11. Перед штормом

Зима в Провансе – это тихое и спокойное время года. Яркие краски природы тухнут, исчезают, и дни становятся короткими. После захода солнца делать совершенно нечего. Первая проведенная в Провансе зима была для меня настоящим шоком. Телевизора у меня не было, поэтому я читала и писала письма, чем в длинные зимние вечера 1888 года занимал себя и Ван Гог. Через несколько лет я полюбила зимы за солнечные, чистые дни, когда туристы уезжают и в нашей деревне становится тихо и спокойно.

Последний месяц 1888 года оказался особенно трудным для обитателей Желтого дома. Стало холодно, ночью были заморозки. Художники были вынуждены сидеть дома. Вдохновляющая атмосфера совместного творчества сменилась негативом почти постоянных пререканий. Гоген жаловался их общему другу Эмилю Бернару:

«Чувствую себя в Арле, как выброшенная из воды рыба. Пейзажи, люди и все здесь кажется мне мелким и ничтожным. Мы с Винсентом редко в чем приходим к общему мнению, особенно в том, что касается живописи»¹.

Настроение и состояние Ван Гога непредсказуемо и стремительно менялось. Он чувствовал себя психически истощенным. Вечерами художники ужинали дома, писали письма друзьям и членам своих семей, читали книги и газеты, а потом выходили выпить в один из баров, которые поздно вечером открывались вокруг площади Ламартин: Cafe de la Gare, Cafe de FAlcazar или Bar du Prado. Иногда они наносили визит проституткам в расположенном поблизости районе красных фонарей.

Большую часть декабря Ван Гог писал членов семьи Рулен. Он сделал серию портретов Августины Рулен, нянчившей новорожденную дочь Марсель. Эти работы отражали представление об идеале, которое художник видел в отношениях матери и ребенка. В то время Ван Гог читал написанный Пьером Лоти роман «Исландский рыбак» (Pierre Loti. Pecheur d’Islande), в котором море становится метафорой матери, нежно убаюкивающей дитя, и на картине «Колыбельная» Августина Рулен держит веревку, при помощи которой качают люльку. Винсент обычно очень часто писал брату, но в начале декабря прошло десять дней, прежде чем он отправил брату письмо. Вот что писал озабоченный и расстроенный Ван Гог:

«Мне кажется, что Гоген немного разочаровался добрым старым Арлем, Желтым домом, в котором мы работаем, и в первую очередь мной. И мне, и ему предстоит пережить большие трудности».

В первую очередь Винсент переживал по поводу того, что «причина этих трудностей кроется внутри нас самих, а не в чем-то еще»:

«В общем, он совершенно определенно уедет или совершенно определенно останется. Я сказал ему, чтобы перед тем, как что-то сделать, он все обдумал и взвесил…

Гоген – человек очень сильный, творческий и именно поэтому должен жить в тишине и спокойствии. Найдет ли он тишину и спокойствие в другом месте? Я абсолютно спокойно жду того, какое он примет решение»².

Я очень сильно сомневаюсь в том, что Винсент ждал «абсолютно спокойно». Если бы Гоген уехал, то планы основания коммуны художников, которые лелеял Ван Гог, никогда бы не осуществились. Возможно, Винсент считал, что сможет урезонить Гогена и убедить его остаться. Однако к тому времени Гоген уже принял решение. Он твердо решил уехать, о чем в официальной и жесткой форме известил Тео в письме, написанном в один день с посланием Ван Гога, цитаты из которого приведены выше, а именно 11 декабря:

«Буду признателен, если вы вышлете мне часть денег за проданные картины. В сложившийся ситуации я вынужден вернуться в Париж. В результате несовместимости наших характеров и темпераментов мы с Винсентом не можем жить вместе без проблем. Для работы и ему, и мне необходимо спокойствие. Он – человек выдающегося интеллекта, которого я очень уважаю, и я покину его с уважением и, повторяю, с сожалением ввиду сложившейся необходимости»³.

По тону письма и выбору слов ясно, что Гогену было неприятно это писать, и он описал проблему максимально тактично. В декабре 1888 года он уже ничем не мог помочь Ван Гогу, у которого начиналось обострение психического расстройства.

В 1880-х годах во французской провинции доктора очень мало знали о психических заболеваниях, которые они описывали общими, «зонтичными» терминами, наподобие «ментальное отчуждение» или «эпилепсии». Доктора не только не могли толком описать проблему, но и не были в состоянии лечить пациентов с симптомами психического заболевания, от которого периодически страдал Ван Гог. У Гогена на Юге было мало друзей и знакомых, он не представлял, чем болен Ван Гог, поэтому у художника не было никакого выбора. Однако, тщательно взвесив сложившуюся ситуацию, Гоген решил, что, если оставит Винсента в таком плачевном состоянии, многие сочтут его бессердечным и бездушным, поэтому 14 декабря он пошел на попятную и написал Тео, что остается, а планы уехать из Арля назвал «дурным сном»⁴. Если бы Гоген тогда уехал из Прованса, то ему пришлось бы вернуть деньги, которые Тео дал ему на дорогу, на оплату его долгов, а также возместить расходы на жизнь. У Гогена была семья – жена и пятеро детей, которых он, по идее, должен был содержать. Кроме того, Гогену не хотелось портить отношения с арт-дилером, которому нравились работы художника и который их продавал. В Арле у Гогена были бесплатное жилье и питание, поэтому он выбрал самый легкий выход из ситуации – решил вообще ничего не предпринимать.

15 декабря 1888 года начался проливной дождь, который не прекратился и на следующий день. Художники, у которых было мало общего, кроме искусства, оказались запертыми в доме и из-за этого чувствовали себя по меньшей мере некомфортно. Чтобы выбраться из дома, Гоген предложил съездить в Музей Фабра в Монпелье, в котором он бывал в молодости⁵. Однако это путешествие не принесло желаемого результата, а только подлило масла в огонь. Мнения художников о коллекции диаметрально разошлись: Гоген счел экспозицию третьесортной, а Винсенту она очень понравилась. Различия в предпочтениях и вкусах были для Гогена всего лишь поводом для дискуссии, а вот Винсент был не в состоянии отличить расхождение во мнениях и вкусах от разногласий на личном уровне. Винсент был глубоко потрясен и взбудоражен, и в результате произошедшего спора его душевная чувствительность обострилась и психический баланс еще больше нарушился.

Наступило 17 декабря. Впереди была последняя неделя, которую художникам было суждено провести вместе. Гоген так описывал Эмилю Бернару сложности совместного приживания с Ван Гогом: «Ему очень нравятся мои картины, но, когда я их заканчиваю, он всегда находит, что в них что-то не так. Он – настоящий романтик, а я в большей степени человек простой и примитивный»⁶. Как и раньше, конфликт объяснялся гиперчувствительностью Ван Гога и более инстинктивным и интуитивным складом ума Гогена. В письме брату Винсент поторопился найти причину нагнетания напряженности между ним и Гогеном тем, что Гоген перенапрягся и устал:

«“Скоро я почувствую, что снова стал самим собой”, – ответил мне сегодня утром Гоген, когда я поинтересовался его самочувствием. Меня очень обрадовал его ответ. Я помню, как приехал сюда прошлой зимой, помню, каким усталым себя чувствовал и в каком обморочном состоянии находился. Я тоже страдал, а потом смог измениться».

Это письмо Ван Гог заканчивает загадочной сентенцией:

«Касательно совместной жизни и дружбы с художниками могу сказать, что тут происходит много странного, и в конечном счете, как ты всегда говоришь, время покажет… Я бы тебе уже написал… если бы не чувствовал необходимой электрической силы»⁷.

Обратите внимание на выражение «необходимая электрическая сила». Винсент находился в лихорадочном состоянии, и в течение той недели это состояние усилилось.

Отношения художников становились все хуже, и Гоген начал делать заметки в своем блокноте для рисования. В автобиографии он писал:

«Под конец нашей жизни под одной крышей поведение Винсента стало периодически бесцеремонным и шумным, а периодически он замолкал. Несколько ночей подряд я просыпался и видел, что Винсент стоит над моей кроватью и смотрит на меня. От чего же еще я просыпался, как не от его взгляда? Я серьезным тоном спрашивал его: “В чем дело, Винсент?”, после чего он, не произнося ни слова, ложился в свою кровать и глубоко засыпал»⁸.

На следующее утро Ван Гог не мог вспомнить свое сомнамбулическое поведение, что Гогена очень взволновало и встревожило⁹. В медицине подобные симптомы носят название amnesia ictus (временная потеря памяти, амнезия) и являются последствиями пережитого нервного срыва или кризиса. В записях в блокноте Гогена того периода встречается слово ictus. Кроме этого возникли другие серьезные проблемы. Гоген писал в своей биографии, что незадолго до его отъезда из Арля Ван Гог написал мелом на стене комнаты фразу: «Я здоров духом. Я – Святой Дух» (Je suis sain d’espritje suis le Saint-Esprit). Многие исследователи долго считали этот эпизод выдумкой Гогена, однако позже эту фразу обнаружили в блокноте для рисования художника, который был у него в Арле. После смерти Ван Гога Эмиль Бернар писал, что художник «находился в глубоком мистическом состоянии… Винсент считал себя Христом»¹⁰.

Довольно сложно с уверенностью сказать, каким было поведение Ван Гога за неделю до Рождества, по письмам судить нельзя, к тому же стоит учитывать, что Винсент всегда описывал своему многострадальному брату ситуацию не такой серьезной, чтобы не расстраивать его. У нас нет веских оснований верить и тому, что писал на эту тему Гоген. Поль Гоген написал свои воспоминания через десять лет после смерти Винсента, и все последующие действия Ван Гога могли в голове Гогена смешаться с событиями конца декабря 1888 года. Так или иначе, столкновение казалось неизбежным. По последнему письму, написанному Винсентом брату до 23 декабря, чувствуется, что обстановка накалилась:

«Мы с Гогеном много говорили о Делакруа, Рембрандте и так далее. Обсуждение было излишне электрическим. После этих разговоров умы устают, словно электрическая батарея села»¹¹.

В данном случае слово «электрический» не передает значение слова electric во французском языке. Во французском это слово несет негативный оттенок и означает «очень напряженный» или «на грани разрыва/срыва», и именно такой перевод лучше описывает ситуацию. Эти слова выделены в письме Ван Гога, что свидетельствует о напряженной ситуации, сложившейся в Желтом доме.

Отношения художников стали взрывоопасными, а погода ухудшилась. Несколько дней лил дождь, и они оказались запертыми в доме. За три дня, с 21 по 23 декабря, выпало 35 сантиметров осадков, то есть 150 % месячной нормы¹². Поверьте, что Юг Франции не приспособлен для большого количества осадков: вода переполняет сточные канавы и по мощенным камнем узким улицам текут потоки воды. В Провансе даже одного дня непрерывного дождя вполне достаточно для того, чтобы у жителей возникла масса проблем. В общем, затяжной дождь создавал хаос на улицах и дома.

Гоген упоминает, что в «день драмы» Винсент выпил «небольшое количество разбавленного абсента», и продолжает следующим образом:

«Неожиданно он бросил мне в голову стакан со всем его содержимым. Я отклонился, после чего, крепко его обняв, вывел из кафе. Мы пересекли площадь Виктора Гюго, и через несколько минут Винсент уже лежал в кровати. Он заснул мгновенно и до утра не просыпался»¹³.

Гоген в своих воспоминаниях описывал события десятилетней давности, о которых уже многое подзабыл. В Арли не было площади Виктора Гюго (Гоген имел в виду площадь Ламартин, возможно, потому, что и Гюго, и Ламартин были литераторами). Кроме того, Гоген ошибся в том, когда написал, что метание стакана в голову произошло «в день драмы». Это случилось днем ранее, в субботу, 22 декабря, скорее всего, в Cafe de l’Alcazar на площади Ламартин, дом 17, потому что это единственное питейное заведение, из которого можно пересечь площадь и дойти до Желтого дома. Гоген продолжает:

«Проснувшись, он спокойным тоном сказал мне: “Мой дорогой Гоген, у меня есть смутное воспоминание о том, что я вчера вечером с вами плохо обошелся”»¹⁴.

У Гогена не было никакой уверенности в том, что Винсент будет оставаться в спокойном состоянии. Он сказал ему: «Я тебя с радостью прощаю, но если вчерашняя сцена еще раз повторится и если ты попадешь мне в голову, то я потеряю самоконтроль и задушу тебя. Поэтому позволь мне написать твоему брату и сообщить ему, что я уезжаю»¹⁵.

Гоген написал брату Тео утром следующего дня, 23 декабря. Вечером в субботу 22 декабря он написал письмо своему старому другу Эмилю Шуффенекеру, у которого жил в Париже:

«Мой дорогой Шуф,

Ты ждешь меня с распростертыми объятиями, за что я тебе крайне благодарен, но, к сожалению, я пока не приезжаю. Я здесь попал в сложную ситуацию: я должен многим ван Гогу [Тео] и Винсенту, которому нездоровится. У Винсента чудесное сердце, ему нехорошо, он страдает, и я ему нужен. Ты помнишь, что нервы Эдгара По привели к тому, что он после нескольких срывов стал алкоголиком? Когда-нибудь я это все до конца объясню. В любом случае я остаюсь здесь, но то, что уеду, – вопрос уже решенный… Никому ничего об этом не говори, я буду особо признателен за то, что ты и словом не обмолвишься с [Тео] Ван Гогом [обратите внимание], даже если он будет с тобой об этом говорить»¹⁶.

В этом письме Гоген строит планы возвращения на Мартинику после того, как заработает в Париже деньги. Гоген не думал о коммуне художников в Арле, у него были гораздо более далекие планы. Гоген с письмом Шуффенекеру в кармане прошелся по освещенным газовыми горелками улицам до железнодорожного вокзала, но выяснилось, что он опоздал к отходу последнего в тот день поезда с почтовым вагоном в Париж, который отбывал в 22.00 часа¹⁷. Гоген принял решение, обдумал планы и вернулся в дом спать. Его письмо погасили штемпелем Gare d’Arles, 1-23 dec 1888 (вокзал Арля, 23 декабря 1888 года). Это письмо должно было уйти с утренней почтой и в тот же день оказаться в Париже.