоторые необходимые вещи, без которых нельзя обойтись. Если короче, то все это значит, что на следующей неделе я могу туда переселиться»³¹.

Винсент решил взять себе в качестве спальни большую по площади комнату на втором этаже. Оттуда «утром виден восход», – писал он своей сестре. В спальне стояли узкая двуспальная кровать и туалетный столик, которые он незадолго до этого приобрел³². Картина с изображением его спальни – одна из самых известных и любимых его работ. В контексте этой книги изображение интересно еще и тем, что именно в спальне полиция нашла художника 24 декабря 1888 года.

То, что форма его спальни была ромбовидной, заметно по полу под тумбочкой с кувшином для умывания в углу и по углу над его кроватью, которая не стоит вплотную к стене. На крючках на стене за кроватью висят пиджаки, пальто и соломенная шляпа, которые мы можем видеть на автопортретах. Винсент сделал эту зарисовку, скорее всего, сидя на или около небольшой печи, которая выпирала из стены с левой стороны комнаты. Искажения пространства только подчеркивают близость и некую интимность всей этой заставленной предметами тесной сцены, в которую наблюдатель попал благодаря таланту художника.

Рядом со спальней художника находилась гостевая спальня. Окна гостевой спальни выходили на шумную улицу Монмажур. С лестницы в эту спальню можно было попасть только через спальню самого Ван Гога. «Для гостей я оборудую самую красивую комнату наверху. Я обставлю ее, как женский будуар, все должно быть очень красиво. Рядом с гостевой спальней будет моя собственная, которую я хочу обставить крайне просто – квадратной и широкой мебелью»³³. В каждой из этих спален площадью около десяти квадратных метров предположительно был встроенный клозет или кладовка³⁴. Ван Гог изо всех сил старался, чтобы Гоген, который был на пять лет его старше и был более известен, остался доволен. Ван Гог писал о том, как планировал обставить предназначавшуюся Гогену комнату. В ней должны были стоять кровать из орехового дерева, накрытая синим одеялом, ночной столик и комод, тоже из орехового дерева. Винсент планировал украсить комнату своими полотнами: «Я хочу повесить на стенах этой малюсенькой комнаты, по крайней мере, шесть больших работ, как это делают японцы. В комнате обязательно должна висеть картина с изображением огромного букета подсолнухов»³⁵.

Желтый дом явно не был предназначен для проведения больших вечеринок, поэтому мне показалось немного странным, что Ван Гог приобрел дюжину стульев³⁶. В доме уже был стул, в котором сидели его модели: Жозеф Рулен и мусме. Некоторые искусствоведы высказывали предположение, что Ван Гог лелеял мысль о создании в Арле братства двенадцати художников³⁷. Несмотря на то что это предположение может показаться надуманным, оно имеет под собой определенные основания. В принципе, человеку, который за несколько лет до этого хотел посвятить себя служению церкви, такие мысли могут быть совсем не чужды. Ван Гог любил религиозные метафоры и часто использовал их в своих письмах. Вполне возможно, что подсознательно он ставил знак равенства между коммуной художников на Юге и идеалом монашеского братства. Очевидно, что, переехав в Желтый дом, он немного успокоился. Впервые за несколько месяцев он чувствовал себя счастливым. Тео он писал так: «Я уже вижу свою цель – иметь средства, чтобы иметь крышу над головой на протяжении долгого времени. Ты не представляешь, как меня эта мысль успокаивает». Далее он писал о своих планах и о том, каким видел судьбу дома в будущем:

«Я страстно хочу основать дом художников, но исключительно такой дом, который предназначен для практического проживания, а не мастерскую, заставленную безделушками… Идея такого дома дарит мне спокойствие, и теперь я чувствую, что работаю на будущее, после меня в этом доме будет жить новый художник, который будет писать свои картины»³⁸.

17 сентября Ван Гог впервые переночевал под крышей Желтого дома:

«Вчера вечером я лег спать в доме, и, хотя здесь еще много надо сделать, я в нем чувствую себя счастливым… С его красной плиткой, белыми стенами и мебелью из сосны или ореха, виднеющейся из окна зеленью и синим небом интенсивно синего цвета. Поблизости расположены сад, ночные кафе, бакалейная лавка, вид, конечно, не как на картинах Милле, а прямо настоящий Домье, чистый Золя»³⁹.

Художник наконец успокоился: он почувствовал себя расслабленно в своем районе, у него появились в городе друзья, и впереди его ждал интересный художественный проект. Всего через несколько месяцев все это пойдет прахом.

С начала лета 1888 года в его работах мы видим глубокий серно-желтый цвет. К сентябрю этот цвет становится доминирующим, и его можно назвать определяющим для того периода творчества художника. В конце сентября он поставил мольберт на тротуар напротив здания жандармерии и нарисовал свой дом. Желтый цвет дома, в котором жил художник, цвет подсолнухов, а также светящаяся терраса кафе ночью свидетельствуют о доминирующем значении этого цвета.

Картины «Желтый дом» («Улица») не было в экспозиции, когда я в первый раз попала в Музей Ван Гога в Амстердаме. Когда я через несколько лет увидела эту картину, я уже многое знала о площади Ламартин. Этот желтый цвет крайне трудно передать в репродукциях, поэтому меня поразил оригинал. Холст был такого интенсивно-желтого, ослепительного света, который, словно исходя от картины, создавал ощущение измененной реальности. Мне показалось, что я посмотрела на дом Ван Гога глазами художника, который летом 1888 года был полон надежд и оптимизма. Я увидела ярко-зеленые ставни, идущих по улице прохожих, сидящих в кафе людей, фонарь перед его домом. Я практически услышала свисток паровоза и почувствовала запах дыма в воздухе. Я видела кафе, в котором он каждый день ел, и представляла себе, как он после обеда сидит во дворике и курит трубку. Розовая маркиза на фасаде магазина Креволенов была низко опущена, и я подумала о том, как жарко было в то время дня в конце лета. На заднем плане картины видно, что раскопали дорогу, и я представила себе пыль и неудобство, которые вызывал этот ремонт. Несмотря на то что я, вне всякого сомнения, находилась в современном здании Музея, я почувствовала, что стою напротив жандармерии и смотрю через дорогу на Желтый дом, а солнце печет мне спину. Я буквально перенеслась в Арль 1888 года.

В амстердамских архивах я нашла один документ, который имел отношение к Желтому дому и относительно которого у меня возникло непонимание. Я не могла взять в толк, зачем Ван Гог получил этот документ и зачем его все эти годы хранили сначала в семье художника, а потом в Музее. Это было свидетельство о регистрации. На нем было написано полное имя художника, место рождения, имена его родителей и стоял адрес проживания в Арле. До этого я не могла понять, откуда журналисту, писавшему о событиях 23 декабря, стала известна фамилия художника, потому что все в Арле называли его просто «месье Винсент». Видимо, благодаря этому документу журналист из Le Forum Republicain узнал фамилию художника, хотя трудно сказать, насколько в те годы информация о регистрации посторонних людей была доступна представителям прессы и общественности.

Винсент приехал в Арль в феврале 1888 года, а документ, удостоверяющий его регистрацию, выдали 16 октября. Если бы иностранцы должны были получать документ, удостоверяющий их регистрацию, то эту бумагу надо было бы получить гораздо раньше. Скорее всего, Ван Гог должен был получить эту бумагу в мае, когда снял Желтый дом. Так зачем же Ван Гогу понадобилось свидетельство о регистрации и почему этот документ выписали так поздно? Франция, конечно, славится своей бюрократией, но в архивах Прованса я не нашла других подобных документов. Потом я задумалась над одной строчкой из написанного в октябре письма художника брату: «В мастерскую и на кухню мне проводят газ, что будет стоить двадцать пять франков»⁴⁰. На картине с изображением Желтого дома мы видим, что улица Монмажур разрыта. Судя по всему, ее разрыли для прокладки газовых труб. Если бы в доме не было газа, то Гоген (и другие художники) могли бы работать только в светлое время суток. Ван Гог помнил, что зимой световой день очень короткий, поэтому решил провести в дом газ для освещения⁴¹. (Обратите внимание, что на картине «Кресло Гогена» изображен рожок газового освещения на стене.) Для того чтобы к дому могли подвести газ, Ван Гог должен был получить свидетельство о регистрации в доме 2 на площади Ламартин. Мне казалось, что я нашла разгадку того, почему Ван Гог получил свидетельство о регистрации. Но я ошибалась.

Этот странный документ не имел никакого отношения к подводке газа, и узнала я об этом совершенно случайно. Мне надо было найти кое-какую информацию за 1888 год, я начала просматривать архивы газеты L’Homme de Bronze, которые незадолго до этого выложили в Сеть, и обратила внимание на заголовок статьи, обращенной ко всем проживавшим в Арле иностранцам.

После убийства двух зуавов в начале года отношения между коренными жителями и приезжими оставались напряженными. В воскресенье, 14 октября 1888 года, в газетной статье писали, что в соответствии с приказом президента страны все иностранцы должны в течение месяца получить свидетельство о регистрации⁴². Вполне возможно, что эта статья привела к усилению напряжения между местными жителями и приезжими, и, наверное, Ван Гог это почувствовал.

С 1917 года все проживающие во Франции иностранцы должны регистрироваться в течение трех месяцев со дня прибытия в страну. Это правило распространялось и на граждан Европейского Союза, для которых его отменили всего несколько лет назад. За шесть лет я двадцать шесть раз ездила в Бюро по делам иностранцев, и только потом мне выдали карточку удостоверения иностранца, действительную в течение одного года. Помню, что для обоснования своего пребывания в стране, надо было предоставить кучу документов, помню, как я часами ждала в очередях, чувствуя себя совершенно лишней в этой стране. Потом чиновник ставил мне в паспорте печать, и я была свободна еще на три месяца. В 1888 году в Арле проживало 296 иностранцев⁴³. Для получения свидетельства о регистрации Ван Гог вместе со всеми остальными иностранцами пришел в мэрию с паспортом, свидетельством о рождении и документом, удостоверяющим последнее место проживания в Голландии. После этого он и получил бумагу, которую я нашла в архиве⁴⁴.

Тем летом Ван Гог много и плодотворно работал. Ему уже не надо было постоянно переставлять сохнущие холсты. Если погодные условия не позволяли работать на улице, он писал в мастерской: «Знаешь, приятно приходить в свой дом, в котором можно спокойно обдумывать новые идеи для картин»⁴⁵. Он набил руку, стал рисовать более уверенно, развивал свой собственный стиль и освобождался от влияния парижского стиля живописи. Его первые после приезда в Арль работы, изображающие цветущие сады, были выполнены в стиле импрессионизма, а летом он начал по-другому использовать цвет, и мазки стали более уверенными. Винсент прекрасно понимал, что его картины не вызовут восторга у всех и каждого. Вот что он писал своей сестре:

«Я написал картину с изображением сада. Это полотно почти метр в длину… Прекрасно осознаю, что в деталях не нарисовал ни одного цветка. Цветы выполнены в виде небольшого мазка красного, желтого, зеленого, оранжевого, синего или фиолетового цветов. Но благодаря всем этим цветам складывается общее впечатление, что смотришь на картину с изображением природы. Я понимаю, что если ты увидишь эту картину, то она тебе не понравится и покажется некрасивой»⁴⁶.

Представления о красоте меняются. В наши дни мы часто видим яркие и сочные цвета на огромных рекламных щитах, в кино и на страницах журналов. Когда мы смотрим на картину Ван Гога «Цветущий сад», нам трудно себе представить, что в свое время этот холст выглядел для современников художника слишком смелым. Когда я впервые увидела много картин художника в Музее Ван Гога в Амстердаме, они произвели на меня сильное впечатление. Мне сложно представить, какую реакцию вызывали его холсты у жителей Арля, привыкших к картинам, покрытым многочисленными слоями коричневого лака.

Современники вполне могли подумать, что Ван Гог – просто сумасшедший.

В письме, написанном Полем Синьяком через много лет после смерти Ван Гога, художник вспоминает свои ощущения, когда он впервые увидел работы Винсента в Желтом доме, и называет их «удивительными… шедеврами»⁴⁷. За полгода пребывания на Юге Франции, вдохновленный красотой Прованса, обдуваемый ветром, обжигаемый солнцем и ощущающий приближение нервного срыва, Ван Гог превратился в великого живописца.