Часть вторая
Чистильщики
Глава I. Действующее лицо
Дело происходило 4 февраля 1875 года. Стояла студеная зима, густой снег покрывал ущелья гор Джильмертон. Тем не менее, паровая машина освобождала от снега железнодорожный путь, и вечерний поезд медленно, с пыхтением полз по линии, соединяющей множество угольных и железнодорожных поселков. Он поднимался по крутому откосу, который ведет от Стегвилля, расположенного на низменности, к Вермисе, центральному городу, стоящему в верхней части одноименной долины. От этого пункта путь направляется к Бартену, к Хельмделе и к чисто земледельческой области Мертон. Тянулась только одна пара рельс, но на каждом запасном пути (а их было видимо-невидимо) длинные вереницы платформ, нагруженных углем и железной рудой, говорили о скрытом богатстве, которое привлекло в долину Вермисы людей и породило кипучую жизнь в этом унылом уголке Соединенных Штатов.
Действительно, унылое место! Вряд ли первый пионер, пересекший его, представлял себе, что самые прекрасные прерии, самые роскошные пастбища не имеют цены в сравнении с мрачной областью, покрытой черными утесами и лесом. Над темным, нередко труднопроходимым бором, одевавшим откосы гор, поднимались высокие обнаженные вершины и вечные снега; между скалами извивалась долина, по которой полз маленький поезд.
В переднем пассажирском вагоне, вмещавшем всего человек двадцать-тридцать, только что зажгли лампы. Они слабо освещали пассажиров, в основном рабочих, закончивших свой дневной труд в более низкой части долины и возвращавшихся домой.
Судя по их внешнему виду, по крайней мере, человек двадцать были шахтерами. Они сидели вместе, курили и тихо разговаривали, время от времени поглядывая в противоположную сторону вагона, где помещалось двое людей в полицейских мундирах. Еще в вагоне было несколько женщин, двое-трое путешественников и довершали компанию местные мелкие лавочники. В углу же, поодаль ото всех, сидел молодой человек. Он-то нас и интересует. Присмотритесь к нему хорошенько – стоит. Он среднего роста, со свежим цветом лица, и ему нельзя дать больше двадцати девяти лет. Его проницательные, полные жизни серые глаза поблескивают, когда он через очки осматривает окружающих. Сразу видно, что у молодого путешественника общительный характер и ему хочется дружить со всеми людьми. Каждый бы подумал, что это простой малый, всегда готовый ответить заговорившему с ним и посмеяться. Между тем, вглядевшись в него пристальнее, наблюдатель различит выражение силы в очертаниях его подбородка и мрачную складку сжатых губ, говорившую, что под внешним добродушием этого молодого ирландца кроется неведомая глубина, что он неминуемо оставит хороший или дурной след в каждом обществе, в которое его занесет судьба.
Молодой человек дважды попробовал заговорить с ближайшим к нему шахтером, но, получив краткие, неприветливые ответы, умолк и стал хмуро смотреть из окна на мелькающий мимо пейзаж. Невеселые картины: сквозь собирающийся сумрак пробивался красный отсвет горнов, раскиданных по откосам гор; большие груды шлака и золы громоздились по обеим сторонам железнодорожной линии, а над ними поднимались вышки угольных шахт; тесные группы жалких деревянных домиков, окна которых начали освещаться, размещались там и сям по пути; на частых станциях толпились их закопченные обитатели. Рудные и угольные долины области Вермисы не привлекали культурных или праздных людей. Повсюду виднелись следы жестокой борьбы за существование, необходимости тяжелого труда и присутствия грубых сильных людей, которые исполняли нелегкое дело.
На лице молодого путешественника, который смотрел на мелькавшую мимо унылую местность, выражалось смешанное чувство отвращения и любопытства, и это доказывало, что он впервые видит ее. Несколько раз, достав из кармана письмо, ирландец пробегал его глазами и что-то писал сбоку; однажды он вынул из-за пояса вещь, которая, казалось, не отвечала характеру человека с добродушным видом, а именно – крупный револьвер. Он повернул его к свету, и блики на краях медных патронов в барабане показали, что оружие заряжено. Ирландец быстро спрятал револьвер в карман, однако рабочий, севший на соседнюю скамью, успел заметить его.
– Ага, друг, – бросил он, – вы, по-видимому, наготове?
Молодой ирландец улыбнулся с некоторым замешательством.
– Да, – сказал он, – там, откуда я еду, оружие иногда бывает нужно.
– Где же это место?
– В Чикаго.
– Вы не были здесь?
– Нет.
– Может быть, вы узнаете, что оружие пригодится вам и у нас, – сказал рабочий.
– Да? – спросил путешественник заинтересованно.
– Разве вы не слышали, что здесь делается?
– Ничего, кроме самых обыкновенных вещей.
– А я думал, что повсюду говорят о нас. Но вы услышите скоро многое. Что заставило вас приехать сюда?
– Я слышал, что здесь всякий находит себе работу.
– Вы принадлежите к Рабочему Союзу?
– Конечно.
– В таком случае, я думаю, вы получите работу. У вас здесь есть друзья?
– Еще нет, но я могу приобрести их.
– Каким образом?
– Я принадлежу к старинному ордену масонов. В каждом городе есть ложа, а где есть наша ложа, там у меня есть друзья.
Замечание ирландца произвело странное действие на его собеседника. Рабочий подозрительно осмотрел остальных пассажиров. Шахтеры по-прежнему шептались между собой. Полицейские дремали. Рабочий поднялся со своего места и, сев рядом с молодым ирландцем, протянул ему руку.
– Сюда, – сказал он.
Они обменялись рукопожатием.
– Я вижу, вы сказали правду, но лучше удостовериться.
Правой рукой он дотронулся до своей правой брови. Ирландец тотчас же поднес левую руку к левой брови.
– Темные ночи неприятны, – сказал рабочий.
– Да, для странствующих иностранцев, – ответил молодой человек.
– Этого достаточно. Я брат Сканлен, триста сорок первая ложа, долина Вермисы. Я рад видеть вас в нашей местности.
– Спасибо. Я брат Джон Макмурдо, ложа двадцать девятая, Чикаго. Мастер Скотт. Я рад, что встретился с братом.
– В округе нас много. Нигде в Штатах так не процветает орден, как здесь. Но молодцы вроде вас нам нужны. Одного не понимаю, как здоровый человек из Рабочего Союза не нашел себе дела в Чикаго.
– У меня было много возможностей получить заработок, – сказал Макмурдо.
– Так почему же вы уехали?
Макмурдо кивнул головой в сторону полицейских и улыбнулся.
– Эти двое, вероятно, с удовольствием бы узнали о причине моего переселения, – сказал он.
Сканлен сочувственно крякнул, глядя на полицейских.
– Были неприятности? – шепотом спросил он.
– Большие.
– Исправительная тюрьма?
– И остальное.
– Ведь не убийство же?
– Еще рано толковать о таких вещах, – ответил Макмурдо с видом человека, невольно сказавшего больше, чем хотел. – У меня имелись собственные причины для отъезда из Чикаго. Кто вы такой, чтобы задавать подобные вопросы?
Серые глаза ирландца внезапно загорелись опасным гневом, блестя за стеклами очков.
– Полно, друг. Я не хотел вас обидеть. Наши ребята не будут относиться к вам хуже, чтобы вы ни сделали. Куда вы теперь?
– В Вермису.
– Третья остановка. Где вы поселились?
Макмурдо вынул письмо и поднес его к тусклой коптящей лампе.
– Вот адрес: Джекоб Шефтер, улица Шеридана. Этот меблированный дом мне рекомендовал один мой знакомый в Чикаго.
– Я не знаю этот дом, так как живу в Хобсоне. Кстати, мы подходим к моей станции. На прощанье я хочу дать вам один совет. Если у вас будут какие-нибудь неприятности в Вермисе, идите прямо в Дом Союза и спросите хозяина Макгинти. Он мастер Вермисской ложи, и в этой округе все делается так, как хочет Черный Джек Макгинти. Вот и все. Может быть, мы встретимся в ложе. Только запомните мои слова; в случае беды – идите к Макгинти.
Сканлен вышел из вагона, и Макмурдо снова остался один со своими мыслями. Уже совсем стемнело; пламя горнов крутилось среди мрака. На этом кровавом фоне то сгибались, то выпрямлялись темные силуэты, они кривились, поворачивались, как винты, под ритм несмолкаемого лязга железа, грохота и рева пламени.
– Вероятно, таков ад, – произнес чей-то голос.
Макмурдо оглянулся и увидел, что один из полицейских всматривался в эту огненную пустыню.
– Верно, – сказал второй, – я думаю, что ад должен быть именно таким… Полагаю, вы только что приехали, молодой человек?
– Вам-то что до этого? – мрачно ответил Макмурдо.
– А вот что, мистер, я посоветовал бы вам осторожнее выбирать себе друзей. На вашем месте я не связывался бы на первых порах со Сканленом или с кем-нибудь из его шайки.
– Вам-то что за дело, кто мои друзья? – прогремел Джон таким голосом, что головы всех пассажиров повернулись в их сторону. – Я что – просил вашего совета? Или вы считаете меня молокососом, который не может шагу ступить без помочей?..
Он, глядя на констеблей, вытянул шею и широко оскалился, точно злая собака. Тяжеловесных добродушных полицейских ошеломило необыкновенное ожесточение, вызванное их дружеским обращением.
– Не обижайтесь, – сказал один из них. – Мы говорили для вашего же блага. Ведь вы новичок в долине Вермисы.
– Да, это место я не знаю, но мне знакомы вы и вам подобные, – с холодным бешенством произнес Макмурдо. – Я думаю, вы повсюду одинаковы и везде лезете с советами, которых никто не просит.
Полицейский улыбнулся.
– Может статься, мы скоро познакомимся с вами ближе.
– Я вас не боюсь, – произнес ирландец. – Меня зовут Джек Макмурдо. Слышали? И если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в Вермисе, на улице Шеридана у Шефтера. Видите, я не прячусь от вас.
Бесстрашное заявление новенького вызвало ропот сочувствия и восхищения в группе рудокопов. Двое полицейских, пожав плечами, продолжили разговор между собой. Прошло несколько минут, поезд вошел в плохо освещенный вокзал, и пассажиры высыпали из вагонов. Город Вермиса являлся главным пунктом на всей линии. Макмурдо поднял свой кожаный ручной саквояж и уже двинулся в темноту, когда один из шахтеров подошел к нему.
– Ей Богу, вы умеете разговаривать с этими молодчиками, – уважительным тоном сказал он. – Было приятно вас слушать. Давайте я покажу вам дорогу. Мне все равно идти мимо дома Шефтера.
Они вместе спустились с платформы.
– Спокойной ночи, – послышалось из группы остальных рабочих.
Еще не ступив на почву Вермисы, буйный Макмурдо приобрел известность. Окрестности города казались обителью ужаса, а сама Вермиса была унылым местом. В длинной долине чувствовалось, по крайней мере, мрачное величие, оно сказывалось в огромных пылающих горнах и клубах дыма; деятельность человека воздвигала себе памятники в виде туннелей в горах. Город же служил воплощением безобразия и нищеты. Широкая улица была покрыта грязным снегом, превращенным в непривлекательную кашу. По ее краям тянулись узкие, неровные тротуары. Многочисленные газовые фонари только яснее показывали длинные ряды деревянных домов с неуклюжими, плохо содержащимися верандами. Ближе к центру города картину скрашивало множество ярко освещенных магазинов, распивочных, игорных домов и других пристанищ, в которых рудокопы тратили свои заработки.
– Вот Дом Союза, – сказал проводник Джона, указывая на один «бар», почти достойный названия отеля. – Здесь хозяин Джек Макгинти.
– Что он за человек? – спросил Макмурдо.
– Как! Неужели вы не слышали о нем?
– Я никогда не бывал в вашем городе.
– Я думал, что его имя известно повсюду. Оно достаточно часто появлялось в газетах.
– Почему?
– Конечно, о нем пишут, – шахтер понизил голос, – по поводу громких дел…
– Каких дел?
– Чудак вы, мистер, говоря без обиды. Только об одного рода делах вы услышите у нас, а именно о деяниях Чистильщиков…
– Помнится, я читал что-то о Чистильщиках. Это шайка убийц. Ведь так?
– Тише, тише, если вам дорога жизнь, – произнес рабочий. Он положил руку на плечо своего спутника и остановился, с изумлением глядя на него. – Если вы на улице будете открыто говорить такие вещи, вам недолго оставаться в живых. Многие из-за меньшего расставались с жизнью.
– Я ничего не знаю о них и говорю только то, что читал.
– Не стану уверять вас, что вы не читали правды! – Рабочий нервно вглядывался в тень, точно опасаясь, что там кроется беда. – Если убивать значит совершать убийство, видит Бог, здесь было много убийств. Только смотрите, не произносите имени Макгинти в связи с преступлениями; всякий шепот доходит до него, и он не такой человек, чтобы пропускать это мимо ушей… А вот и дом, в который вы идете. Вы скоро узнаете, что старый Джекоб Шефтер самый честный человек в городе.
– Благодарю вас, – сказал Макмурдо, пожав руку своему новому знакомому, и двинулся к дому, а подойдя к нему, громко постучал во входную дверь.
Ему отворило существо, какого он не ожидал увидеть. Перед ним была молодая и необыкновенно красивая девушка, белокурая, с прекрасными темными глазами, составлявшими контраст с цветом ее волос. С некоторым замешательством и любопытством она взглянула на Макмурдо, и краска залила ее бледное лицо. Молодая девушка чудесно выглядела в ярком свете, лившемся из дома, и Макмурдо мысленно сказал себе, что никогда не видел картины прекраснее. Прелестная фиалка, выросшая на одной из черных груд шлака, не могла удивить его больше. Очарованный, он стоял и смотрел на нее.
– Я думала, это отец, – сказала красавица с приятным шведским акцентом. – Вы хотите видеть его? Он в городе, и я жду его с минуты на минуту.
Макмурдо продолжал смотреть на нее, не скрывая своего восхищения. Под властным взглядом незнакомого человека она опустила глаза.
– Я не тороплюсь, – наконец сказал Джон. – Мне рекомендовали ваш дом, и я думал, что условия жизни в нем годятся для меня. Теперь я в этом уверен.
– Вы быстро приходите к заключениям, – с улыбкой сказала она.
– Только слепой не поступил бы так же, – ответил Макмурдо.
Эта любезность заставила ее засмеяться.
– Входите, сэр, – сказала она. – Я – мисс Этти, дочь мистера Шефтера. Моей матери нет в живых, и хозяйством заведую я. Посидите возле печки в первой комнате и дождитесь отца… Да вот и он, вы можете условиться с ним.
По дорожке шел коренастый старик. В нескольких словах Макмурдо сказал ему, в чем дело. Знакомый Джона Мерфи дал ему адрес Шефтера, сам узнав его еще от кого-то. Старый швед согласился принять нового жильца. Макмурдо не торговался и сразу принял все условия, по-видимому, располагая большими деньгами.
За двенадцать долларов в неделю (внесенных вперед) хозяин дома обещал ему предоставить комнату и полное содержание. Вот таким образом Макмурдо, по собственному признанию, бежавший от суда, поселился под крышей Шефтеров. Это был первый шаг, которому предстояло повлечь за собой длинный ряд событий, нашедших свой конец в далекой стране.
Глава II. Глава ложи Вермисы
Где бы ни появлялся Макмурдо, окружающие быстро запоминали его. Через неделю он стал самым видным лицом в доме Шефтера. В меблированных комнатах старого шведа было еще десять-двенадцать жильцов – честные старосты рабочих или приказчики из местных лавок, словом, люди другого калибра, нежели молодой ирландец. Когда они собирались по вечерам, Джон первый находил удачную шутку, прекрасно рассказывал, отлично пел, вообще, казался человеком, рожденным для общества. От него веяло магической силой, которая поднимала настроение у окружающих. Тем не менее, ирландец порой проявлял способность впадать в неудержимый гнев, и это породило в его соседях по дому Шефтера уважение и даже страх. Он не скрывал своего глубокого презрения к закону и ко всем его служителям, что восхищало одних из его слушателей и приводило в трепет других.
С самого первого дня Макмурдо стал ухаживать за прелестной мисс Этти, не скрывая, что она покорила его сердце с первого взгляда. Медлить Джон не любил. На второй день молодой ирландец признался в любви и потом постоянно твердил красавице о своем чувстве, не обращая никакого внимания на ее ответы, которыми девушка старалась лишить его надежды.
– Нашелся другой? – говорил он. – Тем хуже для него. Пусть остерегается. Неужели я из-за какого-то другого упущу свое счастье? Говорите «нет» сколько вам угодно, Этти; наступит день, когда вы скажете «да». Я достаточно молод, чтобы ждать.
Он был опасным человеком с увлекательными речами и ласковым обращением. Кроме того, его окружал ореол таинственности и неведомых приключений, а это возбуждает в женщине сперва любопытство, а потом – любовь. Он хорошо описывал область Манагана, далекий красивый остров, низкие холмы и зеленые луга, все, что издалека, в месте, занесенном снегом, казалось особенно прекрасным. Потом Макмурдо переходил к рассказам о жизни северных поселений, о мичиганских лесных лагерях, о Буффало и, наконец, о Чикаго, где он работал на заводе. Дальше чувствовался намек на что-то романтическое, на события, пережитые им в этом большом городе и настолько странные, что о них он не мог говорить открыто. С сожалением упоминал Джон, что ему пришлось порвать прежние знакомства, покинуть все привычное, уйти в незнакомый мир и закончить свои скитания в этой безрадостной долине. Этти всегда слушала его, затаив дыхание, и в ее темных глазах блестело сострадание и жалость… А ведь то и другое часто переходит в любовь.
Как хорошо образованный человек, Макмурдо быстро получил временное место в одной конторе. Благодаря своим занятиям он большую часть дня проводил вне дома и потому не нашел времени представиться главе местной масонской ложи. Но ему напомнили о его упущении. Однажды вечером в комнате Джона появился его железнодорожный знакомый, Мик Сканлен, человек с резкими чертами лица, черноглазый и нервный. Казалось, он был рад увидеться с Макмурдо. Выпив два стакана виски, Мик объяснил хозяину комнаты цель своего посещения.
– Я помнил ваш адрес, Макмурдо, и решил навестить вас. Знаете, меня крайне удивляет, что вы еще не представились мастеру. Что помешало вам зайти к нему?
– Я искал заработок… был занят.
– Если даже у вас нет времени, вы должны отыскать минуту, чтобы представиться ему. Боже мой, вы поступили очень неразумно, не побывав в Доме Союза в первое же утро после приезда. Если вы обидите его… Вы не должны этого делать!
Макмурдо слегка удивился.
– Я более двух лет принадлежу к ордену, Сканлен, но никогда не слышал о подобных строгостях.
– В Чикаго, может быть, их нет.
– Но ведь здесь то же самое общество?
– Вы полагаете?
Сканлен долго и пристально смотрел на Джона, и в этом взгляде было что-то зловещее.
– Разве я ошибаюсь?
– Через месяц вы ответите мне сами. Знаете, я слышал, что в вагоне вы толковали с полицейскими.
– Как вы узнали о моем разговоре с ними?
– В нашей местности быстро узнают все хорошее и дурное.
– Да, я высказал этим собакам мое мнение о них.
– Ей Богу, вы придетесь по сердцу нашему Макгинти.
– А он тоже ненавидит полицию?
Сканлен захохотал.
– Не полицию, а вас он возненавидит, если вы не явитесь к нему. Примите дружеский совет: немедленно идите в Дом Союза, – сказал Сканлен и простился с Джоном.
В тот же вечер другой разговор повлиял на Макмурдо в том же направлении. Неизвестно, заметил ли, наконец, старый Шефтер внимание Джона к Этти, или его новый жилец стал очевиднее ухаживать за ней, во всяком случае, хозяин меблированного дома позвал молодого ирландца в свою комнату и без предисловий приступил к делу.
– Мне сдается, мистер, – сказал он, – что вам приглянулась моя Этти. Это так или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – ответил Джон.
– Ну, теперь же скажу, что вам не стоит свататься к ней. Вы опоздали.
– Она говорила об этом.
– И не обманула вас. А фамилию другого вы знаете?
– Нет, я спрашивал, но она отказалась ответить.
– Наверное, она не хотела вас пугать.
– Пугать? – Макмурдо так весь и загорелся.
– Да-да, мой друг. Совсем не стыдно бояться Теда Бальдвина.
– А кто он такой, черт возьми?
– Он начальник Чистильщиков.
– Опять Чистильщики! Только о них и говорят здесь, и всегда шепотом. Чего вы боитесь? Кто эти Чистильщики?
Шефтер инстинктивно понизил голос, как и все, начинавшие говорить об этой шайке.
– Чистильщики – старинный масонский орден.
Молодой человек широко открыл глаза.
– Да ведь я и сам масон.
– Вы? Зная это, я ни за что не принял бы вас к себе в дом.
– Почему вы так не любите орден? Это общество образовалось во имя дел милосердия и добра.
– Может быть где-нибудь, но не у нас.
– А здесь?
– Это общество убийц.
Макмурдо недоверчиво засмеялся.
– Где доказательства? – спросил он.
– Доказательства? А вам мало пятидесяти убийств? Что вы скажете о Мильмене Ван-Шорсте, о семье Пикльсон, о старике Айм, о маленьком Билле Джемсе и других? Доказательства! Точно в долине найдется хоть кто-нибудь, мужчина или женщина, кто не знал бы о делах этих людей.
– Послушайте, – проговорил Макмурдо, – или возьмите обратно ваши слова, или докажите их справедливость. Раньше, чем я выйду из вашей комнаты, вы обязаны сделать то или другое. Поставьте себя на мое место. Я чужой в долине и принадлежу к обществу, которое считаю совершенно безобидным. Наши ложи вы найдете повсюду в Америке, и никто не скажет о них ни одного дурного слова. Теперь же, когда я собираюсь присоединиться к вермисскому братству, вы мне говорите, что масоны Вермисы – шайка убийц, называющих себя Чистильщиками. Вы должны извиниться передо мной или дать необходимые пояснения, мистер Шефтер.
– Я могу сказать только то, о чем говорят все. Если вы обидите кого-нибудь из масонов, вам отплатят Чистильщики. Это было доказано многократно.
– Вы повторяете сплетни. Мне нужны доказательства.
– Прожив в нашем городе подольше, вы получите достаточно доказательств. Впрочем, я забываю: вы тоже из них и скоро станете таким же дурным, как и остальные. Прошу вас подыскать себе другое жилье, мистер, я не стану держать вас у себя. Хватит и того, что один из этих господ приходит к нам ухаживать за Этти, и я не смею выгнать его. Зачем же иметь жильцом второго? Нет, следующую ночь вы должны провести под другой крышей.
Над Макмурдо был произнесен приговор: его изгоняли из удобной комнаты, отдаляли от девушки, которую он страстно любил. Немного позже он застал Этти в гостиной и рассказал ей о постигших его неприятностях.
– Я не печалился бы, потеряв удобное помещение, – сказал Джон, – но, право, Этти, хотя я знаю вас только неделю, вы для меня – вся жизнь, и без вас я не могу жить!
– Ах, молчите, мистер Макмурдо, не говорите так, – прервала его молодая девушка. – Правда, я не обещала выйти за него замуж, но все же не могу стать невестой другого.
– А что, если бы я явился раньше? Вы бы дали мне надежду?
Этти закрыла лицо руками.
– Видит Бог, как бы я хотела этого… – прошептала она, заливаясь слезами.
Макмурдо опустился перед ней на колени.
– Ради Бога, Этти, пусть так и будет, – произнес он. – Неужели из-за полу обещания вы погубите свое и мое счастье?
Его смуглые пальцы сжали белые руки Этти.
– Скажите, что будете моей женой, и мы вместе пойдем навстречу судьбе.
– Но мы уедем отсюда?
– Нет, останемся здесь.
– Нет, нет, Джек. Здесь оставаться нельзя. Вы можете увезти меня?
На мгновение в чертах Макмурдо отразилась борьба, а затем его лицо стало неподвижно, как гранит.
– Нет, – сказал он. – Я буду бороться за вас против всего мира, Этти, и сохраню, оставаясь здесь.
– Почему бы нам не уехать вместе?
– Я не могу уехать, Этти.
– Почему?
– Я никогда снова не подниму головы, зная, что меня выгнали отсюда. Кроме того, чего нам бояться? Разве мы не свободные люди в свободной стране? Если мы любим друг друга, кто осмелится стать между нами?
– Вы не знаете, Джек… Вы пробыли здесь слишком мало времени… Вы не знаете этого Бальдвина, этого Макгинти с его Чистильщиками.
– Не знаю, не боюсь и даже не верю в них, – ответил Макмурдо. – Я жил среди грубых людей, моя дорогая, и никогда никого не боялся; напротив, кончалось тем, что окружающие начинали бояться меня. Но скажите, если Чистильщики, как говорит ваш отец, совершали в долине Вермисы одно преступление за другим, и все знают их имена, почему никто не предал преступников правосудию?
– Никто не решается выступить против них свидетелем. Всякий, кто осмелится дать неблагоприятное для них показание, не проживет и месяца… Кроме того, всегда находится кто-нибудь из той же шайки, кто под присягой показывает, что во время преступления обвиняемый был совершенно в другой стороне долины. Вы, конечно, читали об этом? Мне казалось, что каждая газета в Штатах пишет о них.
– Я читал кое-что о Чистильщиках, но считал такие статьи выдумками. Может быть, Этти, у них есть причины поступать так, как они поступают, может быть, их обижают, и они не в состоянии защищаться другим путем?
– О, Джек, не говорите так. Именно это я слышу от того, другого…
– От Бальдвина? Да?
– Да, и поэтому презираю его. О, Джек, теперь я могу сказать вам правду, я всем сердцем ненавижу его и в то же время боюсь. Боюсь за себя, за отца. Я знаю, что, если мне вздумается показать ему мои истинные чувства, на нас обрушится беда. Вот почему мне пришлось отделаться от него полу обещанием. Но если бы вы согласились бежать со мной, Джек, мы взяли бы с собой отца и зажили где-нибудь вдали от власти страшной шайки.
На лице Макмурдо снова выразилась борьба, и снова оно окаменело.
– Ничего дурного не случится ни с вами, Этти, ни с вашим отцом. Что же касается страшных людей, мне кажется, наступит время, когда вы поймете, что я не лучше самого дурного из них.
– Нет, нет, Джек, я всегда буду доверять вам.
Макмурдо с горечью засмеялся.
– Боже мой, как мало вы знаете обо мне! Ваша невинная душа, моя дорогая, не подозревает, что происходит во мне. Но что это за гость?
Дверь резко распахнулась, и в комнату развязно, с видом хозяина, вошел красивый молодой человек, ровесник Макмурдо, похожий на него ростом и сложением. Из-под широкополой черной фетровой шляпы, которую вошедший не потрудился снять, виднелось лицо со свирепыми, властными глазами и орлиным носом. Он сердито взглянул на парочку подле печки.
Смущенная и испуганная Этти быстро встала со стула.
– Я рада видеть вас, мистер Бальдвин, – сказала она. – Вы пришли раньше, чем я думала. Пожалуйста, садитесь.
Упершись руками в бока, Бальдвин стоял и смотрел на Джона.
– Кто это? – коротко спросил он.
– Мой друг, мистер Бальдвин, новый жилец. Мистер Макмурдо, позвольте представить вас мистеру Бальдвину.
Молодые люди мрачно поклонились друг другу.
– Полагаю, мисс Этти сообщила вам, как у нас с нею обстоят дела? – спросил Бальдвин.
– Насколько я понял, вас с нею ничего не связывает.
– Да? Ну, теперь вы можете узнать другое. Я говорю вам, что эта молодая леди – моя невеста, и вам лучше пойти прогуляться, так как вечер очень хорош.
– Благодарю вас, я не расположен гулять.
– Нет? – Свирепые глаза Бальдвина загорелись гневом. – Может быть, вы расположены подраться, мистер жилец?
– С удовольствием! – воскликнул Макмурдо, поднимаясь на ноги. – Вы не могли сказать ничего более приятного.
– Ради Бога, Джек, ради Бога, – задыхаясь, произнесла бледная, растерявшаяся Этти. – О, Джек, он сделает что-нибудь ужасное…
– Ага, он для вас «Джек»? – с проклятием произнес Бальдвин.
– Ах, Тед, будьте благоразумны! Ради меня, Тед, если вы когда-нибудь меня любили, будьте великодушны и не мстите.
– Мне кажется, Этти, если вы оставите нас вдвоем, мы покончим дело, – спокойно произнес Макмурдо. – Или, может быть, вам, мистер Бальдвин, угодно прогуляться со мной по улице? Отличная погода, и за первым поворотом есть удобный пустырь.
– Я расправлюсь с вами, не пачкая своих рук, – бросил Джону его враг. – В скором времени вы пожалеете, что вошли в этот дом.
– Сейчас подходящее время, – сказал Макмурдо.
– Я сам выберу время, мистер. Смотрите. – Он неожиданно поднял свой рукав и показал на руке странный знак: выжженный круг с крестом внутри. – Вы знаете, что это значит?
– Не знаю и знать не хочу.
– Обещаю, что вы это узнаете, не успев сильно постареть. Может быть, мисс Этти расскажет вам что-нибудь о клейме? А вы, мисс Этти, вернетесь ко мне на коленях. Слышите? На коленях. И тогда я скажу вам, в чем будет заключаться ваша кара. Вы посеяли бурю, и я позабочусь, чтобы вы убрали посеянный урожай.
Бальдвин с бешенством посмотрел на них обоих, внезапно повернулся на каблуках, и в следующую секунду наружная дверь с шумом закрылась за ним.
Несколько мгновений Джон и молодая девушка стояли молча; наконец она обняла его и сказала:
– О, Джек, какой вы смелый! Но все равно – бегите, бегите сегодня же! Это последняя надежда. Он убьет вас, я прочла это в его ужасных глазах. Что вы можете сделать против двенадцати людей, за которыми стоит Макгинти и все могущество ложи?
Джон высвободился из объятий Этти, поцеловал молодую шведку и осторожно заставил ее опуститься на стул.
– Полно, милочка, полно, не беспокойтесь обо мне, я тоже масон и только что сказал об этом вашему отцу. Вероятно, я не лучше остальных, а потому не делайте из меня святого. Может быть, услыхав сказанное мной, вы уже ненавидите меня.
– Ненавидеть вас, Джек! До конца жизни этого не будет. Я слышала, что быть масоном совсем недурно повсюду, кроме нашей округи. Почему же я должна думать о вас плохо из-за того, что вы принадлежите к братству? Но если вы масон, Джек, почему вы не пойдете в Дом Союза и не постараетесь заслужить расположение Макгинти? Торопитесь, Джек, торопитесь! Поговорите с ним раньше Бальдвина, а то эти собаки бросятся по вашему следу.
– Я сам думаю также, – сказал Макмурдо, – и отправлюсь тотчас. Скажите вашему отцу, что сегодня мне придется переночевать у него в доме, но утром я найду себе новое помещение.
Зал бара Дома Союза, по обыкновению, наполняла толпа, это было любимое место наиболее грубых элементов города. Хозяин таверны, Макгинти, пользовался популярностью и носил маску веселости. Но помимо популярности к его бару многих привлекал страх – в городе хозяина таверны боялись. Кроме тайной силы, которую, по всеобщему мнению, Макгинти проявлял безжалостно, он занимал высокие общественные должности, был муниципальным советником и инспектором дорог. Эти посты он получал с помощью мошенников-выборщиков, которые, в свою очередь, надеялись на милости из его рук. Взимались огромные пошлины и налоги; все общественные работы были запущены; отчеты переписывались благодаря подкупам, а уважающие себя граждане, повинуясь угрозам шантажа, вносили громадные суммы и помалкивали, боясь худшего. Вот почему бриллианты в булавках хозяина год от года становились крупнее, и все более и более тяжелые золотые цепочки красовались на постепенно становившихся наряднее жилетах. В то же время его бар ширился и разрастался, грозя проглотить половину рыночной площади.
Макмурдо зашел в зал и очутился в толпе; его сразу охватила потемневшая от табачного дыма и тяжелая от запаха алкоголя атмосфера. Множество ламп освещали зал. За многочисленными прилавками усиленно работали продавцы в жилетах и без сюртуков, они смешивали ликеры для посетителей, которые ожидали своей очереди. В глубине комнаты стоял высокий, по-видимому, сильный человек, опираясь на прилавок; сигара под острым углом торчала из уголка его рта, и Джек догадался, что перед ним знаменитый Макгинти. Голову этого исполина покрывала грива, спускавшаяся до воротника; его лицо заросло бородой. У хозяина бара было темное, как у итальянца, лицо и странно мертвые черные глаза. Отсутствие в них блеска придавало его лицу необыкновенно зловещий вид.
Все остальное в этом человеке – прекрасные пропорции тела, тонкие черты, открытые манеры – соответствовало маске веселого задушевного малого. Каждый сказал бы, что Макгинти удачливый, честный деятель с добрым сердцем. Только в то мгновение, когда его мертвенные темные глаза, глубокие и безжалостные, смотрели на человека, тот внутренне содрогался, чувствуя, что перед ним целая бездна скрытого зла, соединенного с силой, мужеством и хитростью, которые только усиливали возможность беды.
Джон внимательно разглядел этого человека и со свойственной ему небрежной смелостью принялся локтями расчищать дорогу к нему. Джон протолкался через группу льстецов, вившихся вокруг могущественного хозяина таверны и заливавшихся хохотом при любой его шутке. Смелые серые глаза бесстрашно посмотрели сквозь стекла в черные матовые зрачки.
– Что-то я не припомню вашего лица, молодой человек, – сказал глава ложи Вермисы.
– Я еще недавно здесь, мистер Макгинти.
– Не настолько недавно, чтобы не знать, как следует меня именовать.
– Он – советник Макгинти, – произнес голос из группы.
– Извините, советник. Я не знаю здешних обычаев, но мне посоветовали повидать вас.
– Прекрасно, вы видите меня. Я весь тут. Что же вы думаете обо мне?
– Трудно ответить. Скажу только одно: если ваше сердце так же велико, как тело, а душа так же прекрасна, как лицо, – ничего лучшего я не могу желать, – ответил Макмурдо.
– Клянусь, у вас настоящий ирландский язык! – произнес хозяин таверны, еще не решив, говорить ли в тон с этим отважным посетителем или проявить высокомерие. – Итак, вы любезно одобряете мою наружность?
– Конечно, сэр, – сказал Макмурдо.
– И вам посоветовали идти ко мне?
– Да.
– Кто посоветовал?
– Брат Сканлен из триста сорок первой ложи Вермисы. А теперь я пью за ваше здоровье, советник, и за наше дальнейшее знакомство.
Он поднес к губам поданный ему стакан и, осушая его, отставил мизинец.
Пристально следивший за ним Макгинти приподнял свои густые черные брови.
– Ах, вот как? – заметил он. – Мне придется получше исследовать дело, мистер…
– Макмурдо.
– Пожалуйте за конторку, мистер Макмурдо.
Они прошли в маленькую комнатку, уставленную бочками. Макгинти старательно запер за собой дверь, уселся на одну из бочек, задумчиво покусывая свою сигару и вглядываясь в Джона своими мрачными глазами. Несколько минут он не произносил ни слова.
Макмурдо, не смущаясь, вынес осмотр. Вдруг Макгинти наклонился и вытащил револьвер.
– Вот что, шутник, – сказал он, – если я увижу, что вы играете с нами шутки, вам не придется долго продолжать их.
– Странное приветствие, – с достоинством ответил Макмурдо, – со стороны мастера ложи приезжему брату.
– Но ведь именно это вы и должны доказать, – ответил Макгинти, – и если не докажете, помоги вам Бог. Где вы были посвящены?
– В двадцать девятой ложе, в Чикаго.
– Когда?
– Двадцать четвертого июня тысяча восемьсот семьдесят второго года.
– Кто был мастер?
– Джем Скотт.
– Кто управляет вашей областью?
– Бартоломью Вильсон.
– Гм, вы отвечаете довольно бегло. Что вы здесь делаете?
– Работаю.
– Вы не задумываетесь в ответах.
– Да, у меня всегда найдется готовое слово.
– Так же ли скоро вы действуете?
– Люди, знавшие меня хорошо, утверждали это.
– Ну, может быть, мы испытаем вас скорее, чем вы думаете. Вы что-нибудь слышали о нашей ложе?
– Я слышал, что в ваше братство может вступить только мужественный человек.
– Правильно, мистер Макмурдо. Почему вы уехали из Чикаго?
– Повесьте меня раньше, чем я скажу вам это.
Глаза Макгинти широко открылись. Он не привык к таким ответам, и слова Джона удивили его.
– Почему вы не хотите сказать?
– Потому что брат не может лгать брату.
– Значит, правда до того дурна, что о ней нельзя говорить?
– Пожалуй, да.
– Послушайте, не ждите, чтобы я, как мастер, ввел в ложу человека, за прошлое которого не могу отвечать.
На лице Макмурдо отразилось изумление. Подумав, он из внутреннего кармана вынул измятый лоскут газеты.
– Надеюсь, вы не донесете? – спросил он.
– Если вы еще раз скажете мне что-нибудь подобное, ждите пощечины, – запальчиво произнес Макгинти.
– Вы правы, советник, – мягко заметил Макмурдо. – Извиняюсь, я сказал не подумав. Уверен, что без опасения могу отдать себя в ваши руки. Прочитайте эту вырезку из газеты.
Глаза мастера пробежали отчет об убийстве в таверне «Озеро» на рыночной улице Чикаго. После Нового года (семьдесят четвертого) там был застрелен какой-то Джонас Пинто.
– Ваше дело? – спросил он, отдавая назад вырезанный столбец.
Макмурдо кивнул головой.
– Почему вы застрелили его?
– Я помогал Дяде Сэму делать доллары. Может быть, мои монетки не были из такого чистого золота, как его, но походили на них и обходились дешевле. Этот Пинто катал их…
– Что он делал?
– Пускал в обращение, а потом сказал, что наябедничает. Может быть, он и сделал это. Я не стал долго ждать, убил его и отправился в угольную область.
– Почему в угольную?
– Потому что в газетах пишут, что люди здесь не особенно разборчивы.
Макгинти засмеялся.
– Сначала вы были фальшивомонетчиком, потом стали убийцей и решили, что здесь вас охотно примут?
– Приблизительно так, – ответил Джон.
– Полагаю, вы далеко пойдете. Скажите, вы все еще умеете делать доллары?
Макмурдо вынул из кармана шесть-семь монет.
– Их не делали на вашингтонском монетном дворе, – заметил он.
– Неужели? – Своей огромной, волосатой, как у гориллы, рукой Макгинти поднес фальшивые доллары к свету. – Не вижу никакой разницы. Мне думается, вы сделаетесь очень полезным братом. Мы можем терпеть в нашей среде двух-трех плохих людей, друг Макмурдо, так как временами нам приходится защищаться собственными средствами.
– Полагаю, я буду действовать заодно с остальными братьями.
– У вас, кажется, много смелости, вы даже не моргнули, когда я навел на вас дуло револьвера.
– Но ведь не я был в опасности.
– Кто же?
– Вы, советник. – Из кармана своего пиджака Макмурдо вытащил револьвер со взведенным курком. – Я все время целился в вас, и, думаю, мой выстрел не опоздал бы.
Краска гнева залила лицо хозяина таверны, но потом он разразился хохотом и сказал:
– Уже много лет мы не встречали такого воплощенного ужаса. Я уверен, ложа будет гордиться вами. Черт возьми, – внезапно закричал он, – что вам нужно?! Неужели я не могу минуту поговорить наедине с джентльменом без того, чтобы кто-нибудь не ворвался!
Вошедший приказчик в смущении молчал.
– Извините, советник, – наконец сказал он, – но мистер Тед Бальдвин желает немедленно поговорить с вами.
Напрасно приказчик пытался что-то объяснить: жестокое напряженное лицо Теда выглядывало из-за его плеча. Он вытолкал приказчика за порог, вошел в маленькую комнату и запер за собою дверь.
– Итак, – произнес Бальдвин, бросая свирепый взгляд на Джона, – вы первый прибежали сюда!.. Советник, мне необходимо сказать вам два слова об этом человеке.
– Так говорите при мне, – сказал Макмурдо.
– Скажу, когда и как захочу.
– Тише, тише, – остановил его Макгинти, поднимаясь с бочки. – Так не годится, Бальдвин, у нас новый брат, и мы не должны таким образом встречать его. Пожмите друг другу руки.
– Никогда! – в бешенстве закричал Бальдвин.
– Я предлагал ему честную драку, если он полагает, что я оскорбил его, – произнес Макмурдо. – Я буду биться с ним на кулаках, если же ему этого недостаточно, на каком угодно оружии. Предоставляю вам, советник, рассудить нас.
– В чем причина ссоры? – с недовольством спросил Макгинти.
– Молодая девушка должна иметь право выбора, ответил Макмурдо.
– Разве?! – закричал Бальдвин.
– Между двумя членами ложи – да, – сказал Макгинти.
– Это ваше решение?
– Да, Тед Бальдвин, – сказал Макгинти и посмотрел на него недобрым взглядом. – А вы собираетесь оспаривать?
– Вы отталкиваете человека, который помогал вам целых пять лет, ради молодчика, которого вы впервые видите? Мак, ведь вы не пожизненный мастер, и при будущих выборах…
Советник прыгнул на него, как тигр. Сильная рука сжала шею Теда и отбросила его на одну из бочек. В порыве безумного гнева мастер задушил бы Бальдвина, если бы в дело не вмешался Джон.
– Тише, советник, ради Бога, тише, – сказал Макмурдо, оттаскивая хозяина таверны от его жертвы.
Пальцы советника разжались, укрощенный Бальдвин, хватая ртом воздух, дрожал всем телом, как человек, только что заглянувший в лицо смерти.
– Вы давно хотели этого, Тед Бальдвин. Теперь получили, – сказал Макгинти. – Может быть, вы считаете, что меня забаллотируют, и хотите занять мое место? Это решит ложа. Но пока я стою во главе, я никому не позволю противиться мне или моим постановлениям.
– Я ничего не имею против вас, – пробормотал Бальдвин, ощупывая свое горло.
– В таком случае, – произнес Макгинти, стараясь казаться добродушно-веселым, – мы снова друзья, и дело с концом.
Он взял с полки бутылку шампанского и откупорил ее.
– Вот что, – продолжал Макгинти, налив три высоких бокала, – выпьем примирительный тост ложи. После этого, как вы знаете, не может остаться затаенной вражды. Ну, теперь левую руку на мою шею. Говорю вам, Тед Бальдвин: в чем обида, сэр?
– Тучи тяжелые, – ответил Бальдвин.
– Но они рассеются навеки.
– Клянусь!
Они выпили вино, и та же церемония повторилась относительно Джона.
– Готово, – произнес Макгинти, потирая руки, – конец вражде, если злоба не утихнет, ложа расстанется с вами. Это известно брату Бальдвину, и вы, Макмурдо, узнаете, что я говорю правду, если пожелаете мутить воду.
– Даю слово, что не хочу ссор, – ответил Макмурдо, протягивая руку Бальдвину. – Я легко могу рассердиться, но быстро прощаю. Говорят, во мне сказывается горячая ирландская кровь.
Бальдвину пришлось взять протянутую руку Джона, потому что гневный взгляд главы ложи был устремлен на него. Тем не менее, его мрачное лицо показывало, что приветливые слова Макмурдо не тронули его.
– Ах, эти девушки, девушки! – заметил Макгинти. – Только подумать, что одна и та же красотка оказалась между двумя моими молодцами. Это козни дьявола. Пусть красавица сама решит этот вопрос; подобные вещи не входят в круг обязанностей мастера. У нас и без женщин достаточно дел. Брат Макмурдо, вы будете введены в нашу ложу; у нас свои обычаи, не похожие на чикагские. Собрание братства состоится вечером в субботу, и если вы придете, то станете братом в долине Вермисы.
Глава III. Ложа 341
На следующий день Макмурдо переселился из дома старого Джейкоба Шефтера в помещавшиеся на краю города меблированные комнаты вдовы Макнамара. Его первый железнодорожный знакомый, Сканлен, вскоре переехал в Вермису и поселился там же. У старой ирландки не было других жильцов, и она предоставляла двоих приятелей самим себе. Они могли говорить и действовать как им угодно, а это было крайне удобно для людей, имевших общие тайны. Шефтер смягчился и позволил Джону приходить к нему обедать; таким образом, свидания молодого ирландца с Этти не прекратились. Напротив, с течением времени их отношения становились все нежнее.
Макмурдо чувствовал себя в полной безопасности в доме старой ирландки и достал свои инструменты для изготовления фальшивых монет. Взяв слово не разглашать тайну, он часто показывал их некоторым братьям ложи, после чего каждый Чистильщик уносил с собою несколько монет, сделанных Джоном так искусно, что они могли не опасаясь пускать их в обращение. Товарищи Джона удивлялись, почему, обладая таким искусством, он снисходил до какой-то другой работы, но всем, кто задавал подобные вопросы, Макмурдо объяснял, что, живя без видимого заработка, он привлечет к себе внимание полиции.
Скоро у него вышло столкновение с одним полицейским, но, на счастье искателя приключений, оно принесло ему больше добра, чем зла. После знакомства с главой ложи Макмурдо стал регулярно заходить в таверну Дома Союза, чтобы поближе познакомиться с «ребятами», как в шутку называли друг друга участники шайки, которая наводняла долину. Смелые манеры и речи сделали Макмурдо всеобщим любимцем и заставили этих грубых людей уважать его.
Однажды вечером, когда в баре собралось особенно много посетителей, в открывшуюся дверь вошел человек в синем мундире «угольной и железной полиции». Этот корпус был составлен владельцами железных дорог и угольных копей для поддержки гражданской полиции, совершенно беспомощной в борьбе с организацией мошенников, которые наводили ужас на всю область. Все затихло, и на вошедшего устремилось множество любопытных взглядов. Но в Штатах существуют странные отношения между полицейскими и преступниками, а потому Макгинти не выказал удивления, когда инспектор подошел к его прилавку.
– Дайте виски без примеси, – сказал полицейский. – Кажется, мы еще не знакомы с вами, советник?
– Вы новый инспектор? – вопросом на вопрос ответил Макгинти.
– Да. Мы надеемся, что вы, советник, и другие граждане помогут нам поддерживать закон и порядок в городе. Я – капитан Мервиль.
– Нам было бы лучше без вас, капитан, – холодно заметил Макгинти. – У нас своя городская полиция, и мы не нуждаемся в «привозном добре». Ведь вы только наемное орудие капиталистов и получаете жалованье за то, чтобы бить или убивать ваших бедных сограждан.
– Мы не будем спорить об этом, – добродушно заметил инспектор. – Мне кажется, мы все исполняем свои обязанности так, как понимаем их, только у нас различные взгляды. – Он допил виски, повернулся, чтобы уйти, и в эту минуту увидел лицо Джона, который хмуро стоял рядом с ним. – Э! – произнес Мервиль, оглядывая ирландца с ног до головы. – Старый знакомый!
Макмурдо отшатнулся от него.
– Я никогда не был дружен ни с кем из ищеек, – сказал он.
– Знакомый – не всегда друг, – с широкой улыбкой ответил полицейский капитан. – Вы Джон Макмурдо из Чикаго, не отрицайте этого.
Молодой ирландец пожал плечами.
– И не думаю отрицать, – ответил он. – Надеюсь, вы не считаете, что я стыжусь своего имени?
– Могли бы стыдиться.
– Черт возьми, что вы хотите этим сказать? – прогремел Макмурдо, сжимая кулаки.
– Полно, полно, Джон, это со мной не годится. Перед тем, как приехать в эту угольную яму, я служил в Чикаго и с первого взгляда узнаю чикагского мошенника.
Лицо Джона омрачилось.
– Неужели вы Мервиль из Чикагского центрального управления? – произнес он.
– Именно, и мы не забыли застреленного Джонаса Пинто.
– Не я его убил.
– Нет? Это беспристрастное показание? Да? Но его смерть оказалась вам необыкновенно на руку, в противном случае вам пришлось бы плохо за кругляки. Однако оставим прошлое, потому что, скажу по секрету, против вас не нашлось прямых улик, и вы спокойно можете возвращаться в Чикаго.
– Мне и здесь хорошо.
– Во всяком случае, я оказал вам услугу, но не вижу благодарности.
– Пожалуй, у вас действительно были хорошие намерения, спасибо, – неприветливо проговорил Макмурдо.
– Пока вы живете честно, я молчу, – сказал капитан. – Если же приметесь за старое – будет другой разговор.
Мервиль ушел из бара, создав местного героя. О делах Макмурдо в Чикаго давно шептались, но он отделывался от вопросов улыбкой. Теперь же все было подтверждено официально. Посетители окружили Джона и пожимали ему руку. Обычно Джон мог пить очень много, не пьянея, однако, если бы в этот вечер с ним не было Сканлена, прославленный герой провел бы ночь под конторкой.
Вечером в субботу Макмурдо был введен в ложу. Ему казалось, что, как чикагский масон, он вступит в братство Вермисы безо всяких церемоний, но в долине существовали свои обряды, которыми вермисские масоны очень гордились, и каждый вступающий в ложу был обязан пройти определенный ритуал.
Братство собралось в большой комнате Дома Союза, предназначенной именно для таких заседаний. В Вермисе было человек шестьдесят масонов, однако не они составляли основные силы организации, в долине существовало еще много других лож. В случае «серьезного дела» посылали братьев из отдаленной ложи, и, таким образом, преступление иногда совершалось людьми, живущими далеко от места, где оно происходило. В общем, в угольной области насчитывалось не менее пятисот братьев.
В комнате стояло два длинных стола. Чистильщики собрались около одного из них, другой был заставлен бутылками, и многие из общества уже поглядывали в его сторону. На главном месте – Макгинти, черная плоская бархатная шапочка прикрывала его черную гриву, на груди мастера висел кусок красной материи. Это придавало ему вид жреца, совершающего какой-то сатанинский ритуал. Справа и слева от него помещались братья высших степеней, между которыми находился и Тед Бальдвин. Шарфы или медали украшали всех старших Чистильщиков, являясь эмблемами должностей. В основном, это были люди, достигшие полного расцвета лет, остальное же общество состояло из молодежи.
Младшие братья исполняли приказания старших.
Полные беззакония, кровожадные, как у тигров, души отражались в лицах многих старших Чистильщиков, но, глядя на открытые физиономии молодежи, наблюдателю трудно было бы поверить, что они – опасная шайка убийц и гордятся своими делами, что они смотрят с глубоким уважением на человека, который, как они выражаются, «чисто делает дело». После совершения убийства молодые люди спорили между собой, кто из них нанес роковой удар, и забавляли все общество, описывая вопли и судороги умирающего человека. На первых порах Чистильщики старались действовать тайно, но в то время, к которому относится этот рассказ, их поступки стали необыкновенно открыты. Во-первых, так как постоянные неудачи полиции доказали им, что никто не смеет давать показаний против них, а во-вторых, у них было неограниченное количество свидетелей, к которым они могли обратиться за поддержкой, и полная казна, дававшая возможность приглашать для своей защиты самых талантливых людей в Штатах. За десять лет, полных преступлениями, никто не был осужден. Единственная опасность для Чистильщиков заключалась в самой жертве, которая, защищаясь, могла ранить или убить кого-нибудь из них.
Макмурдо уже знал, что его ждет какое-то испытание, но никто не говорил ему, в чем оно состоит. Двое братьев торжественно провели Джона в соседнюю комнату. Из-за дощатой перегородки до него долетал гул голосов. Он несколько раз слышал свое имя и понял, что обсуждается его кандидатура. Наконец, дверь отворилась, и к ирландцу подошел страж с зеленым, вышитым золотом шарфом через плечо.
– Мастер приказал засучить рукав, завязать глаза и войти в зал собрания, – сказал он и вместе с двумя братьями, сторожившими Джона, снял с него пиджак, завернул до локтя правый рукав рубашки, чуть выше локтей стянул веревкой его руки и, наконец, надел ему на голову черный капюшон. Надвинув этот колпак на глаза нового брата, Джона ввели в зал.
Макмурдо казалось, что он в полной тьме, ему было душно, и голос заговорившего с ним Макгинти звучал слабо.
– Джон Макмурдо, – сказал глухой голос, – вы уже принадлежите к старинному ордену масонов?
В знак утверждения Макмурдо поклонился.
– Ваша ложа в Чикаго номер двадцать девять?
Новый поклон.
– Темные ночи неприятны.
– Да, для странствующих иностранцев.
– Тучи тяжелы.
– Да, подходит буря.
– Довольны ли братья? – спросил мастер.
Ему ответил утвердительный ропот.
– По вашим ответам, брат, мы видим, что вы действительно принадлежите к братству. Однако в нашей области имеется особый ритуал. Готовы ли вы подвергнуться испытанию?
– Да, готов.
– Твердое ли у вас сердце?
– Твердое.
– В доказательство сделайте шаг вперед.
В то же мгновение Джон ощутил давление на глаза и понял, что их касаются два острия. Казалось, что, ступив вперед, он потеряет зрение. Тем не менее, ирландец заставил себя двинуться и мгновенно перестал ощущать давление. Послышались одобрительные восклицания.
– У него твердое сердце, – произнес голос. – Умеете ли вы переносить боль?
– Не хуже других.
– Испытайте его.
Джон едва удержался от восклицания – жгучая боль пронзила его руку; он чуть не потерял сознание, но сжал кулаки и закусил губу, чтобы скрыть муку.
– Я мог бы перенести и большее, – заметил молодой человек.
На этот раз раздались крики восхищения. Руки похлопывали его по спине, с него сняли капюшон. Макмурдо стоял и, улыбаясь, принимал поздравления остальных братьев.
– Последнее слово, брат Макмурдо, – сказал Макгинти. – Вы уже принесли клятву хранить тайну и не нарушать верности. Знаете ли вы, что за нарушение того или другого последует немедленная неизбежная смерть?
– Да, – сказал Джон.
– И вы подчиняетесь власти мастера при любых обстоятельствах?
– Подчиняюсь.
– Итак, от имени триста сорок первой ложи Вермисы я даю вам все права и привилегии братства. Поставьте настойку на стол, брат Сканлен, мы выпьем за здоровье нашего достойного брата.
Джону принесли пиджак, но, не надев его, он посмотрел на свою сильно болевшую руку. На предплечье краснело глубокое, выжженное железом клеймо: круг и в нем треугольник. Двое-трое его соседей показали ему такие же знаки ложи.
– Нас всех клеймили, – сказал один, – но не все мы так храбро вынесли это, как вы.
– Пустяки, – ответил Макмурдо.
Тем не менее, его рука сильно болела.
Когда были выпиты напитки, братья перешли к очередным делам ложи. Макмурдо, привыкший к простым обычаям Чикаго, внимательно слушал, сильно удивляясь, но не показывая этого.
– Следующим вопросом, – сказал Макгинти, – стоит чтение письма участкового мастера Виндля из Мертонской области, из двести сорок девятой ложи. Он пишет:
«Дорогой сэр, необходимо сделать одно дело относительно Эндрю Рэ из фирмы «Рэ и Стермиш», владельцев угольных копей поблизости от нас. Вспомните, что ваша ложа обязана нам помочь, так как вы воспользовались услугами наших братьев прошлой осенью во время дела с полицейским. Если вы пришлете двух способных людей, они поступят в ведение казначея Хиггинса, адрес которого вам известен. Он им покажет, когда и где надо действовать. Ваш в свободе Д.В. Виндль».
– Виндль никогда не отказывает нам в помощи, поэтому мы тоже не можем отказать ему. – Замолчав, Макгинти обвел комнату своими тусклыми, недобрыми глазами. – Кто пойдет на дело?
Многие молодые люди подняли руки. Мастер посмотрел на них и одобрительно улыбнулся.
– Вы годитесь, Тигр Кормак. Если вы будете действовать так же хорошо, как в прошлый раз, то окажетесь хорошим подспорьем. Вы тоже, Вильсон?
– Только у меня нет револьвера, – сказал юноша, не достигший двадцати лет.
– Ваше первое дело? Правда? Ну что же, вам надо когда-нибудь получить крещение кровью. Отличное начало для вас. А револьвер, конечно, будет. По возвращении мы хорошо вас примем.
– Получим награду? – спросил Кормак, коренастый смуглый молодой человек, получивший за свою лютость прозвище Тигр.
– Не думайте о награде, работайте ради чести. Впрочем, может быть, в шкатулке найдется и несколько лишних долларов для вас.
– А что сделал этот человек? – спросил Вильсон.
– Не таким, как вы, спрашивать, в чем он виноват. Его осудили, и его проступок – не наше дело. Мы должны только помочь им исполнить приговор. Кстати, на будущей неделе к нам придут два брата из Мертонской ложи, чтобы поработать у нас.
– Кто именно? – спросил кто-то из толпы.
– Лучше не задавать лишних вопросов. Ничего не зная, вы ничего не можете сказать, а следовательно, причинить вред другим или себе. Скажу одно, эти братья хорошо делают дело, за которое берутся.
– Давно пора начать, – произнес Тед Бальдвин. – У нас люди совсем отбились от рук. На прошлой неделе десятник Блекер выгнал троих наших. Ему пора отплатить за это.
– Чем отплатить? – шепотом спросил Макмурдо своего соседа.
– Зарядом свинца, – с громким смехом ответил тот. – Что вы скажете о наших порядках, брат?
По-видимому, преступная душа ирландца уже пропиталась духом общества, в которое он вступил.
– Они мне очень нравятся, – сказал он. – У вас как раз место для смельчака.
Несколько Чистильщиков, сидевших рядом с Джоном, услышали его слова и зааплодировали.
– Что там? – крикнул мастер с противоположного конца стола.
– Новый брат, сэр, находит наши обычаи по своему вкусу.
Макмурдо на мгновение поднялся с места.
– Почтенный мастер, я хотел сказать, что когда вам понадобится человек, я почту за честь помочь ложе.
Раздались громкие одобрения. Чувствовалось, что над горизонтом показался краешек нового солнца. Некоторые из старших нашли, что светило поднимается слишком быстро.
– Позвольте заметить, – сказал сидевший рядом с председателем секретарь Гаравей, седобородый человек с лицом коршуна, – что брат Макмурдо должен подождать, пока сам мастер найдет нужным послать его на работу.
– Именно это я и подразумевал, – проговорил Джон.
– Ваша очередь наступит, брат, – сказал председатель. – Мы отметили вашу готовность и полагаем, что вы будете хорошо действовать. Если хотите, вы можете принять участие в маленьком деле сегодня ночью.
– Я готов.
– Во всяком случае, вы можете сегодня поработать, это покажет вам, какое место мы занимаем в округе.
– Теперь же, – Макгинти заглянул в список, – я передаю на рассмотрение собрания следующий пункт. Прежде всего, прошу казначея сообщить, в каком состоянии наш баланс. Необходимо дать пенсию вдове Джима Карнавэ. Он погиб, работая для ложи, и мы обязаны позаботиться о вдове.
– Джима застрелили в прошлом месяце, когда братья собирались убить Честера Вилькокса, – сообщил Джону его сосед.
– В данное время фонды в порядке, – сказал казначей, державший перед собой отчетную книгу. – В последнее время фирмы не скупились. «Мак-Миндер и K°» заплатили пятьсот, чтобы мы не тревожили их. Братья Вокер прислали сотенную бумажку, но я самолично вернул ее и потребовал пятисотенную. Если я не получу денег к среде, их мельничный привод может испортиться. Нам пришлось сжечь их плотину в прошлом году, чтобы они стали благоразумными. Затем Западная угольная компания прислала свой ежегодный взнос. В кассе достаточно денег, и мы можем исполнить все наши обязанности.
– А как обстоит дело с Арчи Свиндоном? – спросил один брат.
– Он продал все и уехал. Старый дьявол оставил нам записку, в которой написал, что охотнее станет нищим дворником в Нью-Йорке, чем останется крупным владельцем копей под властью шантажистов. Он хорошо сделал, что улизнул раньше, чем записка попала к нам в руки, и думаю, что он не осмелится снова показаться в долине.
Старый человек с бритым лицом и высоким лбом поднялся с противоположного председательскому месту конца стола.
– Казначей, – начал он, – позвольте вас спросить, кто купил собственность человека, которого мы вытеснили из этой области?
– Ее купила железнодорожная компания Мертонской области.
– А кто купил копи Тодмена и Ли, которые в прошлом году появились на рынке?
– Та же компания, мистер Моррис.
– Кто купил железопрокатный завод Манса и Шумана, а также Ван Дегера и Этвуда?
– Они куплены западной Джильмертонской инженерной компанией.
– Я не считаю, брат Моррис, – сказал Макгинти, – что нам было важно знать, кто купил эти участки и заводы, раз новые владельцы не могут увезти с собой свою собственность.
– С глубоким почтением к вам, достопочтенный мастер, я полагаю, это может иметь для нас большое значение. Процесс совершается вот уже десять лет. Мы постепенно оттесняем мелких людей от ремесла. Какие же последствия? На их местах мы видим крупные компании, директора которых живут в Нью-Йорке и Филадельфии, нисколько не заботясь о наших угрозах. Мы можем брать дань с их местных представителей или прогонять их, но изгнанных будут заменять другими. В то же время мы навлекаем на себя опасность, так как мелкие владельцы не могли вредить нам, не имея для этого ни денег, ни власти. Но если крупные компании заметят, что мы мешаем им наживаться, они не пожалеют ни трудов, ни издержек, чтобы выследить нас и отдать в руки правосудия.
Когда прозвучали эти зловещие слова, собрание затихло, лица омрачились. Чистильщики были до того всемогущи и действовали до того нагло, что мысль о каре никогда не появлялась в их умах. А теперь, предвидя возможность наказания, похолодели даже самые удалые из них.
– Советую, – продолжал Моррис, – меньше прижимать мелочь. В тот день, когда все мелкие владельцы будут изгнаны отсюда, могущество нашего общества сломится.
Неприятные истины не нравятся. Едва говоривший опустился на свое место, раздались гневные восклицания.
Макгинти выпрямился, лицо его было мрачным.
– Вы всегда каркали, брат Моррис, – сказал он. – Пока участники ложи сплочены, никакие силы в Соединенных Штатах не коснутся их. Разве мы уже не доказывали это? Я полагаю, что крупные компании найдут более удобным платить нам, нежели бороться. Однако, братья, – говоря это, Макгинти снял с себя бархатную шапочку и красный лоскут, – ложа окончила очередные дела. Правда, остается еще один маленький вопрос, о котором можно упомянуть перед расставанием. Теперь наступило время для братской закуски и пения.
Удивительна человеческая природа! Зал наполняли люди, привыкшие к убийству, действующие не задумываясь, не испытывая сострадания к рыдающей вдове или беспомощным детям, а между тем, нежная или трогательная мелодия волновала их до слез.
У Макмурдо был прекрасный тенор, и если бы он раньше не заслужил расположения ложи, в братьях пробудились бы добрые чувства к нему после того, как он спел песни «Я сижу на изгороди, Мэри» и «На мелях алландских вод». В первый же вечер новый брат стал одним из самых популярных Чистильщиков. Однако для того, чтобы человек стал достойным деятелем ассоциации, требовались и другие качества, кроме умения занимать общество. И еще до конца вечера Джон обнаружил их. Бутылка с виски несколько раз обошла вокруг стола, лица братьев раскраснелись, их умы были готовы на злодеяния. И именно в это время глава ложи снова обратился к ним, сказав:
– Ребята, в городе живет человек, которого следует укротить, и это должны сделать вы. Я говорю о Джемсе Стенджере, редакторе «Герольда». Читали, что он опять написал о вас?
В зале послышались проклятия. Макгинти вынул из жилетного кармана газету.
– «Закон и порядок» – это заглавие статьи. Дальше идет:
«В угольной и железной области царит террор. Со времени первых убийств прошло двенадцать лет, и это время доказало существование у нас преступной организации. Преступления не прекращаются, и теперь дошли до такой степени, что делают нас отвратительными для всего цивилизованного мира. Разве ради таких результатов наша великая родина принимает в свое лоно чужестранцев, бегущих от европейского деспотизма? Разве гостеприимство им оказывается для того, чтобы они превращались в тиранов для людей, давших им пристанище? Имена преступников известны. Их организация существует открыто. Долго еще мы будем терпеть такое положение вещей? Неужели нам вечно предстоит жить…»
Пожалуй, хватит читать эту дрянь, – произнес председатель, бросая бумагу на стол. – Вот как он говорит о нас, и я спрашиваю: как мы должны поступить с ним?
– Убить его! – раздалось несколько восклицаний.
– Я протестую, – сказал брат Моррис. – Повторяю, братья, наша рука слишком сильно давит долину, и наступит время, когда отдельные люди соединятся во имя самообороны и раздавят нас. Джемс Стенджер – старик. Его уважают в городе и округе. Если он будет убит, весь штат взволнуется.
– Стоит мне поднять палец, – сказал Макгинти, – и я соберу двести человек, которые очистят весь город. – И вдруг, усилив голос и грозно сдвинув свои черные густые брови, он произнес: – Смотрите, брат Моррис, я слежу за вами уже не первый день. У вас самого нет смелости, и вы стараетесь лишить мужества других. Плохо вам придется, когда ваше имя появится в моих списках, а мне начинает казаться, что я скоро внесу его в мою памятную книгу.
Моррис смертельно побледнел, его колени стали подгибаться, и он бессильно опустился на стул. Его дрожащая рука подняла стакан, и прежде, чем ответить, он сделал несколько глотков.
– Прошу прощения у вас, почтенный мастер, и у всех братьев, если я сказал больше, чем следовало. Вы все знаете, что я верный брат и боюсь только, чтобы с ложей не случилось чего-нибудь дурного. Именно этот страх заставил меня произнести неосторожные слова. Однако я больше доверяю вашим суждениям, достопочтенный мастер, нежели своим собственным, и обещаю, что никогда больше не погрешу в этом смысле.
Слушая смиренные слова Морриса, Макгинти перестал хмуриться.
– Отлично, брат. Мне самому было бы грустно, если бы пришлось дать вам урок. Но пока я занимаю свое место, мы должны хранить единство как в словах, так и в делах. А теперь, ребята, – продолжал он, оглядывая общество, – вот что я скажу вам: если мы накажем Стенджера в полной мере, это навлечет на нас большие неприятности. Издатели и редакторы держатся друг за друга, и в случае его смерти все газеты в штате поднимут крик, взывая к полиции и войскам. Тем не менее, вы можете хорошо проучить его. Вы согласны взять это на себя, брат Бальдвин?
– Конечно, – охотно вызвался молодой человек.
– Сколько товарищей вы возьмете с собой?
– Пятерых. Пойдут Гойер, Менсель, Сканлен и двое Вильбайев.
– Я обещал новому брату, что он тоже пойдет, – заметил председатель.
Тед Бальдвин посмотрел на Макмурдо, и его взгляд показал, что он не простил и не забыл.
– Пусть идет, если хочет, – мрачно сказал Тед. – Этого довольно. И чем скорее мы начнем дело, тем лучше.
Общество разошлось. В баре было еще много гуляк, и некоторые братья остались в Доме Союза. Маленькая шайка, выбранная для исполнения приговора, двинулась по двое, по трое по маленьким улицам, чтобы не привлекать к себе внимания. Стоял сильный мороз. На усеянном звездами небе ярко блестел полумесяц. Чистильщики собрались на площадке против высокого здания. Напечатанные золотыми буквами слова «Герольд Вермисы» блестели между ярко освещенными окнами. Из дома доносился стук печатной машинки.
– Эй, вы, – сказал Бальдвин Джону, – стойте внизу у дверей и наблюдайте, чтобы путь для нас был чист. С вами останется Артюр Вильбай. Остальные – за мной. Не бойтесь, ребята, около двенадцати свидетелей покажут, что в данную минуту вы в Доме Союза.
Подходила полночь, по улице брели редкие гуляки, возвращавшиеся домой. Открыв дверь редакции газеты, Бальдвин и выбранные им люди вошли в дом и побежали по лестнице. Макмурдо и Вильбай остались внизу. Из комнаты вверху послышались крики, призыв на помощь, топот, звуки падающих стульев. На площадку лестницы выбежал седой человек, но его схватили, очки несчастного со звоном упали к ногам Макмурдо. Раздался глухой стук и стон. Старик лежал ничком, шесть палок застучали по его спине. Он корчился, его худые длинные ноги и руки вздрагивали под ударами. Наконец, все, кроме Бальдвина, прекратили истязание, но Тед, с лицом, искаженным адской улыбкой, продолжал бить старика по голове. Седые волосы усеялись кровавыми пятнами. Бальдвин склонялся над своей жертвой, нанося короткие, злые удары каждый раз, когда видел незащищенную часть головы. Джон быстро поднялся по лестнице и оттащил Теда от редактора.
– Вы убьете его, – сказал Макмурдо, – довольно!
Бальдвин с изумлением посмотрел на него:
– Будьте вы прокляты! Кто вы такой, чтобы вмешиваться! Вы новичок в ложе! Прочь!
Он поднял палку, но Макмурдо вынул револьвер из своего кармана.
– Нет, это вы уходите прочь, – произнес он. – Если вам вздумается поднять на меня руку, пуля размозжит вам лицо. Что же касается ложи, скажите, разве мастер не за претил убивать этого человека? А что вы делаете, как не убиваете его?
– Он говорит правду, – заметил один из шайки.
– Скорее разбегаемся! – закричал снизу Вильбай. – Окна освещаются, и через пять минут сюда соберется весь город.
Действительно, на улице загудели голоса, маленькая группа наборщиков и несколько метранпажей собрались, готовясь к действию. Преступники оставили ослабевшего неподвижного редактора на верхней площадке, выбежали из здания газеты и двинулись по улице. Некоторые, дойдя до Дома Союза, смешались с толпой и шепнули хозяину бара, что дело сделано; другие же, в их числе и Макмурдо, рассыпались по маленьким улицам и кружными путями направились к себе домой.
Глава IV. Долина Ужаса
Проснувшись на следующее утро, Макмурдо тотчас вспомнил о церемонии своего вступления в ложу. От выпитого у него болела голова, а заклейменная рука сильно распухла и воспалилась. Так как молодой ирландец имел особые доходы, он не очень усердно занимался в конторе, а потому в этот день поздно позавтракал и все утро писал письмо одному своему другу. Окончив его, он развернул «Герольд». В добавочном столбце он прочитал заглавие: «Преступление в редакции. Редактор серьезно пострадал». Дальше шел короткий отчет о случившемся, но, конечно, Джон знал об этом гораздо лучше, нежели писавший. Статья кончалась такими словами: «Дело находится в руках полиции, однако вряд ли можно надеяться, что расследование приведет к каким-либо результатам. Тем не менее, нескольких преступников узнали, и следует предполагать, что они будут осуждены. Вряд ли следует говорить, что преступление было совершено по приказу бесчестного общества, столько лет терзающего нашу долину. Многочисленные друзья мистера Стенджера с удовлетворением узнают, что, хотя он был жестоко, безжалостно избит и получил несколько сильных повреждений головы, его жизни не грозит опасность».
Ниже говорилось, что для защиты редакции газеты вытребован патруль полиции, вооруженный ружьями.
Джон положил газету. Он дрожавшей от излишеств предыдущей ночи рукой зажигал табак в трубке, когда в дверь его комнаты постучались и вошла вдова Макнамара, передавшая ему записку, которую только что принес мальчик. В конце записки не было подписи.
«Я хочу поговорить с вами, – было в ней, – но не у вас в доме. Вы можете встретить меня возле флагштока на Мельничном холме. Если вы туда придете тотчас, я вам скажу кое-что важное и для вас, и для меня».
Макмурдо дважды и с большим удивлением прочитал эти строки, он не мог понять, что они значили, и кто их написал. Если бы почерк был женский, он предположил бы, что записка является началом одного из любовных приключений, которыми изобиловала его прошедшая жизнь. Но он не сомневался, что перед ним почерк мужчины, и мужчины образованного. Подумав немного, Джон решил узнать, в чем дело.
«Мельничный холм» – название плохо содержавшегося общественного парка в самом центре города. Летом его наполняли гуляющие, но зимой парк выглядел довольно уныло.
Макмурдо двинулся вверх по вьющейся дорожке, окаймленной елочками, и, наконец, дошел до пустого ресторана, являющегося центральным местом летних сборищ. Рядом с домом торчал пустой флагшток, а под этим высоким столбом стоял человек, опустивший на лицо поля шляпы и поднявший воротник своего пальто. Человек повернул голову, и Макмурдо узнал брата Морриса, который накануне так рассердил мастера. Вместо приветствия они обменялись сигналами ложи.
– Я хотел поговорить с вами, мистер Макмурдо, – сказал Моррис с неуверенностью, которая доказывала, что он коснется щекотливой темы. – С вашей стороны было правильно принять мое приглашение.
– Почему вы не подписались?
– Необходима осторожность, мистер. В наше время не знаешь, что выйдет из того или другого, не знаешь, можно доверять человеку или нет.
– Братьям своей ложи следует доверять.
– Не всегда, – с жаром возразил Моррис. – Все, что мы говорим, даже то, что мы думаем, по-видимому, передается этому Макгинти.
– Послушайте, – строго сказал Макмурдо, – как вам известно, вчера вечером я клялся в верности нашему мастеру. Неужели вы хотите, чтобы я нарушил клятву?
– Если вы смотрите на дело с такой точки зрения, – печально произнес Моррис, – я сожалею, что потревожил вас, вызвав сюда. Плохо, когда двое свободных граждан боятся свободно высказывать свои мысли, разговаривая с глазу на глаз.
Джон, пристально наблюдавший за своим собеседником, смягчился.
– Я говорю только о себе, – сказал Макмурдо. – Как вам известно, я здесь недавно и плохо знаю местные обычаи. Не мне начинать говорить, мистер Моррис. Если же вы считаете нужным поговорить со мной о чем-нибудь, я выслушаю вас.
– Тогда скажите: когда вы вступали в общество масонов в Чикаго и произнесли обеты верности и милосердия, приходила ли в вашу голову мысль, что это поведет вас к преступлению?
– Если вы называете это преступлением, – ответил Макмурдо.
– Называю ли! – произнес Моррис голосом, дрожавшим от гнева. – Вы мало видели наших дел, если можете назвать их чем-нибудь другим! Было ли совершено преступление прошедшей ночью, когда избили старого человека? Как вы назовете это деяние?
– Некоторые сказали бы, что это война, – ответил Макмурдо, – война между двумя классами, война, во время которой каждая сторона борется так, как может.
– Но скажите, думали вы о чем-либо подобном, когда присоединялись к обществу чикагских масонов?
– Должен сознаться, нет.
– Не думал об этом и я, примкнув к ордену в Филадельфии. Там это был клуб и место встречи братства. Потом я услышал о Вермисе и приехал сюда для поправки дел. Боже мой, только подумать: со мной приехали жена и трое детей. На Рыночной площади я открыл торговую лавку, и мои дела пошли отлично. Когда узнали, что я масон, мне пришлось присоединиться к местной ложе. На своей руке я ношу клеймо позора. Я очутился под властью злодея и запутался в сетях преступлений. Что мне оставалось делать? Каждое слово, которым я старался исправить положение вещей, считалось изменой. Я не могу уехать, потому что все мое состояние – магазин. Если я откажусь от братства, то буду убит, и один Господь ведает, как поступят с моей женой и детьми. О, это ужасно, ужасно!
Моррис закрыл лицо руками, и все его тело задрожало от судорожных рыданий.
Макмурдо пожал плечами.
– Вы слишком мягкий для этих дел, – сказал он, – вы не годитесь для такой работы.
– Во мне жили совесть и религиозное чувство, а они превратили меня в преступника. Мне дали поручение. Если бы я отказался исполнить его, меня бы постигла смерть. Может быть, я трус; может быть, мысль о моей жене и малютках отнимает у меня смелость. Как бы то ни было, воспоминание о случившемся вечно будет преследовать меня…
Стоял уединенный дом, в двадцати милях от города, вон там, за грядой гор… Мне приказали караулить двери. Поручить мне более серьезное дело они не решались. Остальные вошли в комнату, и, когда они снова появились из дверей, на их руках была кровь… Мы повернулись, чтобы уйти, но в это время в доме закричал ребенок, мальчик лет пяти, видевший, как убили его отца. Я чуть не потерял сознание от ужаса! Но приходилось улыбаться, так как я знал, что в противном случае в следующий раз они выйдут с окровавленными руками из моего дома, и мой маленький Фред будет кричать над трупом своего отца. Я сделался преступником, участником убийства. Я верующий католик, но патер не захотел говорить со мной, узнав, что я Чистильщик… Меня отлучили от церкви. Вот в каком положении я нахожусь! Мне ясно, что вы идете по той же дороге, и спрашиваю вас: куда приведет она? Готовы ли вы сделаться хладнокровным убийцей, или мы можем какими-нибудь средствами остановить это?
– Что же вы думаете делать? – резко спросил Макмурдо. – Ведь не доносить же?
– Боже сохрани, – произнес Моррис. – Одна мысль об этом стоила бы мне жизни.
– Это хорошо, – заметил Джон. – Лично я считаю вас слабохарактерным человеком и думаю, что вы придаете делу слишком много значения.
– Слишком много! Поживите здесь подольше, тогда увидите сами. Посмотрите в долину, видите: клубы дыма, выходящие из труб, насылают на нее темную тень. Поверьте, мрак преступлений мрачнее и все ниже опускается над головами здешнего населения. Это Долина Ужаса, Долина Смерти. С заката до утренней зари сердца мирных жителей трепещут от страха. Погодите, молодой человек, вы сами поймете это.
– Хорошо, я скажу вам, что я думаю, – беспечно бросил ему Джон. – Сейчас же ясно только одно – вы не годитесь для жизни в долине, и чем скорее вам удастся продать свою лавку, тем будет лучше для вас. Я не выдам вас. Но если бы я узнал, что вы сплетник…
– Нет-нет, – жалобно простонал Моррис.
– На этом закончим беседу. Я не забуду сказанного вами и, может статься, когда-нибудь ваши слова пригодятся мне. Надеюсь, что вы говорили с добрыми намерениями. А теперь до свидания.
– Еще одно слово, – остановил его Моррис, – нас могли заметить вместе, и кто знает, не пожелают ли «там» узнать, о чем мы разговаривали.
– С вашей стороны благоразумно подумать об этом.
– Условимся: я предлагал вам место в моем магазине…
– А я отказался. Прощайте, и надеюсь, что в будущем вам будет легче жить, брат Моррис.
В тот же вечер Макмурдо задумчиво сидел в своем жилище возле печки и курил. Неожиданно дверь в комнату распахнулась, в ней показалась крупная фигура мастера ложи. Он сделал обычный знак и, сев против молодого человека, некоторое время всматривался в него взглядом, который Джон вынес совершенно спокойно. Наконец, Макгинти сказал:
– Я редко хожу в гости, брат Макмурдо, так как у меня мало свободного времени. Тем не менее, я решил поговорить с вами у вас в доме.
– Я горжусь тем, что вижу вас у себя, – приветливо ответил ирландец, доставая бутылку виски. – Я не ожидал такой чести.
– Как рука?
Макмурдо скривил рот.
– Она дает знать о себе, но ничего страшного.
– Да, – ответил Макгинти, – не страшно для людей, преданных ложе и готовых работать для нее. О чем вы толковали с братом Моррисом на Мельничном холме?
Вопрос прозвучал неожиданно, и молодой ирландец мог порадоваться, что у него был готовый ответ.
– Моррис не знал, что я могу получать деньги, не выходя из дома, и не узнает этого, потому что у него слишком много совести, чтобы понимать поступки людей вроде меня. Но он добрый малый, и, решив, что у меня денежные затруднения, он предложил мне место в своем магазине.
– Да?
– Да.
– И вы отказались?
– Конечно. Разве я не могу получить в течение четырех часов, не выходя из моей спальни, больше, чем он даст мне за месяц?
– Нечего и говорить, вы странная карта в игре, – заметил Макгинти. – Если вам нужны объяснения, извольте. Скажите, Моррис не говорил дурно о ложе?
– Нет.
– А обо мне?
– Нет.
– Понимаю. Он не решился сделать этого, так как не доверяет вам. Но в душе он плохой брат. Мы это знаем и только ждем случая наказать его. В нашем загоне нет места для паршивой овцы. А если вы будете вести знакомство с неверным человеком, мы будем подозревать и вас. Понимаете?
– Я не могу с ним подружиться, потому что он мне не нравится, – ответил Макмурдо. – Что же касается предательства, то если бы не вы, а кто-нибудь другой заговорил со мной об этом, он не повторил бы своих слов.
– Хорошо, сказано достаточно, – заметил Макгинти. – Я пришел, чтобы предупредить вас, и предупредил.
– Только одно мне хотелось бы понять: как вы узнали о моем свидании с Моррисом?
Макгинти засмеялся.
– Я должен знать все происходящее в этом городе, – сказал он, – и мне кажется, вам следует это помнить. Но мне пора идти, я только прибавлю…
Его прощальные слова были прерваны самым неожиданным образом. Дверь скрипнула, отворилась, и нахмуренные внимательные лица трех полицейских глянули на собеседников. Макмурдо соскочил со стула и взялся было за револьвер, но снова спрятал его в карман, заметив наведенные на себя винчестеры.
Человек в мундире вошел в комнату с шестизарядным револьвером в руке. Макмурдо узнал капитана Мервина, бывшего офицера Центрального полицейского управления Чикаго. С полуулыбкой он укоризненно покачал головой Джону.
– Я так и думал, что вы, мистер мошенник Макмурдо из Чикаго, попадете в беду, – сказал молодой инспектор. – Не можете удержаться? Да? Берите-ка шляпу и ступайте с нами.
– В чем меня обвиняют? – спросил Макмурдо.
– В том, что вы участвовали в нападении на редактора Стенджера в здании «Герольда». И благодаря вашим стараниям на вас не легло обвинение в убийстве.
В лице и позе капитана сказывалась такая решительность, что Джону и Макгинти осталось только подчиниться. Тем не менее, мастер на прощание шепнул несколько слов арестованному.
– До свидания, – сказал Макгинти, пожимая ему руку. – Я поговорю с адвокатом Реллайем и все издержки возьму на себя. Поверьте мне, вас скоро освободят.
Окончив осмотр, Мервин и солдаты повели Макмурдо к главному зданию полиции. Стемнело, дул резкий, пропитанный снегом ветер, на улицах царило почти полное безлюдье. Однако несколько зевак провожали маленькую процессию и, ободренные темнотой, осыпали узника оскорблениями.
– Судите проклятого Чистильщика судом Линча! – кричали они. – Линчуйте его!
Когда Джона втолкнули в здание полиции, зеваки захохотали. После короткого допроса, произведенного дежурным инспектором, Макмурдо поместили в общую камеру. Там он увидел Бальдвина и еще троих участников преступления. Они были арестованы днем и ожидали суда на следующее утро.
Но длинная рука масонов могла проникнуть даже в эту твердыню закона. Поздно ночью в камеру вошел тюремщик с охапкой соломы, которая должна была служить им постелью, и вынул из нее две бутылки виски, несколько стаканов и колоду карт. Арестованные провели ночь весело, нисколько не страшась суда.
Им действительно нечего было опасаться. Судья не имел достаточно данных для приговора, в силу которого дело передали бы в высшую судебную инстанцию. С одной стороны, метранпажи и наборщики признали, что освещение было плохое, что они очень волновались и вследствие этого не могли клятвенно удостоверить личности нападавших, хотя, по их мнению, четверо обвиняемых находились в шайке. Отвечая на вопросы ловкого юриста, приглашенного мастером Макгинти, они стали давать еще более туманные показания. Пострадавший же еще раньше заявил, что, потрясенный неожиданностью нападения, он помнит лишь, что первый человек, ударивший его, был с усами. Стенджер прибавил, что на него, конечно, напали Чистильщики, потому что из всех окрестных жителей только они могли чувствовать к нему вражду, и еще задолго до ночного нападения он получал угрожающие письма, вызванные его заметками. С другой стороны, шестеро граждан, в том числе и муниципальный советник Макгинти, ясно, твердо и единогласно показали, что обвиняемые играли в карты в Доме Союза и ушли из таверны очень поздно. Бесполезно прибавлять, что обвиняемых отпустили, сказав им несколько слов, очень похожих на извинение, а капитану Мервину и всей полиции было сделано замечание за неуместное усердие. После приговора публика в зале громко одобрила его. И немудрено: Макмурдо увидел много знакомых лиц. Братья ложу улыбались и махали шляпами. Остальные присутствующие, сжав губы и сдвинув брови, зло смотрели на оправданных. Один малорослый, чернобородый решительный малый выразил свои чувства и мысли своих товарищей, бросив недавним арестантам:
– Вы, проклятые убийцы!.. Мы все же поймаем вас!
Глава V. Самый темный час
Если что-нибудь могло увеличить популярность Макмурдо среди братьев, то это его арест и оправдание. В летописях общества еще не было случая, чтобы в первую ночь после вступления в ложу человек совершил такой поступок, из-за которого ему пришлось бы предстать перед судьей. Макмурдо уже заслужил репутацию веселого гуляки, человека гордого и вспыльчивого, не способного снести оскорбление даже со стороны всемогущего мастера. Вдобавок к этому Чистильщики начали считать, что среди них нет другого брата, готового так охотно составить кровавый план и более способного выполнить его. «Он малый для чистой работы», – говорили между собой старшие братья и искали случая дать Джону серьезное поручение. У мастера было достаточно людей, но он признавал, что Макмурдо – лучший из них.
Однако, если Макмурдо приобрел расположение товарищей, то в другом месте он сильно проиграл, что было очень чувствительно для него. Шефтер не хотел иметь с ним никакого дела, не позволял ему даже входить в свой дом. Влюбленная Этти не могла совсем отказаться от Джона, но, тем не менее, здравый смысл подсказывал ей, к чему приведет ее брак с человеком, по слухам, преступным.
Однажды утром после бессонной ночи Этти решила повидаться с Джоном, может быть, в последний раз и употребить все свои возможности, чтобы отстранить его от злых влияний. Она подошла к дому старой ирландки и проскользнула в комнату, считавшуюся гостиной Макмурдо. Джон сидел за столом спиной к двери, перед ним лежало письмо. Внезапно Этти охватил порыв шаловливости – ведь ей было только девятнадцать лет. Она на цыпочках подкралась к нему и нежно положила руку на его плечо.
Если Этти надеялась испугать его, то она добилась этого, но, в свою очередь, была испугана и поражена. Макмурдо мгновенно повернулся и, как тигр, прыгнул к ней, правой рукой схватив ее за горло, левой же смял бумагу, лежавшую перед ним. Одно мгновение он смотрел на нее пылающим взглядом, а потом радость и удивление сменили на лице Джона выражение ужаса, которое заставило красавицу отшатнуться от него.
– Это вы? – сказал Джон, вытирая свой влажный лоб. – Подумать только, вы пришли ко мне, а я не нашел ничего лучше, как попытаться задушить вас. Подойдите, дорогая, – он протянул к ней свои руки, – позвольте загладить мой поступок.
Но она еще не отделалась от воспоминания о преступном страхе, который прочитала на его лице. Ее подозрения превратились в уверенность.
– Вы писали другой, – произнесла она. – Я знаю это. В противном случае вы не стали бы скрывать от меня письмо. Может быть, вы писали вашей жене? Могу ли я быть уверенной, что вы холостяк, ведь вас здесь никто не знает.
– Я не женат, Этти, клянусь вам. Вы для меня единственная женщина в мире! Крестом нашего Господа клянусь вам.
От волнения он так побледнел, что она не могла больше сомневаться.
– Так почему же, – спросила молодая девушка, – почему вы не хотите показать мне письмо?
– Я скажу вам почему, милочка, – ответил он. – Я дал клятву не показывать его и, как не нарушил бы слова, данного вам, так сдержу и обещание, взятое с меня другими. Дело касается ложи, и оно тайна даже для вас.
Этти обняла своего друга.
– Бросьте их, Джек! Ради меня, бросьте!.. Я пришла к вам, чтобы просить вас об этом. О, Джек, смотрите, я на коленях прошу вас, умоляю, бросьте Чистильщиков…
Он поднял молодую красавицу и, прижав ее голову к своей груди, постарался ее успокоить.
– Право, моя дорогая, вы сами не знаете, что просите. Могу ли я бросить начатое? Ведь это равнялось бы нарушению торжественной клятвы, измене! Если бы вы ясно видели обстоятельства, в которых я нахожусь, вы не просили бы этого. Кроме того, могу ли я бежать? Не предполагаете же вы, что ложа отпустит человека, знающего все ее тайны?
– Я уже все обдумала, Джек, и составила план. У отца есть кое-какие деньги, и ему надоел город, в котором страх омрачает нашу жизнь. Он готов уехать. Мы вместе уедем в Филадельфию или в Нью-Йорк и спрячемся там.
Макмурдо засмеялся.
– У ложи длинные руки. Вы думаете, что они не могут протянуться отсюда в Филадельфию или в Нью-Йорк?
– Тогда уедем на Запад, или в Англию, или в Швецию, из которой переселился отец. Уедем, когда хотите, только бы оказаться далеко от этой Долины Ужаса.
Макмурдо вспомнил о брате Моррисе.
– Уже второй раз при мне дают такое имя долине, – сказал он. – Действительно, многих из нас давит тяжелый страх.
– Да, каждая минута нашей жизни омрачена. Может быть, вы думаете, Бальдвин простил? Он просто боится вас. Если бы вы видели, какими глазами он смотрит на меня…
– Если поймаю его на этом, я его хорошенько проучу. Но поймите, моя милая, я не могу уехать. Зато, если вы предоставите мне действовать, я постараюсь подготовить такой путь, чтобы с честью выйти по нему из запутанных дел.
– В таких делах нет чести.
– Да-да, с вашей точки зрения. Но дайте мне шесть месяцев, и я употреблю их на то, чтобы иметь право, не стыдясь ничьих взглядов, уйти из долины.
Молодая девушка весело засмеялась.
– Шесть месяцев? – произнесла она. – Вы обещаете?
– Ну, может быть, мне понадобится семь или восемь, самое большее через год мы расстанемся с долиной.
Больше Этти ничего не добилась, но все же это был прогресс. Теперь слабый свет рассеивал мрак будущего. Этти вернулась домой с более легким сердцем, нежели когда-либо с тех пор, как в ее жизнь вошел Макмурдо.
Может быть, из-за того, что Джон сделался братом, и теперь все дела общества сообщались ему, он скоро узнал, что организация оказалась гораздо обширнее и сложнее. Даже Макгинти многого не знал, так как брат высшей степени, называвшийся областным делегатом и живший в Гобсоне, ведал многими отдельными ложами и самовластно распоряжался ими. Макмурдо только однажды видел его, маленького, хитрого седого человека, похожего на крысу, который не ходил, а скользил, бросая направо и налево взгляды, полные лукавства. Его звали Иванс Потт. Сам мастер ложи № 341 чувствовал к этому человеку что-то похожее на отвращение и страх.
Однажды Сканлен, живший в одном доме с Джоном, получил от Мака-Гинти письмо, к которому была приложена записка, набросанная рукой Иванса Потта. Этот человек сообщал главе ложи Вермисы, что он присылает к нему двух хороших ребят, Лоулера и Эндрюса, которым предстоит поработать в окрестностях города. Дальше в записке Потта говорилось, что он считает благоразумнее не объяснять подробностей дела, порученного прибывшим в Вермису братьям. Не потрудится ли мастер хорошенько спрятать их и позаботиться о них до наступления времени действий? Со своей стороны, Макгинти писал Сканлену, что никого не может спрятать в Доме Союза, а потому просил его и Джона на несколько дней приютить у себя приезжих.
В тот же вечер явились Лоулер и Эндрюс. Лоулер, человек пожилой, как видно, наблюдательный и замкнутый, одетый в черный сюртук, с мягкой фетровой шляпой на голове и с седой растрепанной бородой, походил на странствующего священника. Его спутник, Эндрюс, почти мальчик, веселый, с открытым лицом и резкими манерами, казался школьником, который наслаждается каникулами и боится истратить даром хоть одну минуту. Они оба не пили спиртного и во всех отношениях вели себя как примерные граждане. Между тем, оба успели доказать, что они прекрасные орудия преступной ассоциации. Лоулер выполнил четырнадцать поручений общества, Эндрюс – три.
Макмурдо скоро убедился, что они охотно говорили о своих прошлых делах, отзываясь о них со скромной гордостью людей, бескорыстно служивших обществу. О предстоящей же задаче упоминали очень сдержанно.
– Нас выбрали, потому что ни я, ни этот мальчик не пьем, – объяснил Джону Лоулер, – и, значит, не скажем ничего лишнего. Не обижайтесь, но таковы распоряжения областного делегата.
– Всем нам одинаково близко дело, – сказал Сканлен, когда все четверо сели за стол ужинать.
– Правильно, и мы охотно будем толковать с вами хоть до утра о том, как был убит Чарли Вилльямс или Симон Берд, или вообще о чем-либо прошлом, но до окончания предстоящего дела о нем не обмолвимся ни словом.
Несмотря на скрытность гостей, Сканлен и Макмурдо решили присутствовать при «потехе». Поэтому, когда ночью Макмурдо услыхал на лестнице тихие шаги, он разбудил Сканлена, и оба быстро оделись. Внизу они увидели отворенную дверь. Их гости уже выскользнули из передней. Еще не рассвело, однако при свете уличных фонарей Джон и его товарищ разглядели две удалявшиеся фигуры и, бесшумно ступая, двинулись вслед за ними.
Меблированный дом старой ирландки стоял на самом краю города, благодаря этому Джон и Мик скоро очутились на перекрестке за городской чертой. Там Лоулера и Эндрюса ждало еще трое приезжих братьев. Очевидно, предстояло важное дело, которое требовало нескольких участников. От перекрестка приезжие выбрали дорогу к Вороньей горе, где помещались копи, находившиеся в руках энергичного и бесстрашного директора, уроженца Новой Англии. Тот даже в течение этого долгого периода умел поддерживать порядок и дисциплину среди рабочих и служащих.
Светало. По черной тропинке шли шахтеры, кто поодиночке, кто с группой товарищей. Макмурдо и Сканлен влились в поток рабочих, не теряя из виду людей, за которыми следили. Над землей висел густой туман.
И вдруг раздался резкий свисток. Это был сигнал, который обозначал, что через пять-десять минут в шахту станут спускать платформы и начнется дневная смена. Когда Сканлен и Джон дошли до открытой площадки около шахты, там толпилось с сотню шахтеров, ожидавших своей очереди спуститься. Они топали ногами и дыханием согревали пальцы.
Приезжие Чистильщики стояли в тени машинного отделения, а Сканлен с Макмурдо взобрались на груду шлака, с которой все хорошо просматривалось. Из машинного отделения вышел горный инженер, рослый бородатый шотландец Мензис, и засвистел в свисток, давая сигнал для спуска платформы. В то же мгновение директор – высокий худощавый молодой человек с чисто выбритым лицом – быстро пошел к шахте. Сделав несколько шагов, он заметил группу молчаливых людей под крышей машинного отделения. Все они надвинули на лбы шляпы и подняли воротники, чтобы, по возможности, скрыть свои лица. На мгновение предчувствие смерти холодной рукой сжало сердце директора, однако он отделался от него, думая только о причинах появления незнакомых людей.
– Кто вы? – спросил он, подходя к ним. – И что делаете здесь?
Вместо ответа молодой Эндрю шагнул вперед и выстрелил ему в живот. Сотня ожидающих шахтеров застыла как парализованная. Директор обеими руками зажал рану, поднялся с земли и, шатаясь, побрел прочь, но выстрелил второй убийца. Директор упал на бок.
При виде этого из груди Мензиса вырвался вопль ярости. Он с болтом в руках кинулся на убийц, но две пули ударили его в лицо, и он упал к ногам преступников. Несколько шахтеров кинулись вперед, послышались крики сострадания и гнева, но двое пришедших выпустили еще двенадцать зарядов, пули просвистели над головами рабочих, и шахтеры разбежались. Когда некоторые, наиболее храбрые, снова собрались к копям, шайка убийц затерялась в утреннем тумане, и ни один свидетель не мог клятвенно сказать, что за люди на глазах ста зрителей совершили убийство.
Сканлен и Макмурдо пошли домой. Сканлен притих, он в первый раз видел убийство, и дело показалось ему менее приятным и забавным, чем его уверяли. Горестные крики жены убитого директора преследовали их, пока они двигались к дому. Джон молчал, погруженный в свои мысли, однако не выказывал сочувствия к слабости своего товарища.
– Конечно, это походит на войну, – твердил он, – это и есть война, и мы наносим удары, когда можем.
В эту ночь в Доме Союза пировали братья ложи: они не только радовались смерти директора и инженера копей Вороньего холма, гибель которых должна была обречь это предприятие на страх в череде других компаний, поддавшихся террору и шантажу, но и победе братьев вермисской ложи. Оказалось, что, посылая пятерых молодцев нанести удар, Потт потребовал, чтобы Вермиса, в свою очередь, тайно избрала троих братьев для убийства Вильяма Хальса, одного из самых известных и популярных владетелей копей в Джильмертонском участке. У этого Хальса, как предполагалось, не было врагов во всем мире, так как он во всех отношениях был образцовым хозяином предприятия. Тем не менее, владелец копей требовал от своих подчиненных производительности труда и выгнал несколько ленивых и вечно пьяных служащих, принадлежавших к масонам. На его двери вывешивались бумажки с изображением гробов, но это не поколебало его решимости. Чистильщики приговорили его к смерти.
Казнь привели в исполнение. Тед Бальдвин, красовавшийся на почетном месте рядом с мастером, был главой шайки. Его налившееся кровью лицо и остекленевшие, покрасневшие глаза говорили о бессоннице и пьянстве. Он и двое его товарищей провели предыдущую ночь в горах и вернулись обратно грязные, с обветренными лицами. Тем не менее, никакие герои, явившиеся домой после невероятно трудных подвигов, не могли ждать более горячего приема со стороны своих товарищей. Они несколько раз повторили рассказ об убийстве, вызывая восклицания восторга и взрывы хохота.
Это был великий день Чистильщиков. Мрачная туча над долиной сгустилась еще больше. И как мудрый генерал выбирает для победы такое время, в которое он может удвоить свои силы, а враги еще не успели оправиться после поражения, так и Макгинти, глядя на арену своих действий злобным взглядом, задумал новое нападение на противников. В эту ночь разгула, когда полупьяные Чистильщики расходились, он дотронулся до плеча Джона и провел его во внутреннюю комнату, в которой произошел их разговор.
– Вот что, милейший, – сказал он, – у меня есть дело, достойное вас. Отдаю его всецело в ваши руки.
– Я горжусь этим, – ответил Макмурдо.
– Вы можете взять с собою Мендерса и Рейлля. Они уже предупреждены. Пока мы не разделаемся с Честером Вилькоксом, у нас не будет покоя, а если вам удастся покончить с ним, вы заслужите благодарность всей угольной области.
– Постараюсь сделать все возможное. Кто он, и где я могу его застать?
Макгинти вынул из уголка рта сигару, наполовину изжеванную, наполовину выкуренную, и стал рисовать чертеж на листочке, вырванном из записной книжки.
– Он старый боевой сержант, седой, весь покрытый шрамами. Мы дважды пытались покончить с ним, но нам не повезло. Во время последней попытки Джим Карнавэ погиб. Теперь ваш черед. Вот дом, видите, он стоит одиноко на перекрестке дороги в Дайк. Рядом с ним нет жилищ, где бы могли услышать крики. Учтите, Вилькокс всегда при оружии и, не задавая вопросов, стреляет быстро и метко. Лучше все проделать ночью. Правда, с ним в доме трое детей, жена и служанка, но выбирать нам не приходится. Или всех, или никого! Если бы вы могли положить мешок со взрывчатым веществом под порог входной двери и приделать к нему медленно горящий фитиль…
– А что сделал этот человек?
– Разве я не сказал вам, что он застрелил Джима Карнавэ?
– А почему застрелил?
– Вам-то что за дело? Карнавэ бродил вокруг его дома, и он застрелил его. Этого достаточно для меня и для вас.
– Там две женщины и дети. Их тоже надо уничтожить?
– Необходимо. Как иначе мы доберемся до него?
– Тяжела их участь, ведь они же ничего не сделали.
– Что это за речи? Не отказываетесь ли вы от поручения?
– Дайте мне две ночи, чтобы я мог осмотреть дом и составить план. Потом…
– Отлично, – сказал Макгинти, пожимая Джону руку. – Великий день будет для нас, когда вы принесете нам приятное известие. После этого удара все встанут на колени.
Макмурдо долго и серьезно думал о данном ему поручении. В следующую ночь он отправился на разведку и вернулся, когда уже рассвело, а днем повидался с двумя своими подчиненными, Мендерсом и Рейллем, беспечными юношами, которые с таким восторгом думали о предстоящем преступлении, точно дело шло об охоте на оленя.
На третью ночь трое братьев встретились за чертой города, каждый был вооружен, один из молодых людей принес мешок с взрывчаткой, которую употребляли в каменоломнях. В два часа ночи Чистильщики подошли к одинокому дому. Им посоветовали остерегаться собак-ищеек, и потому они шли осторожно, держа револьверы наготове.
Макмурдо послушал возле двери, но внутри дома все было тихо. Тогда он приставил к стене мешок и зажег фитиль. Когда все было готово, Джон и его товарищи отбежали на безопасное расстояние и спрятались в канаве.
Наконец, оглушающий гром взрыва и стук обломков разрушающегося дома поведали им, что их задача выполнена. Кровавые летописи общества еще никогда не упоминали о деле, сделанном так чисто. Но, увы, хорошо организованный и смело выполненный план пропал даром! Вероятно, судьба многих жертв и угрозы шайки встревожили Честера Вилькокса! Накануне он с семьей перебрался в более безопасное и менее известное жилище, к тому же под охраной полицейской стражи. Взрыв разрушил пустой дом, и суровый старый сержант продолжал учить дисциплине шахтеров Дайка.
– Предоставьте его мне, – сказал Макмурдо. – Он моя жертва, и я доберусь до него, даже если придется ждать целый год.
Собрание ложи выразило Джону благодарность и доверие. Так на время окончилось дело Вилькокса. Когда через несколько недель газеты объявили, что он застрелен из засады, никто не усомнился, что Макмурдо, наконец, завершил свое, не доведенное до конца дело…
Таковы были приемы общества вермисских масонов, таковы были деяния Чистильщиков, благодаря которым они распространяли террор в обширной и богатой области. Зачем пятнать страницы отчетом о дальнейших преступлениях? Разве я недостаточно обрисовал этих людей и их поступки? Злодеяния Чистильщиков записаны историей, и о них можно прочитать.
Из мемуаров желающий узнает, что безоружные полицейские Иванс и Хент были застрелены за то, что они решились арестовать двоих Чистильщиков. Там же можно прочитать, как застрелили миссис Лербей, сидевшую возле постели своего мужа, до полусмерти избитого по приказанию мастера Макгинти. Как убили старшего Дженкинса, а потом его брата. Как изуродовали Джемса Мердока, взрывом уничтожили целую семью Степхоузов и предали смерти Стендальса. Все это в течение одной зимы. Темная тень скрыла Долину Ужаса.
Пришла весна, зажурчали ручьи. Для природы, так долго сжатой железными оковами, явилась надежда, но не было просвета для людей, живших под ярмом террора. Никогда над ними не висела такая безнадежно темная, тяжелая туча, как в ранний период лета 1875 года.
Глава VI. Опасность
Макмурдо, уже получивший звание дьякона братства, с надеждой когда-нибудь, после Макгинти, сделаться мастером, стал теперь необходим в совете братьев. При каждом возникшем вопросе спрашивали его мнения, при каждом новом деле просили у него помощи. Но чем популярнее становился он среди масонов, тем более мрачные взгляды встречали его, когда он проходил по улицам Вермисы. Несмотря на ужас, царивший в сердцах горожан, они набирались смелости, чтобы начать объединяться против своих притеснителей. До ложи дошли слухи о тайных сборищах в редакции «Герольда» и о раздаче огнестрельного оружия сторонникам закона и порядка. Тем не менее, Макгинти и его подчиненные не беспокоились, их было много, они обладали решительностью и хорошим оружием, противники же братства были достаточно разрознены.
Дело, как и раньше, должно было окончиться бесцельными толками, может быть, несколькими пустыми арестами. Так считали Макгинти, Макмурдо и большинство Чистильщиков.
Стоял май. Наступил вечер. Подходил час еженедельного субботнего заседания масонов, и Макмурдо уже собирался отправиться в Дом Союза, когда к нему зашел Моррис.
– Можно мне откровенно поговорить с вами, мистер Макмурдо? – спросил он.
– Конечно.
– Я не могу забыть, что однажды излил перед вами сердце, и вы не выдали меня, хотя сам мастер пришел расспрашивать вас о нашей беседе.
– Разве я мог поступить иначе, раз вы доверились мне! Тем не менее, я не согласился с вашими словами.
– Мне это хорошо известно. Только с вами я могу говорить, зная, что меня не предадут.
Моррис выпил виски, и его бледное лицо слегка порозовело.
– Я могу одной фразой объяснить вам все, – сказал он. – На наш след напал сыщик.
Макмурдо с удивлением посмотрел на него.
– Да вы с ума сошли! – произнес он. – Разве вся округа не кишит полицейскими и сыщиками? А какой вред причинили они нам?
– Нет-нет, это не местный сыщик. Как вы говорите, здешних ищеек мы знаем. Но слышали вы о компании Пинкертона?
– Я читал об этих людях.
– Поверьте, когда они нападают на след человека, ему нет спасения. Для них не существует вопроса «поймаю или не поймаю», как для правительственных полицейских. Они действуют упорно, настойчиво и не прекращают деятельности, пока, тем или другим путем, не достигнут своей цели. Если один из Пинкертонов начнет преследовать нас, мы все погибли.
– Мы должны его убить!
– Вот ваша первая мысль! То же скажет ложа. Не говорил ли я вам, что дело кончится убийством!
– Что такое убийство? Разве это не обычная вещь в здешних местах?
– Конечно, но не мне указывать на человека, которого убьют. После этого я не буду знать ни минуты покоя. А между тем, вопрос идет о наших собственных жизнях. Скажите, что мне делать?
Охваченный муками нерешительности, Моррис покачивался из стороны в сторону. Его слова встревожили Макмурдо. Казалось, он почувствовал опасность и необходимость выступить ей навстречу. Схватив Морриса за плечо, Джон сильно тряхнул его.
– Послушайте, вы, – произнес он хриплым от волнения голосом. – Вы не поправите дела, завывая, как женщина на похоронах. Перечислите факты. Кто он? Где он? Как вы узнали о нем? Почему пришли ко мне?
– Я пришел к вам, как к единственному человеку, который согласится дать мне совет. Помните, я говорил, что до приезда сюда я держал лавку на востоке? В той местности у меня остались друзья, и один из них служит на телеграфе. Вчера я получил от него письмо. Читайте.
Вот что узнал Макмурдо.
«Как поживают там у вас Чистильщики? Мы здесь часто читаем о них в газетах. Между нами, я надеюсь скоро узнать от вас о важных событиях. Пять больших корпораций и две железнодорожные компании серьезно взялись за дело. Можете быть уверены, что они доберутся до вас, так как приняли непоколебимые решения. Действует Пинкертон, и его лучший сыщик Бэрди Эдвардс ведет расследование. Собираются покончить с шайкой».
– Теперь прочтите постскриптум.
«Конечно, обо всем этом я узнал по секрету во время службы, а потому сохраняйте тайну. Странно было бы, если бы через руки человека ежедневно проходили шифрованные депеши и он не научился бы разбирать шифр».
Некоторое время Макмурдо сидел молча, беспокойно перебирая пальцами письмо. На мгновение он увидел перед собой бездну.
– Кто-нибудь еще знает о письме? – спросил он.
– Нет.
– А как вы думаете, ваш друг напишет еще кому-нибудь?
– Мне кажется, у него есть двое-трое приятелей.
– Принадлежащих к ложе?
– Может быть.
– Я спрашиваю, потому что он мог описать кому-нибудь наружность Бэрди Эдвардса. Ведь тогда нам было бы легко напасть на след сыщика Пинкертона.
– Это возможно. Однако я не думаю, чтобы он видел его. Ведь он пишет, что узнал о сыщике из шифрованной депеши. Мог ли он видеть его?
Макмурдо выпрямился.
– Я придумал! – произнес он. – Как глупо, что я не сообразил раньше! Да ведь нам везет! Мы поймаем его прежде, чем он успеет повредить нам. Вот что, Моррис, согласны ли вы отдать дело в мои руки?
– Конечно, только бы вы избавили меня от него.
– Избавлю! Вы будете в стороне. Не придется даже упоминать вашего имени.
Уходя, Моррис печально покачал головой.
– Я чувствую на себе его кровь, – простонал он.
– Самооборона – не убийство, – с мрачной улыбкой заметил Макмурдо. – Или он погибнет, или мы! Если мы надолго оставим его в Долине, он уничтожит всех нас, я это чувствую. Ах, брат Моррис, нам скоро придется избрать вас мастером, потому что вы спасли ложу!
А между тем, из поступков Джона было ясно, что он гораздо серьезнее относится к вмешательству нового сыщика, нежели выразил словами. На него что-то повлияло: или собственная совесть, или слава организации Пинкертона, или известие о том, что крупные богатые корпорации решили рассеять Чистильщиков, – во всяком случае, что-то заставляло его действовать, как действовал бы человек, готовый к самому худшему. Он уничтожил решительно все бумаги, которые могли скомпрометировать его.
Покончив с этим делом, он с удовлетворением вздохнул, ему казалось, что теперь безопасность обеспечена.
И все же что-то тревожило Джона по дороге к ложе. Он остановился возле дома Шефтера. Ему не разрешалось входить в комнаты, но, постучав в окошко, он вызвал Этти. Лукавая ирландская веселость исчезла из глаз Макмурдо.
– Что-то случилось, – произнесла Этти. – Джек, вам грозит беда?
– Право, ничего особенно дурного, моя прелесть. Тем не менее, может быть, лучше исчезнуть раньше, чем положение ухудшится.
– Исчезнуть?
– Однажды я обещал вам, что наступит день, когда я уеду. Теперь, мне кажется, он подходит. Сегодня я получил известие. Нехорошее известие, и вижу, что приближается беда.
– Полиция?
– Один из Пинкертонов. Но, конечно, вы не знаете, что это такое и что это значит для людей, подобных мне. Я слишком запутан, и мне придется поспешно бежать. Помните, вы сказали, что, если я уеду, вы поедете со мной?
– О, Джек, в этом наше спасение.
– В некоторых вещах я честный человек, Этти. Ни за что в мире я не дал бы упасть ни одному волоску с вашей прелестной головки. Вы доверитесь мне?
И, не говоря ни слова, она положила свои пальчики на его руку.
– Выслушайте меня и исполните все, что я вам скажу, потому что это единственное спасение для нас. Я чувствую, что в этой долине произойдет много событий. Многим из нас придется позаботиться о себе. Мне, во всяком случае. Вы должны уехать со мной.
– Я отправлюсь за вами, Джек.
– Нет-нет, вы убежите со мной. Может быть, долина Вермисы навсегда закроется для меня, и я никогда не вернусь в нее. Могу ли я оставить вас здесь? Может статься, мне придется прятаться от полиции, не имея случая дать вам знать о себе. Вы должны бежать со мной! Там, откуда я приехал, я знаю одну хорошую женщину и оставлю вас у нее до тех пор, пока не получу возможности обвенчаться с вами. Вы поедете со мной?
– Да, Джек.
– Благословит вас Бог за доверие. Негодяем был бы я, если бы употребил его во зло. Теперь, Этти, по одному моему слову вы должны бросить все, прийти в зал для пассажиров на станции и остаться там, пока я не явлюсь за вами.
– Днем ли, ночью ли, я приду по первому вашему слову, Джек.
Начав подготовку к бегству и несколько успокоенный этим, Макмурдо направился к ложе. Чистильщики уже собрались, и только путем сложных условных знаков он мог пройти мимо наружных и внутренних сторожевых постов, которые охраняли зал. Гул приветствий встретил ирландца, когда он показался в комнате собраний.
– Достопочтенный мастер, – торжественным тоном произнес он. – Прошу слова ради дела особой важности.
– По правилам ложи нужно отложить все остальное, – произнес председатель. – Мы слушаем вас, брат Макмурдо.
Ирландец вынул из кармана письмо.
– Достопочтенный мастер и брат, – сказал он, – сегодня я принес дурные вести, и нам лучше немедленно обсудить это дело, нежели дождаться неожиданного удара. Меня известили, что самые сильные и богатые промышленники соединились с целью погубить нас и что в данную минуту сыщик компании Пинкертона Бэрди Эдвардс действует в долине. Он собирает показания, которые, может быть, набросят петли на шеи многих из нас. Вот что я прошу немедленно обсудить.
Стояла мертвая тишина. Ее прервал председатель.
– Какие доказательства имеете вы, брат Макмурдо? – спросил он.
– Это написано в письме, попавшем в мои руки, – ответил Джон и вслух прочитал роковые для братьев строки. – Честь не позволяет мне сообщить дальнейшие подробности, касающиеся письма, или отдать его вам, однако уверяю, в нем нет больше ничего, что могло бы касаться интересов ложи. Я сообщил вам все, что сам узнал.
– Позвольте мне сказать, председатель, – заметил один из старших братьев, – что мне случалось слышать имя Бэрди Эдвардса. Он лучший сыщик Пинкертона.
– Где же он? И как мы его узнаем? – спросил Макгинти.
– Достопочтенный мастер, – серьезно произнес ирландец, – позвольте заметить, что это такой животрепещущий вопрос, о котором не следует толковать в ложе открыто. Боже сохрани, чтобы я заподозрил кого-либо из присутствующих, однако если этот человек услышит хоть тень слуха – конец всему. Нам не удастся добраться до него. Я попросил бы ложу избрать особый комитет и предложил бы в кандидаты вас, мистер председатель, брата Бальдвина и еще пятерых. Там я мог бы свободно говорить о том, что знаю, и высказать свои дальнейшие предположения.
Мысль Джона понравилась. Кроме председателя в совет избрали Бальдвина, похожего на коршуна секретаря Гаравея, грубого убийцу Тигра Кормака, казначея и бесстрашных, отчаянных, ни перед чем не останавливающихся братьев Вильбайев.
Обыкновенный пир ложи на этот раз не затянулся и прошел без обычного разгула. Опасения омрачали умы братьев, и многие из них впервые увидели грозную тучу правосудия.
– Говорите, Макмурдо, – сказал мастер, когда в зале остались только выбранные в комитет братья.
Все семеро замерли на своих местах.
– Я знаю Бэрди Эдвардса, – заявил молодой ирландец, – но здесь он, конечно, носит другую фамилию. Это храбрец, а не безумец. Он живет в Гобсоне под именем Стива Вильсона.
– Откуда вы знаете?
– Я видел его и говорил с ним. Эта встреча не занимала меня в то время, и без письма я не вспомнил бы о ней даже теперь. Тем не менее, я положительно уверен, что Стив Вильсон – Эдвардс. Я встретился с ним в вагоне, когда в среду ездил по линии. Он назвал себя журналистом, и тогда я верил ему. Ему хотелось выведать все о Чистильщиках и о том, что он называл их преступлениями, для газеты «Нью-Йоркская пресса». Этот человек засыпал меня вопросами, но я ничего не сказал ему.
«Я заплачу и заплачу хорошо, если только мне дадут материал, годный для моего редактора», – убеждал меня он. Тогда я рассказал любопытному несколько выдумок, которые, как мне казалось, могли ему понравиться, и он передал мне бумажку в двадцать долларов. «Вы получите в десять раз больше, если узнаете что-нибудь еще», – прибавил он.
– Что вы ему сказали?
– Все, что мог придумать.
– А почему вы уверены, что он сыщик?
– Сейчас объясню. Он вышел из вагона в Гобсоне и зашел в телеграфное отделение.
«Мне кажется, – заметил телеграфист, едва за моим спутником затворилась дверь, – нам следовало бы брать двойную плату за такие вещи». Я посмотрел и подтвердил: «Мне тоже кажется».
Действительно, телеграфный бланк был заполнен непонятным шифром. «И каждый день он отправляет такой листок», – продолжал телеграфист. «Это корреспонденции в его газету, – объяснил ему я, – и журналист боится, чтобы другие не перехватывали их». Телеграфист разделял мое тогдашнее убеждение, но теперь оно изменилось.
– Мне кажется, вы правы, – произнес Макгинти. – Но что делать?
– Почему бы теперь же и не покончить с ним? – предложил один Чистильщик.
– И чем скорее, тем лучше.
– Если бы знать, где можно захватить его, я поехал бы немедленно, – сказал Макмурдо. – Конечно, он в Гобсоне, но я не знаю, где его дом. Тем не менее, у меня есть план.
– Какой?
– Завтра утром я отправлюсь в Гобсон и с помощью телеграфиста разыщу его. Эдвардсу я скажу, что сам масон, и предложу за известную цену открыть ему все тайны ложи. Можете быть уверены, что он попадется на удочку. Дальше я говорю ему, что все бумаги в моем доме, что если бы я привел его к себе, когда кругом много народа, это стоило бы мне жизни. Я предложу ему прийти в десять часов вечера и пообещаю, что тогда он увидит все. Так мы его поймаем.
– А дальше?
– Остальное придумайте сами. Дом, где я живу, стоит уединенно. Ирландка верна, как сталь, и глуха, как колода. Кроме меня и Сканлена, в доме нет ни души. Если я выманю у него обещание побывать здесь, вы соберетесь у меня к десяти часам. Мы его впустим и, если сыщик живым выйдет из дома ирландки, он будет иметь право весь остаток жизни хвалиться своим необыкновенным счастьем.
– Полагаю, в компании «Пинкертон» появится вакансия, – заметил Макгинти. – На этом и порешим, Макмурдо. Завтра в десять часов мы соберемся в вашем доме.
Глава VII. Бэрди Эдвардс в западне
Макмурдо сказал правду. Дом, в котором он жил, стоял очень уединенно и был удобен для задуманного преступления. Он помещался на самой окраине города. В обыкновенном случае заговорщики просто выпустили бы заряды своих револьверов в тело осужденного, теперь же они считали необходимым выпытать у жертвы, многое ли известно агенту Пинкертона, откуда он получил сведения и какие факты сообщил своим начальникам. Могло случиться, что они опоздали, и Эдвардс уже успел написать о них, но все же Чистильщики надеялись, что ничего особенно важного он не разведал.
Во всяком случае, они решили все узнать от него лично. Захватив Бэрди Эдвардса в свои руки, они придумают способ заставить его говорить.
Макмурдо поехал в Гобсон. По-видимому, в это утро полиция очень интересовалась Джоном. Капитан Мервин, который в самом начале заявил, что он помнит его еще по Чикаго, сам подошел к нему на станции. Макмурдо отвернулся и отказался разговаривать с ним. Вернувшись из поездки, Джон зашел в Дом Союза и сказал мастеру:
– Он придет.
– Отлично, – кивнул Макгинти. – А как вы думаете, он много знает? – тревожно спросил мастер.
Макмурдо мрачно покачал головой.
– Он довольно долго прожил здесь. По крайней мере, недель шесть, и я не думаю, что он приехал с целью любоваться природой. Если все это время сыщик работал с помощью железнодорожных денег, он, вероятно, добился известных результатов и уже сообщил их по назначению. Мне кажется, я нащупал его слабость. По-видимому, если бы он мог напасть на хороший след Чистильщиков, он пошел бы в их собрание. Я взял его деньги. – Джон с усмешкой вынул из кармана пачку кредитных бумажек. – Он обещал мне дать столько же, когда я покажу ему бумаги.
– Какие бумаги?
– Никаких. Но я наговорил ему разных разностей о постановлениях, книгах, правилах и формах братства. Он надеется решительно все разузнать раньше, чем выйдет из моего дома.
– В этом отношении он прав, – мрачно произнес Макгинти. – А не спросил он вас, почему вы не принесли к нему бумаг?
– Разве я мог взять их с собой, когда меня подозревают? И еще сегодня капитан Мервин разговаривал со мной на станции.
– Я слышал об этом, – заметил Макгинти. – Сдается мне, что вся тяжесть этого дела ляжет на вас. Конечно, покончив с Эдвардсом, мы можем бросить его в старую шахту, но как бы то ни было, нельзя будет отрицать, что он жил в Гобсоне и что вы сегодня ездили туда.
Макмурдо пожал плечами.
– Если мы будем действовать правильно, убийства не докажут, – заметил он. – В темноте никто не заметит, как он войдет в мой дом, и никто не увидит, как он выйдет из моих дверей. Вот что, советник! Я объясню вам мой план и попрошу вас сообщить его остальным. Вы все придете в девять. Он явится в десять и три раза постучит в дверь. Я впущу его, потом стану позади и закрою дверь. Тогда он наш.
– Легко и просто.
– Да, но следующий шаг требует осмотрительности. Бэрди Эдвардс не из слабых, хорошо вооружен и, вероятно, будет настороже. Подумайте, он войдет в комнату, в которой он ждет одного, а увидит семерых. Будут выстрелы, кто-нибудь может быть ранен.
– Конечно.
– А шум привлечет к нам всех ищеек города.
– Думаю, вы правы.
– Вот что я предлагаю сделать. Вы все соберетесь в большой комнате, в той самой, где однажды разговаривали со мной. Я открою ему дверь, проведу в маленькую комнату, а сам отправлюсь якобы за бумагами. Это даст мне возможность сказать вам, как обстоит дело. Потом вернусь к нему с какими-нибудь фальшивыми документами. Он станет просматривать их, а я кинусь на него и обезоружу. Когда вы услышите мой зов, торопитесь. Чем скорее придете вы, тем лучше. Он силен, и, может быть, мне не совладать с ним.
– Это хороший план, – заметил Макгинти. – Ложа будет у вас в долгу. Я думаю, когда я покину кафедру председателя, у меня будет хороший преемник.
– Советник, я только новичок, – ответил Макмурдо, но на его лице отразилось, что комплимент великого человека обрадовал его.
Вернувшись домой, Джон приготовился к страшному вечеру. Прежде всего, вычистил, смазал и зарядил свой револьвер, потом внимательно осмотрел комнату, предназначенную для ловушки.
Макмурдо потолковал со Сканленом о предстоящем событии. Хотя Мик принадлежал к страшному братству, но был безобидным человеком, по слабости характера не способным противиться мнению товарищей, но в душе возмущенный кровавыми деяниями.
Макмурдо вкратце рассказал ему о задуманном и прибавил:
– На вашем месте, Мик Сканлен, я ушел бы и не принимал участия в этом деле.
– Конечно, Мак, – ответил Сканлен. – Но знайте, у меня не хватает только смелости, а не желания действовать. Когда я увидел, как убили директора Денна, там, подле угольных копей, я еле вынес это. Я не создан для подобного, как вы или Макгинти.
Избранные в комитет Чистильщики пришли вовремя. Внешне они походили на почтенных, прилично одетых граждан, но физиономист прочитал бы мало надежды для Бэрди Эдвардса в линиях этих жестких губ и безжалостных глазах. В комнату не вошло ни одного человека, руки которого не были бы окрашены кровью.
Они так же привыкли убивать людей, как мясники резать овец. Конечно, самым заметным как по наружности, так и по жестокости был мастер. Секретарь Гаравей, худой желчный человек с длинной морщинистой шеей и нервными дергающимися руками и ногами, безупречно честный по отношению к финансам ордена, не имел ни малейшего понятия о справедливости или порядочности во всех других вопросах. На лице казначея Картера, человека средних лет, всегда лежало бесстрастно-мрачное выражение, а его желтоватая кожа напоминала пергамент. Он был отличным организатором, и механизм почти всех преступлений рождался в его мозгу. Братья Вильбай, высокие, стройные юноши, с лицами, полными энергии, давно доказали, что они принадлежат к числу людей дела, а не слова. Их товарищ, Тигр Кормак, плотный смуглый молодой человек, своей свирепо стью и жестокостью вселял страх даже в Чистильщиков.
Вот какие «братья» собрались в этот вечер под крышей Макмурдо с надеждой убить сыщика Пинкертона.
Джон поставил на стол виски, и все поспешили подкрепить свои силы для предстоящей работы. Бальдвин и Кормак скоро слегка опьянели, и это пробудило всю их жестокость. Кормак дотронулся рукой до печи. Она топилась, потому что стояли еще холодные весенние ночи.
– Годится, – сказал он с проклятием.
– Да-да, – согласился Бальдвин, уловив скрытое значение этого слова. – Если мы притянем к ней молодчика, нам быстро удастся выудить из него всю правду.
– Не бойтесь, мы узнаем правду, – сказал Макмурдо.
У этого человека были положительно стальные нервы. Вся тяжесть дела лежала на его плечах, а между тем он держался хладнокровно и спокойно.
– Вы покончите с ним, – сказал Макгинти. – Никто не двинется раньше, чем вы схватите его за горло. Только жалко, что здесь нет ставен.
– Никто не станет следить за нами. Время приближается.
– Может быть, он не придет? Может быть, он почувствовал опасность? – заметил секретарь.
– Не бойтесь, придет, – ответил Макмурдо. – Он так же жаждет прийти, как вы увидеть его. Слушайте.
Все застыли, как восковые фигуры. Послышалось три громких удара в дверь.
– Тише!
Во всех глазах блеснуло ликование. Руки легли на спрятанное оружие.
– Ни звука! – шепнул Макмурдо, вышел из комнаты и запер за собою дверь.
Напряженно вслушиваясь, убийцы ждали.
Они считали шаги. Вот он отпер наружную дверь. Прозвучало несколько слов, вероятно, приветственных. Послышались чужие шаги и звук незнакомого голоса. Дверь стукнула, и ключ, лязгнув, повернулся в замке. Жертва вошла в ловушку. Тигр Кормак было засмеялся, но Макгинти прижал свою большую руку к его рту.
– Тише, безумный, – шепнул мастер, – вы погубите всех нас.
Из соседней комнаты слышался разговор. Наконец дверь отворилась, и появился Макмурдо, прижимающий палец к губам.
Джон подошел к концу стола, остановился и каким-то странным взглядом обвел всех присутствующих. В нем произошла легкая перемена. Его осанка и манеры говорили, что ему предстоит выполнение важной задачи, лицо приняло твердость гранита. Глаза горели волнением. Он превратился в вожака. Все с любопытством смотрели на него, но он молчал, только снова окинул общество странным взглядом.
– Ну, – наконец не выдержал Макгинти. – Здесь он? Здесь Бэрди Эдвардс?
– Да, – медленно произнес Макмурдо. – Бэрди Эдвардс здесь. Это я.
Около десяти секунд можно было бы подумать, что в комнате нет ни души – воцарилось глубокое молчание. Шипение котелка на плите казалось резким и пронзительным. Семь бледных лиц, поднятых к человеку, который господствовал над ними, окаменели от ужаса.
Внезапно зазвенели разбитые стекла, и блестящие ружейные стволы проникли в окна. Занавески были сорваны.
При виде этого Макгинти заревел, как раненый медведь, и кинулся к полуоткрытой двери. Там его встретил револьвер и суровый взгляд синих глаз капитана Мервина. Исполин отступил и снова упал в кресло.
– Здесь безопаснее, советник, – сказал человек, которого они знали под именем Макмурдо. – А если вы, Бальдвин, не уберете револьвера, то лишитесь жизни. Вокруг этого дома сорок вооруженных людей. Судите сами, есть ли у вас возможность спасения. Возьмите их револьверы, Мервин.
Под угрозой винчестеров возможности сопротивляться не было. Чистильщиков обезоружили. В мрачном тупом недоумении они по-прежнему сидели вокруг стола.
– На прощанье мне хочется сказать вам два слова, – обратился к Чистильщикам поймавший их человек. – Вероятно, мы встретимся до суда и я дам вам тему для размышлений. Вы теперь знаете, кто я такой, и я могу положить карты на стол. Я Бэрди Эдвардс из агентства Пинкертона, и меня послали, чтобы уничтожить вашу шайку. Мне предстояло сыграть опасную игру. Ни одна душа, никто, даже самые близкие, самые любимые мной люди, не знали правды. Никто не знал, кроме капитана Мервина и моих начальников. Но, слава Богу, теперь все кончено, и я выиграл.
Семь бледных лиц были обращены к нему, во всех глазах горела ненависть, и он читал в них угрозу.
– Может быть, вы думаете, что игра еще не окончена? Что делать, я учитываю и это. Во всяком случае, некоторым из вас не придется больше действовать. Шестьдесят человек сегодня вечером увидит тюрьма. Сознаюсь, когда в мои руки передали это дело, я не верил в существование вашего общества. Мне казалось, что это газетная болтовня, и я докажу ее несостоятельность. Мне было сказано, что ваше общество связано с масонами, и я поехал в Чикаго и вступил в братство.
Скоро я еще тверже решил, что все это газетные басни, потому что в масонских ложах не увидал ничего дурного, напротив, они делали много добра. Тем не менее я должен был выполнить мою задачу и отправился в угольные долины. Приехав в Вермису, я понял, что рассказы о Чистильщиках – не бульварные романы.
Я никого не убил в Чикаго, никогда не подделал ни одного доллара. Монеты, которые я давал вам, – настоящие, тем не менее, эти деньги мной были истрачены самым полезным образом. Зная, каким путем можно приобрести ваше расположение, я делал вид, будто меня преследует правосудие. Это подействовало.
Я присоединился к вашей адской ложе и стал принимать участие в советах. Может быть, скажут, что я был не лучше вас? Пусть говорят, что желают, раз мне удалось выследить вас. Но что было в действительности? В ночь моего вступления в ложу вы избили старика Стенджера. Я не успел предупредить его, но остановил вас, Бальдвин, когда вы хотели убить его. Если я предлагал что-нибудь с целью поддержать мой вес в вашей среде, то лишь такие вещи, которые мог предотвратить. Не было возможности спасти Денна и Мензиса, так как я знал слишком мало, зато я постараюсь, чтобы их убийцы были повешены. Я предупредил Честера Вилькокса, когда взорвал его дом, и он с семьей был в безопасности.
Многих преступлений мне не удалось остановить, но если вы оглянетесь на прошлое и вспомните, как часто намеченная вами жертва возвращалась домой другой дорогой, или оказывалась в городе, когда вы отправлялись за ней за город, или сидела взаперти, когда вы предполагали, что она выйдет наружу, – вы увидите дело моих рук.
– Проклятый предатель, – сквозь зубы прошипел Макгинти.
– Называйте меня так, если это вам приятно, Макгинти. Вы и вам подобные были врагами Бога и человека в этих долинах.
Кому-нибудь надлежало стать между вами и бедными людьми, которых вы терзали. Существовал только один способ, и я воспользовался им. Вы называете меня предателем, но многие тысячи человеческих существ дадут мне имя «избавитель», который погрузился в ад, чтобы спасти их. Три месяца я жил этой жизнью и не согласился бы провести еще три таких месяца, даже если бы мне отдали все казначейство Вашингтона. Я видел необходимость оставаться с вами, пока не заполучу в свои руки сведения о каждом из вас и все ваши секреты. Я выждал бы еще немного, если бы мне не удалось узнать, что моя тайна начинает обнаруживаться.
В город пришло письмо, которое открыло бы вам все. Значит, мне следовало действовать, и действовать быстро. Прибавлю только, что, когда наступит время моей смерти, я умру спокойнее, думая о деле, сделанном в этой долине. Ну, Мервин, я не буду больше задерживать вас. Берите их, и конец…
Остается рассказать немногое. Днем Джон поручил Сканлену доставить в дом мисс Этти Шефтер записку, и Мик согласился отнести ее, подмигивая и многозначительно улыбаясь. На следующее утро очень красивая девушка и закутанный в плащ мужчина вошли в вагон экстренного поезда, присланного железнодорожной компанией, который быстро унес их из долины, полной опасностей. Через десять дней они обвенчались в Чикаго. Чистильщиков судили далеко от того места, в котором их сторонники могли терроризировать служителей закона. Напрасно деньги ложи – деньги, выжатые шантажом из округи Вермисы, – лились, как вода, во имя их спасения. Холодных, ясных, бесстрастных показаний человека, который знал все подробности жизни «братьев», не могли поколебать никакие уловки защитников. После долгих лет шайка, наконец, была рассеяна. Туча перестала давить долину. Макгинти перед казнью хныкал и унижался. Восемь главных последователей мастера разделили его участь, около пятидесяти бывших масонов получили различные сроки тюремного заключения.
Однако, как и предвидел Эдвардс, игра еще не окончилась. Ему предстояло кочевать с места на место. Тед Бальдвин избежал виселицы, и с ним братья Вильбайи и еще несколько неукротимых из шайки. На десять лет они были скрыты от мира, но потом их освободили, и наступил конец мирной жизни Эдвардса. Убийцы поклялись всем, что считали для себя святым, пролить его кровь.
Эдвардса вынудили покинуть Чикаго после двух покушений, до того близких к удаче, что третье, конечно, повлекло бы его смерть. Под новым именем он отправился в Калифорнию. Когда умерла Этти, его снова чуть не убили. Под именем Дугласа он работал в затерянном горном каньоне и там вместе со своим компаньоном англичанином Баркером приобрел состояние. Узнав, что кровожадные убийцы снова напали на его след, он бежал в Англию. В Англии Джон Дуглас вторично женился на достойной девушке, прожил пять лет в Сассексе как помещик, и это пребывание окончилось уже известными событиями.
Назад: Глава IV. Потемки
Дальше: Эпилог
