Посещение инспектора сыскной полиции Лестрейда были нам не в диковину, и когда он заглядывал по вечерам в наше скромное жилище, то всегда являлся желанным гостем для Шерлока Холмса, который, таким образом, имел возможность следить за тем, что происходило в главной полицейской квартире. В благодарность за новости, приносимые Лестрейдом, Холмс был всегда готов внимательно выслушивать подробности дел, поручаемых сыщику, и мог по временам, помимо личного вмешательства, давать полезные указание и советы, основанные на его собственном обширном знание и опыте.

В тот вечер, о котором идет речь, зашедший к нам Лестрейд болтал о погоде и газетных новостях. Потом он примолк, задумчиво попыхивая сигарой. Холмс пристально смотрел на него.

– У вас есть в запасе что-нибудь замечательное? – спросил, наконец, мой приятель.

– О, нет, мистер Холмс, ничего особенного.

– Расскажите нам, однако!

– Ладно, мистер Холмс; не стану отрицать, что у меня есть кое-что… Впрочем, это такая нелепая история, что я не решаюсь докучать вам ею. С другой же стороны, при всей нелепости, она престранная, а я знаю, что вы любите все, выходящее из ряда. Но, по-моему, это будет скорее по части доктора Ватсона, чем по нашей.

– Какая-нибудь болезнь? – полюбопытствовал я.

– Во всяком случае, безумие, и весьма диковинное. Вы едва ли поверите, чтоб в наше время кто-нибудь мог питать непримиримую ненависть к Наполеону I и разбивать вдребезги каждое его изображение, подвернувшееся под руку.

Шерлок откинулся на спинку кресла.

– Это, в самом деле, не по моей части, – согласился он.

– Совершенно верно. Я так и говорю. Но когда человек совершает кражу со взломом, с целью уничтожения не принадлежащих ему бюстов, тут уж требуется не доктор, а полицейский.

Холмс снова выпрямился.

– Кражу со взломом! Это становится интереснее. Расскажите-ка мне подробнее.

Лестрейд вынул из кармана свою официальную записную книжку и заглянул в нее, чтоб освежить память.

– Первый случай, донесенный полиции, произошел три дня назад, – начал он. – Дело было в магазине Морза Гудсона, который торгует картинами и статуями на Кеннингтон-Роде. Приказчик, отлучившийся на минуту из лавки, услышал в ней грохот и, вбежав обратно в магазин, увидал гипсовый бюст Наполеона, стоявший со многими другими скульптурными произведениями на прилавке, расколотым на мелкие куски. Он выбежал на дорогу, но хотя прохожие заметили человека, выскочившего из магазина, но того негодяя и след простыл. По-видимому, это было одно из проявлений хулиганства, какие встречаются сплошь и рядом. В таком именно свете случившееся было представлено констеблю, стоявшему на посту. Гипсовый бюст стоил всего несколько шиллингов, и все дело казалось слишком ребяческим для того, чтобы подать повод к судебному следствию.

Второй случай вышел, однако, серьезнее и вместе с тем удивительнее.

На Кеннингтон-Роде, на расстояние нескольких шагов от магазина Морза Гудсона, живет известный практикующий врач доктор Барнико, который имеет чрезвычайно обширную практику на южном берегу Темзы. Его жилище и главный приемный кабинет помещаются на Кеннингтон-Роде, но он имеет еще отделение для консультаций с постоянными кроватями на Лауэр-Брикстон-Роде, в двух милях расстояния. Этот доктор Барнико – пламенный поклонник Наполеона, и его дом наполнен книгами, картинами и реликвиями французского императора. Недавно он приобрел от Морза Гудсона две одинаковых гипсовых копии знаменитого бюста Наполеона работы французского скульптора Девина. Одну из них он поставил в вестибюле дома на Кеннингтон-Роде, а другой украсил камин в лечебнице на Лауэр-Брикстоне. И вот, когда доктор Барнико вернулся к себе домой сегодня поутру, то с удивлением увидел, что в его доме ночью побывали воры. Между тем, все имущество оказалось в целости, исключая гипсового бюста, который исчез из прихожей. Он был похищен и разбит вдребезги о садовую ограду, у подножия которой нашли его осколки.

Холмс принялся потирать руки.

– Это бесспорно нечто небывалое, – сказал он.

– Я так и думал, что вы заинтересуетесь моей историей, – продолжал Лестрейд. – Постойте, однако, это еще не все. Докторр Барнико должен был явиться к себе в лечебницу к двенадцати часам. Каково же было его изумление, когда, по приезде туда, он убедился, что одно из окон дома было отворено ночью, и осколки другого бюста валялись на полу комнаты. Он был раздроблен вдребезги там, где стоял. Как в том, так и в другом случае не было ровно никаких указаний, по которым можно было бы заключить, действовал ли здесь преступник или помешанный. Ну вот, мистер Холмс, теперь я изложил вам важнейшие факты.

– Они удивительны, если не сказать, что нелепы, – отвечал мой приятель. – Позвольте вас спросить: два бюста, разбитых в доме и в лечебнице доктора Барнико, были точными дубликатами первого бюста, уничтоженного в магазине Морза Гудсона?

– Они были отлиты в одной и той же форме.

– Этот факт опровергает догадку, будто человек, разбивающий их, воодушевлен какой-то ненавистью к Наполеону. Взяв во внимание, сколько сотен скульптурных изображение великого императора должно существовать в Лондоне, было бы слишком наивно предположить подобное совпадете, чтобы неразборчивый ненавистник случайно напал на три образца того же самого бюста, и начал с них замышленное им дело истребления.

– Позвольте, раньше я думал точно так же, – заметил Лестрейд. – Но, с другой стороны, этот Морз Гудсон служить поставщиком бюстов в той части Лондона, а уничтоженные три экземпляра были единственными, находившимися у него в магазине в продолжение нескольких лет. Таким образом, хотя, как вы говорите, в Лондоне существует несколько сот скульптурных изображение Наполеона, но весьма вероятно, что эти три бюста были единственными в тамошней местности. По этой причине местный фанатик, естественно, должен был начать с них. Как вы полагаете, доктор Ватсон?

– Возможностям мономании нет границ, – отвечал я. – Существует болезненное состояние, известное у современных французских физиологов под названием «idee fixe». Человек может быть расположен к этой форме безумия в слабой степени, отличаясь во всех других отношениях полным здравомыслием. Лицо, зачитавшееся биографией Наполеона, или разоренное вследствие наполеоновских войн, способно усвоить себе такую неотвязчивую идею и под ее влиянием совершать фанатические проступки.

– Нет, ваше объяснение не годится, милейший Ватсон, – возразил Шерлок, отрицательно качая головой. – Самая упорная idee fixe не могла бы внушить вашему интересному маньяку, где именно находятся ненавистные ему бюсты.

– Хорошо, как же вы объясняете такую странность?

– Я не пытаюсь делать это. Я заметил бы только, что в эксцентричных действиях того джентльмена обнаруживается некоторая последовательность. Так, например, в прихожей доктора Барнико, где грохот мог поднять на ноги семью, бюст не был сразу разбит, но предварительно вынесен вон, тогда как в лечебнице, где представлялось меньше опасности вызвать тревогу, он был раздроблен на том же месте, где стоял. Вся эта штука представляется пустой до нелепости, а между тем, я не осмеливаюсь назвать ничего ничтожным, едва только вспомню, что некоторые из моих наиболее классических дел имели самое не обещающее начало. Может быть, вы не забыли еще, Ватсон, каким образом страшное происшествие в семействе Эбернети было сначала замечено мною на глубине, на какую опустилась петрушка в масло, растаявшее в жаркие день. Поэтому я не могу улыбаться, слушая о ваших трех раздробленных бюстах, Лестрейд, и буду весьма вам благодарен, если вы сообщите мне еще какие-нибудь свежие добавления к такой странной цепи обстоятельств.

Добавление, которого желал мой приятель, последовало быстрее и в бесконечно более трагической форме, чем он мог себе вообразить. На следующее утро я еще одевался в своей спальне, когда в мою дверь постучались, и ко мне вошел Холмс с телеграммой в руке. Он громко прочел ее:

– «Приезжайте немедленно, 131, Питт-стрит, Кенсингтон. Лестрейд».

– Что же это такое? – спросил я.

– Не знаю. Мало ли что может быть! Но я подозреваю, что это продолжение истории разбитых бюстов. В данном случае сокрушитель изображений Наполеона начал свои операции в другом квартале Лондона. На столе готов кофе, Ватсон, а у крыльца меня ждет кеб.

Через полчаса мы достигли Пит-стрит, мирного затишья, как раз позади одного из самых стремительных потоков лондонской жизни. Номер 131 представлял собою одно из ряда плоских, почтенных и самых неромантических жилищ. Когда мы подъехали к нему, то увидали, что заборы на противоположной стороне улицы окаймлены любопытной толпой. Холмс свистнул.

– Клянусь Георгием, – воскликнул он, – тут, по меньшей мере, покушение на убийство! Только это одно может удержать лондонского посыльного. Какое-нибудь злодейство явно читается в согнутой спине и вытянутой шее этого малого. Что это значит, Ватсон? Верхние ступени крыльца окачены водою, тогда как остальные сухи. Но, во всяком случае, следов имеется достаточно! Да вот и сам Лестрейд у окна на улицу; сейчас мы разузнаем все.

Инспектор встретил нас с весьма серьезным видом и провел в гостиную, где мы нашли крайне взволнованного пожилого господина в фланелевом халате. Взъерошенный, немытый, он прохаживался нервными шагами взад и вперед. Этот субъект был представлен нам в качестве владельца дома мистера Гораса Гаркера, одного из сотрудников «Центрального Синдиката Печати».

– Новая история с наполеоновским бюстом, – сказал Лестрейд. – Вчера вечером это дело, по-видимому, заинтересовало вас, мистер Холмс, и я подумал, что, может быть, вы пожелаете присутствовать здесь, когда странное приключение приняло несравненно более серьезный оборот.

– А к чему оно привело на этот раз?

– К убийству. Мистер Гаркер, не расскажете ли вы в точности этим джентльменам, что у вас произошло?

Человек в халате повернулся к нам с самой унылой миной.

– Необычайная вещь! – заговорил он. – Всю свою жизнь собирал я новости о других людях, а теперь, когда настоящая новость повстречалась мне самому, я до того сбит с толку и расстроен, что не способен связать двух слов. Если бы я пришел в качестве журналиста, то интервьюировал бы самого себя, после чего напечатал бы по два столбца в каждой вечерней газете. Но в теперешнем настроение я бросаю на ветер ценный материал, по нескольку раз повторяя мою историю целому ряду посторонних лиц, и не могу воспользоваться ею сам! Впрочем, ваше имя мне знакомо, мистер Шерлок Холмс, и если вы только объясните это странное происшествие, я буду вознагражден за свой непроизводительный труд.

Холмс опустился в кресло и сталь слушать.

– Все это, по-видимому, концентрируется вокруг бюста Наполеона, купленного мною вот для этой самой комнаты месяца четыре назад. Он приобретен мною за бесценок у братьев Гардинг, через два дома от станции Гай-стрит. Большую часть моей журнальной работы я исполняю ночью и зачастую пишу до утра. Так было и сегодня. Я сидел у себя в спальне, в верхнем этаже дома, окнами во двор; около трех часов меня встревожил какой-то шум внизу. Я прислушался, но шум не повторился, и мне пришло в голову, что он донесся с улицы. Вдруг несколько минуть спустя раздался ужасный вопль, страшнее которого я ничего не слыхивал, мистер Холмс. Он будет отдаваться у меня в ушах, пока я жив. Минуту или две сидел я, оледенев от ужаса, потом схватил кочергу и спустился вниз. Войдя в комнату, я увидал, что окно распахнуто настежь, и заметил исчезновение бюста с камина. Зачем понадобилось ночному вору стащить подобный предмет, остается для меня совершенно непонятным, потому что это был гипсовый слепок, не имевший никакой ценности.

Вы можете убедиться сами, что из этого отворенного окна удобно шагнуть на крыльцо. Так, вероятно, и поступил грабитель. Поэтому я обошел кругом и отворил дверь. Выйдя из нее в темноту, я чуть не упал, споткнувшись о труп, распростертый у моих ног. Сбегав за свечой, я увидел несчастного человека с зияющей раной в горле, который плавал в крови. Зарезанный лежал навзничь с согнутыми коленями и ужасно разинутым ртом. Его лицо будет пугать меня во сне. Я только успел свистнуть в мой полицейский свисток, как, должно быть, лишился чувств, потому что не помнил ничего более до той минуты, когда очнулся и увидал полисмена, стоявшего надо мной в сенях.

– Но кто же убитый человек? – спросил Холмс.

– На это нет никаких указаний, – отвечал Лестрейд. – Вы увидите труп в покойницкой, но до сих пор мы не сделали ничего для открытия личности убитого. Это высокий загорелый мужчина, очень сильного сложения, не старше тридцати лет. Одет бедно, однако, не по-крестьянски. Нож с роговой рукояткой валялся возле него в луже крови. Послужил ли он орудием убийства или принадлежал убитому, я не знаю. На его одежде не было имени, а в его карманах не нашлось ничего, кроме яблока, бечевки, карты Лондона в шиллинг и фотографической карточки. Вот она.

То был, очевидно, моментальный снимок малой камеры. Он представлял бойкого, похожего на обезьяну человека, с резкими чертами. Густые нависшие брови и сильно выдававшаяся вперед нижняя часть лица придавали ему сходство с бабуином.

– А что стало с бюстом? – спросил Холмс, тщательно всмотревшись в карточку.

– Мы получили сведения о нем как раз перед вашим приходом. Он был найден в палисаднике одного необитаемого дома на Кемпден-Гоуз-Роде и оказался разбитым в куски. Я сейчас иду взглянуть на него. Не желаете ли и вы пойти со мною?

– Конечно. Я только осмотрюсь немного здесь.

И Холмс принялся за осмотр ковра перед камином и окошка.

– Преступник должен обладать или необычайно длинными ногами, или замечательным проворством, – сказал он. – Немалый фокус, повиснув над пустым пространством, ухватиться за оконный карниз и отворить раму. Вылезти из окна было сравнительно проще. Вы пойдете с нами посмотреть осколки вашего бюста, мистер Гаркер?

Неутешный журналист подсел, между тем, к письменному столу.

– Мне все-таки надо попытаться написать что-нибудь об этом происшествии, – отвечал он. – Хотя я уверен, что первые издания вечерних газет успели выйти со всеми подробностями. Такое уж мое счастье! Помните, как однажды в Донкастере рухнули подмостки? Представьте же себе, я был единственным журналистом на этих подмостках, и моя газета оказалась единственной, где не был напечатан отчет о случившемся, так как я был слишком потрясен, чтобы описать это происшествие. Теперь же я опаздываю с известием об убийстве, которое совершилось на крыльце моего собственного дома!

Когда мы выходили из комнаты, то услыхали скрип пера, проворно бегавшего по бумаге.

Место, где были найдены осколки бюста, отстояло всего на несколько сот ярдов от жилища Гаркера. Изображение великого императора, внушавшего, по-видимому, такую фанатическую и разрушительную ненависть незнакомцу, валялось на земле, раздробленное в мелке кусочки. Гипсовые черепки усыпали зеленую траву, побелевшую от известковой пыли. Холмс поднял некоторые из них и тщательно разглядывал.

По этой пристальности и сосредоточенному виду моего приятеля я стал догадываться, что он напал, наконец, на руководящую нить.

– Ну, что же? – спросил Лестрейд.

– Мы далеки еще от истины, – отвечал Шерлок. – А между тем… Между тем перед нами несколько внушительных фактов, на которые можно опереться. Обладание этим ничтожным бюстом было для странного преступника дороже человеческой жизни. Вот уже один пункт. Затем есть другое, не менее удивительное обстоятельство. Почему он не разбил этой вещи в доме или у самого дома, если его единственной целью было истреблять изображены Наполеона?

– Он растерялся и был испуган, неожиданно наткнувшись на свидетеля. Вероятнее всего, что убийца действовал бессознательно.

– Допустим; это отчасти правдоподобно. Но я хочу обратить ваше особое внимание на положение этого дома, в саду которого был расколот бюст.

Лестрейд осмотрелся кругом.

– То был необитаемый дом; таким образом преступник знал, что ему не помешают в саду, – сказал он.

– Прекрасно, но немного ближе есть другой необитаемый дом, который он должен был миновать, чтобы дойти до этого. Почему не разбил он бюста именно там, тогда как с каждым шагом для него, очевидно, возрастала опасность наткнуться опять на кого-нибудь.

– Решительно не берусь объяснить, – отвечал инспектор.

Холмс указал на уличный фонарь над нашими головами.

– Здесь он мог видеть, что делает, а там не мог. Вот что руководило им.

– Клянусь Юпитером, это верно! – воскликнул сыщик. – Как я теперь припоминаю, – прибавил он, – и бюст, принадлежавший доктору Барнико, был раздроблен неподалеку от его красного фонаря. Итак, мистер Холмс, что же нам делать с этим фактом?

– Запомнить его и вывести из него заключение. Мы можем придти потом к чему-нибудь, имеющему с ним прямую связь. Какие меры собираетесь вы принять теперь, Лестрейд?

– Всего нужнее, по-моему, удостоверить личность убитого. Это будет немудрено. Когда же мы узнаем, кто он, и кто его товарищи, то значительно продвинемся в вопросе о том, что он делал на Питт-стрит прошедшей ночью, кто с ним встретился и кто убил его. Как вы полагаете?

– Это несомненно. Однако, я подошел бы к делу несколько иным путем.

– А с какой же стороны взялись бы вы за него?

– О, вы не должны поддаваться моему влиянию в каком бы то ни было отношении! Лучше будем действовать каждый по-своему. Потом мы сравним наши заметки, и каждый из нас пополнит сделанное другим.

– Очень хорошо, – согласился Лестрейд.

– Если вы вернетесь назад на Питт-стрит, то, может быть, увидите мистера Гораса Гаркера. Передайте ему от меня, что я уже вывел свое заключение, и что опасный кровожадный безумец, помешанный на ненависти к Наполеону, забрался прошлой ночью к нему в дом. Это будет полезно для его статьи.

Инспектор остановился, как вкопанный.

– Не может быть, чтобы вы серьезно думали так!

Холмс усмехнулся.

– Почему же нет?.. Но допустим, что я не думаю так. Тем не менее, я уверен, что это заинтересует мистера Гораса Гаркера, а вместе с ним и подписчиков «Центрального Синдиката Печати»… Ну, теперь, Ватсон, я полагаю, нам придется много поработать и поломать голову над сложной задачей. Мне было бы очень приятно, Лестрейд, если бы вы заглянули к нам на Бейкер-стрит в шесть часов вечера. А до тех пор я удержу при себе фотографическую карточку, найденную в кармане убитого. Возможно, что я попрошу вашей помощи и содействия в маленькой экспедиции, которую намерен предпринять сегодня ночью, если ряд моих выводов окажется правильным. А пока до свиданья и желаю вам удачи!

Мы с Шерлоком пошли вдвоем на Гай-стрит; здесь он остановился у магазина братьев Гардинг, где был приобретен бюст. Молодой приказчик сообщил нам, что хозяин вернется лишь после полудня, а сам он новичок и не может дать нам нужных сведений. Лицо Холмса выразило досаду и неудовольствие.

– Ну, что ж делать, Ватсон, – сказал, наконец, мой приятель после минутного раздумья, – невозможно требовать, чтобы все шло, как мы хотим! Придется зайти сюда еще раз вечерком, если мистер Гардинг не будет дома до этого времени. Я, как вы, несомненно, догадываетесь, стараюсь выследить бюсты до их источника, чтобы узнать, нет ли тут чего-нибудь особенного, что могло бы иметь связь с их замечательным жребием. Поедемте к мистеру Морзу Гудсону в Кеннингтон-Род и посмотрим, не может ли он пролить какой-нибудь свет на эту загадку.

После часа езды мы добрались до магазина художественных вещей. Хозяин его был полный мужчина невысокого роста с красным лицом и раздражительным характером. На расспросы Холмса он заговорил, постепенно разгорячаясь:

– Как же, сэр, это произошло на моем собственном прилавке! С какой стати платим мы подати и налоги, я решительно не понимаю, если каждый нахал смеет ворваться к нам в дом и безнаказанно портить наше добро! Да, сэр, это я продал доктору Барнико те два бюста. Это гнусно, сэр! Тут какой-нибудь заговор нигилистов, не иначе. Кому, кроме анархиста, придет в голову крошить статуэтки? Красные республиканцы, вот как я их называю. От кого приобрел я те бюсты? Не все ли вам равно? Я не вижу тут ничего общего! Впрочем, если вы непременно желаете знать, я готов сообщить вам, что купил их от Гельдера и K° на Черч-стрите, Стэпней. Это известная торговая фирма, которая отлично держится вот уже двадцать лет… Сколько было у меня бюстов? Три. Два да один составят три. Два проданы доктору Барнико, один же раздроблен среди бела дня на моем собственном прилавке. Знакома ли мне эта фотография? Нет, не знакома. Впрочем, позвольте. Ай, да это же Беппо! Жил у меня этот итальянец, мастер-штучник, малый на все руки. Он понемножку и скульптор, и позолотчик; смастерит и раму для картины, и справит вам какую угодно работу. Только он ушел от меня на прошлой неделе, и с тех пор о нем ни слуху ни духу… Нет, я не знаю, откуда он взялся и куда пропал. Я не имел ничего против этого парня, когда он был тут. Он исчез за два дня до того, как разбили бюст.

– Больше этого нельзя было и ожидать от Морза Гудсона, – сказал Холмс, когда мы вышли из лавки. – Этот Беппо является, несомненно, общим фактором как в Кеннингтоне, так и в Кенсингтоне. А ведь это сведение, право, стоит того, чтоб проехать ради него десять миль! Теперь, Ватсон, отправимся к Гельдеру и K° в Стэпней, к источнику и месту происхождения бюстов. Я буду удивлен, если мы не получим там кой-какого подкрепления.

В быстрой последовательности миновали мы фешенебельный Лондон, отельный Лондон, театральный Лондон, литературный Лондон, коммерческий Лондон и, наконец, морской Лондон, после чего достигли берегового города с населением в сто тысяч душ, где наемные дома кишат отверженцами Европы. Здесь на широкой проезжей улице, окаймленной некогда жилищами богатых купцов Сити, мы нашли мастерскую скульптурных изделий, которую искали. К ней примыкал обширный двор, покрытый строящимися монументами. Миновав его, мы вступили в громадную комнату, где пятьдесят мастеровых занимались – кто обработкою мрамора, кто лепкой. Управляющий, высокий белокурый немец, принял нас вежливо и дал ясный ответ на все расспросы Холмса. По справке в его книге оказалось, что с мраморной копии наполеоновского бюста работы Девина было сделано нисколько сот гипсовых снимков. Но три из них, посланные Морзу Гудсону год или больше тому назад, составляли половину отдельной партии из шести штук, изготовленных одновременно, тогда как остальные были доставлены братьям Гардинг в Кенсингтон. В этих шести бюстах не было решительно ничего особенного, чем они отличались бы от слепков других партий. Немец не мог указать никакой вероятной причины, которая требовала бы их насильственного уничтожения. Эта идея даже заставила его расхохотаться. Оптовая цена бюстов была шесть шиллингов, но розничный торговец мог выручить за них двенадцать шиллингов и более. Снимок изготовлялся в двух формах, каждая сторона лица отдельно, после чего эти два готовых профиля из парижского гипса соединялись вместе, чтобы составить полный бюст. Работа исполнялась обыкновенно итальянцами в той самой комнате, где мы находились. Готовые бюсты ставили в коридоре на стол для просушки, а потом уносили в кладовую. Это было все, что управляющие мог нам сообщить.

Но предъявленная ему фотография оказала на него совершенно неожиданное действие. Он побагровел от гнева и насупил брови над своими голубыми тевтонскими глазами.

– Ах, негодяй! – воскликнул немец. – Действительно, я знаю очень хорошо этого человека. Здешняя мастерская всегда была почтенным заведением, и единственный раз, когда приходила сюда полиция, это случилось из-за него. Больше года тому назад он ударил ножом на улице другого итальянца, своего земляка, а потом пришел сюда как ни в чем не бывало. Но по его пятам нагрянули полицейские. Звали его Беппо, а фамилии головореза я так и не узнал. Поделом мне! Зачем было нанимать субъекта с такой физиономией. Впрочем, Беппо был хорошие работник, один из лучших.

– К чему же его приговорили?

– Раненый земляк остался в живых, поэтому Беппо отделался одним годом заключения. Я уверен, что теперь он вышел из тюрьмы, но буян не посмел показать сюда нос. Впрочем, у нас здесь живет его двоюродный брат. Пожалуй, он сообщит вам, где найти этого малого.

– Нет-нет! – воскликнул Холмс. – Ни слова брату, ни слова, прошу вас! Это дело очень серьезное, и чем дальше я подвигаюсь в его расследование, тем серьезнее оно, по-видимому, становится. Когда вы справлялись в большой счетной книге о времени продажи тех гипсовых копий, я заметил, что она помечена у вас 3 июня прошлого года. Можете ли вы сообщить мне число, когда Беппо был арестован?

– Я могу указать вам его приблизительно по платежному списку, – отвечал управляющей. – Да, – продолжал он, перевернув несколько страниц, – последняя плата была ему выдана 20 мая прошлого года.

– Весьма благодарен, – сказал Холмс. – Не думаю, чтобы мне понадобилось утруждать вас еще, злоупотребляя вашим временем и терпением.

Повторив лишний раз предостережение управляющему, чтобы он не разглашал о наших розысках, мы снова повернули в западную сторону.

Время перевалило далеко за полдень, прежде чем нам удалось наскоро позавтракать в ресторане. Газетное объявление у входа гласило: «Наглое нападение в Кенсингтоне. Убийство, совершенное помешанным». И содержание газеты доказывало, что мистер Горас Гаркер успел-таки напечатать свою корреспонденцию. Два столбца были заняты крайне сенсационным и цветистым описанием случившегося. Холмс пробегал глазами этот отчет, утоляя свой голод. Раз или два у него вырывался сдержанный смех.

– Превосходно, Ватсон! – воскликнул, наконец, мой приятель. – Послушайте-ка: «Утешительно узнать, что о настоящем происшествие не может быть разноречивых мнение, так как мистер Лестрейд, один из опытнейших чиновников сыскной полиции, и мистер Шерлок Холмс, известный эксперт-консультант, пришли к одинаковому заключению, что ряд диких инцидентов, закончившихся так трагически, следует скорее приписать помешательству, чем видеть в нем обдуманное преступление». Печать, любезный Ватсон, есть самое драгоценное учреждение, если только пользоваться ею умело. Кончили вы завтракать?.. Тогда пойдемте скорее назад в Кенсингтон и посмотрим, что-то скажет нам заведующий торговлей братьев Гардинг.

Хозяин этого обширного склада оказался бойким сморщенным человечком небольшого роста, чрезвычайно живым и проворным, с сообразительной головой и большою словоохотливостью.

– Как же, сэр, я уже читал о происшествии в вечерних газетах. Мистер Горас Гаркер наш покупатель. Мы продали ему тот гипсовый бюст несколько месяцев назад. Мы заказали три таких экземпляра Гельдеру и K°, в Стэпнее. Все они теперь уже распроданы. Кому?.. О, я надеюсь, что, заглянув в торговый книги, мы без труда удовлетворим ваше любопытство. Так и есть! Вот наши записи. Один бюст продан, как видите, мистеру Гаркеру, другой – мистеру Джозия Брауну из Лэберном-вилла, Чизвик, а третий – мистеру Сэндфорду с Лауэр-Гров-Рода, Ридинг… Нет, я никогда не видал лица, которое вы мне показываете на фотографии. Его было бы трудно забыть. Неправда ли, сэр? Потому что редко можно встретить человека безобразнее… Есть ли у нас итальянцы среди служащих? Да, сэр, у нас их много между мастеровыми и чистильщиками. Это точно, они имеют возможность заглянуть в торговую книгу, если захотят. Нет особенной причины держать ее под ключом. Ваша правда, это престранная история, и я надеюсь, что вы сообщите мне о дальнейшем, если из ваших разведок выйдет какой-нибудь прок.

Холмс сделал несколько заметок в своей записной книжке во время показаний мистера Гардинга. По его лицу можно было видеть, что он вполне доволен оборотом, который принимали дела. Впрочем, мой товарищ хранил молчание и сказал только, что если мы не поторопимся, то опоздаем к приходу Лестрейда. Само собой разумеется, что сыщик явился на Бейкер-стрит раньше нас, и мы нашли его в лихорадочном нетерпении, шагающим из угла в угол. По важному виду инспектора можно было заключить, что его хлопоты в этот день не пропали даром.

– Ну что? – спросил он. – Повезло вам, мистер Холмс?

– Мы много потрудились сегодня, – отвечал Шерлок, – и не совсем напрасно. Мы повидали обоих розничных торговцев, а также оптовых фабрикантов. Теперь я могу проследить каждый из бюстов с самого начала.

– Бюсты! – с оттенком презрение подхватил Лестрейд. – Ну да, конечно, у вас свои приемы, мистер Холмс, и не мне возражать что-либо против них. Тем не менее, я полагаю, что мною сделано кое-что поважнее: я удостоверил личность убитого.

– Да не может быть!

– И открыл повод к преступлению.

– Великолепно!

– У нас есть инспектор, который специально наблюдает за Саффрон-Гиллем и итальянским кварталом. Так вот, видите ли, на шее убитого была надета какая-то католическая эмблема, а это, заодно с его смуглой кожей, подало мне мысль, что он южанин. Инспектор Гилль признал этого молодца с первого же взгляда. Его звали Пьетро Венуччи. Он родом из Неаполя и был самым отчаянным злодеем в Лондоне. Венуччи причастен к мафии; этим именем, как вам известно, называется тайное политическое общество, подкрепляющее свои распоряжения убийством. Теперь вы понимаете, как начинает выясняться дело? Человек, разбивавший изображения Наполеона, вероятно, также итальянец и член мафии. Он в чем-нибудь нарушил правила союза. Пьетро был послан выследить его. Должно быть, на фотографии, которую мы нашли в кармане жертвы, изображен сам преступник. Венуччи снабдили ею для того, чтобы он не зарезал по ошибке кого-нибудь другого. Он подстерег указанного ему человека, видел, как тот вошел в дом, выждал его на крыльце, но сам получил смертельную рану во время схватки. Ну, что вы скажете на это, мистер Холмс?

Мой товарищ в знак одобрение захлопал в ладоши.

– Превосходно, Лестрейд, превосходно! – воскликнул он. – Только я плохо вникнул в то, чем объясняете вы истребление бюстов.

– Бюсты! Вы никак не можете выкинуть их из головы! В сущности, это пустяки, мелкая кража, за которую полагается самое большее шесть месяцев тюремного заключения. Мы расследуем убийство, и говорю вам, что скоро все нити преступления будут у меня в руках.

– Ну, а следующая стадия?

– Она очень проста. Я отправлюсь с Гиллем в итальянский квартал, отыщу человека, фотографию которого мы достали, и арестую его по обвинению в убийстве. Вы пойдете с нами?

– Едва ли. Мне кажется, что мы сумеем достичь цели гораздо проще. Конечно, я не могу ручаться за успех, потому что все это зависит… Все это зависит от фактора, совершенно недоступного нашему контролю. Однако, есть большие шансы – на самом деле можно поставить два против одного, – что если вы согласитесь отправиться с нами сегодня ночью, то я помогу вам накрыть преступника.

– В итальянском квартале?

– Нет; я полагаю, что Чизвик – более подходящий адрес для его поимки. Если вы поедете со мною сегодняшней ночью в Чизвик, Лестрейд, то я обещаю вам пойти с вами завтра в итальянский квартал, и от этой отсрочки не произойдет никакой беды. Теперь же всем нам не мешало бы хорошенько выспаться, так как я не рассчитываю выйти из дому до одиннадцати часов, и нельзя надеяться, чтобы мы вернулись раньше утра. Вы отобедаете с нами, Лестрейд, а потом добро пожаловать на диван, пока не наступит время тронуться с места! Тем временем, Ватсон, я буду вам весьма признателен, если вы позвоните и потребуете нарочного; мне надо отправить письмо, и его отсылка не терпит отлагательства.

Холмс провел вечер, роясь в кипах старых газет, которыми был набит один из наших чуланов. Когда он, наконец, спустился вниз, его глаза горели торжеством; однако, мой товарищ не обмолвился ни словом о результате своих поисков. Со своей стороны я выслеживал шаг за шагом приемы, которые он применял, подвигаясь вперед в лабиринте этого сложного дела. И хотя я не мог догадаться, к чему приведет его план, но ясно понимал, что, по расчету Холмса, нелепый преступник должен произвести нападение на два уцелевших бюста, один из которых, как мне помнилось, находился в Чизвике. Несомненно, целью нашей поездки было захватить виновного на месте преступления, и я невольно восхищался той хитростью, с которой Шерлок поместил ложное указание в вечерней газете с целью внушить преступнику мысль, что он может безнаказанно продолжать задуманное им. Меня нисколько не удивило, когда Холмс посоветовал мне запастись револьвером. Сам он взял заряженный охотничий пистолет, свое любимое оружие.

Наемный экипаж подкатил к крыльцу в одиннадцать ночи, и мы доехали до одного места по ту сторону Геммерсмитского моста. Здесь извозчику было приказано дожидаться. Пройдя немного пешком, мы достигли уединенной дороги, окаймленной красивыми домиками, стоявшими в садах. При свете уличного фонаря на воротах одного из них можно было прочесть «Лэберном-вилла». Обитатели дома, очевидно, спали. Все окна были темны, за исключением слухового окошка над входной дверью, которое отбрасывало единственный тусклый круг света на садовую дорожку. Деревянный забор, отделявший сад от дороги, отбрасывал от себя густую черную тень на внутреннюю сторону, и здесь-то мы притаились втроем.

– Боюсь, что нам придется долго ждать, – прошептал Холмс. – Мы должны еще благодарить судьбу, что нет дождя. Едва ли можно даже закурить сигару от скуки. Но все-таки у нас есть два шанса против одного, что мы добьемся кое-чего в награду за труды.

Между тем, наше ожидание оказалось не таким продолжительным, как опасался Холмс, и окончилось весьма внезапным и необычайным образом. В одну минуту, без малейшего звука, который предупредил бы нас о приближение человеческого существа, садовая калитка распахнулась, и гибкая темная фигура, юркнув в нее с проворством и живостью обезьяны, помчалась стрелой по дорожке сада. Мы видели, как она мелькнула в полосе света, выходившего из полукруглого окна над крыльцом, и скрылась опять в густой тьме около дома. Наступила долгая пауза, в продолжение которой мы не двигались с места, затаив дыхание; потом до нас донесся еле слышный треск. Окно отворилось. Слабый шум прекратился, и все окружающее снова застыло в жутком безмолвии. Ночной пришелец пробирался в дом. Мы увидали внезапную вспышку потайного фонаря в темной комнате. То, чего искал вор, очевидно, не попадалось ему под руку, потому что мы заметили новое мелькание огня сквозь другую штору, а потом сквозь третью.

– Пойдемте к отворенному окну. Мы сцапаем его, когда он будет вылезать вон, – прошептал Лестрейд.

Но не успели мы пошевелиться, как незнакомец показался вновь. Когда он вступил на освещенное пространство, мы увидали, что негодяй тащит под мышкой какой-то белый предмет. Он огляделся украдкой вокруг себя. Тишина безлюдной улицы успокоила его. Повернувшись к нам спиной, он положил на землю свою ношу; вслед за тем раздался громкий стук, сопровождаемый треском и звяканьем разлетевшихся осколков. Злоумышленник был до такой степени поглощен своим делом, что не расслышал наших шагов, когда мы осторожно подкрадывались по траве, покрывавшей лужайку. Стремительным прыжком тигра Холмс кинулся ему на спину, а секунду спустя Лестрейд и я овладели его руками, чтобы застегнуть на них ручные кандалы. Когда мы перевернули барахтавшегося арестанта навзничь, то я увидал перед собою отвратительное бледно-желтое лицо с искаженными свирепыми чертами и яростным взглядом, обращенным на нас. Это был, несомненно, оригинал фотографии, найденной в кармане убитого.

Но внимание Холмса было устремлено совсем не на пойманного человека. Присев на корточки на ступенях крыльца, он тщательно рассматривал предмет, вынесенный вором из дома. То был гипсовый бюст Наполеона, подобный тому, который мы видели поутру, и раздробленный на такие же осколки. Шерлок с озабоченным лицом подносил каждый черепок к свету, но ни один из них ничем не отличался от всякого другого обломка гипса. Мой приятель только что окончил свой осмотр, как вдруг огонь в сенях вспыхнул ярче, дверь отворилась, и хозяин дома, веселый толстяк в одних брюках и рубашке, показался на пороге.

– Мистер Джозия Браун, если не ошибаюсь? – спросил Холмс.

– Да, сэр. А вы, без сомнения, мистер Шерлок Холмс? Я получил записку, посланную вами с нарочным, и сделал в точности то, что вы мне велели. Мы заперли все двери изнутри, после чего стали дожидаться вора. Ну, я очень рад поимке негодяя! Надеюсь, джентльмены, что вы зайдете ко мне закусить и подкрепиться.

Однако, Лестрейд торопился доставить преступника в безопасное место, поэтому несколько минут спустя был вызван наш кеб, и мы вчетвером покатили обратно в Лондон. Наш узник не проронил дорогой ни слова, он только свирепо смотрел на нас из-под нависших на лоб всклокоченных волос. Когда моя рука очутилась вблизи его лица, он впился в нее зубами, как голодный волк. Мы пробыли достаточно долго в полицейском участке, чтобы узнать, что при обыске платья у арестанта не найдено ничего, кроме нескольких шиллингов и длинного кинжала в ножнах, рукоятка которого носила многочисленные следы свежей крови.

– Скоро все откроется, – сказал, прощаясь с нами, Лестрейд. – Гиллю хорошо известен весь этот честной народец, и он сейчас назовет имя нашего молодца. Вы увидите, что моя догадка насчет мафии подтвердится. Тем не менее, я весьма обязан вам, мистер Холмс, за искусную поимку злодея. Очень уж ловко подстроили вы это, хотя, собственно, я не вполне понимаю, что навело вас на такую счастливую мысль.

– Боюсь, что теперь слишком поздний час для разъяснений, – отвечал Шерлок. – Кроме того, здесь не определились еще кое-какие подробности, а это одно из дел, которые стоит разобрать до конца. Если вы пожелаете зайти ко мне опять завтра вечером около шести часов, то, пожалуй, я буду в состояние показать вам, что даже и теперь вы не проникли вполне в самую суть происшествия, представляющего некоторые черты, которые ставят его особняком от прочих преступлений… Если когда-нибудь я разрешу вам, любезный Ватсон, занести в вашу летопись еще кое-какие из моих маленьких проблем, то предвижу заранее, что вы оживите страницы своих записок рассказом об удивительном приключении с наполеоновскими бюстами.

Когда мы сошлись втроем в назначенное время на другой день, Лестрейд был более осведомлен о нашем арестанте. Зовут его Беппо, фамилия неизвестна. Среди итальянской колонии он слыл неисправимым бездельником. В былое время он был искусным скульптором и содержал себя честным трудом, но потом свернул на другую дорогу и уже два раза сидел в тюрьме: за мелкую кражу, а второй раз, как мы уже слышали, за вооруженное нападение на своего земляка. По-английски он объяснялся совершенно правильно. Причины, заставлявшая его истреблять бюсты французского императора, оставались пока невыясненными, и преступник отказывался отвечать на все вопросы по этому предмету; но полиция дозналась, что эти гипсовые слепки могли быть сделаны его собственными руками. Ко всем этим сообщениям, большая часть которых не представляла для нас новизны, Холмс прислушивался с вежливым вниманием, но мне, знавшему его так хорошо, было ясно, что его мысли витали далеко отсюда, и я угадывал смесь беспокойства и нетерпеливого ожидания под обычной маской хладнокровной сдержанности, которую он носил. Наконец Шерлок выпрямился в кресле; его глаза просияли. Внизу раздался звонок. Минуту спустя мы услышали на лестнице приближающиеся шаги, и в комнату вошел пожилой краснолицый мужчина с седеющими бакенбардами. В правой руке у него был старомодный ковровый саквояж, который он поставил на стол.

– Дома ли мистер Шерлок Холмс? – спросил вошедший.

Мой друг поклонился с улыбкой, говоря:

– Мистер Сэндфорд из Ридинга, я полагаю?

– Да, сэр. Боюсь, что я немного опоздал, но тому виною неаккуратность поездов. Вы писали мне насчет бюста, находящегося в моем владении.

– Совершенно верно.

– Ваше письмо у меня с собой. Вы пишете: «Я желаю приобрести копию с девиновского Наполеона и готов заплатить десять фунтов за ту, которая находится в вашем владении». Так ли это?

– Конечно.

– Я был весьма удивлен вашим письмом, потому что не мог представить себе, каким образом узнали вы, что у меня есть такая вещь.

– Конечно, вы должны были удивиться, но объяснение очень просто. Мистер Гардинг из магазина сообщил мне, что их фирма продала свою последнюю копию вам, и дал мне ваш адрес.

– Так вот что! Неужели? А он сказал вам, сколько я заплатил за нее?

– Нет, не сказал.

– Послушайте, я честный человек, хоть и небогатый. За бюст заплачено мною всего пятнадцать шиллингов. По-моему, вы должны это знать прежде, чем я возьму от вас те десять фунтов.

– Позвольте вам сказать, что такая добросовестность делает вам честь, мистер Сэндфорд. Но я назначил цену и намерен ее держаться.

– Это очень мило с вашей стороны, мистер Холмс. Я привез с собою бюст, как вы просили. Вот он!

Посетитель открыл саквояж, и мы увидали на столе цельный экземпляр бюста, виденного нами уже не раз в обломках.

Холмс вынул из кармана бумагу и положил на стол билет в десять фунтов.

– Вы потрудитесь подписать составленный мною документ, мистер Сэндфорд, в присутствие этих свидетелей. В нем сказано просто, что вы передаете мне все права, которые когда-либо имели на этот бюст. Я человек методический, как видите, а вы не можете знать, какой поворот могут принять впоследствии события… Благодарю вас, мистер Сэндфорд; вот ваши деньги и позвольте пожелать вам доброго вечера!

Когда наш гость скрылся за дверью, действие Шерлока Холмса возбудили в нас сильнейшее любопытство. Он начал с того, что вынул из комода чистую белую скатерть и постлал ее на стол. Потом он поставил только что купленный бюст посредине этой скатерти. В заключении мой приятель взял молоток и с размаху ударил Наполеона в самое темя. Гипсовая голова разлетелась вдребезги, а Холмс поспешно наклонился над рассыпавшимися осколками. В ту же минуту мы услыхали громкие возглас торжества, и он показал нам один из черепков, в котором сидел какой-то круглый темный предмет, точно чернослив в пудинге.

– Джентльмены! – воскликнул мой товарищ. – Позвольте представить вам знаменитую черную жемчужину Борджиа.

Лестрейд и я с минуту сидели молча, ошеломленные такой неожиданностью, а потом разразились дружными аплодисментами в порыве неподдельного восхищения. Яркая краска ударила в бледное лицо Холмса; он раскланялся нам, как драматург, принимающей чествования публики. В такие моменты он переставал быть рассуждающей машиной, обнаруживая свою человеческую любовь к поклонению и похвалам. Эта необычайно гордая и скрытная натура, которая презрительно отворачивалась от общественной известности, была способна глубоко умиляться непритворным восторгом и одобрением друга.

– Да, джентльмены, – сказал Шерлок, – это самая знаменитая жемчужина, существующая теперь на свете, и мне посчастливилось с помощью связной цепи индуктивного рассуждение выследить ее от спальни князя Колонна в отеле Дакр, где она потерялась, до внутренности этого последнего из шести бюстов Наполеона, изготовленных Гельдером и K° в Стэпнее. Вспомните, Лестрейд, переполох, вызванный пропажей этой крупной драгоценности, и напрасные усилия лондонской полиции отыскать ее. Со мной советовались по этому делу, но я не мог пролить на него никакого света. Подозрение пало на горничную княгини, итальянку родом, и было доказано, что у нее есть в Лондоне брат, но нам так и не удалось открыть каких бы то ни было сношений между ними. Горничную звали Лукреция Венуччи, и теперь для меня несомненно, что этот Пьетро, зарезанный прошлой ночью, был ее брат. Я справился по старым газетам о числах и нашел, что пропажа жемчужины произошла как раз за два дня до ареста Беппо, схваченного полицией за какое-то насилие, – событие, случившееся в мастерской Гельдер и K° в то самое время, когда в ней изготовлялись те бюсты. Теперь вы ясно видите последовательность событие, хотя видите их, конечно, в порядке, противоположном тому, в котором они представлялись мне. Беппо имел жемчужину у себя в руках. Он мог украсть ее у Пьетро, мог быть сообщником Пьетро или посредником между Пьетро и его сестрой. Для нас не столь важно знать, которое из этих предположение верно. Важно то, что Беппо обладал жемчужиной, и в тот момент, когда она была при нем, его разыскивала полиция. Он кинулся в мастерскую, где работал, и знал, что у него в распоряжении только несколько минут, которые надо употребить на то, чтобы спрятать эту вещь громадной ценности, иначе ее нашли бы при нем во время обыска. Шесть гипсовых бюстов Наполеона просушивались в коридоре. Один из них был еще мягок. В одну минуту Беппо, искусный мастер, сделал маленькое отверстие в сыром гипсе, опустил в него жемчужину и ловко заделал отверстие снаружи, сгладив поверхность. Это было превосходное хранилище. Едва ли кто мог бы открыть его. Между тем Беппо приговорили к году тюремного заключения, а тем временем шесть бюстов рассеялись по всему Лондону. Он не мог сказать, в каком именно из них заключалось его сокровище; только разбив их, можно было убедиться в этом. Даже встряхивание не сказало бы ему ничего, потому что при сырости гипса было вероятно, что жемчужина пристанет к нему, как на самом деле и вышло. Беппо не отчаивался; он направил свои поиски со значительной изобретательностью и настойчивостью. Через двоюродного брата, который работает у Гельдера, ему удалось узнать фамилии розничных торговцев, купивших бюсты. Он устроил так, чтобы найти занятие у Морза Гудсона, и этим путем выследил три из них. Жемчужины в них не оказалось. Тогда с помощью одного итальянца, служащего в этом торговом доме, Беппо успел дознаться, куда попали три остальные бюста. Первый был у Гаркера. Тут его выследил сообщник, обвинявший Беппо в потере жемчужины, и Беппо зарезал его в последовавшей драке.

– Но если он был его сообщником, с какой стати тот носил в кармане его фотографию? – спросил я.

– С целью выследить его на тот случай, если бы он захотел осведомиться о нем у третьего лица. Это была очевидная причина. И я рассчитал, что после убийства Беппо, вероятно, примется действовать скорее поспешно, чем станет откладывать свои замыслы. Он побоится, чтобы полиция не разгадала его тайны, и потому поспешит исполнить свой замысел прежде, чем сыщики пустятся по его следам. Конечно, я не мог утверждать, что он не нашел жемчужины в бюсте, принадлежавшем Гаркеру. Я даже не знал наверняка, что то была жемчужина, но мне было ясно, что преступник чего-то ищет, раз он протащил украденный бюст мимо нескольких домов с целью разбить его в саду, над которым горел уличный фонарь. Так как бюст Гаркера был одним из трех, то шансы представлялись совершенно в том виде, как я вам говорил: два против одного, что жемчужина скрывалась в них. Оставалось два бюста, и было очевидно, что преступник раньше возьмется за лондонский. Я предостерег обитателей дома, во избежание второй трагедии, и все обошлось как нельзя более благополучно. Тем временем, разумеется, я убедился, что мы выслеживаем жемчужину Борджиа. Имя убийцы послужило соединительным звеном между одним происшествием и другим. Теперь оставался в целости только единственный бюст в Ридинге, и жемчужина должна была находиться в нем. Я купил его в вашем присутствии у владельца, и вот он лежит перед вами.

С минуту мы сидели в молчании.

– Ну, я видел, как вы распоряжались многими следствиями, мистер Холмс, – сказал Лестрейд, – но не помню, видел ли что-нибудь искуснее этого. Мы не завидуем вам в сыскной полиции. Нет, сэр, мы очень гордимся вами, и если вы придете к нам завтра, то не найдется ни одного человека, от самого старого инспектора до самого молодого констебля, кто не был бы рад пожать вам руку.

– Благодарю вас! – ответил Холмс. – Благодарю вас!

И когда он отвернулся, мне показалось, что мой товарищ сильнее взволнован мягким человеческим чувством, чем когда-нибудь. Минуту спустя он был уже опять холодным практическим мыслителем.

– Уберите жемчужину в несгораемый шкаф, Ватсон, – сказал Шерлок, – да достаньте бумаги по делу о Конг-Синглетонской кузнице… Прощайте, Лестрейд. Когда вам попадется опять какая-нибудь маленькая задача, я буду очень счастлив, если мне удастся дать вам два или три полезных указания для ее решения.